Долина Розовых водопадов

© Наташа Шторм, 2021

ISBN 978-5-4493-4905-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Телефонный звонок разорвал ночную тишину с силой ядерного взрыва. Я подпрыгнула на кровати и потёрла глаза. Потребовалось несколько секунд для того, чтобы сообразить, что эпицентр техногенной катастрофы находился не в центре города, а в моей собственной квартире, точнее, в коридоре. Пластмассовый монстр, перемотанный в нескольких местах тёмно-синей изолентой, издавал душераздирающие трели и никак не хотел умолкать.

– Вот доберусь до тебя, сволочь паршивая, и разобью к едрёне фене! ― бубня себе под нос, я попыталась нащупать ногой тапочки. Тщетно. Ступая по холодному полу, и, спотыкаясь о разбросанные вещи, я в очередной раз пообещала купить переносную трубку, а несносное чудовище безжалостно выкинуть на помойку.

Такие ночные звонки не сулили ничего хорошего. Статистика. Разум подсказывал, что лучше вернуться в тёплую постель и провести в блаженном неведении ещё несколько часов, но невидимый абонент не сдавался.

Кукушка, обитавшая в старинных ходиках, кашлянула дважды и лениво спряталась в деревянный домик. Я тяжело вздохнула и сняла трубку.

– Кому не спится в ночь глухую?

В ответ что-то затрещало, зашипело и скрипнуло. Худшие подозрения начинали сбываться.

– Голицына! ― проклятая трубка наконец-то заговорила членораздельно. ― Срочно приезжай! Вопрос жизни и смерти.

Только не это! Артюхов! Что б его! Последний раз Николай звонил вот так, ночью, полгода назад. Тогда он умолял вытащить его бренное тело из вытрезвителя, куда совершенно непьющий юноша был ошибочно помещен вместе с однокурсниками, бурно отмечавшими пятилетие окончания ВУЗа. По словам Николя, он лишь понюхал содержимое бутылки. Но разило от него так, что меня посетили сомневаться в непогрешимой репутации старинного приятеля.

– Надеюсь, ты доживешь до утра, Колясик? Спать хочу – сил моих девичьих нет.

И снова скрип.

– Приезжай немедленно ко мне на работу… это очень серьезно… очень…

Я только рот открыла, чтобы высказать всё, что думала о своем бывшем однокласснике, но услышала короткие гудки.

Ситуация казалась странной. Судя по голосу, Колька находился в здравом уме и трезвой, совершенно трезвой памяти, но я чувствовала, что друг детства сильно напуган. А уж напугать Артюхова было непросто.

Усевшись на кровать, я укуталась одеялом и задумалась. Спать или не спать? Вот в чём вопрос. Здравый смысл клонил голову к подушке, а неуёмное женское любопытство влекло в холодную ночь, где в заснеженной избушке несчастный Артюхов ждал моей помощи. Как-то неожиданно проснулась совесть, а вместе с ней и ответственность за тех, кого приручили. Пришлось вновь подняться и включить свет. Сборы заняли совсем немного времени. Все нужные вещи валялись рядом на полу. Теплый лыжный комбинезон, свитер, шерстяные носки. Прислонившись к окну, я попыталась разобрать, что творится на улице. Не тут-то было! Ледяная корка покрыла стекло толстым слоем, скрывая всё, что находилось снаружи. Зато ветер завывал так, что кровь стыла в жилах. Казалось, будто все ведьмы, маньяки и инопланетные твари собрались в маленьком закрытом городке на очередной съезд по обмену опытом.

– Вполне нормальная погода для января. – Пришлось сказать самой себе. Это придало уверенности.

Я смело вошла в коридор, сняла с вешалки объёмный пуховик и впрыгнула в огромные валенки. Взглянув в зеркало, улыбнулась. Откуда-то из Зазеркалья на меня смотрело странное бесформенное существо неопределенного возраста и пола. Да, в таком прикиде мне ни один маньяк не страшен. Наткнётся ― заикаться начнёт. Насвистывая незатейливый мотив, я вышла из квартиры.

