Болезнь века

© Сергий Чернец, 2021

ISBN 978-5-0053-1889-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга «Одиночество» – болезнь века

Егорушкино одиночество
Болел я однажды летом. (рассказ).

Однажды я получил воспаление лёгких и лежал в постели один.

Целыми днями я лежал в кровати, укрытый ватным одеялом и думал о своей жизни. – «Всё дело в том. – думалось мне, – что я родился неудачником. И вовсе это не болезнь, – это у меня Судьба такая. Вон у соседа-одноклассника, у Ромки, у него судьба нормальная. Проболеет он контрольную работу и сразу поправляется. Я же всегда заболеваю на следующий день после контрольной… У некоторых людей – всё хорошо, а у других – ничего хорошего! Кому не нужно – у того всё есть, а кому нужно – нет… А, вот, когда мне уже будет не нужно, у меня всё будет. Ну, например, зачем мне в тридцать лет нужна будет собака? Я буду уже стариком, и никаких собачек мне уже будет не нужно. – «Вот, не нужно мне теперь мороженное (буду думать я, старик, в 30 лет), а как я его любил раньше, вот, не нужны мне игрушки-машинки, совсем играть не хочется…».

Когда мне разрешили вставать, я стал в окно смотреть.

Наше крыльцо освещало солнце. Всё небо было заляпано белыми и круглыми, как блины, облаками, которые быстро неслись друг за другом и то и дело закрывали солнце. А по зелёной горе, которая виднелась там, далеко за лесом, за речушкой, за улицей и за нашим огородом. По зелёной горе одна за другой проползали круглые тени от этих облаков. Какой там, наверху, в облаках, ветер сильный, что они так быстро бегут.

Угораздило мне заболеть летом.

Другое дело, – болел я зимой, тогда другая болезнь была – ангина, вроде бы, но лежал я в постели в городской квартире и тоже смотрел в окно, как помню, и тоже по-своему переживал.

Снегу намело тогда видимо-невидимо. Мягкий, пушистый, сверкал он на солнце. Дворники сгребали огромные сугробы. А ребята забирались на крышу гаражей в конце нашего двора и прыгали с них в сугроб. – Вот раз в году бывает такой снег – и обязательно, когда я болею! Судьба невезучего! Пацаны прыгали и обо мне не вспоминали. Да и кому интересно к больным ходить, хотя в школе об этом учителя нам говорили: что надо друзей-одноклассников посещать-поддерживать. Я и сам не любил к больным ходить: придёшь, а они лежат в кровати перед тобой. О чём говорить не знаешь. Новости расскажешь, а новостей – всегда как-то мало: ну, у Терентьева зубы болели и вырвали у него целых два, а Петров двойку схватил и всё. А что ещё говорить? – неизвестно.

Посидишь, посидишь для приличия и убежишь с ребятами на улицу играть.

А тут ещё зимой, пока я болел, все ребята нашего класса записались в спортшколу. Они и во дворе, как я видел в окно, всякие железяки поднимали, гнулись и приседали и разные упражнения выделывали. А я, тогда, как поднял утюг несколько раз, у меня даже в глазах зарябило, и голова закружилась – пришлось лечь в постель – «ну, и хорош же я буду после болезни ослабленный» – подумал.

Потом кто-то принёс мне бинокль. Вот был подарок, хоть и на время, только пока болею. Интересно тогда было смотреть в бинокль из окна на ребят во дворе и на соседние дома.

По крышам гаражей серая кошка крадётся за голубями. Тётка ковры вытрясает у тех же гаражей. А в соседнем доме девчонка зарядку делает и в форточку дышит – свежим воздухом, – зима же!

Один старик на кухне в голубой чашке взбивает гоголь-моголь. Сидит себе под окном и взбивает. А сам всё пробует и пробует… – мне же известно, Мама говорила-учила, что гоголь-моголь пробовать нельзя…

А в соседнем доме тётка перед зеркалом крутится. Сам видел, берёт живую кошку и на плечи примеряет вместо воротника!

