Девять унций смерти

Синопсис, или Что было раньше

На землю Олбарии пришла война, но сражаться предстоит не только с людьми. Пока ледгундцы и каринтийцы штурмуют границы Олбарии, в ней самой раскрылись ворота Петрии, подгорного обиталища гномов, и оттуда вышло несокрушимое воинство. Гномий шарт – тяжелая панцирная пехота – недаром слывет непобедимым: его удалось отбросить в Петрию только один раз, и человеческих сил для этого оказалось недостаточно. Тогда людям пришли на помощь эльфы, покидающие этот мир. И один из них даже после окончания войны с гномами остался, плененный красотой Доады, дочери тана. Их сын и стал первым олбарийским королем. Династия Доаделлинов правила Олбарией более пятисот лет, но Эдмунда, последнего из Доаделлинов, предательски убили, и на трон взошел узурпатор Малькольм Дангельт. Сейчас Олбарией правит сын узурпатора Дункан – и у людей нет никаких надежд справиться с гномами, которые на сей раз вышли из Петрии не для того, чтобы просто убивать и грабить, а чтобы завоевать ее.

Однако земля Олбарии подарила Эдмунду и ближайшим его соратникам вечность – и в эту вечность ворвался дым пожаров, донесся отзвук горя и боли. Эдмунд даже и в посмертии не может бросить Олбарию на произвол судьбы, хоть и уверен, что попытка покинуть Грэмтирский лес, где он похоронен, отнимет у него его вторую, посмертную жизнь.

Деревенская девушка Дженни, спасаясь от насилия и смерти от рук гномов, убегает в Грэмтирский лес, где Эдмунд спасает ее. Дженни соглашается стать голосом покойного короля, впустить в себя его душу, чтобы он таким образом сумел прийти на помощь тем, кто сражается против гномов.

Когда Дженни приходит к Джеральду де Райнору, прозванному Золотым Герцогом, и его войску, которое изо всех сил пытается хотя бы сдержать натиск гномов, в ходе войны наступает перелом. Эдмунд знает, как сражаться с гномьим шартом. Люди верят, что Дженни – Деву Джейн – сам бог послал, чтобы спасти Олбарию. Вместе с Джеральдом они ведут войско к победе.

Но Дункана Дангельта вовсе не устраивает подобный исход! Ему не нужен Джеральд – Победитель гномов, Джеральд Благословенный! Не судьбы Олбарии его беспокоят, а собственный трон. Для Дункана идеальный исход – это побежденные гномы и мертвый Джеральд. И он подсылает к де Райнору наемного убийцу…

Победа одержана, гномы капитулировали. И впервые Эдмунд говорит с Джеральдом хоть и устами Дженни, но не скрываясь, назвав себя. Говорит о войне, о судьбе Олбарии, о собственных ошибках – и… не только. Дженни полюбила Джеральда с первого взгляда. Де Райнор всегда преклонялся перед Девой Джейн, но милую робкую Дженни он любит, и Эдмунд благословляет их любовь. Однако ей не суждено сбыться. Дженни заслоняет собой Джеральда от стрелы наемного убийцы и гибнет.

Отдавшая жизнь ради любимого и Олбарии, Дженни уходит в ту самую вечность, из которой вернулся Эдмунд. А сам Эдмунд остается, чтобы в Грэмтирском лесу принародно назвать Джеральда королем Олбарии и своим наследником и преемником, а потом исчезнуть навсегда…

Гномы сдались, но война еще не кончена. Джеральд разбивает вражеские армии и становится королем. Эдмунд же не лишается своего посмертия – посмертия Хранителя Олбарии. И когда молодой рыцарь и музыкант Джефрей де Ридо, отдавший жизнь ради заключения мира между Олбарией и Троанном, призванный вечностью, приходит к костру, у когорого сидят Хранители, он встречает там не только Джейн, занявшую прежнее место Эдмунда, но и самого Эдмунда.

