Гиперборея: приключения идеи

Посвящаем эту книгу всем нашим наставникам и учителям

Научные рецензенты:

Кондрашин Виктор Викторович, д. ист. н.

Перцев Александр Владимирович, д. филос. н.

Книга издана при поддержке Новосибирского городского общественного фонда историко-культурного наследия «ВЕХИ»

Предисловие

«Ни вплавь, ни впешь никто не вымерил дивного пути к сходу гипербореев», – эти слова поэта Пиндара были известны каждому греку. Сведения о далекой стране «по ту сторону северного ветра», где жизнь проста и беззаботна, люди добры и благочестивы, где нет ни войн, ни болезней, а земля тучна и урожайна, распространялись по Элладе вместе с культом Аполлона, для которого Гиперборея была любимым местом на земле. Гипербореи представлялись грекам сказочными «небожителями», обладающими сверхъестественными способностями – таков, например, «воздухошествующий» Абарис. А превосходство гиперборейской цивилизации над греческой считалось неоспоримым фактом.

Страна Гиперборея служила для греков чем-то вроде нашего Тридевятого царства – прибежищем тайн, источником чудес. Тема Гипербореи являлась актуальной на протяжении практически всей эпохи античности – как минимум, с VII в. до н. э. по V в. н. э., т. е., в течение 12 столетий, что может говорить о том, что эту легендарную (для нас) страну древние воспринимали, во-первых, как совершенно реальную и, во-вторых, как оказывающую существенное влияние на их жизнь, а, стало быть, интерес к ней был далеко не праздным.

Шли годы, за ними столетия. В мире появлялись новые идеи, смыслы, новые религии, меняющие облик планеты и судьбы населяющих ее народов. Вместе с ними менялось и представление о Гиперборее. Как всякая другая, идея Гипербореи пластична, она имеет свойство приспосабливаться под картину мира своего времени. Но как любая большая идея, она способна и сама изменять мир.

Тема нашей новой книги – приключение идеи Гипербореи. Ее путешествие сквозь века и тысячелетия увлекательно и поучительно. Проследив ее шаг за шагом, можно рассказать практически обо всех важнейших событиях европейской истории без малого трех тысяч лет, раскрыть ее ключевые проблемы, поговорить о том, чем жили наши предки, что тревожит нас и, возможно, что будет важным для потомков. И это отнюдь не преувеличение! У читателя нашей книги будет возможность в этом убедиться.

Концепт Гипербореи – это ключ к пониманию сущности греческой мифологии, принципов античной политики, особенностей взглядов на окружающий мир. Тема Гипербореи помогает разобраться в проблеме рецепции христианства, в сути восточной политики европейских государств Средневековья и Нового времени. Саму Россию как объект этой политики называли в свое время Гипербореей, а наших предков – гиперборейцами!

«Гиперборейский вопрос» встал перед европейцами и в XVI–XVIII вв., в период национального строительства, когда на первый план выдвинулось представление о политическом интересе, связанном с международным престижем того или иного государства и с ее историческими правами на господство. Возведение своей истории к древнейшим, легендарным временам должно было послужить сильнейшим доказательством величия нации и ее «духовными скрепами». В то время всем хотелось быть гиперборейцами, чтобы гордиться своим первородством. Но уже астроном и один из вождей Французской революции Жан Сильвен Байи высмеивал это тщеславие народов: они, «как бы ни была мала их старина, желают, дабы все начиналось с них, и желают быть средоточием и истоком всего»^[1].

Особый интерес к гиперборейской метафорике проявляли в России и Германии XX века. Но всему свое время, расскажем и об этом.

В последние годы наблюдается резкий рост интереса к вопросам, касающимся легендарной северной страны. К сожалению, тема эта развивается, по большей части, в паранаучной, псевдонаучной и попросту антинаучной литературе; результаты подобных «исследований» становятся достоянием массового сознания посредством популярных телепередач и публикаций в «желтой прессе». В результате происходит интоксикация неокрепших умов сенсациями, напоминающими «открытия» украинских специалистов по истории «древних укров»: «Гиперборея, она же Россия, – прародина всех людей на Земле!», «Все расы мира произошли от русских!» Такого рода работы дискредитируют саму тему Гипербореи; всякий обратившийся к ней навлекает на себя со стороны научного сообщества заведомые подозрения в мракобесии.