Передвигаться в таком одеянии, скажу вам, непросто, но другой зимней одежды жители Техногорска просто не знали. Спустившись на первый этаж, я с трудом открыла входную дверь и тут же пожалела, что не осталась дома в теплой постели. Ветер дул в лицо так, что идти на стоянку пришлось боком, крепко сжимая двумя руками завязки капюшона. Преодолев стометровку минут за двадцать, я вспотела и почувствовала жуткую усталость. Радовало одно – в Техногорске не было ни одной открытой стоянки. Снежные бури заметали одиноко припаркованные автомобили минут за двадцать, превращая их в обледеневшие сугробы. Откапать такую машины в одиночку ещё никому не удавалось. Вариантов вырисовывалось немного, точнее два: либо вызывать спасателей, либо ждать весны. Поэтому возле каждой многоэтажки вырастали ангары из стекла и бетона, где каждый желающий за умеренную плату мог спокойно оставить железного друга в тепле и комфорте.

Получив, в обмен на сторублевую купюру, свой новенький внедорожник, я выехала на заснеженную трассу. «Джип» мчался уверенно и мягко, разрезая темноту дальним светом. Миновав город, свернула на проселочную дорогу и сбросила скорость, а потом и вовсе остановила машину. Дворники работали из последних сил, но снег падал на лобовое стекло быстрее, чем я успевала что-то разглядеть. По скромным подсчетам, до учреждения, где дежурил Колька, оставалось метров пятьдесят, но я скорей бы согласилась умереть, чем проделать этот путь ночью пешком. Дело заключалось в том, что сие милое учреждение именовалось городским моргом, а Колька служил в нём патологоанатомом. Стиснув зубы, осторожно нажала на газ, и через несколько секунд фары осветили кусок красной кирпичной стены. Вздохнув с облегчением, я перекрестилась. Кажись, приехали! Выбравшись из машины, тут же провалилась в сугроб. Благо, вход в здание оказалась на расстоянии вытянутой руки. Я только потянулась к звонку, как дверь распахнулась, и чьи-то длинные пальцы впились в мой пуховик и втащили в темноту.

–Тсс! ― зашипел Колька.

Я так испугалась, что чуть язык не проглотила. Но это состояние длилось всего лишь минуту. Немного придя в себя, и, убедившись, что передо мной стоит Николай, а не оживший мертвец, я набрала в грудь побольше воздуха, а затем произнесла длинную речь, щедро сдобренную нецензурными именами существительными, прилагательными и глаголами. В переводе на литературный русский язык, Екатерина Голицына вспомнила всех близких и дальних Колькиных родственников, помянула добрым словом зиму и дороги, намекнула Николаю, куда пойти и что там сделать. Колька не обиделся. Он вновь схватил меня за руку и потащил по длинному коридору. Втолкнув неповоротливое тело в крохотную каморку, освещенную тусклой настольной лампой, Николай огляделся и запер дверь на щеколду. В неярком желтоватом свете мой друг выглядел хуже многих обитателей холодильных камер. Его левый глаз нервно подергивался, на худом лице залегли жуткие тени. Он всё ещё сжимал мою руку длинными холодными пальцами, а щуплое тело в белом халате тряслось, как в лихорадке.

– Слышь, Катюш, сбавь обороты. Хочешь, чаем тебя напою?

– Да, ― я надулась, пристраивая мокрый пуховик на металлическую вешалку, ― вот чаю мне попить и негде. Чего звал? Говори! И моли Бога, чтобы причина показалась мне веской.

– Ну, хочешь коньячку? ― продолжал тянуть кота за хвост Колясик.

– Коньячку? ― я начала закипать. ― Так ты говоришь, коньячку?

Я сжала кулаки и показала их несчастному Кольке. Тот открыл металлическую фляжку и сделал несколько глотков.

– Уж лучше ты меня убей, чем они.

Артюхов красноречиво указал в сторону комнаты, где находились холодильники.

– Допился! – я с жалостью посмотрела на горе-доктора, который и пить-то толком не умел. ― Уже черти мерещатся, мертвецы, восставшие из ада. Ну, на кой ты им сдался?

Спиртное подействовало на парня самым благотворным образом. Он немного успокоился, присел на стул и окинул меня печальным взглядом.

