Все законы Вселенной. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 1

Редактор Л.И. Моргун

Дизайнер обложки Изя Шлосберг

© Павел Амнуэль, 2022

© Изя Шлосберг, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-1579-4 (т. 1)

ISBN 978-5-0056-1581-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Павел Амнуэль
_{Собрание сочинений в 30 книгах}

Книга 1. ВСЕ ЗАКОНЫ ВСЕЛЕННОЙ

Содержание

Все законы Вселенной

Взрыв

Бомба замедленного действия

Высшая мера

Через двадцать миллиардов лет после конца света

_{Все права на электронную версию книги и её распространение принадлежат автору – Павлу Амнуэлю. Никто не имеет право каким-либо образом распространять или копировать этот файл или его содержимое без разрешения правообладателя и автора.}

© Амнуэль П. Текст

© Шлосберг И. Обложка

Гармония полифонии Амнуэля

 
Не в новость ложь и искренность не в новость.
Какую маску надевает совесть
на старый лик, в каком она наряде
появится сегодня в маскараде?
Бог ведает. Послушайте балладу,
но разделите нежность и браваду,
 
 
реальное событье с чудесами —
все это вы проделаете сами.
Придется покорпеть с моим рассказом,
ваш разум будет заходить за разум,
что в общем для меня одно и то же.
Потрудитесь. Но истина дороже.
 
 
И. Бродский, из поэмы «Шествие».
 

Зачем вы читаете это моё предисловие к Собранию сочинений Павла Амнуэля? Вы, конечно, знаете свой ответ на этот вопрос. Но вас, читателей, много (это доказывается просто – ни один издатель не взялся бы за издание 30-томного Собрания сочинений автора, у которого мало читателей)))), и ответы на этот вопрос, конечно же, могут быть самые разнообразные. Я же, взявшись представлять вам этот издательский проект, конечно, не могу себе представить и учесть все многочисленные интересы значительной части потенциальных читателей.

Сразу нужно предупредить, что данное издание не является полным Собранием сочинений. В нём отсутствует огромный корпус публицистических текстов, научных и научно-популярных книг, статей и переводов. Фактически, данное издание является наиболее полным на сегодняшний день собранием художественных произведений активно продолжающего свою работу писателя. И можно быть уверенным, что степень полноты этого издания – к удовольствию читателей! – будет только уменьшаться. Читателям же, интересующимся всеми сторонами творчества Амнуэля, для полноты картины придётся вести самостоятельный поиск публикаций его материалов в интернете. И это нелёгкая работа. «Потрудитесь, – предупреждает поэт, – но истина дороже».

В эру «бумажной литературы» в Предисловии было принято сообщать читателю основные биографические вехи представляемого автора, давать характеристику исторического фона, на котором создавались его произведения, перечислять издательства и вышедшие книги. Однако сегодня, в «электронную эпоху», через сервисы интернета вся эта информация легко доступна. Отдельный интерес представляют автобиографические заметки Амнуэля, которые будут опубликованы во второй книге настоящего издания.

Кому же из множества людей, которые будут иметь перед глазами тексты, опубликованные в этом Собрании сочинений, я могу сказать что-то конкретное в ответ на их ожидания? В первую очередь, к ним относятся следующие подмножества:

– Желающие получить подробный литературоведческий анализ творческого пути П. Амнуэля. Это желание может быть осуществлено после полной публикации всех отобранных текстов и кропотливой работы над возникшим корпусом материалов опытного литературоведа, специализирующегося на изучении фантастической литературы. Выпуском данного издания издательство создаёт богатое поле для плодотворной работы такого аналитика. С моей точки зрения, качественно её могут выполнить сегодня такие специалисты, как Дмитрий Быков, Владимир Борисов или Антон Первушин. Разумеется, не только они, но столь же тщательно, глубоко и с пониманием специфики жанра фантастики, которые нужны читателям этой группы, другим специалистам сделать это будет трудно. Что, конечно же, не исключает такой возможности. Одно могу сказать определённо: даже указанным мэтрам литературоведения в области фантастики вряд ли удастся поместить это издание в какой-то «классический шкаф» русскоязычной литературы.