Ушедший в посмертие Джей де Ридо был влюблен и помолвлен с Элизабет де Бофорт, и когда Джеральд приезжает в замок Эйнсли, владение Бофортов, чтобы посвятить в рыцари ее юного брата Роберта, он застает девушку умирающей от горя. Ему удается вновь заставить ее жить, но сердце Бет навсегда отдано погибшему возлюбленному, как и сердце Джеральда навсегда осталось с погибшей Дженни. Общее горе объединяет их. Джеральд, хочет он того или нет, обязан жениться, чтобы новая династия не угасла на нем, а Бет нужна защита от родителей, готовых выдать ее замуж за любого, кто им покажется достаточно выгодным женихом. Джеральд и Бет, объединенные общим горем и взаимной дружбой, вступают в брак. Бет становится королевой, а ее брат Роберт со временем – и по заслугам! – занимает пост лорда-канцлера.

Во время вигилии перед посвящением в рыцари Роберту удается соприкоснуться с вечностью, где находятся Хранители Олбарии. Он получает в дар от Эдмунда его рыцарский пояс – именно им и опоясывает его Джеральд при посвящении, – а от Дженни и Джефрея он получает венчальные кольца для Джеральда и Бет. Эти кольца служат не только залогом будущей встречи, но и оберегом – благодаря кольцам и поясу Хранители, пусть и видимые не для всех, могут появляться теперь среди людей, если требуется их помощь.

Война с гномами отбрасывает длинную тень. Подрастают дети насильников-гномов – и ненависть к гномам еще так свежа, что сохранить им жизнь возможно лишь одним способом. Джеральд нарекает их своими приемными детьми, дав им общую фамилию Фицджеральд, как и подобает приемышам короля, а Бет становится их крестной. Одним из них является хронист Джориан Фицджеральд, прозванный Безумным Книжником.

Можно ли надеяться, что это последние жертвы войны? Будущий лорд-канцлер Роберт обращает внимание на то, что гномы закупают в огромных количествах мореное дерево и продают строительный камень, чего никогда не делали раньше. А это значит, что подгорная Петрия неумолимо рушится внутрь себя. Еще несколько лет – и война вспыхнет вновь, потому что гномам понадобятся для жизни новые земли. Что можно сделать, чтобы предотвратить грядущую катастрофу?

Джеральд и Роберт справедливо полагают, что на этот раз гномы вышлют лазутчика и уже по результатам его разведки будут планировать последующие действия. Их догадка верна, но лазутчик по имени Шарц вовсе не хочет войны, видя в ней поражение и даже гибель для всех гномов. Неожиданно его союзником становится Владыка гномов Якш, который тоже понимает, что такая война станет для гномов погибельной.

Шарц, выдающий себя за человека по имени Хью Одделл, который, по несчастью, уродился на свет карликом, поступает в Марлецийский университет изучать медицину не только ради «легенды», жизненно необходимой разведчику. Он одержим идеей отыскать рецепт эльфийского эликсира, который дарует крепкий сон, делающий возможным полостные операции. Только это может спасти гномов от вымирания – слишком велико, чудовищно велико количество гномьих женщин, умирающих родами.

Закончив университет, Шарц становится врачом и шутом герцога Олдвика. В его доме он встречает свою любовь – служанку Полли, на которой и женится. В этом доме он обретает себя как врача, находит друзей, спасает жизнь герцога, его жены и его сына и получает посвящение в рыцари. И как рыцарь он сопровождает герцога Олдвика ко двору, хотя и опасается, что Джеральд опознает в нем лазутчика гномов – опознает слишком рано, чтобы он мог достигнуть желанного мира.

Его опасения и оправданны, и напрасны. Джеральд действительно узнаёт в нем разведчика гномов – того, кого он с Робертом так долго ждал, чтобы предложить гномам условия мира. По этому договору гномы получат один из олбарийских островов и рудники на нем, а сами станут олбарийскими подданными. А гарантией мира станет тот самый эликсир, рецепт которого так долго искал Шарц, а нашел в чудом сохранившихся рукописях Джориан.

Далеко не все гномы хотят мира. Для Якша Совет гномов, на котором схлестнулись сторонники мира и сторонники войны, едва не заканчивается трагически. Однако поддержку он получает с неожиданной стороны. Юные гномки, Невесты, не боятся смерти – их с детства воспитывают в сознании того, что им придется умереть, давая новую жизнь. А сейчас они готовы умереть от своей руки, если не будет заключен мир с людьми. Дело сторонников войны проиграно.