– Нет, Катюха, не мертвецы. Эти лежат себе спокойно, никого не трогают. Их не стоит бояться. Бояться нужно живых. Слушай.

Колясик заступил на дежурство в 19.00. Старый санитар, Корнеич, сторожила морга, на смену не явился. То ли опять напился, то ли не смог добраться ― на улице начиналась метель. Колясик даже обрадовался сему факту. Он надеялся в тишине поработать над кандидатской, а потом выспаться. Все шло, как по маслу: на столе дымилась чашка с ароматным чаем, рядом возлежали бутерброды с колбасой, гул старенького компьютера приятно ласкал слух. Вдруг за окном заморгали фары, и послышался визг подъезжавшей машины.

– Артюхов, открывай!

Коля открыл дверь и увидел Михаила Замарзина, врача «Скорой помощи».

– Принимай постояльца.

Водитель и медбрат «Скорой» вынесли из машины носилки, на которых находилось тело, упакованное в черный полиэтиленовый пакет.

– Откуда?

Вот тебе и спокойный вечер!

– Кто-то на железнодорожной станции обнаружил. Вызвал нас, но мужчина оказался мертвым уже часа два. Его, кстати, опознали, как местного бомжа. Так что оформляй документы.

Опрокинув в себя стакан чая, как стакан водки, Замарзин откланялся, оставив Николая наедине с трупом.

Промаявшись минут пятнадцать, Колясик принял-таки судьбоносное решение: сперва он проведет осмотр тела, а уже потом засядет за комп. Распаковав несчастного, Коля сразу же заметил несостыковочку: пальто нового постояльца никак не гармонировало с прочим одеянием. Оно было стильным, даже шикарным, сшитым, явно, на заказ из безумно дорогого драпа. К тому же сея вещица хранила аромат хорошего парфюма. И даже дух немытого бомжа не мог его заглушить.

В Техногорске январь отличался сильными морозами. Самой народной формой одежды здесь считались финские куртки на лебяжьем пуху или, на худой конец, китайские синтепоновые шедевры. Ни одному коренному жителю не пришло бы в голову красоваться в тонком драповом пальто в сорокаградусный мороз. А бомжик, по словам Замарзина, был свой, родной, техногородский.

Колясик рассмотрел пальто и нашел ярлык «BrothersNorris». Это ни о чем не говорило. Обшарив карманы самым бесцеремонным образом, Николай обнаружил еще две вещицы: носовой платок с вензелем «M.D.» и флешку. Спрятав улики себе в карман, доктор принялся осматривать тело. Причиной смерти явился проникающий колотый удар в сердце, нанесённый острым предметом. Причем, действовал профессионал. Крови вокруг раны практически не было. Замарзин решил, что мужичок замерз, поэтому привез тело в городской морг, а надо б в судебку. На лбу бомжика зияла странная рана. Колясик повернул свет, чтобы лучше ее разглядеть. Это был какой-то знак, символ, нацарапанный то ли шилом, то ли иглой. Взяв лист бумаги, не в меру любопытный специалист попытался зарисовать страшную метку, что бы на досуге покопаться в интернете и узнать, что она означает. Молодой человек уже представлял, как распутывает в одиночку ужасное преступление века, и его приглашают на работу в Москву, нет, лучше в Питер. Этот город он просто обожал. Он видел своё фото на первых полосах газет, и… телерепортёров, выстраивающихся в длинные очереди за интервью. А ещё орден. Кремлёвский Зал и Президент.

– Молодец, Николай Васильевич. Так держать! Если бы не ты, мир рухнул бы… наверное.

Коля закрыл тело белой простыней и призадумался. Он понимал, что необходимо вызывать полицию. Но тогда бригада следователей непременно заберёт все улики неизвестного преступления. И он, Колясик, никогда не узнает, чьё это пальто, и что находится там, на флешке, и, возможно, даже умрет от любопытства. Стоп! Флешка! В морге стоял доисторический компьютер, допентиумный дедушка современных монстров. Он использовался исключительно в качестве печатной машинки и не имел USB- разъёма. А вот дома у Кольки жил вполне приличный современный экземпляр. Поэтому, быстренько одевшись, и, заперев дверь, горе-докторишка решил смотаться домой и скачать всю информацию. А вдруг пригодится!