А потом нашёл такое окно – где видно было библиотеку: там все стены до потолка книгами заставлены. Иногда входила туда девчонка (у нас во дворе на неё никто внимания не обращал, она в другой школе училась, в «специальной»). Такая заспанная, волосы растрёпанные, потягивается, зевает – видел я в свой бинокль. Влезает эта девочка на стремянку помост-сидение, специальная площадка сделана на деревянной стремянке. Книгу она раскрывает на коленках: и, вдруг, будто меняется на глазах. То важная такая сидит, торжественная, то, как захохочет, а то, вдруг, разозлится и по книге кулаком стучит или даже вниз, на пол, со стремянки бросит. Никогда не видел, чтобы так читали. Или книги у неё там какие-то необыкновенные. Вот бы почитать!

Зимой болел я весело, с биноклем, грустил, конечно, тоже.

– — – — – — – — – — – — – —

А вот посреди каникул летом – как меня угораздило, на природе, в деревне у бабушки заболеть – в одиночестве полнейшем! Бабушка в колхозе работала и только вечером приходила домой.

Наверное, в детстве все болеют, но я совсем «болезненный» был, по словам бабушки моей. А всё почему? Потому что у меня не было друзей… – как думаю я. Вот, я пошёл на речку с деревенскими ребятами купаться, и чтобы с ними подружиться я купался, как все, – долго, до синих губ и посиневшего лица. Мы речку переплывали, а вода была тёплая только у берега и на поверхности реки, в глубине же было холодно, в реке со дна били родники. Я замёрз быстрее всех деревенских ребят. Пару раз я вылезал на берег, но ребята звали меня опять в воду, – они были постарше и не мёрзли так сильно. Но после долгого купания меня совсем затрясло. Тогда, уже к вечеру, когда в безоблачном небе солнышко склонилось к горизонту, – меня повели в больницу деревенскую (фельдшерский пункт), потому что я не мог согреться даже у костра, разведённого на берегу речки старшими ребятами. Грел я руки и ноги, сидя на брёвнышке, и вдруг будто уснул и\или провалился в темноту, а на самом деле я упал с бревна и потерял сознание так, что очнулся только в больничке. Вот и сказал мне фельдшер, что я могу заболеть воспалением лёгких. Потом я дома лежал, и фельдшер приходила, и точно сказала, что у меня воспаление легких. Что мне оставалось делать дома одному? – только вспоминать и думать «сам про себя».

– — – — – — – — – —

Отступление

Одиночество способствует мечтанию.

Воображение – это особая форма человеческой психики. Это звено между восприятием, памятью и мышлением. Образы рождаются воображением с помощью мышления. Они возникают на основе того, что было некогда воспринято органами чувств и отложено в памяти. – Самые фантастические картины художников и невероятные фантазии писателей, как из мозаики, сложены из кусочков некогда воспринятой реальности. Например, кто-то, соединив в воображении тело лошади и человека, выдумал фантастическое существо – кентавра.

Воображаемые образы, имеющие мало общего с действительностью, называют – фантастикой. А фантазии. Которые представляют будущее и в принципе осуществимые, называют – мечтой. Неосуществимые фантазии – называют грёзами.

Различают несколько видов воображения.

1 Когда человек сознательно, усилием воли вызывает у себя определённые образы, он пользуется активным воображением.

2 Если образы под влиянием каких-либо факторов возникают сами по себе, тогда работает пассивное воображение.

3 Есть ещё репродуктивное воображение. Это сродни памяти. Воспроизводя виденные в прошлом картины реальности, человек достраивает забытые памятью детали.

4 Продуктивное воображение создаёт новые образы, и именно оно является основой творческой мысли.

Только человек обладает возможностью творить (создавать новое). Итогом творчества становится нечто новое, чего нет во всей природе.

– — – — – — – — – — – —

Мои думки-воспоминания и мечтания

Я мечтал о собаке, – о своей собаке. Когда мы переехали на новую квартиру, в новый дом, в новый микрорайон города, – у нас в подъезде оказались длинные лестничные площадки. Между этажами на площадках поставлены были сундуки, в которых люди хранили вещи ненужные-захламляющие квартиру, а также, как мы, хранили картошку и даже капусту, и другие овощи. Сундуки на лестнице были только со второго этажа, на первом этаже висели ящики для почтальона.