Но и среди людей далеко не все хотят мира с гномами. Гонец, который вез пограничной петрийской страже известие о мире и грядущем выходе гномов из Петрии, убит, и теперь командиру стражи, лучнику Тэду Фицджеральду, когда-то мечтавшему отомстить гномам за насилие, совершенное над его матерью, предстоит сделать нелегкий выбор. Гномы вопреки прежнему договору выходят из Петрии – будет ли он стрелять в них, отдаст ли такой приказ? Но из Петрии выходят не только мужчины, но также дети и женщины – Тэд не поднимет против них оружия. И он прав. Именно его выбор позволил избежать возможной провокации, которая завершилась бы бойней. И король Джеральд по заслугам назначает его комендантом Гномьего острова.

Новым – или, точнее, новой – Владыкой гномов становится юная гномка, говорившая от имени всех Невест, которой удалось сломить сопротивление сторонников войны. Вместе с Тэдом Фицджеральдом они несут ответственность за дальнейшую судьбу примирения между гномами и людьми…

А Якш, назначив совсем еще юную гномку своей преемницей, отправляется на поиски новой судьбы…

Секира и скрипка

Посвящается: маме с папой, которых я люблю и без которых вообще ничего бы этого не было.

Вере Камше – с которой началась Олбария и которая – ровно один сборник назад! – предложила мне попробовать что-нибудь сделать с гномами и для гномов.

Моей жене – которая настояла, чтоб я так и сделал, а потом стойко выслушивала все, что приходило в мою голову, даже самую откровенную чушь.

Великому ирландскому барду Рафтери и его волшебной скрипке – за то, что он был.

Ричи Блэкмору и Блэкморс Найт – за то, что они есть.

Энельде – придумавшей имена для гномских старейшин, а также как моему первому бета-тестеру.

Рошфору и Арин – за хорошую компанию.

Лисе, Эллеру, сэру Максу – за то же самое.

И – еще раз – моему отцу, как бета-тестеру главному, человеку, нашедшему корону гномских Владык, которую я беспечно потерял в недрах Олбарийской секретной службы, спасшему от загнивания олбарийское сено, погасившему негашеную известь, настоявшему на организации двух свадеб и активного действия в самом конце, где я не предполагал и не видел ничего, кроме ленивого хеппи-энда.

А также всем-всем читателям.

Вам.

Ведь вы же и есть самые-самые главные. Без вас вообще ни черта не выйдет. Правда.

Итак…

Песня Камней

– Здравствуй! – они сказали это одновременно.

Вместе.

Выдохнули это слово в лицо друг другу.

Они оказались друг напротив друга, хотя никто не позаботился об этом заранее. Никто не собирался устраивать церемонию из их встречи. Разве что судьба…

Нет, правда, и без них хватало!

Да вы сами представьте – целый народ вышел из тьмы к свету. Гномы и гномки, гномики и гномочки, мастера и воины, ремесленники и торговцы, те, кто придумывал хитроумные механизмы, и те, кто всю жизнь с тачкой пробегал, создатели несокрушимых доспехов и сказочных ювелирных изделий, старики и молодежь, скандалисты и зануды, гордецы и забияки, болтуны и вруны… все. От владыки Якша до последнего уборщика, от Мудрой Старухи до юной непорочной Невесты, от Почтенного Наставника до новорожденного младенца.

Так что никто не готовил специально этой церемонии. Она просто произошла. Сама, как происходят все самые важные вещи на свете.

Все остальное было отброшено: и уходящий куда-то Якш, и наставник «безбородого безумца», и сам «безбородый безумец», и король Джеральд со своим лордом-канцлером, и прочие важные гномы и люди. Все вмиг отодвинулось на задний план, а здесь были только они. Только они двое.

Маленькая секира из черной бронзы и тяжелый меч смешанной ковки, надломленный у самой рукояти.

– Здравствуй! – выдохнули они, и это было как вызов на поединок.