В целом творчество Амнуэля не является ни «космической фантастикой» (Беляев, Ефремов), ни «социальной фантастикой» (братья Стругацкие), ни «интеллектуальной фантастикой» (Лем – по охвату читательской аудитории, он, безусловно, прежде всего, русскоязычный автор), ни каким-либо ещё известным до Амнуэля тематическим направлением. Для этого издания придётся открыть новый книжный шкаф под названием «эвереттическая фантастика». Это новый жанр фантастической литературы, создателем которого на русском языке и является Павел Амнуэль. Это и понятно – сам Амнуэль является одним из инициаторов возникновения в русскоязычной культуре новой области интеллектуальной деятельности, новой мировоззренческой парадигмы – эвереттики. Прошло почти четверть века с тех пор, как мы с Амнуэлем придумали этот термин, а сегодня его значение уже растолковывает всем желающим самое популярное воплощение искусственного интеллекта, созданный Яндексом голосовой помощник Алиса.

В литературном шкафу эвереттической фантастики множество полок – не только «космическая», «социальная», «интеллектуальная», «философская», но и «детективная», и «юмористическая», и «романтическая» проза…

– Любители «abstracts» в научных статьях и комиксов в литературе. Понятно, что, поскольку речь идёт о научной фантастике, читателю интересно знать, развитие или отрицание каких научных идей и гипотез автор положил в основу того или иного своего произведения. Но удовлетворить этот интерес в рамках предисловия к огромному корпусу текстов Амнуэля невозможно.

Во-первых, из-за того, что в произведениях Амнуэля затронуты проблемные вопросы физики, космологии, математики, биологии, психологии, социологии, философии и других естественных и гуманитарных ветвей познания столь глубоко и обширно, что на попытку вычленить их из текстов запрет наложен фундаментальным принципом Козьмы Пруткова – «Нельзя объять необъятное».

А во-вторых, потому что писатель Амнуэль относится к идеям учёного Амнуэля очень бережно и аккуратно, не выставляя их в «голом виде» на всеобщее обозрение. Те из читателей, для кого, прежде всего, важны разнообразные по темам и стилям блестящие литературные сюжеты, психологические и детективные коллизии, могут и не заметить, что увлекательное действо, представленное автором, является блестящим итальянским маскарадом или спектаклем театра кабуки, где за масками и гримом героев скрываются истинные творцы и источники авторского замысла – его творческие идеи.

А вот тем, кто хочет добраться до научных основ, автор как бы говорит: «Придется покорпеть с моим рассказом», причём порой это требует значительных интеллектуальных усилий, в ходе которых – это известно мне из личного опыта – «ваш разум будет заходить за разум». Но результат – после того, как авторские идеи вскрыты и осознаны – всегда подобен музыкальному послевкусию, тому состоянию души, которое возникает после прослушивания хорошей музыки.

– Прагматические скептики, для которых категорический императив выражается максимой «Не в новость ложь и искренность не в новость». В рамках этого предисловия я не смогу переубедить их в том, что творчество Амнуэля – это не тот типичный продукт заполнившего книжный рынок потока литературщины, где «ради красного словца» приемлемо использовать не только аморальные, но и прямо противозаконные средства. Но я могу сформулировать постулат, который скептики могут проверить в процессе чтения – я утверждаю, что всё, написанное Амнуэлем, интеллектуально искренне.

Характерной особенностью его авторской манеры является использование детективного жанра как основополагающей сюжетной формы. Да, в сюжетах многих произведений Амнуэля характерны ситуации, при которых «не в новость ложь», но герои его произведений обязательно её обнаруживают, расследуют причины её возникновения и вызванные ею последствия. При этом классическая схема детектива в случае использования её Амнуэлем, совсем не обязательно сводится к криминальной основе, хотя криминальные коллизии Амнуэль исследует часто, памятуя о том, что, со времён культового детектива со Смоктуновским «Берегись автомобиля», известно: «зритель любит детективы, ему приятно чувствовать себя умнее автора»)))).

«Фирменным приёмом» детективных сюжетов Амнуэля является исследование загадочных происшествий в обыденной жизни и связанных с ними преступлений, порождённых действием законов природы тех действительностей, в которых живут герои произведения. И читателю, после разъяснения сюжетной загадки в блестящем финале, как правило, остаётся только искренно удивляться вместе с героями, той новости, которую сообщил им автор.