Когда дело было сделано, любопытный врач вернулся на место службы и о, ужас, не обнаружил загадочного трупа. Мало того, исчезли все вещи, упакованные в полиэтиленовый пакет, и документы, которые Коля так и не успел полностью оформить. Звонить в полицию эскулап не стал. Что он мог сказать? Что у него украли труп бомжа? Бред. Коля продолжал размышлять на эту тему, как вдруг погас свет. Это досадное обстоятельство случалось не реже двух раз в неделю ― электрические провода рвались под тяжестью ледяных гирь.

Достав из шкафа хлипкую керосиновую лампу, доктор решил лечь спать, а утром подумать, что делать дальше. Николай уже вытащил плед и подушку, кинул их на старенький диванчик, снял очки и примостил их рядом, на табуретке, как вдруг перед ним, словно из воздуха, материализовалась странная фигура маленького горбатого человека, карлика. Откуда взялась эта фигура, была ли она игрой воображения или же перед врачом стоял реальный человек, Коля так и не понял. Карлик поднял правую руку и брызнул в лицо парня какой-то гадостью. «А он настоящий!» ― промелькнуло в голове. Это было последней мыслью доктора Артюхова перед тем, как сознание покинуло тело.

Очнулся Колясик от холода. Он лежал на полу, в своем кабинете, живой и невредимый, но из кармана мистическим образом исчезли и флешка, и носовой платок. Коля перепугался до заикания, до нервного срыва, до онемения нижних конечностей. Хотя, нет. Последнее являлось следствием близкого контакта с ледяной плиткой. Артюхов сделал пару приседаний, и тут его осенило, ― он решил позвонить Екатерине Голицыной, своей верной подруге, умнице, красавице и т.д., и т. п.

– Хватит. Комплементами меня не разжалобить. Думаешь, я куплюсь на эту чушь? Да и с чего это ты мне звонить надумал?

Безработная журналистка, не имевшая хорошей спортивной подготовки, вряд ли могла защитить юное дарование.

– Ты, правда, не понимаешь? ― Николя округлил глаза. ― Фёдор Стрельцов где у нас работает?

Вот в чём подвох!

– В уголовном розыске, в Москве.

– А кто есть Фёдор Стрельцов?

Я чувствовала себя студенткой на экзамене.

– Ты что, сильно стукнулся головой при падении? Наш одноклассник, забывчивый ты мой.

– А ещё? – не унимался эскулап.

– Тьфу ты, достал. Ну, и кем ещё является Фёдор?

– Фёдор Стрельцов, ― торжественно произнес Колька, подняв вверх указательный палец, ― твой верный слуга, раб, поклонник и обожатель со школьной скамьи. Продолжать?

– К чему ты клонишь?

Колясик встал на колени.

– Катюха! Не дай пропасть молодому талантливому ученому. Позвони Федьке. Попроси приехать, разобраться.

Я долго молчала. Всё это походило на бред шизофреника. Флешки, бомжи, карлики.

Теперь уже я со страхом взирала на друга детства. Говорят, в обострении такие больные опасны! Коля перехватил мой испуганный взгляд.

– Вот видишь, даже ты мне не веришь. А что тогда говорить о полиции!

– Ладно. ― Да простит меня Бог, но бросить друга в беде я не могла. ― Что ты там говорил? Скачал информацию с флешки? Надо бы взглянуть.

Коля воспрял духом и посмотрел на часы.

– Сейчас уже половина шестого. Через полтора часа сменюсь, и поедем ко мне. А ты пока Федьку набери!

Я развела руками.

– Только ты можешь будить людей ни свет, ни заря. А мне неловко. Пусть поспит.

– Значит, по-твоему, он должен спокойно спать, а нас с тобой в это время будут резать, пытать и убивать?

– Да кому нужно нас резать?

Колясик подкатил глаза.

– Ну, например…

В течение следующих тридцати минут Николай успел выстроить ряд теорий, одна страшнее другой. Всё это время он смотрел на меня умоляющими, полными ужаса глазами и продолжал настаивать на немедленном звонке Фёдору. Мне было искренне жаль друга, но звонить раньше шести утра я категорически отказалась. Наконец, сунув под нос наручные часы, похожие на будильник, Колька прохрипел:

– Видишь, уже шесть. Буди!