Подгорный металл встретился с металлом верхнего мира, и все важные и торжественные речи, коими обменивались прочие, не имели никакого значения. Эти двое их просто не слышали. Они смотрели только друг на друга. Слышали только друг друга. А то, что им приходилось как-то реагировать на остальных, не имело никакого значения, потому что поединок уже начался.

– Я, Гуннхильд Эренхафт, из клана Огненных Ключей, отвечаю за гномов перед людьми! – звонко произнесла юная владыка, и яростный ветер верхнего мира рывком откинул назад ее роскошные черные кудри.

– Я, Тэд Фицджеральд, лейтенант олбарийских стрелков, отвечаю за людей пред гномами! – эхом откликнулся высокий для полукровки человек – все-таки человек, как ни крути! – будущий комендант Петрийского острова, и тот же самый порыв ветра нахально укутал его лицо русыми прядями.

Но юная владыка ни на миг не обманывалась. Сквозь нелепую мешанину спутанных волос на нее глядели цепкие глаза лучника.

«Так вот он каков, Фицджеральд-лучник, волей короля в единый миг возведенный в чин лейтенанта – комендант Петрийского острова!»

Острова, которого еще нет.

Острова, который обязательно будет.

Потому что так, и только так будет правильно.

Потому что другого выхода попросту нет.

Они стояли лицом к лицу, словно в каком-то неведомом застывшем танце или ритуальном поединке, не признающем движения тел, ведомом лишь напряжением воли, они стояли лицом к лицу, гномья боевая секира и тяжелый человечий меч, они стояли лицом к лицу, словно два мира, встретившихся ненароком и не знающих, как уступить друг другу дорогу, а их тени вдруг повернулись спиной к спине.

Нет, не отвернулись, встали. Истина, древняя, как земля под ногами и небо над головой: «Я защищаю свою половину мира, а ты – свою!»

Очень старая истина. Старше людей с гномами.

Грозный человечий меч и не менее грозная гномья секира.

Тени часто бывают умнее хозяев. Они-то сразу поняли, в чем состоит поединок, что нужно защищать в таком бою, кого считать врагом, а кого другом.

Двое на страже мира людей и гномов.

Против любых козней.

За жизнь.

Уходящий Якш не обернулся. Он лишь на миг сбился с шага, заслышав волшебный звон скрестившегося оружия.

«Я отвечаю за…»

Якш не остановился. Он за это уже не отвечал.

Король Джеральд все видел и понял.

Настоящим королям должно понимать такое.

Он промолчал.

Королям, если они и в самом деле короли, короли по духу, а не по названию, всегда ведомо, когда не следует нарушать тишину.

Тишина несла мир.

Мир, словно новорожденный, лежал на ладонях этих двоих.

Его покой хранила яростная ясность юной владыки и суровая честь олбарийского лучника Фицджеральда.

А прочий галдеж вокруг не имел никакого значения.

«Я отвечаю за…»

В звоне скрестившегося оружия блестело древнее золото.

* * *

– Из всех поединков, что я когда-либо видел, этот – прекраснейший, – сам себе под нос пробормотал наставник «безбородого безумца».

– Поединок? – переспросил стоящий рядом ученик-предатель. – О чем вы, учитель?

– Да вот об этих двоих, – наставник кивнул в сторону замерших друг напротив друга Гуннхильд Эренхафт и Тэда Фицджеральда.

– Об этих? – Шарц улыбнулся и покачал головой. – Какой же это поединок, учитель?

– Ты так быстро позабыл мои наставления? – притворно нахмурился тайный глава секретной службы. – Поединок не обязательно ведется при помощи оружия. Уж кажется, это ты должен был как следует усвоить! Сам только этим и занимался.

– Верно, наставник. Вот только… в поединке всегда кто-то побеждает, а кто-то проигрывает. А если… если выигрывают оба, то это уже не поединок. Это… наверное, это танец, наставник.

– Хочешь сказать… эти двое… танцуют?

– Хочу. Быть может, именно потому, что сам только этим и занимался. А поединки мне давно обрыдли.