Между тем, тема Гипербореи разрабатывалась как выдающимися учеными современного периода, так и мыслителями древности. Существует огромный корпус текстов античных авторов, который требует не только классификации, но и тщательного и беспристрастного изучения и вдумчивого осмысления. Внесем свою лепту в это дело и мы.

В своей книге мы старались избегать, где это возможно, резких суждений и окончательных оценок, представляя лишь широкую палитру мнений, концепций и целых доктрин. Мы приглашаем читателя поразмышлять вместе с нами, и пусть это будет знаком нашего к нему уважения.

За дуновением Борея

Для образованного человека античности таинственная страна Гиперборея была едва ли не частью повседневного мира. Чем-то вроде Антарктиды для представителей современности – мало кто там бывал, но никто не сомневается в ее существовании, и знания о ней полны и обширны даже у школьника.

Представления о Гиперборее, стране за Бореем, северным ветром, сложились у греков еще в архаический период. По всей вероятности, как считает венгерский лингвист Янош Харматта, миф о гиперборейцах возник еще во II тыс. до н. э., то есть задолго до эпохи Гомера^[2]. По указанию Геродота, о жителях Гипербореи рассказывается и в киклической поэме «Эпигоны», и у Гесиода^[3]. Во всяком случае, в гесиодической поэме «Каталог женщин» (VI в. до н. э.) они действительно упоминаются:

 
Гипербореев затем племена пышноконных узрели.
Матерь-Земля многодетная их родила щедросевных
Подле возвышенных струй глубеводной реки Эридана,
… янтаря…^[4]
 

Фигурируют они и в «гомеровском» гимне «Дионис и разбойники»:

 
Твердо надеюсь: в Египет ли с нами прибудет он:,
в Кипр ли,
К гиперборейцам, еще ли куда, – назовет наконец он
Нам и друзей и родных и богатства свои перечислит^[5].
 

С Гипербореей связан целый пласт античной мифологии – представления о стране гипербореев были чрезвычайно значимой частью распространившегося по всей Элладе в период архаики культа Аполлона.

Гиперборея, согласно преданиям, была родиной богини Лето, дочери титана Кея и Фебы. Зевс овладел ею, обратившись перепелом. Спасаясь от преследований обезумевшей от ревности Геры, Лето приняла облик волчицы и, проделав двенадцатидневный путь от Гипербореи до острова Делос, разрешилась там от бремени, родив божественных близнецов – Артемиду и Аполлона^[6]. Помощь в родах оказала ей богиня-родовспомогательница Илифия, специально для этого прибывшая из той же Гипербореи^[7].

Из Гипербореи явился в Дельфы и сам Аполлон. По словам Алкмана, донесенным Гимерием, сразу после рождения юный бог был оснащен Зевсом золотой лирой и запряженной лебедями колесницей и направлен в Дельфы и к среброводному Кастальскому источнику, чтобы вещать оттуда «правду и правосудие всем эллинам». Вопреки воле отца тот, однако, немедленно отправился в Гиперборею и прорицал там целый год, прежде чем решил, что пора бы уже и «зазвучать дельфийским треножникам»^[8].

Джон Сингер Сарджент. «Аполлон на колеснице» (1925)

Именно в Дельфах сформировалось представление о Гиперборее как о благословенном крае, где люди не ведают невзгод, – т. н. дельфийская версия гиперборейского мифа, если использовать терминологию Аристида Доватура. Древнейшая среди прочих, дельфийская версия «создала представление о гипербореях как о счастливом и святом народе, наделенном всеми мыслимыми добродетелями и идеальными качествами, проводящем веселую и беззаботную жизнь, не требующую трудов»^[9].