Остальным же читателям, чьи конкретные пристрастия и интересы мне неизвестны, но – очевидно! – ищущим в книжном море хорошую литературу, полезно знать, что художественное творчество Амнуэля вдохновляется не только «профильными литературными музами» – Мельпоменой и Талией, но и музами науки и истории – Уранией и Клио. А по секрету могу сказать, что и лёгкое дыхание музыкальной музы Полигимнии явственно ощущается в эстетическом аромате прозы Амнуэля, делая её полифоничной. А это значит, что у читателя есть широкий выбор тем, сюжетов, психологических характеристик героев, среди которых он обязательно найдёт то, что наверняка придётся ему по вкусу.

Особо следует отметить, что всё, написанное Амнуэлем, технически исполнено на таком уникально богатом лингвистическом инструменте, как русский язык, которым он блестяще владеет. Тому свидетельство – перечень престижных русскоязычных литературных премий, присуждённых ему за значительный вклад в развитие отечественной научно-фантастической литературы: «Фанкон» (1997), «Бронзовый Икар» (2009», «Литературная премия имени И. А. Ефремова» (2009), «Портал» (2010), «Беляевская премия» (2011», «Аэлита» (2012), «Полдень» (2012), «Беляевская премия» (2013), «Беляевская премия» (2021).

Вот и всё, что я хотел сказать вам, читатель, ни опыта, ни вкусов, ни целей которого я не знаю. Но вы прочли это моё предисловие, и, в благодарность за это, мой искренний вам совет: смело погружайтесь в миры Амнуэля, где вместе с автором «разделите нежность и браваду, реальное событье с чудесами», и вы обязательно найдёте то, что искали для души.

«Ищущий, да обрящет…».

Ю. А. Лебедев

ВСЕ ЗАКОНЫ ВСЕЛЕННОЙ

«И тогда откроется новая страница истории человечества – страница, которая будет для нас словно солнечный свет для новорожденного».

Г. Уэллс, «О некоторых возможных открытиях».

Очередная комиссия прибудет на «Юности» через полчаса. Академия решила командировать на Марс Юмадзаву. Но даже и теперь, ожидая в Большом зале космопорта посадки «Юности», я не могу избавиться от странной апатии. Я устал. Устал от непрерывного одиночества и даже от самой работы. Доведись начать все сначала, я начал бы, но поступил бы, пожалуй, иначе.

Имел ли я право рисковать?

Что ж, я могу показать расчеты. Могу сослаться на результаты опыта, на его огромное значение. В этом и состоит моя цель – убедить людей, и я ее почти достиг.

Двадцать лет я не позволял себе думать ни о чем другом, кроме Проблемы. Я свыкся с ее постоянным присутствием и не мог представить, что будет потом…

За столиком у окна трое космонавтов громко обсуждают задачу безгравитонных зон. Молодые ребята, совсем молодые. На них смотрят с симпатией и легкой завистью. А меня подмывает подойти к ним и спросить, указав на шеренгу готовых к старту ракет:

– Зачем все это? Для чего?

Увидеть их изумление, а потом – соболезнующие взгляды, к которым я давно привык, и чувствовать себя как-то старше их, потому что они, как дети, верят в свои красивые ракеты.

Я сижу за столиком, жду сообщения о посадке «Юности» и думаю.

Что я скажу Юмадзаве? Может быть, просто вспомнить, как это было?

* * *

Я родился в Фарсиде, небольшом поселке переселенцев, когда атмосфера Марса была уже насыщена кислородом и стала пригодной для дыхания. Мои родители прилетели на Марс с первой партией добровольцев. По рассказам отца я знал, чего стоила людям эта атмосфера. После включения кислородных реакторов на Марсе остались небольшие группы наблюдателей, следивших за медленным изменением климата планеты. В обновленной атмосфере пылевые бури разразились с катастрофической силой. В те годы скорость ветра достигала скорости звука. Каждый ураган заносил наблюдательную станцию слоем песка толщиной в сотни метров. Люди отсиживались в бронированных домиках до тех пор, пока новый шквал не освобождал их из песчаного плена. Станции имели колоссальный запас прочности, ванты вгонялись в грунт на глубину более полукилометра. Две станции, расположенные в районе полюсов, все же погибли. Ураган подкопался под их основания, и во время очередного затишья станции оказались поднятыми на высоту тридцатиэтажного дома. Следующий шквал переломил ванты, словно тоненькие прутья.

Лишь несколько лет спустя бури стали слабее, а вскоре и вовсе исчезли.