Пришлось сдаться. Глубоко вздохнув, я набрала знакомый номер Феди, и через секунду услышала весьма бодрое:

– Привет, Катюшка!

– Ты не спишь?

Привычка некоторых людей вставать ни свет, ни заря умиляла.

– А ты звонишь это проверить?

– Нет, ― я старательно подбирала слова, ― просто ты мне нужен.

– Ну, наконец-то, дождался! Как приятно это слышать, ― захохотал Федя. ― Я уже сутки, как в отпуске. Лечу в родные пенаты. У меня через два часа самолет. Так что жди. Вечером поболтаем.

Я хотела сказать, что Фёдор, видимо, неправильно всё истолковал, но трубка запищала короткими гудками.

–Ну, что? ― Колька ёрзал на стуле, как уж на сковороде. ― Что он сказал?

– Сказал, что вечером будет в Техногорске.

– Вот! ― указательный палец Николя поднялся вверх. ― Это называется лететь на крыльях любви.

Пурга на улице прекратилась. Колясик заметил свет приближавшейся машины.

– Это Олежка, сменщик мой. Собирайся. Сейчас помчим ко мне, посмотрим, какую тайну хранят техногородские бомжи.

Глава 2

Коля широко распахнул дверь и жестом пригласил меня войти.

– Добро пожаловать, старушка, в берлогу убежденного холостяка!

Я сделала шаг и поразилась царившему вокруг беспорядку. Николай же легко проплыл между огромных коробок с деталями и кипами бумаг, виртуозно обошёл стопки книг, перешагнул через бытовую технику, расставленную тут же, на полу, в порядке, понятном только ему. Уже через секунду он сидел за огромным компьютерным столом, одной рукой включая системник, а другой, стягивая с себя куртку и разматывая шарф неимоверной длины. Я же топталась в прихожей, понимая, что с врожденной неуклюжестью пройти в центр комнаты, ничего не свалив, мне просто не удастся.

– Ну, чего мнёшься? Входи! ― крикнул Коля, не отрывая взгляд от монитора.

Я скинула куртку на пол, так как вешалка в прихожей отсутствовала, и аккуратно втиснула себя между коробок.

– Что ты там копаешься? ― нетерпеливо гундел мой неугомонный друг.

Свалив несколько книг, перевернув миксер, и, наступив на стопку квитанций, я-таки добралась до стола, но тут же обнаружила, что сесть некуда. Единственный стул занимал хозяин квартиры. Коля даже не заметил моего замешательства. Он неопределенно махнул рукой и пробормотал:

– Падай! Сейчас открою файл.

– Куда?

Николя завыл.

– О, Господи! Ну, какая же ты неприспособленная, Голицына!

Он на мгновение оторвался от экрана и придвинул к столу деревянный ящик.

– Чувствуй себя, как дома.

Хотелось сказать, что у меня дома обычно царит идеальный порядок. И гостям предлагаются удобные стулья, а не коробки сомнительного назначения. Но вступать в дискуссию не входило в мои планы, так как в этот самый момент на экране поплыли помехи, а потом появился силуэт мужчины. Объектив камеры медленно приблизился к его лицу, и изображение стало более четким. На мгновение мне показалось, что где-то я уже видела этого человека, наделенного редкой благородной аристократической красотой. Но где? Как не напрягала извилины, вспомнить я так и не смогла. Мужчина улыбнулся, поправил очки и заговорил… на английском языке. Колька возмущенно ткнул пальцем в экран.

– Это что за перец? Он что, шпрехает по-английски?

Я кивнула.

– Вот же засада! И что нам теперь делать?

Я зачарованно смотрела на тонкое лицо, слушала мелодичную речь, плывущую из колонок, и мучительно пыталась понять, кто он?

– Эй! Очнись! ― Николя тряс меня за плечо. ― Что делать-то будем?

Мне хотелось только одного – чтобы Артюхов провалился в этот момент сквозь землю и не мешал.

– Дай мне ручку и тетрадь. Я переведу, и ты все узнаешь, о, любопытнейший из смертных!

Колясик не только быстро нашел всё то, что я просила, но и уступил своё компьютерное кресло.

Следующие два часа стали для него настоящей пыткой. Я слушала и писала, снова слушала и вновь писала, то останавливая запись, то возвращаясь к началу.

– Ну, что там? ― нетерпение Кольки достигло апогея.

В очередной раз он пнул меня, и в очередной раз получал грозное:

– Уйди, не мешай!

Артюхов не знал, куда себя деть. Мерить квартиру шагами было весьма затруднительно, сидеть на одном месте – мучительно. Он заварил чай, нашел несколько конфет и пачку печенья. Видимо, подкупить решил. Не тут-то было. Я держалась крепко, как скала. Совершенно расстроенный, он освободил часть дивана от груды одежды и задремал.

Прошёл ещё час прежде, чем я решилась разбудить друга.

– Вот, полюбуйся. ― Я протянула тетрадь, и Николай углубился в чтение.

«Привет! Если вы видите эту запись, значит, меня уже нет в живых. Вы узнаете меня, долговязого oчкapика со спутанными патлами? Это я, Мaйки-Паучок, Майки-Скороварка. Так прозвали меня коллеги из желтой бульварной газетёнки. Но, если вы думаете, что я работаю в «Больших сиськах» или «Толстой заднице», то это ― ошибка. Моя газета носит вполне пристойное название «События, факты, сенсации». Событий и сенсаций хватает на два номера вперед, благодаря ваш покорному слуге, а вот фактов… Обычно главный редактор притягивает их за уши. Но с этим ничего не поделать ― такова специфика жанра. У нас есть постоянные читатели, любителей эдакого поджаренного, с румяной корочкой, для которых нет ничего приятнее, чем покопаться в грязном белье знаменитостей, и я полностью удовлетворяю их желания. Если вы думаете, что наша редакция располагается в каком-то заплеванном подвале, ― опять мимо. Мы делим первый этаж с популярной в нашем район пивнушкой «Максим». Чувствуете, как отдает Парижем? На самом деле тут пахнет жареной рыбой и прокисшим пивом, в остальном соседство вполне терпимое. Живу я неподалеку, в двух кварталах отсюда. Наш район местные старожилы окрестили «Площадью Свободы» или «Площадью Неудачников». Тут обитают те, кто не смог добиться чего-то стоящего в жизни, но и не скатился до коробок бездомных. Наша серая пятнадцатиэтажка окружена свалками, по которым ползают чумазые соседские мальчишки. С высоты девятого этажа, где находятся мои апартаменты, эти парни напоминают навозных жучков, но это мои хорошие друзья. Каждый из них за пару долларов готов вылизать до блеска мою дребезжащую тачку или часами дежурить у ворот хорошо охраняемой виллы, чтобы узнать, какую подружку приволок сегодня ночью киношный кумир, обалдевший от выпивки и наркоты. А завтра этот сюжет уже появляется на страницах моей газеты. Что поделать, Лос-Анджелес ― город звезд. Их тут больше, чем остальных жителей. Многим даже по вкусу периодически мелькать в жёлтой прессе. Значит, еще не забыли, значит, любят.

Черт возьми! Опять Эмма начала бить посуду. Эмма ― моя соседка сверху. Она работает в «Максиме» и живет с неким раздолбаем Стивом. По Эмме можно сверять часы. Ровно в восемнадцать ноль-ноль она начинает колотить посуду. Интересно, когда же она перебьет все стекляшки и перейдет на пластик? Обычно в восемнадцать тридцать звон посуды и ругань Стива стихают. А утром милую парочку можно увидеть у ближайшего перекрестка, нежно воркующую перед началом трудового дня.

Слева от меня живет русская княжна, миссис Соколова. Она немного сумасшедшая, впала в детство и горячо любит мультяшки. Я сам пару раз доставал ей кассеты и диски с русскими мультиками. Она даже собаку свою назвала Чебурашкой, по имени одного персонажа ― некой варежки с ушами. И, когда этот кряхтящий дуэт выходит на прогулку, трудно сказать, кто родился раньше, миссис Соколова или ее четвероногая варежка.

Справа живет еще один сумасшедший, Али. Он конченый наркоман, но считает себя потомком арабского шейха. Впрочем, если бы я по тридцать часов в сутки находился под кайфом, то мог бы придумать и не такое.

Все мои соседи считают меня ничтожеством и неудачником, хотя, если у них возникают проблемы, бегут именно ко мне. Наверное потому, что любезный Майки может всё уладить. Они считают меня серостью и посредственностью, не способным ни на что другое, как вкалывать на «Желтые листки», но я журналист, журналист с большой буквы. Нацарапать услышанное может каждый, кто умеет держать в руках хотя бы огрызок карандаша, а вот раскопать, найти ― извините. Для этого нужен дар, особый талант. И в этом мне нет равных.

Со мной работает целая команда. Мои друзья вынюхивают, подслушивают и подсматривают, сами не ведая того. Так что я всегда всё знаю. Или почти всё.

Я ночую в своей халупе три раза в неделю, раз в месяц собираю пёстрое местное общество. И всё только для того, чтобы поддержать уже сложившийся имидж. Остальное время я провожу на своей вилле, расположенной на Роуз-Авенью в пригороде Лос-Анджелеса. Тут я родился и вырос. Год назад мои родители перебрались в Нью-Йорк, и огромный дом с великолепным садом остался в моём полном распоряжении. Соседи меня уважают и боготворят, вернее, боготворят высокого широкоплечего мужчину с блестящими волосами, перехваченными черной ленточкой, карими глазами и тонким орлиным носом – Майкла Доусона, известного писателя, автора десятка бестселлеров. Раньше моя жизнь на Роуз-Авенью протекала скучно и однообразно: длинные вечеринки, превратившиеся в обязаловку, переговоры с aгeнтами, смена любовниц. Сейчас уже не припомню, сколько знаменитостей побывало в моей постели. Я научился безошибочно определять тех, кто спит со мной лишь потому, что я неотразим, и тех, кто надеется получить через меня роль или хотя бы дубляж. О, Майкл Доусон мог бы много рассказать о некоторых звездах, ведь, как правило, те, кто на экране выглядят раскованно и эротично, в жизни – не более, чем надувные куклы. Иногда мне кажется, что глазок кинокамеры действует на них, как единственное возбуждающее средство, и любая уличная девaxa может дать им сто очков вперед, ведь техника не может заменить темперамент. Знали бы это миллионы мужчин, те, кто мечтает о красавицах с экрана. Но я никогда не назову ни одного имени, так как я джентльмен и, какова бы ни была женщина в постели ― всегда благодарю её за то, что она разделила со мной моё одиночество.

Одиноким я почувствовал себя давно. Но полное осознание этого пришло полгода назад. Раньше я много путешествовал, делал заметки, знакомился с людьми. Но, вернувшись из последней поездки по Китаю, впал в творческий ступор. Агенты о6pывaли мой телефон и требовали последнюю рукопись. Но я её сжег. Слишком уж много было в ней личного, того, что я боялся вынести на всеобщее обозрение. Я потерял самого близкого и дорогого человека, потерял себя и смысл жизни. На плаву меня держало только одно желание – найти, во что бы то ни стало, найти мою любовь, мою Лию. Но я не знал, с чего начать. О том, почему я решил превратиться в вездесущего журналиста, расскажу позже. Я снял костюм от Гучи, натянул потертые джинсы, растрепал волосы и повесил на нос уродливые очки. В довершении ко всему, отрепетировал новую походку с вытянутой вперед шеей и сутулыми плечами… И вот он я, Майки-Паучок, Майки-Скороварка, бегаю в поисках жареного. Я точно знаю, что эти трущобы хранят ответы на мои вопросы».

Колька оторвался от тетрадки.

– Ты что-нибудь понимаешь?

Я только пожала плечами.

– Читай дальше.