Мы часто отдыхали между этажами сидя на этих сундуках-ящиках, закрытых на замок, потому что, если лифт не работал, а он не работал часто, нам приходилось подниматься на девятый этаж пешком.

Отец говорил, что дом наш «кооперативный», и я переспрашивал, что это значит, тогда я ещё в школу не ходил. Он говорил, что это значит, что квартира в этом доме, большая и хорошая, где есть у меня своя комната-детская, «наша». А тогда все остальные люди живут в «чужих» квартирах – подумал я.

Во дворе (новом) я начал гулять, когда уже пошёл в школу. И наш двор соединялся с соседним через заброшенные сарайки на пустыре, район ещё строился и сарайки-развалины собирались «снести». – «Куда их понесут, как можно сарайки «нести» – думал я долгое время уже будучи учеником первого класса.

Я шёл в школу. Было ещё темно, даже горели фонари на столбах. Я не очень-то проснулся и шёл совсем тихо, даже глаза закрывались, чуть ли не засыпал на ходу. Мне снилась печка, как у бабушки в деревне. По утрам часто эта печка мне снится, – будто я лежу перед ней и смотрю на огонь, горящий внутри. Можно было потушить свет и лежать перед печкой. Да ещё собака рядом – верный друг. Так я мечтал, понимая, что такой мечте не сбыться.

Хорошая собака стоила на рынке, где продают голубей и котят, тридцать рублей. На завтрак в школе мне дают тридцать копеек…, на бутерброд и компот или чай. В рубле сто копеек. В тридцати рублях три тысячи копеек… Мне придётся собирать полгода, чтобы купить собаку-щенка. Значит полгода я не должен завтракать?..

У меня не было друзей в первом классе. Не было и потом во всё время моего учения в школе. Я же говорю – что самый невезучий на свете это я.

И вдруг в тот зимний день я увидел собаку. Я переходил дорогу, а она шла вдоль улицы, прямо посередине, по белой полосе.

И раньше я видел много собак, и все они мне нравились, я бы взял любую себе домой. Пусть даже маленькую совсем, лишь бы у меня была своя собака – друг. Вот и встреченная собака была совсем небольшая: она была вся чёрная, только животик немного белый, пятнами на бока. Морда у неё квадратная и серьёзная. А походка… – просто супер: морда прямо взгляд прямо спина чуть прогнутая. Сразу видно, что она не просто бежит по улице, а идёт куда-то по важному делу, и никто не сможет сбить её с пути. Была она такая решительная, самостоятельная, уверенная в себе. Целеустремлённая собака – вот что! Такая, что за ней невозможно было не пойти.

И я пошёл за собакой, которая перешла на мою сторону. Она свернула в последний квартал новостроек, к сарайкам и к нашей котельной у пустыря. Я пошёл за ней. Сбоку котельной двор был с огромными кучами угля. Собака понюхала воздух, подозрительно огляделась и вдруг очень ловко вскарабкалась на одну из куч и скрылась за ней. Уголь был мокрый, скользкий и сыпучий. Пока я забирался на кучу, собака куда-то пропала. Тут я увидел сверху небольшой засыпанный сарайчик. Дверей у него не было, но зато на крыше я снова увидал собаку. Она сидела там и склонив голову набок разглядывала штук пять больших крыс, которые в ряд лежали перед ней на досках. Казалось, что она их пересчитывает.

Я пробрался по углю к ней. Она только покосилась на меня, слегка зевнула и, положив голову на лапы, закрыла глаза. Я ей не мешал, видимо.

Присел я рядом, достал из школьного портфеля свой завтрак – бутерброд с колбасой и яблоко. В школу можно было опоздать…

Собака повела носом, но попрошайничать не стала, пока я сам не предложил ей колбасу вместе с хлебом. Тогда она встала, вернее, поднялась и села, оглядела меня с ног до головы и только потом взялась есть… взяла вежливо, спокойно, безразлично – я даже подумал, что она не съела, а спрятала за щёку, чтобы потом сложить рядом с крысами. А я сидел и жевал яблоко – собаки ведь яблоки не едят.

