Когда не до смеха

Вычитываю рукопись. Судьба стоит в дверях с замершей в ожидании улыбкой, – пора и честь знать, голубок, не засиживайся в этом бедламе, тебя ждет лучший для метафориста мир, где некому будет выискивать в твоих метафорах двойной смысл вместо грамматических ошибок… Каждое утро, заискивающе кланяюсь, – перебьешься, голубка…

Устала от нас душа, не пара мы душе.

Мне плевать на собственное мнение о себе, любимом, я же не кричу на весь базар, что оно субъективно и берет взятки от тщеславия.

Чем порядочнее, – тем незаметней мелкие пакости.

Дай волю совести, – останешься без жены, без друзей… да и без денег…

Наедине с душой штанами голый зад не спрячешь, все душа прознает, все припомнит и выплачется у тебя на грешной твоей груди.

Воров не хватает, чтобы прокормить расплодившихся адвокатов.

Конституция завалила нас правами, свободами, равноправиями, – не успеваем ими воспользоваться.

Власть поощряет любую Свободу слова, если она начинается по звонку и заканчивается в карцере.

Правда не кормит, она отмеряет твою долю…

Ложь правда частная.

О прошлом как о покойнике, – фанфары или – «без комментариев»…

Мухи в частной жизни участвуют активнее, чем демократия.

Историю делают черепки разбитых надежд на мировое господство…

Закон отсроченное наказание.

Закон прейскурант преступлений.

Обман делает честность приемлемой для всех.

Счастье лукавит, знает, что недолговечно, но как улыбается.

Вечное человечное, предрасположенное к бесчеловечному.

Деньги пахнут свободой для их рабов.

Ну, что еще может любовь ответить, – ну, продешевила…

Поэзия не от большого ума, но ее жаркие объятья…

Жизнь коротка только для радости.

Суета сует… И возникают домы, храмы, аэропорты, и это все – суета. Экклезиаст – и он суета, и печаль Экклезиаста – суета…

Лицемерие долг общественной сознательности.

Человек – сухой остаток его надежд.

Не будет эгоизма, – не будет человека, цивилизации, Бога, Потустороннего Мира и смысла не будет все это воображать смыслом жизни.

Театр начинается туалетом, как спектакль заканчивается там же.

Книгу под гром фейерверков похоронили на стадионах.

Даже мыши изменили библиотекам, современные мыши кормятся изоляцией проводов компьютеров.

Грабли несут зевакам свое назидание как крест.

Привычка – существование без участия в трудах своей судьбы.

Размышления – онанизм мозга в простое.

Глянул в глубину одиночества и – захлебнулся.

ПРИТЧА 981. Я почитаю свои грехи, как повод вспомнить о Боге и дать ему возможность если не выпороть, то вразумить в будущем – не греши по мелочам.

Дураки экологический резерв будущих умных. Два дурака и подерутся, и помирятся, чтобы сообразить на бутылку. Дурак и умный поровну или не поровну, но поделят добычу, два умных из кожи вылезут, доказывая кто умнее, пока не сживут со света друг друга…

Бытие – барский пир надежд, частная жизнь – объедки с барского стола…

Грамота не научит мечтать, но дает возможность читать ученые наставления по грезам.

Грамотность стукачу без надобности, недостающее присочинит мильтон.

Земеля перед обществом как крохотный мозжечок перед большим, очень большим, необъятно огромным костным мозгом.

Матерщина объединяет мыслящих и не утруждающих своими мыслями, как отхожее место.

Закон – искусственная совесть общества.

Рыба гниет с головы начальника.

Утешение с привкусом валерьянки.

Подполковники, подмастерья, подштанники…

Безгрешность душечки – извращение, оно отрицает надобность Господа Бога как бюстгальтера.

Важен не грех, важнее порядковый номер греха.