Мне только однажды довелось попасть в ураган: он был вызван неожиданным взрывом готовившегося к старту планетолета «Рассвет». При взрыве погиб мой отец…

Странное было у меня детство. Представьте себе один из первых поселков переселенцев. Сиреневые пески на тысячи километров вокруг. До Земли в лучшем случае треть астрономической единицы. Я только по рисункам, фильмам и телепередачам знал, как выглядят леса и горы, только по магнитным записям мог представить себе, как шумит морской прибой.

Земные растения на Марсе приживались плохо. С ними происходили неожиданные мутации. В питомнике Фарсиды были высажены саженцы пихты и сосны. Не прошло и месяца, как все деревья пустили ярко-фиолетовые иглы. Потом сосна неожиданно запахла озоном. Биологи говорили, что внутренняя структура растений настолько изменилась, что они начали разлагать молекулярный кислород атмосферы. Деревья уничтожили, оставив несколько образцов для дальнейшего наблюдения.

Неподалеку от Фарсиды были открыты залежи ареона – руды, из которой добывали почти чистый германий, и я приносил оттуда удивительные по красоте коричневые камешки. Эти камешки да еще негодные детали приборов были моими игрушками.

В холодные вечера я любил бросать вверх пористые камешки ареона и слушать, как они летят. Камешки пели в полете протяжно и тихо, это воздух проносился сквозь тончайшие пустоты. Каждый камешек звучал по-особому, а громкость зависела от скорости полета, от силы броска. Я собрал целую коллекцию камешков – полных три октавы…

Меня рано научили читать. Отец привез с собой на Марс много книг по математике, физике, философии, космонавтике. У него был тридцатитомный «Планетологический справочник» и небольшие брошюры серии «Развитие физической картины мира» – квинтэссенция научной мысли всех времен». Первой книгой, которую я прочитал от корки до корки, были «Элементы математики» – фундаментальный труд многих авторов.

Мне удалось найти только две художественные книги. Одна называлась «Барон Мюнхгаузен» и не понравилась мне: фантазия у автора была какой-то убогой и нелогичной. Другую – это было «Преступление и наказание» – я не смог осилить даже до середины. Ракеты на Марс в то время ходили редко, примерно раз в месяц. В основном это были грузовые корабли, и возили они, конечно, не книги для детей, а вездеходы и научное оборудование. Приходилось читать то, что было в отцовской библиотеке. Семи лет я знал основы диффренцирования, а когда мне исполнилось десять, довольно успешно проводил для отца не очень сложные теоретические расчеты.

Потом началось великое переселение. Ежедневно прилетали десятки ракет, строились поселки, города, заводы. На месте зарослей низкорослых сине-зеленых растений встали циклопические сооружения, назначения которых я вначале вообще не понимал. Население Фарсиды и других поселков неудержимо росло. Появилось много моих сверстников. Земные дети трудно привыкали к марсианским условиям, и мне было скучно с ними. Они толковали о вещах, совершенно мне не знакомых, мечтали о стадионах, играх. Я жалел, что теперь приходилось жить в интернате и, кроме физики и математики, изучать много других, на мой взгляд совершенно бесполезных наук.

И вот тогда я впервые прочитал книгу об Амундсене. Удивительно бесстрашный человек, во многом похожий на знаменитого Рындина, покорителя Венеры. Впрочем, не в этом дело. Меня поразило другое. Амундсен был первым, кто прошел из Атлантического океана в Тихий Северо-Западным проходом. Чтобы преодолеть расстояние около тысячи километров, ему понадобилось больше года! Сначала я не поверил. Я мог сесть в астролет и через полчаса примчаться в Ксанту, за две тысячи километров. Ракета могла домчать меня на Землю за десять дней. Мне почему-то казалось, что так было всегда, и все эти фрегаты, паровозы, телеги представлялись столь же древними, как египетские пирамиды. Но книгу об Амундсене написал известный ученый, его нельзя было упрекнуть в неточности.

Я отправился в Ареоград – нынешнюю столицу Марса. Там была самая большая на Марсе библиотека. Город поразил меня. До этого я не покидал Фарсиду, привык к стандартным домам, к улицам, покрытым сиреневым гравием. Ареоград в то время был еще невелик, но это был город-эксперимент, здесь впервые на Марсе испытывались новые строительные материалы, новые архитектурные формы. Я был ошеломлен, не мог понять: где смысл? Дом-эллипсоид из стекла, здесь помещались лаборатории Института атмосферы, дом-призма с какими-то ушками на крыше, дом-колпак… Здание библиотеки тоже было экспериментальным: внешне оно напоминало первую ступень космического корабля, ракету со срезанным носом и утрированно увеличенными стабилизаторами.