Описывая веселое и беззаботное бытие вдалеке от цивилизации, жизнь, в которую не вмешиваются ни болезни, ни войны, о «гипербореях, служителях Аполлона» пел Пиндар^[10]:

 
Ни вплавь, ни впешь
Никто не вымерил дивного пути
К сходу гипербореев —
Лишь Персей,
Водитель народа,
Переступил порог их пиров,
Там стожертвенным приношением богу
закалывались ослы,
Там длящимся весельям и хвалебным словам
Радуется Аполлон,
И смеется на ослиную встающую спесь,
Не чуждается их нрава и Муза:
Хоры дев, звуки лир, свисты флейт
Мчатся повсюду,
Золотыми лаврами сплетены их волосы,
И благодушен их пир.
Ни болезни, ни губящая старость
Не вмешиваются в святой их род.
Без мук, без битв
Живут они, избежавшие
Давящей правды Немезиды^[11].
 

Оттого гиперборейцы живут по тысяче лет^[12], а смерть приходит к ним, лишь когда они пресытятся жизнью^[13].

Представления о стране гипербореев были чрезвычайно значимой частью распространившегося по всей Элладе в период архаики культа Аполлона.

Гиперборея сразу после рождения Аполлона становится для него любимым местом на земле. У гиперборейцев он скрывается после ссоры с Зевсом из-за убитого тем Асклепия. У гиперборейцев же прячет он свою знаменитую стрелу, которой, мстя за своего сына, истребил киклопов, сковавших для Зевса смертоносный перун^[14]. Стрела эта, – замечает Алексей Лосев, – «все еще мало отличима от солнечного луча, то животворящего все живое, то убивающего своей силой»^[15].

В архаическую эпоху, когда жили Пиндар и Алкман, гиперборейцы еще не имели, так сказать, ни прописки, ни национальности, не идентифицируясь с какими-либо конкретными народностями, проживающим в хотя бы теоретически доступной области ойкумены. Греки считали их сказочными «небожителями», людьми Аполлона, у которых он периодически гостит и набирается вдохновения, сама же Гиперборея рисовалась им как некая сакральная страна на краю света, недоступная простым смертным. Нечто вроде Островов Блаженных или Елисейских полей.

Тетрадрахма Селевка II (244–226 гг. до н. э., Антиохия). На реверсе – Аполлон Дельфийский с золотой стрелой в руке

По сути, четкая географическая локализация стране гипербореев и не требовалась. «В географии античных гиперборейцев самое важное – прежде всего определенного типа человеческая жизнь, а уже потом – фиксация той или иной местности в известном или неизвестном тогда географическом мире, – утверждает Алексей Лосев. – В этом смысле гиперборейцы отнюдь не являлись каким-нибудь единственным народом. В античной мифологии о гомеровских киконах, лотофагах, киклопах, лестригонах, феаках тоже делались те или иные географические заключения, но, конечно, древнего грека, прежде всего, интересовал здесь тот или иной тип социальной жизни. К числу таких же народов надо относить и пигмеев, о географии которых тоже имелось достаточно много, и притом различных, указаний. Сюда же надо отнести и эфиопов, друзей богов, у которых гомеровские боги так любят пировать…. Все эти и подобные народы интересны для нас в мифологии в первую очередь как символы того или иного типа человеческого общежития, а уж потом можно рассматривать географическое их размещение»^[16].

Для грека времен архаики и ранней классики в гиперборейском мифе важнее всего определенный тип социальной жизни, а не географическая локализация той или иной местности.

Отголоски дельфийских преданий о Гиперборее мы находим у Гекатея Абдерского, описывавшего страну Аполлона как прекрасный далекий остров в океане, который «обладает хорошей почвой и плодороден. А еще его отличает умеренный климат, ежегодно приносящий двойной урожай». На этом острове есть «и великолепный священный участок Аполлона, и замечательный храм, украшенный многими дарами и круглый в плане», а также священный город, большинство жителей которого кифаристы, и «играя непрерывно в этом храме на кифаре, они поют богу гимны, прославляя его подвиги»^[17]. Возможно, именно по этой причине сребролукий бог света каждую зиму оставлял свои Дельфы и прилетал на отдых в гиперборейские пределы – ему хотелось побыть среди поэтов, певцов, философов, каковых в ту пору в Элладе, очевидно, было мало, а то и не было вовсе.