* * *

– Вы посмотрите только, что этот проклятый гном себе позволяет! – возмущенно прошипел сэр Бреттен, молодой расфуфыренный рыцарь, глядя на то, как изящно мерзавец Якш отыгрывает свою партию в переговорах.

Сэра рыцаря просто трясло от возмущения.

«Да этот ничтожный властелин кучки дурно пахнущих сородичей в ногах у Джеральда валяться должен! Да и у остальных людей – тоже!»

Про себя сэр Бреттен всегда называл короля просто Джеральдом, быть может, потому, что никогда бы не посмел сделать этого вслух. Или же наоборот – от всей души надеялся, что это когда-либо произойдет? Кто знает…

Впрочем, он чуть было не осмелился на иное.

Когда Якш небрежным жестом швырнул возвращенную корону себе под ноги, душа рыцаря вскипела от возмущения, а рука сама потянулась к мечу.

И в тот же миг его пронзило нечто куда более острое, чем его фамильный меч.

Взглядов такой силы в природе попросту не бывает, но именно таким взглядом пронзил его Джеральд, король Олбарийский. Пронзил. Пригвоздил к земле. Какой уж тут меч… рука сама разжалась.

– Джеральд… – задыхаясь, прохрипел несчастный рыцарь, в первый и единственный раз осмеливаясь так именовать своего законного монарха, и потерял сознание.

Как установили подоспевшие лекари, парадное одеяние господина рыцаря было чересчур жарким и тяжелым, вследствие чего и приключился обморок. Досадное недоразумение, не более. Его быстро привели в чувство, он никому ничего не сказал, да и что, собственно, он мог поведать?

Вот только с тех пор он и в мыслях своих никогда не осмеливался именовать короля просто Джеральд.

* * *

Бывший Владыка всех гномов Петрии, Якш, размашисто и гордо шагал по человечьей дороге, по запретной олбарийской земле, которая перестала быть запретной, но оттого не сделалась обыденной, не стала менее загадочной и необычной.

«Олбария!»

Якш шагал гак, будто он сам себе шарт, а перед ним катилась гонимая подобранной грязной палкой Великая Корона. Символ векового владычества превратился в колесо. Святотатство? Ну что вы! Вовсе нет. Колесо еще древнее. Глупой короне до него еще катиться и катиться. Вот только катится она скверно.

Великая Петрийская Корона, древнейший символ гномских владык, оказалась не таким уж хорошим колесом. По правде говоря, хуже некуда было колесо. Мастерам, которые ее сотворили, вероятно, просто в голову не пришло, что когда-нибудь их творение будет использоваться подобным образом. Не то они бы бесспорно что-нибудь придумали, а так… Очень скоро Якш замучился ее катить.

«Толку так стараться, все равно ведь никто уже не смотрит!» – мелькнуло у Якша, и он, подняв корону, взвесил ее в руке, последний раз полюбовался чудной игрой драгоценных камней и с маху зашвырнул в густые зеленые кусты.

И в самом деле – ну зачем какая-то там корона, пусть даже и самая расчудесная, одинокому страннику, гонимому ветром, бродяге, что в отличие от короля или там владыки волен делать со своей жизнью, что ему только в голову взбредет.

Якшу не нужна была корона. Ему было нужно что-то другое. Оставалось понять – что?

* * *

«И как это лорд-канцлер угадал, в каком именно месте он ее выбросит? – держась за раскалывающуюся от боли голову, думал тайный агент секретной службы Олбарии, которому означенная корона прилетела прямиком в лоб. – Надо было поверить Его Светлости и залечь чуть в стороне! – соображал агент, осторожно ощупывая лоб, дабы убедиться, что он все еще существует и не пробит проклятущей гномской драгоценностью насквозь. – Хорошо хоть, по касательной задело, а то бы и впрямь насмерть, вот смеху было бы! Впрочем, ребята и так засмеют… от такого удара не то что шишка или там рог, от такого удара другая такая корона на лбу выскочит, не иначе…»

Тайный агент не стал любоваться игрой света на восхитительных подгорных камнях, а просто засунул корону в мешок.