Перед нами была темная кирпичная стена, «кочегарка» -котельная дымила высокой трубой и ветер клонил дым в сторону школы. Но мне так не хотелось расставаться с собакой, – у неё точно был хозяин, наверное, кочегар. Собака зевала, и я тоже начал зевать и опять я подумал про печку: что, вот, если бы у меня была печка, то она, конечно бы, понравилась собаке, и тогда она пошла бы ко мне жить. А так, у меня ничего нет, со мной скучно и не интересно. Но собака не убегала, и я решил её погладить. Она вздрогнула и чуть поморщилась. Я потрепал её за ухо, и она лизнула мою руку горячим языком. Тогда я решил, что приду к ней после школы – полез на двор через кучу угля.

В школу я шел, как «на автомате» – шёл, шёл, чуть закрывая глаза и пришёл в школу. В раздевалке, за железной сеткой сидела дежурная-уборщица и вязала свой чулок – «Шиворот навыворот».

– Шиворот-навыворот, шиворот-навыворот, бормотала она и спицы мелькали в её руках. А я следил за её руками и думал, когда же она промахнётся-запутается. Мне казалось, что она колдует, и сейчас прилетят двенадцать лебедей из сказки, а она оденет на них уже связанные рубашки, чтобы они превратились в принцев…

И действительно, тяжёлая входная дверь вдруг с грохотом распахнулась, ворвались старшеклассники и, раздеваясь на ходу, стали швырять свои пальто прямо через сетку в гардеробную. «Шиворот-навыворот» еле успевала их подхватывать.

И моё пальто полетело вместе с остальными.

В коридоре на первом этаже физкультурник уже заканчивал утреннюю зарядку – у нас было так: все младшие классы (всего их три) выходили в широкий коридор и выстраивались вдоль стен… Физкультурник стоял ко мне спиной и командовал – «вдох, выдох».

Когда я подошёл, он как раз сделал выдох и нагнулся. Его голова была между ног и глядела оттуда прямо на меня. Зачем-то я присел и сказал «здрасти».

Ничего смешного в этом не было, но все, кто стоял и не наклонился, все они захохотали. А физкультурник очень обиделся. Он вообще у нас очень обидчивый и подозрительный: когда он идёт по коридору, то всё время оглядывается на тех кто идёт сзади. Ему, может, кажется, что за спиной его обязательно передразнивают?..

Так и тут. Ему сразу же, может, показалось, что я его передразниваю. Он покраснел и сказал, что он мне этого так не оставит. А я почему-то сказал ему «пожалуйста».

Я вовсе и не хотел ему грубить, а, наоборот, хотел сказать что-нибудь вежливое. Но все эти «спасибо» и «пожалуйста» перепутались в моей голове, и я сказал первое попавшееся.

А физкультурник бросил зарядку и убежал в учительскую к заучу.

В дверях нашего класса меня опять задержали. Верка-санитарка. Она у нас в классе уши проверяет. Есть у нее картонка с бумагой: чистые – ставит плюс, грязные – минус. Вот и теперь одно ухо моё «пропустила», а за другое минус поставила. А за ней ещё Клавка, её помощница, руки проверяет.

– Вы поглядите, какие у него руки! – чуть не крик раздался на весь класс.

А у меня и правда руки в угле. Пошёл мыть ухо и руки. Пока мыл, урок начался.

– Вечно ты, Зайцев, опаздываешь, – говорит Марь-Михайловна.

– Я не опаздываю, я руки мыл, – говорю.

– Руки дома моют, – говорит она.

– Дома они у меня ещё чистые были, – говорю.

– Ну, тебя не переспоришь, – говорит она. – Садись скорее на своё место, столько времени отрываешь. И вообще нам с тобой ещё надо поговорить. —

Это она про физкультурника, – подумал я и оказался прав.

Этот день мне запомнился, потому что я тогда встретил своего друга – собаку, хотя я много пострадал и по-другому – схватил двойку по химии, был у зауча вместе с Марь-Михайловной, когда выяснилось почему у меня в школе нет друзей. Родители детей-одноклассников не советовали своим дружить со мной – лоботрясом и плохим мальчиком. Вот почему, все хорошие отношения могли продлиться едва ли один-два дня.

Тогда уже я почувствовал своё полнейшее одиночество в целом мире.

Продолжение про собаку, – скелеты

Каждую зиму, когда выпадает большим слоем снег и дети катаются с горок, я заболеваю. Такой я «болезненный тип».

Опять выпал снег, а я по-прежнему болею. Врачи говорят – ангина. Но я-то знаю в чём дело. Я с самого начала всех болезней это знал, но мне не верят. Ну, что поделать, придётся мне болеть всю жизнь. Из школы, из медпункта, где мне смерили температуру – меня отправили домой.

Мама, как только меня увидела, даже за голову схватилась в ужасе:

– Опоздал, да?! Тебя не пустили, да?! Так тебе и надо! Теперь я из-за тебя на работу опоздаю! Да что с тобой? —

– Я заболел. —

– А ну-ка дай лоб! – Она потрогала мой лоб. – Да, – говорит, тридцать восемь, не меньше! Что же ты раньше-то молчал! —

– Я только в школе заболел, а пока шел – не болел. – Я заболел потому, что у меня нет собаки. —

– — – — – — – — – —

Мама протянула мне толстую книгу с полки, чтобы я читал: это был том Льва Толстого: «Детство, отрочество, юность». Я уже читал, начал читать про детство его и мне было интересно, – жил он совсем по-другому. Но скоро чтение наскучило, и я пошёл к окну смотреть во двор.

Во дворе гулял сосед – Вовка. Он был меня старше, и он был первый, с кем мы познакомились тогда, может он станет моим другом, – именно ему я рассказал, что мечтаю о собаке и что собака стоит больших денег – 30 рублей. Я открыл окно и позвал его зайти.

Скоро мы с Вовкой уже обсуждали, как можно купить собаку. Вовка знал больше меня, он был пятиклассник и учился во вторую смену, после обеда. В школе Вовка был самым умным, как он говорил, – его даже учителя боялись, – по его же словам, – потому что он вопросы задавал.

– И так, – прошёлся Вовка по комнате. – А что, если, – и он остановился возле моей кровати, в которой велела лежать мне Мама. – А что, если нам продать свои скелеты? – сказал Вовка, пристально глядя на меня.

– Можно и продать, только почём? – выдержал я Вовкин взгляд спокойно.

– Ну, не меньше, чем тридцать рублей, а может даже и больше! —

– А где их покупают эти скелеты? —

– В медицинском институте, сказал Вовка. – Там студенты. Знаешь, как им нужны скелеты? Три десятиклассника уже сдали, – придумал на ходу Вовка.

– А как это делается? —

– Очень просто, – сказал Вовка. – Подписываешь завещание, что в случае твоей смерти скелет будет принадлежать институту. Не родственникам, а государству. – И для науки полезно. Может быть твой скелет поставят потом в нашей школе на уроке по биологии. Это же лучше, чем в земле он будет лежать для археологов. —

– Конечно, лучше, – согласился я. – почему люди не продают свои скелеты? —

– Это из-за предрассудков, – сказал Вовка, ты ходить-то можешь? —

И вскоре мы ехали на автобусе на другой конец города, истратив деньги «на обед в школе», которые Мама ещё не забрала.

В институте всё было белым, и стены и шторы на окнах. И все люди ходили в белых халатах. Мы пошли по белому коридору, который несколько раз поворачивал и привёл нас на то же самое место – к доске объявлений.

– Надо у кого-нибудь спросить, – И пошёл Вовка прямо на бежавшего мимо дядьку. Я за ним, как «хвост». Дядька остановился.

– Чего вам? – спросил он.

– Где здесь сдают скелеты? – спросил Вовка.

Дядька открыл рот. Он, наверное, что-то хотел сказать, но забыл что, и поэтому так и остался с открытым ртом стоять некоторое время.

– И где эти ваши скелеты? – наконец спросил он.

– Скелеты это мы, – сказал Вовка.

– Вы? – сказал дядька. – Не слишком ли вы молодые и здоровые для скелетов. —

– Ну, что Вы, – сказал Вовка, – это только кажется, а здоровья у нас никакого.

– У меня ангины постоянные, и температура 38. – поддакнул я.

Дядька внимательно посмотрел на меня.

– Да, вид неважный, – сказал он. Пожалуй подойдешь. —

– А я, а я? – забеспокоился Вовка. – У меня тоже было воспаление легких. —

– Тебя ещё надо проверять, сказал дядька.

И он привёл нас в небольшую белую комнату. Почти вся комната была заставлена скелетами. Были они жёлтые и костлявые, выглядели неважно, будто старые. На столе вдоль стены лежали недорезанные лягушки, стояли колбы с чем-то внутри.

Дядька посадил нас за стол, сам сел напротив.

– Так вы хотите сдать институту свои скелеты? – спросил он.

– Завещать науке, – поправил умный Вовка.

– Нет, – сказал я, – мне нужна собака.

– Вот ещё и собака… – сказал дядька. – Ты хочешь поменять свой скелет на собаку? —

– Нет, – стал я объяснять, – я хочу продать свой скелет и купить щенка.

– Ага, – обрадованно сказал дядька, догадавшись до всей нашей затеи. – Теперь всё ясно. Что может быть проще: продать свой скелет и купить щенка. Замечательная идея. Науке щенки тоже бывают нужны, знаете ли. —

– Скелеты, – поправил Вовка.

– Правильно, скелеты, – поправился дядька. – Замечательное пошло поколение, само предлагает свои скелеты. Только что скажут ваши дети? Может быть, они не согласятся отдать нам ваши скелеты? —

– Так, так, – сказал дядька. – Ну что ж, с чего же начнём? —

– Надо написать завещания, – сказал умный Вовка, подсказывая.

– Завещания? Ну, конечно же, начать надо с завещания – он дал нам ручки и бумагу.

«„Завещание“», – написал Вовка, и немного задумался.

«Я, Владимир Поляков, проживающий…, после своей смерти завещаю свой скелет науке».

Вовка подписался. Я заглянул в его листок и всё переписал также.

– Ну теперь всё в порядке, – сказал дядька, разглядывая наши завещания. – Давайте разрешения – и можете идти сдавать.

– Какие разрешения? – удивились мы.

– Как какие? Разрешения от родителей. —

– Мы ведь умрём позже них, – я первый возразил.

– Кто знает, – сказал нам дядька. – Сами говорите: здоровья никакого. Нет, без разрешения дело не пойдёт. Получите разрешения – приходите. —

Когда мы вышли, Вовка сразу очень помрачнел.

– Сорвалось всё, – говорил он. – Такое дело сорвалось… —

– Чтобы из-за какого-то разрешения? – удивился я.

Но Вовка был мрачен.

– Продолжай дело один, – сказал он, – а мне такого разрешения не достать. Ты не знаешь моего папы, – он такой строгий… —

– А ты познакомь меня с ним, – сказал я.

Вовка странно как-то посмотрел на меня и сказал – Пошли. —

Мы пришли к Вовке домой. Он провёл меня по абсолютно тёмному коридору, сказал «жди тут» и постучал, наверное, в дверь в конце коридора. За дверью что-то прогрохотало, Вовка открыл дверь, и я увидел огромную спину, которая склонена была над столом.

– Кому чего надо? – прорычал голос Вовкиного папы.

– Это я, – сказал Вовка.

– А, это вы, грохнул голос из-за спины. – Вы взяли мою готовальню снова? —

– Я хочу сдать свой скелет науке в институт, – сказал Вовка.

Спина крякнула и голос прозвучал со смешком:

– Скелет ваш – делайте что хотите, – сказала спина.

– Но мне нужно ваше разрешение. —

Спина молчала.

– Мне нужно разрешение, – снова спросил Вовка.

– Отдайте мою готовальню – крикнул грубый голос из-за спины, – и не приставайте с пустяками-шуточками. —

Вовка попятился и закрыл дверь.

– С моим батей лучше не связываться, – вздохнул он.

У меня дело обстояло не лучше. Как только моя Мама услышала насчёт скелета, она сразу же бросилась к телефону вызывать с работы папу. Я кинулся её остановить. Я ей объяснял, что теперь все сдают свои скелеты, что это сейчас – как сдать кровь донору, что для науки это нужно. Но она ничего не слушала и еле уговорилась папу не тревожить. При этом она чуть не плакала и принимала всякие капли из аптечки на кухне.