Таковы Зет с Калаисом, «Бореевы чада», участники похода аргонавтов, о которых повествует Аполлоний Родосский^[18]. Согласно схолиасту к Аполлонию, в отряд аргонавтов они прибыли именно из Гипербореи, о чем свидетельствуют, в частности, Фанодик и Дурид Самосский^[19].

Таковы Арга и Опида (Упис), с дарами для Или-фии прибывшие на Делос из Гипербореи, причем, в компании своих богов – Аполлона и Артемиды^[20]. По легенде, Опиду, дочь Борея^[21], пытался изнасиловать Орион, но Артемида заступилась за свою землячку и застрелила великана из лука^[22].

Неудивительно, что большинство гиперборейцев, посещавших эллинские земли, – в родстве с богами или, как минимум, водят с ними дружбу.

Орион, великан-охотник, обидчик Опиды. Илл. из атласа Яна Гевелия «Уранография» (Гданьск, 1690)

 

По сведениям Павсания, впервые о гипербореях сообщил в гимне к Ахейе легендарный поэт Олен^[23], предшественник Памфа и Орфея^[24]. Самого Олена Павсаний вслед за Геродотом считает ликийцем^[25], приводя, впрочем, также и мнение дельфийской пифии Бойо, которая называла Олена в ряду гиперборейцев, прибывших в Дельфы и основавших там Дельфийское прорицалище. Анатолиец цитирует стихи пророчицы:

 
Так многославное тут основали святилище богу
Дети гипербореев, Пагас со святым Агийеем.…
Так же Олен: он первым пророком был вещего Феба,
Первый, песни который составил из древних напевов^[26].
 

Как мы видим, Бойо приписывала Олену не только гиперборейское происхождение, но и роль культурного героя, коль скоро именно он ввел в Греции культ Аполлона и изобрел размер для эпической поэзии.

От гипербореев же, возможно, перешли к грекам и представления о потустороннем мире, без сомнения, играющие роль важнейшего культурного паттерна. В этой связи заслуживает внимания сообщение в псевдо-платоновском «Аксиохе» о гиперборейцах Описе и Гекаэрге, которые привезли со своей родины на Делос две медные таблички, содержащие описание подземного обиталища, куда отправляются души после высвобождения из тела.

Сократ. Услышь… рассуждение, которое мне возвестил маг Гобрий^[27]; он сказал, что во время похода Ксеркса его дед и тезка, будучи послан на Делос, дабы охранять заповедный остров – родину двух божеств, вычитал на двух медных табличках, которые Опис и Гекаэрг вывезли из Гиперборейской земли, что после высвобождения души из тела она отправляется в некое безвидное место, в подземное обиталище, туда, где находится дворец Плутона, не уступающий дворцу самого Зевса. Ведь Земля расположена в средоточии космоса, небесный же свод сферовиден, и одну половину сферы получили в удел небесные боги, другую – боги подземного царства; при этом одни из них между собой братья, другие же – дети братьев. А преддверие пути в царство Плутона надежно охраняется железными засовами и замками. Того, кто их отопрет, принимает в свое лоно река Ахеронт, а затем Кокит, переплыв каковые надлежит быть отведенным к Миносу и Радаманту на равнину, именуемую «долиной истины». Там восседают судьи, расспрашивающие каждого из прибывающих, какой они жили жизнью и какие привычки прививали своему телу; при этом солгать бывает немыслимо. Итак, те, кому в жизни сопутствовал добрый даймон, поселяются в обители благочестивых душ, где в изобилии созревают урожаи всевозможных плодов, где текут источники чистых вод и узорные луга распускаются многоцветьем трав, где слышны беседы философов, где в театрах ставятся сочинения поэтов и пляшут киклические хоры, где звучит музыка и устрояются как бы сами собой славные пиршества и совместные трапезы, где беспримесна беспечальность и жизнь полна наслаждений. Там нет ни резких морозов, ни палящего зноя, но струится здоровый и мягкий воздух, перемешанный с нежными солнечными лучами. Посвященные сидят здесь на почетных местах и, как в земной жизни, совершают священные обряды… Тех же, чья жизнь была истерзана злодеяниями, Эринии ведут через Тартар к Эребу и Хаосу, в обитель нечестивцев, где Данаиды бесконечно черпают воду и наполняют ею сосуд, где мучится жаждой Тантал, где вечно пожираются вырастающие вновь внутренности Тития и Сизиф безысходно катит в гору свой камень, так что конец его труда оборачивается началом новой страды. Там они, облизываемые дикими зверями и то и дело обжигаемые пылающими факелами Пэн, мучимые всевозможными истязаниями, терпят вечную кару^[28].

Сверхчеловеческие качества гиперборейцев подчеркиваются и в рассказах об их счастливом появлении на манер «бога из машины»^[29] в самые ответственные и напряженные моменты истории. Подобное событие произошло, например, во время обороны Дельф от галатов, намеревавшихся разграбить сокровища Аполлона. По уверениям Павсания, в разгар сражения в строй агрессоров ударила молния, и на их головы посыпались камни с Парнаса, и тогда «перед варварами явились, как привидения, вооруженные воины», двое из которых, Гиперох и Амадок, явились на битву непосредственно из страны гиперборейцев, третий же был Пирр (Неоптолем), убийца Приама, сын Ахилла и Ифигении^[30].

Таким образом, можно заметить, что по представлениям греков, сформировавшимся в архаическую эпоху, Гиперборею населяют боги и герои, время от времени вмешивающиеся в жизнь эллинов, открывающие им тайны мироздания и оказывающие помощь в трудную минуту. Их «иностранное», северное происхождение служит для них своеобразным «знаком качества», подчеркивая их принадлежность к более развитой цивилизации.

Жрецы и слуги сребролукого бога

Своего рода «инородцем» выглядел в олимпийском пантеоне и сам Аполлон, культ которого распространился в греческом мире лишь по истечении «темных веков».

По наиболее распространенной гипотезе, выдвинутой австрийским филологом Паулем Кречмером, а до него – Ульрихом фон Виламовиц-Мёллендорфом, греки заимствовали культ Аполлона из Малой Азии (неслучаен один из его наиболее частых эпитетов – «Ликийский»).

Имя Аполлона не фигурирует в крито-микенских текстах, однако встречается в хеттском документе начала XIII в. до н. э. – договоре о дружбе и взаимопомощи между царем Муваталли и правителем Вилусы Алаксандусом. Заключая договор, владыки клянутся своими самыми священными богами – соответственно, Каскалом Куром и Апалиунасом (прообразом греческого Аполлона). По мнению Кречмера, Алаксандус – не кто иной, как троянский принц Александр (Парис), а Вилуса – страна Вила (Ила), или гомеровский (догреческий) Илион^[31]. Как мы помним, в гомеровской «Илиаде» Аполлон был покровителем Париса и защитником троянцев. А согласно киклической поэме «Эфиопида», именно он направит стрелу троянского принца в пяту Ахилла.

Сторонником восточной гипотезы являлся шведский филолог Мартин Нильссон, также склонный отождествлять хеттского бога ворот Апулунаса (Апалиунаса) с Аполлоном^[32].

Но не менее настойчиво Аполлон связывается исследователями и с Севером ойкумены. Еще в начале 1940-х гг. версию о нордическом происхождении этого бога высказал американский религиовед Александр Краппе, проведший очевидные параллели между образом Аполлона и религиозными представлениями жителей Северной Европы^[33]. С гипербореями связывает происхождение аполлонического культа Юрий Откупщиков^[34]. Нередко высказывается версия о «сборном» характере образа Аполлона, «прототипами» которого могли выступить сразу несколько богов – как дорийских и малоазийских, так и гиперборейских. И «гиперборейский Аполлон», о котором писали Пиндар и Алкей, вполне мог являться совершенно отдельным богом. «По всей видимости, – пишет ирландский филолог Эрик Доддс, – греки, слыша о нем от миссионеров вроде Абарида, отождествили его со своим Аполлоном (возможно, из-за сходства имен, если Краппе прав, предполагая, что этот бог – властитель Абала, "яблочного острова", средневекового Авалона) и узаконили его подлинность, выделив ему место в легендарном храме Делоса»^[35].

Так или иначе, со сребролуким богом ассоциировалась негреческие, непонятные и недоступные эллинам мудрость и магические способности чужеземцев. Еще Мирча Элиаде заметил, что «легендарные древнегреческие персонажи, выдерживающие сравнение с шаманством, тяготеют к Аполлону»^[36]. Согласен с ним и шведский историк Ян Киндстранд. Вспоминая гиперборейцев Гипероху и Лаодику, Аргу и Опиду, Олена и Астерия, а также фракийца Орфея, он указывает, что «когда в Греции объявлялись варвары, известные своей мудростью, они всегда приходили с Севера, и их мудрость всегда проявлялась в религиозной сфере, связанной в большинстве случаев с культом Аполлона»^[37].

Когда в Греции объявлялись варвары, известные своей мудростью, они всегда приходили с Севера, и их мудрость проявлялась в религиозной сфере, связанной с культом Аполлона.

Наиболее известен из этой плеяды культурных героев Орфей. Несмотря на то, что в исторической реальности Певца начали сомневаться уже в классический период (Аристотель категорически отрицал существование Орфея^[38]), влияние орфического учения на греческую культуру трудно переоценить. Прямо или опосредованно оно заложило основы греческой философии, оказав особо сильное влияние на Пифагора, Анаксимандра, Гераклита, Ксенофана, Парменида, Эмпедокла, и, что особенно важно, Платона («Федон», «Федр»), через которого был воспринят и разработан сначала неоплатонизмом, а через неоплатонизм – и христианством целый комплекс идей о теле и душе. Орфей почитался как родоначальник мистерий и первый оракул (последующие пошли уже от него).

Среди прочих пришлых учителей Греции следует выделить Абариса и Анахарсиса, которые «пользовались у греков большим уважением, так как они обнаруживали своеобразные черты скромности, простоты и справедливости своего народа»^[39].

Анахарсис – одна из самых загадочных и противоречивых фигур древнегреческой истории. Из обозримых источников, свидетельствующих о жизни и творчестве скифского мудреца, наиболее ранним считается геродотовская «История».

Согласно «отцу истории», Анахарсис, сын скифского царя Гнура, отправился в путешествие, повидав по пути множество стран, в том числе Грецию. По дороге обратно, ведшей через Геллеспонт,

Анахарсис пристал к Кизику, где стал свидетелем празднования дня Матери богов. Путник дал обет, вернувшись невредимым на родину, принести богине жертву по увиденному им обряду. Клятва оказалась роковой. Некий скиф застал Анахарсиса за чужестранным ритуалом и доложил об этом царю Савлию. Тот немедленно отправился к месту преступления и убил нечестивца стрелой из лука. Пикантность ситуации заключалась в том, что Савлий приходился Анахарсису родным братом. «Так несчастливо окончил свою жизнь этот человек за то, что принял чужеземные обычаи и общался с эллинами»^[40].

Согласно другому рассказу, приведенному галикарнасцем, Анахарсис пустился в путешествие не ради досужего туризма, но был отправлен скифским царем «в ученье к эллинам»^[41].