Вот и все. Можно возвращаться. Он свое задание выполнил. Дальше бывшего владыку будут охранять другие. Остается надеяться, что при себе у Якша не слишком много тяжелых и твердых предметов, иначе просто жаль ребят…

Тяжелая рука у подгорного владыки. Истинно гномская, иначе и не скажешь, чтоб его…

Нет, ну как же вышагивает, мерзавец… будто по своей земле топает. Да нет, не по земле даже. По своему дворцу. Он как бы одевается во все, что его окружает. Надевает эту дорогу, как сапоги, накидывает этот лес на плечи, словно плащ, и надвигает на голову небосвод, словно огромный гномский капюшон.

«Ох и будет нам с этими гномами…» – секретный агент не стал качать головой, она и без того болела.

* * *

Когда Великая Корона улетела в кусты, Якшу внезапно стало удивительно легко и тихо. Словно вдруг захлебнулся тот нескончаемый, нестерпимый крик, в котором он прожил всю свою жизнь, даже не замечая этого. Крик захлебнулся, исчез, рассеялся, стих, стих навсегда, а спустившееся молчание острой сталью ритуального ножа перерезало незримые путы, словно пуповину…

Якш почти физически ощутил, как по его лопаткам побежали первые трещинки, так трескается дурной, бросовый камень, когда земля ворочается во сне. Вот она повернулась еще раз, еще… дрогнула, кашлянула, вздохнула и закашлялась как следует, тяжело и надрывно, сотрясаясь до самого своего основания, до глубей подгорных, не ведомых никому, кроме Богов, обитающих там, где кирка ни единожды не ударила в камень. Кашель земли, тяжкий и надрывный, сотрясал мир. Якш ощущал, как с его спины рушатся огромные глыбы, с треском сшибаясь между собой, раскалываясь и грохоча. Вскипая стремительным обвалом, вослед дурному камню устремился добрый, низринулся и смолк. Все стихло. Якш стоял посреди молчания, не ощущая ничего, кроме боли в спине. Страшно болели также лопатки и загривок. Особенно загривок.

«Владыка не ест, не спит, не трахается, он только неустанно заботится о благе своих падких на заговоры подданных…»

А теперь не заботится. Совсем. О них теперь есть кому позаботиться. Хвала «безбородому безумцу», который все это придумал, Джеральду и человечьему Богу, которые на это согласились, Невестам, которые вовремя взялись за ножи, и собственным подгорным Богам, которые не мешали.

«Да ведь я ж люблю их, – думал Якш об оставленных гномах. – Люблю… но как же я от всех от них устал!»

«Владыка не ест, не спит, не трахается…»

«Больно-то как, а?! И как я раньше терпел все это, особенно загривок?»

А он теперь может есть, спать и трахаться, не нужно ему больше ни о ком заботиться. Так вот что случилось, когда он корону-то выкинул! На самом деле оно раньше случилось, еще там, на Великом Совете, просто он тогда не понял, не осознал, не до того было. Он ведь и ушел так, таким странным образом, не потому что и в самом деле понял, а просто для того, чтоб Джеральду не проигрывать.

Это не он вернул мне корону, короновал меня – ишь хитрец какой, думал небось, я не пойму! – это я, я швырнул ему под ноги целый народ, и какой народ – мастера, воины! – чем не королевский подарок?!

А возвращенную тобой корону мы и вовсе никак не ценим, мы ее в грязи валяем. И вообще – играйте, дети, в своей странной песочнице со смешным названием Олбария, пересыпайте в нее песочек из другой, той, что звалась Петрия, авось неплохие куличики выйдут, а я пошел. Куда? А вот куда захочу, туда и пошел!

И только теперь, когда вышеназванная корона полетела в зеленые олбарийские кусты, только теперь Якш не понял даже, а скорей ощутил – ощутил, чтоб понять, запомнить раз и навсегда – как рушится, обдирая кожу, громадными неподъемными глыбами рушится с его спины целый народ… народ, который он носил на спине, словно был огромным сказочным чудовищем, которое еще и не такие тяжести носить может, носил, не ощущая и не замечая этого. Не замечая застарелой боли, что сейчас яростно вгрызается в загривок, боевыми молотами разламывает затылок, огненными когтями дерет лопатки… а ведь ее меньше, этой боли, ее гораздо меньше, чем было, она уже тает, словно лед на солнце. Ее было так много, что просто невозможно было заметить. Ее было так много, что она уж и не болела.

«Но ведь я же не чудовище? Или все-таки…»

Якш вздохнул.

«Как же я все-таки всех вас люблю… Глупых, гадких, сварливых гномов… Вот теперь, когда вы все не сидите у меня на шее, я могу вас просто любить!»

Бывший Владыка не сразу понял, что плачет, и долго с немым удивлением рассматривал слезинку у себя на руке.

«Вот как, оказывается, рождаются заново!»

Якш шагал прежним решительным шагом, а по щекам его текли слезы, которых он нисколечко не стеснялся.

Владыка оплакивал прошлое. Безродный скиталец Якш стремился навстречу будущему. Настоящее торной дорогой ложилось под ноги. Шелестела листва, и пели птицы.

* * *

– Берт, самые лучшие и доверенные из твоих агентов…

– Уже посланы.

– Я надеюсь, у них хватит деликатности…

– Я приказал вмешиваться только в самом крайнем случае.

– Роберт, ты хоть одну фразу своему королю дашь договорить?

– Ну разумеется, нет, ведь я уже могу на нее ответить! Кстати, мне тут принесли одну штуку, быть может, вас это заинтересует… сир?

Джеральд ухмыльнулся.

Роберт вытащил из мешка корону Владыки Якша. Джеральд аж в лице переменился. Роберт не стал усмехаться, лишь кончики его губ… или это только показалось?

– Берт, с ним что-то случилось? – обеспокоенно спросил Джеральд. – Да нет, что это я, ты бы мне сразу сказал, но…

– Он ее выбросил, Джеральд, он ее просто выбросил… – тихо сказал Роберт, сразу став абсолютно серьезным.

– А твои люди подобрали, – добавил король.

– Да.

– Ты догадался.

– Я даже догадался, где он ее выбросит, но… все равно не могу поверить, что он сделал это, – ответил лорд-канцлер.

– Я не догадался, но верю, – сказал Джеральд. – Верю, потому что понимаю. Сохрани ее, Берт.

«Что же ты такое понимаешь… король? – спросили глаза лорда-канцлера. – Почему он эту проклятую корону-то выбросил?»

«Он понял, что свободен, – ответили глаза короля. – Немыслимое, невероятное, почти невозможное для любого из владык счастье – любить окружающих тебя просто оттого, что они отличные ребята, а не потому, что они подданные, беречь и защищать их, повинуясь зову сердца, а не ледяному голосу долга. Господи, как же это… недостижимо».

На какой-то короткий, страшный миг Берту показалось, что его король, его обожаемый Джеральд, сейчас просто развернется и уйдет, уйдет вслед за Якшем, точно таким же жестом отбросив собственную корону, уйдет, не оглядываясь, вслед за несбыточным счастьем и вечной тоской всех королей, если они не придурки и не сволочи… за обычным счастьем простых людей – быть просто собой, и никем другим.

Это такая малость, это кажется таким незначительным, мимолетным, этого и вовсе не замечаешь… пока не лишаешься. Пока высокое предназначение или несчастная судьба не швыряют тебя в поток встречного ветра. И первое, что замечаешь, когда приходишь в себя, насмешливая ухмылка судьбы: ну что, дурень, попался?

Оторопев от ужаса, Берт со всех сил вцепился обеими руками в проклятую гномскую корону. Вцепился так, словно она была единственным реальным предметом в готовом вот-вот развалиться мире. Потому что если Джеральд…

Слава Господу, гномы состряпали корону на совесть – и сама не развалилась, и мир вокруг себя удержала. И Джеральд никуда не собирается, его-то никто с его поста не отпускал, Олбария, конечно, самая дурацкая страна на свете, но покамест небеса на нее не рушатся, Бог даст, и не обрушатся, особенно если постараться и все делать как следует. А раз страна никуда не делась, значит, и королю не след.

«Ты понял?» – чуть заметная усмешка в глазах короля.

«Да, Ваше Величество…»

Попробуй тут не понять.

– Сохрани ее, – повторил Джеральд.

– Для… него? – дрогнувшим голосом переспросил Берт, наконец ощущая, какая же она тяжелая, эта несчастная гномская корона.

«И как он ее таскал, бедолага?»

– Для того, на кого он пожелает ее возложить, – ответил король. И помолчав, добавил: – Ты ведь понимаешь, что ее необходимо сохранить? Пуще глаза беречь.

– Понимаю, – очень серьезно кивнул лорд-канцлер. – Сбереженная корона гномских королей может погубить Олбарию, уничтоженная – погубит ее наверняка.

– Именно так, – кивнул король.

«Это такое счастье, что ты все понимаешь. Все. Даже то, чего не понимаю я сам…»

* * *

Первый вечер наверху. Гномы ставят палатки, жгут костры, жарят доставленное людьми мясо, пьют подаренное Его Величеством Джеральдом пиво, спорят, ругаются, обустраивают лагерь, пробуют приготовленное мясо, обжигаются, дуют на обожженные пальцы, ворчат, что все пригорело, что здесь, наверху, все не так, вот даже мясо… возятся в темноте палаток, ищут потерянные впотьмах и впопыхах вещи, сокрушаются по поводу оставленного в Петрии добра, степенно рассуждают о возможностях обещанного им рудника, между делом припоминают друг другу старые обиды, опять спорят, ругаются, молодежь открыто, напоказ целуется, а кое-кто, кажется, уже и не только целуется, впрочем, в темноте не разобрать, да и времени на это нет, прежние устои рухнули, новые еще не возникли – кто теперь может сказать, что можно и чего нельзя? Похоже, что сегодня можно все – или, во всяком случае, многое… по крайней мере тем, кто делом не занят. Есть же на свете счастливчики и счастливицы!

Граница, отделяющая гномов от сопровождающих их людей, весьма условна, то тут, то там завязываются какие-то общие беседы, хорошо хоть, до ссор дело пока не доходит. Но ведь никто не может пообещать, что этого не случится. Случиться может все, причем в любой миг. Вот и жди, когда это произойдет, гадай, что именно сделается и как потом все это поправлять. И радуйся тому, что пока все тихо. Пытайся насладиться всеобщим послушанием гномов, пусть и весьма-весьма относительным. Что? Как-то не очень? Привыкай. Такова теперь твоя роль и твоя доля. Должен же кто-то этим заниматься.

А вообще… плохо быть владыкой!

Хорошо остальным – сиди себе у огня, пей пиво, ешь мясо, дожидайся обещанных «безбородым безумцем» звезд небесных да переругивайся от скуки с соседями!

А владыке? Да ничего подобного!

– Не была бы такой дурой – ушла бы вслед за Якшем! – буркнула в сердцах юная гномка. – Как же вы все мне надоели!

Ей приходилось то и дело улаживать мелкие дрязги своих соплеменников, грозящие как минимум скандалом, а то и похуже чем. Хорошо еще, хоть Мудрые Старухи помогали да некоторые Невесты – те, у которых хватало сил и желания оторваться от поцелуев и более смелых экспериментов… таких, увы, было не слишком много. Вот и старайся, владыка, одна за всех, а то, что тебе говорят вместо «спасибо»… Эх, да что уж там! Это остальные отдыхали, а у нее свободной минутки не было.

Впрочем, не только у нее, вовсю старались те, кто создавал ей эти проблемы. Вот уж кто трудился не покладая языка!

Хорошо было Якшу. За ним стояла традиция. Он правил долго, ему повиновались привычно, не задумываясь. О чем тут задумываться, в самом деле? Якш сказал, значит, так надо. Да и в самом деле, как это можно – Якшу не подчиняться? Никогда такого не было. А раз не было, значит, и быть не должно.

А еще он был прирожденным владыкой. Да он одной силой своей личности делал любой приказ непререкаемым. Его слово расплавленным металлом стекало по желобу в готовую форму и, остывая, становилось Законом. Обычаем. Традицией. Так то – он, Якш. Настоящий владыка. Подлинный.