Я провел в библиотеке неделю и только тогда вспомнил, что уехал из интерната, не предупредив учителей. Оказывается, из-за моего исчезновения поднялся страшный шум. Был объявлен чуть ли не глобальный поиск. Меня нашли и вернули в интернат.

Но я уже узнал все, что хотел. Я узнал, что Магеллан плыл вокруг Земли три года, Марко Поло обошел Азию за два десятилетия.

Да, до этого я не знал таких простых вещей. Книги были для меня откровением. Именно тогда я решил, что стою перед Проблемой, для разрешения которой не жалко потратить жизнь.

Эта мысль была почти интуитивной. Я еще не видел, какой логический мостик можно перебросить между древними путешественниками и современным человечеством. Гораздо позднее мне, напротив, казалось невероятным, что я не уловил этой связи сразу.

Я долго размышлял и пришел к такому парадоксальному выводу: несмотря на колоссальный прогресс, мы сейчас находимся на том же относительном уровне, что и три тысячи лет назад. Странный вывод, не правда ли? Но ведь я сказал – на ОТНОСИТЕЛЬНОМ, а не на абсолютном уровне.

Три тысячи лет назад мир древних греков представлял собой круг радиусом в несколько тысяч километров. Чтобы достичь границ этого круга, требовалось много месяцев. Наш сегодняшний мир, то есть то предельное расстояние, на которое мы посылаем наши планетолеты, ограничен орбитой Плутона. Для того, чтобы на экспериментальном корабле серии «Кварк» долететь до Плутона и вернуться обратно, нужны опять-таки многие месяцы.

Рассуждения пятнадцатилетнего школьника… Наивные рассуждения. Однако они привели к очень важным результатам.

Ведь после Плутона на очередь встанут экспедиции к ближайшим звездам. Люди подойдут к верхнему пределу скоростей – скорости света. Будут топтаться у этого порога и не смогут его перешагнуть. Сама природа предопределила человечеству эту границу.

Длительность экспедиций будет возрастать, они будут приносить сведения не своим, а последующим поколениям. Старая проблема, о ней говорили еще сто лет назад. Теперь уже не говорят – смирились.

Вы уйдете на межзвездном транспорте к Денебу, проведете в стенах корабля всю жизнь. За время экспедиции на Земле пройдет тысяча лет. Люди сумеют смоделировать на Земле условия Денеба и получат в лабораториях образцы, во имя которых вы потратите жизнь. Или построят более совершенный звездолет, который доставит на Землю нужные сведения раньше, чем ваша колымага успеет пройти полпути…

Правда, есть еще одна цель, для достижения которой, казалось бы, при всех условиях не жалко отправить в космос экспедицию для тысячелетнего странствия. Я имею в виду поиски внеземных цивилизаций.

Раньше и я думал, что нет благородней задачи, чем поиски себе подобных. Закончив университет, я, признаться, довольно долго размышлял, не пойти ли учиться в школу космической связи, не приобрести ли еще одну профессию. Потом решил – не стоит. Подал документы в Институт физики пространства и после нетрудного конкурса был зачислен на должность теоретика свободного профиля. Это давало мне возможность большую часть времени заниматься своими собственными идеями.

Связь цивилизаций, содружество миров… Конечно, это заманчиво. Но уже с самого появления космонавтики было ясно, что на прямой контакт надежды мало. По самым оптимистическим подсчетам, до ближайшей цивилизации больше тысячи световых лет. Поэтому основной упор делался на космическую связь. Но опять-таки: двухсторонняя связь вряд ли возможна. Это все равно, что посылать ракету, скорость сигнала не намного больше. Бессмысленно обмениваться письмами на расстоянии в тысячу световых лет.

Двухсторонняя связь осуществима, если расстояние между цивилизациями невелико и если цивилизации не очень отличаются по уровню развития. Шансы встретить на расстоянии в несколько световых лет цивилизацию ничтожны, а вероятность, что эта цивилизация будет находиться на нашем уровне развития, просто равна нулю.

Да, когда человечество выходит на просторы большого космоса, возникает трагическое противоречие между скоростью развития науки и скоростью передачи информации. Преодолев противоречия, связанные с общественным развитием, мы сталкиваемся с не менее глубоким противоречием в космосе.