По мнению ряда исследователей, подобная мотивировка – не что иное как перенос на скифов чисто греческой склонности искать мудрости не в своем отечестве^[42]. Как мы помним, «философские экспедиции» совершали в разное Солон, Фалес, Гекатей, Пифагор, Демокрит, Платон, правда, их любопытствующие взоры были обращены на Восток, к более древним цивилизациям, где они, как считалось, и почерпнули свои убеждения^[43]. Ни одного иного случая, чтобы за мудростью отправлялись «из скифов в греки», наукой не зафиксировано.

Впрочем, и сам Геродот настаивает, что рассказ этот – «вздорная выдумка самих эллинов»^[44].

Если Анахарсис, действительно, был посланником скифского царя, то цели его могли быть совершенно иными. Возможно, он имел «какое-то дипломатическое поручение (недаром существует рассказ о его встречах с разными правителями). Он мог выяснять позицию эллинов и лидян в отношении Персии в связи с замышлявшимся скифами новым походом в Азию»^[45]. Посольство Анахарсиса могло носить и экономический характер: Скифия имела развитые экономические связи с греческими полисами как в Северном Причерноморье (Ольвия), так и в Малой Азии (Милет) и на Балканском полуострове (Афины). С другой стороны, если принять во внимание убийство Анахарсиса собственным братом, можно предположить, что его «эмиграция» могла быть вызвана династическими распрями.

Так или иначе, в Греции Анахарсис «выказал свою великую мудрость»^[46] и тем прославил весь скифский род.

Слава Анахарсиса как философа была столь велика, что он был включен в число Семи мудрецов, обретя тем самым статус одного из родоначальников философии. В этой группе Анахарсис появляется не сразу. Платон, отдавая должное скифу как великому изобретателю и ставя его в этом отношении выше Гомера (Resp. X 600а), нигде не называет его ни мудрецом, ни философом. Соответственно, не значится Анахарсис и в знаменитом платоновском списке мудрецов-афористов (Prot. 343а) – первом из подобных. По-видимому, впервые одним из Семи называет Анахарсиса младший современник Платона Эфор Кимский, утверждая, что подобной чести греки удостоили его «за безупречную моральную чистоту и разум»^[47].

Подчеркивая выдающуюся культуртрегерскую роль Анахарсиса, Эфор приписывал ему изобретение якоря, гончарного круга и кузнечных мехов. Впрочем, уже Страбон, приводящий слова Эфора, относится к ним весьма скептически: «Я упоминаю об этом, хотя и прекрасно знаю, что сам Эфор не во всех случаях говорит целиком правду, как это ясно из рассказа об Анахарсисе. Как же гончарный круг может быть его изобретением, если уже Гомеру, который жил раньше, этот круг был известен?»^[48].

Возвышение Анахарсиса шло у Эфора в русле идеализации всего скифского народа, древность, а стало быть, мудрость которого подтверждена свидетельствами о нем самого Гомера (Strab. VII 3, 7). Благозаконие и непобедимость скифов Эфор выводит из их скромного образа жизни, общности жен и отсутствия имущества. Подобная идеализация северных варваров была нова для своего времени. Интересно, что одним из непосредственных источников столь комплиментарного отношения к скифам было учение Платона об идеальном обществе, где были впервые объединены семейный и имущественный коммунизм и простой образ жизни^[49].

Судя по всему, именно у Эфора формируется образ Анахарсиса как «мудреца-дикаря», побеждающего простым правдивым словом замысловатую эллинскую дискурцию и служащего живым упреком развращенным и испорченным цивилизацией грекам. В апокрифических «Письмах Анахарсиса» (III в. до н. э.) этот образ использовался для пропаганды кинических идей. В этих письмах, в большинстве своем адресованных правителям прошлого, их автор обличает насильственный характер любой власти, борется с «расизмом» греков, ставящих себя выше варваров, и прославляет простоту и нестяжательство: «Одеждой мне служит скифская хлена, обувью – подошва собственных ног, постелью – вся земля, моя лучшая еда – молоко, сыр, мясо. Все лакомства – голод. Я свободен от всего того, из-за чего большинство людей постоянно в трудах»^[50].