«Я начал вести дневник еще в детстве. Мама хотела, чтобы её сын выработал каллиграфический почерк. Она говорила, что все великие люди вели дневники. Она всегда верила, что и я стану великим. Сначала я нехотя записывал свои ежедневные дела, но со временем так втянулся, что не мог спать, не написав хотя бы пару строк. Это стало жизненной потребностью, как есть, как дышать, как заниматься спортом. Я записывал свои мысли и чувства, свои впечатления. И сейчас я хочу прочитать вам некоторые страницы. Не удивляйтесь, я просто боюсь пропустить детали.

Сегодня пятница. Джо должен был появиться час назад. Для всех Джо ― мой лучший осведомитель. Он приносит самые интересные новости, но имеет несносную привычку опаздывать. Причём, я выявил некую закономерность: чем дольше он задерживается, тем интереснее будет материал. На самом же деле Джо детектив, работающий под прикрытием. Я нанял его несколько месяцев назад, и за это время он стал моим другом, хранителем моих тайн.

Я вздохнул и с тоской подумал о горячей ванне. Но прошел час, а потом ещё час и ещё, а Джо так и не появился. Тогда мне и в голову не могло прийти, что с ним могло что-то произойти. Пугало одно – провести ещё одну ночь на скрипучем диване. Я прожевал засохшие тосты, запил их пивом и, не раздеваясь, улёгся, услышав неодобрительный скрежет пружин. Заснуть мне так и не удалось. В полночь кто-то забарабанил в дверь.

– Откроите, полиция!

На душе стало муторно. Нехорошие предчувствия вызывали тошноту. Я впустил двух полицейских и одного в штатском. Невысокий человек неопределенного возраста представился лейтенантом Гарсоном.

– Вы и есть Майкл? ― лейтенант брезгливо уставился на груду немытых тарелок.

– Майкл Доусон. ― Поправил я.

Лицо лейтенанта вытянулось.

– Тот самый Доусон?

Я расправил плечи и улыбнулся.

Гарсон обвел руками квартиру.

– Не думал, что известные писатели живут в таком… гм… районе.

Я не стал вдаваться в объяснения и предложил приступить к делу. Гарсон не возражал.

– Вы знали Джонатана Валевски?

– Да.

– Тогда Вам придется проехать с нами.

– Что случилось? ― я почувствовал укол в сердце.

– Ваш знакомый умирает. Он хочет о чем-то поговорить с Вами, точнее, у него для Вас есть сообщение.

Мы сели в машину и помчались по ярко-освещенным улицам. Я попытался сосредоточиться и понять, что же могло произойти, но Гарсон вывел меня из оцепенения.

– Это Вам о чем-то говорит?

Он протянул мне свернутый лист, а я просто не поверил своим глазам.

– Откуда это у Вас?

Лейтенант нахмурился.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Я пожал плечами.

– Тут изображен знак китайской секты «Черное Братство» или «Черные Монахи», как их ещё называют. Я тщетно пытался найти их следы в Китае. Так, только легенды.

– Именно такая метка вырезана на лбу у Вашего друга, по такому же трафарету ему вспороли живот.

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.

– Не может быть! Тут, в Штатах? Скорее всего, это работа какого-то имитатора! Тем более, что, судя по легендам, свидетелей «Братство» не оставляет!

Гарсон пожал плечами.

– Вероятнее всего, Джо просто не успели прикончить. Скажу Вам честно, первоначально мы связали это нападение с его сотрудничеством с ФБР. Думаю, Вы знали о его связи с федералами?

Я утвердительно кивнул, хотя слышал об этом впервые.

– Так вот, ― продолжил лейтенант, ― это одна из версий, над которой уже работают мои парни. Вторая ниточка ― Вы.

Машина затормозила возле центрального полицейского госпиталя, и мы кинулись по лестнице на четвертый этаж. У палаты дежурило двое полицейских. При виде лейтенанта они расступились, открыв дверь. Еще в коридоре я понял, Джо мертв. Он лежал белый, как мел, укрытый до подбородка простыней, по которой разливалось красное пятно. В два прыжка я оказался возле кровати и сдернул белое полотно. Все оказалось именно так, как я и предполагал. Слева из груди моего друга торчала рукоятка тонкого черного кинжала с окровавленной запиской.

Лейтенант отстранил меня и аккуратно снял клочок бумаги.

– Вы умеете читать по-китайски?

Пробежав глазами листок, я похолодел.