Мы стоим перед стеной, название которой – скорость света. Мы не можем перескочить через нее. Не можем взять в руки топор и прорубить в стене брешь, потому что ни один топор не выдержит удара. Но можно положить под основание стены взрывчатку и разнести все это природой созданное сооружение вдребезги…

Попытки наладить связь между цивилизациями могут только углубить возникшее противоречие, но никак не разрешить его. Превысить скорость света вряд ли возможно. Приходится считаться с выводами теории относительности. Но можно поступить иначе: УВЕЛИЧИТЬ САМУЮ СКОРОСТЬ СВЕТА, сделать ее равной миллиону или миллиарду километров в секунду.

Об истории развития космонавтики я раздумывал очень долго, но мысль об изменении скорости света пришла неожиданно, как озарение.

Через год после того, как я начал работать в Институте физики пространства, нашей группе удалось провести расчет трехгиперонного распада системы кварк-антикварк. Я должен был сделать доклад в Новосибирске на конференции по квантовой мезодинамике.

Об увеличении скорости света я подумал на космодроме перед отлетом на Землю. Началась посадка, я собирался сесть в вагончик, доставлявший пассажиров к трапу. Не помню, о чем я думал тогда, неожиданно пришедшая идея начисто смыла все остальные мысли. Я остановился в дверях, кто-то толкнул меня, извинился, кто-то попросил отойти в сторону, не мешать посадке. Я вернулся в зал ожидания, сел за столик, хотел записать идею, сформулировать ее в четких выражениях. Тут же понял, что просто записать мало. Нужно проверить, посчитать.

Минуту спустя я мчался на стратоплане домой, в Фарсиду, а на космодроме динамики тщетно вызывали в планетолет зазевавшегося пассажира…

По привычке я сразу взялся за перо. Мне казалось, что стоит только решить пять интегральных уравнений, привести матрицы решений к диагональному виду, и все – Проблема перестанет существовать!

За три дня я исписал сотни листов бумаги. Смешно вспоминать об этом. Прежде чем браться за расчеты, нужно было многое продумать.

Я продолжал размышлять, и мне невольно пришлось задуматься о смысле и значении законов природы.

Скорость света – неумолимый закон, действующий в нашей части Вселенной. Один из камней того фундамента, на котором покоится все мироздание. Я сказал: увеличить скорость света, но ведь это значит поднять руку на ЗАКОН ПРИРОДЫ!..

С Земли поступил запрос: председатель Новосибирской конференции справлялся о причине моего отсутствия. Я отложил радиограмму в сторону и забыл, что нужно ответить: мысли были заняты другим. Я не подумал о том, что настраиваю против себя многих физиков. Позднее мне пришлось пожалеть об этом…

Физики назвали меня «человеком в себе». Не думаю, чтобы они были правы. Просто мне легче было работать одному, а в те редкие минуты, когда у меня возникало желание посоветоваться, случалось что-нибудь непредвиденное и нарушало мои планы.

Так было, к примеру, лет семь назад, когда меня вдруг одолело сомнение: я решил, что веду расчеты неправильным путем. Я выбежал из дома и направился в институт с твердым намерением «открыть душу». Было холодно, в воздухе чувствовалась какая-то тяжесть. Что-то мокрое падало мне на лицо, на волосы. С темного неба, медленно кружась, опускались рыхлые белые пушинки. Я стоял и глядел и долго не мог понять, что происходит. Потом меня будто ударило изнутри: снег!

Первый снег на Марсе…

В атмосфере было очень мало влаги, и климатологи уверяли, что переселенцам вряд ли удастся вообще попасть в дождь.

Снег шел больше недели. Все радовались как дети, никому не было дела до моих сомнений. Несколько дней электронные машины института работали с недогрузкой, и я использовал их для своих расчетов.

Но это произошло значительно позднее, во время одной из моих поездок в Фарсиду, а тогда, получив радиограмму, я машинально положил ее в ящик. Мысль мчалась дальше…

В сущности, у людей нет иного выхода. Или – или.

Или мы смиримся с неизбежным и станем в угоду законам природы притормаживать прогресс, лавировать, выдумывать оптимальные варианты развития на тысячелетия вперед, или мы будем вынуждены посягнуть на святая святых – на законы природы.