Подобная же риторика отличает скифа в рассказе Диодора Сицилийского о визите к Крезу «первейших среди мудрецов» – Анахарсиса, Бианта, Солона и Питтака. Пожелав оценить мудрость старшего из философов (а таковым оказался именно Анахарсис), царь спросил его, кого из сущих он считает самым храбрым, самым справедливым и самым мудрым? Тот ответил: самых диких животных, ибо они живут в соответствии с природой, а не с придуманными законами. Крёзу не оставалось ничего, кроме как посмеяться над ответами равнодушного к богатству философа, объяснив их его «зверообразным воспитанием»^[51].

Анахарсис – мудрец, потому что скиф.

Скульптура Пьера Ле Гро, конец XVII в.

Образ Анахарсиса как критика цивилизации и проповедника простой и скромной жизни развивается у более поздних авторов – Плутарха, Элиана, Лукиана. То, что показалось первостепенным в истории с Анахарсисом Геродоту – неприятие скифами эллинских обычаев – окончательно уходит на второй план. Назначенный киниками живой антитезой для всего, что им казалось гибельным в культурной жизни человечества, Анахарсис сохранит эту роль вплоть до наших времен. Общее отношение греков к странствующему мыслителю доносят «Письма Аполлония Тианского»: «Скиф Анахарсис был мудрецом – и если он скиф, и потому что скиф»^[52].

Если образ скифа Анахарсиса на века закрепился в античной культуре как образ благородного дикаря, народного мудреца и воспевателя простой жизни, то имя Абариса прославили в большей степени совершенные им чудеса.

Чудотворец Абарис стоит в ряду посетивших Грецию гиперборейцев несколько особняком – его имя фигурирует в таком большом количестве источников, что в его реальном существовании сомневаться весьма затруднительно. Скепсис в этом отношении допускал разве что Геродот, однако в равной степени он не верил и в существование самих гипербореев – это-де абсурдно, ибо нарушает правила симметрии: «Ведь если есть какие-то люди на крайнем севере, то есть и другие – на крайнем юге»^[53], но о них никто не слышал.

Согласно Пиндару, Абарис появился в Элладе при лидийском царе Крёзе^[54], т. е. в промежутке между 560 и 546 гг. до н. э. Целью поездки Абариса в Грецию был, очевидно, не «интеллектуальный туризм» и желание посмотреть мир (в подобные поездки отправлялись греки, но не варвары) и вряд ли только «восстановление дружбы и родства с делосцами», на чем настаивает Диодор Сицилийский^[55] – будучи жрецом Аполлона (Porph. V. Pyth. 28; Iambi. V. Pyth. XIX 90), Абарис, очевидно, выполнял в Греции какую-то функцию, связанную с отправлением культа.

Известен он был, в первую очередь, тем, что «странствовал по всей земле со стрелой в руке и при этом ничем не питался»^[56].

Единого мнения по поводу предназначения стрелы Абариса, с которой мудреца неизменно ассоциировали, начиная с Геродота, впрочем, не было никогда. Ликург Афинский полагал, что стрела была нужна Абарису как жрецу в качестве символа Аполлона – он предъявлял ее как своего рода удостоверение^[57]. По Гимерию, Абарис просто ходил, вооруженный луком^[58]; стрела в таком случае служила ему боеприпасом. В свою очередь Фотий объяснял, что стрелой Аполлона метафорически именуется красноречие, и именно на такой-то стреле Абарис и облетел все земли и все моря^[59].

Своя версия нашлась и у Оригена, отмечавшего способность Абариса бегать со скоростью летящей стрелы. Что, по мнению александрийца, отнюдь не является признаком божественности, как сказали бы многие. «Допустим, что действительно божественность наделила Авариса Гиперборейца такой силой, благодаря которой он мог носиться со скоростью стрелы. Но какую же пользу мог получить от этого род человеческий? Чем была полезна скорость, равная полету стрелы, и ему самому? – и все это при том предположении, что вся эта история нисколько не заключает в себе вымысла, что все это действительно происходило, хотя бы и под влиянием некоторой демонической силы»^[60].