Едва ли не самое главное в любом поиске – отрешиться от общепринятых представлений. Это трудно, но необходимо. Как только я убедил самого себя в том, что человек ДОЛЖЕН научиться управлять законами природы, сразу прояснились многие вопросы.

Первый вопрос – философский.

Мы говорим: материя первична, а вторичны формы ее проявления. Законы движения материи, которые, собственно, и представляют собой всю совокупность законов природы, есть неотъемлемое СВОЙСТВО материи, и как всякое свойство, они могут быть изменены.

Нужно, чтобы все поняли: законы природы не фетиш. Фундамент у нас один – материя, а строить на этом фундаменте мы можем все что угодно.

Меня, однако, больше всего интересовало увеличение скорости света. Но скорость света на существует сама по себе. Она зависит от многих причин и прежде всего от закона тяготения. А закон тяготения связан со всеми другими законами, взаимодействует с ними, просто не существует без них. Если изменить скорость света, то станут возможынми полеты к далеким галактикам; но при этом изменятся законы тяготения, электростатики и электродинамики, другой станет оптика, атомная физика…

Я замахнулся на ВСЕ законы Вселенной!

Когда я это понял, мне стало страшно. Я бросил Проблему и занялся всякой чепухой. Смотрел в Фарсиде празднование Дня космонавтики, поехал в Ареоград, бродил по улицам, ходил на концерты.

Теперь Ареоград был уже большим городом с миллионным населением. Здания, которые в детстве казались мне разбросанными как попало, стали только частью гигантского архитектурного комплекса. А может, порядок был и раньше, только мой детский мозг не мог его уловить? Я вышел на площадь перед библиотекой. К ракете достроили вторую ступень, и теперь здание возвышалось на восемьдесят шесть метров. Оно было опоясано кольцом огней, а высоко, почти у шпиля, горела надпись: «Прогресс» – так назывался космический корабль, впервые в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году опустившийся на поверхность Марса (автор почти не ошибся в сроках, но только посадку на Марс совершил не советский «Прогресс», а американский «Вояджер» – прим. авт.).

Я был в филармонии, на концерте Густава Бейера. Слушал песчаный орган. В его трубах звучал ареон, пели коричневые камешки, которыми я играл в детстве. Бейер исполнял Баха и Горлова. Я никогда не слышал, как звучит фуга ре минор на обычном органе, я даже не мог себе этого представить. Мне казалось, что музыка, которую играл Бейер, никогда не была написана. Она рождалась сейчас, и не под пальцами органиста, а сама по себе. Рождалась из недр планеты, из камня, из воздуха, из песка. Из ураганов, которых давно нет, и из рокота еще не появившихся морей.

Эта музыка придала мне больше уверенности в правильности выбранного мной пути, чем долгие рассуждения о значении Проблемы.

Вернувшись, я снова сел за книги.

Пока люди только открывали законы физики, они могли не оглядываться вокруг, углубившись в поисках одной конкретной истины. Узкая специализация даже как-то помогала: сознание не разбрасывалось, сосредотачиваясь на нужном предмете. Теперь же я вынужден был заняться всеми законами сразу, ибо изменение одного закона ведет к изменению всех остальных.

Для каждого мало-мальски значительного эксперимента нужно создать соответствующую теорию. За изменение законов природы нечего и приниматься, если нет теории, учитывающей не только основные поправки, но также все эффекты второго, пятого и даже десятого порядков. Самые незначительные неточности могли привести к таким последствиям, что не только экспериментатор, но вообще вся видимая Вселенная перестали бы существовать.

Если бы единой теории полей – этого феноменального труда новосибирской группы Шестова – в то время не существовало, мне вообще не на что было бы надеяться. Оставалось бы сложить оружие и до конца своих дней подсчитывать всякие вторичные эффекты для Института физики пространства. Но группа Шестова работала, единая теория находила все больше сторонников среди физиков, я же давно был горячим ее приверженцем.

Я связался с Новосибирском.

Великий физик оказался маленьким лысым человечком с длинными руками и костлявыми, крючковатыми пальцами. Он был уже стар, но держался ровно и даже несколько молодцевато. Меня соединили с его домашним кабинетом, и я был разочарован, не увидев ни одной книги на полках, ни одного шкафа для микрофильмов. Десять минут спустя, когда сигнал дошел до Земли и Шестов заметил мое недоумение, он сказал: