Понедельник. № 6

Редактор Наталья Терликова

Редактор Зина Сорокурс

Благодарности:

Марина Сухаревич

ISBN 978-5-4496-6249-1 (т. 6)

ISBN 978-5-4496-0104-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорогие читатели!

Мы продолжаем вас знакомить с творчеством участников литературного объединения «Понедельник». В шестом выпуске нашего альманаха к нам присоединились новые авторы из Тель-Авива, Нетании, Мицпе Рамона, Ашдода и Бат-Яма, а также наши друзья из России. Надеюсь, вас не разочаруют и новые произведения уже известных вам, полюбившихся писателей и поэтов. В этом выпуске альманаха вас ждут захватывающие приключения, юмористические новеллы, серьёзные размышления о смысле жизни, хокку, удивительная поэзия и многое-многое другое.

А для меня по-прежнему каждый автор, начинающий или уже состоявший, это квант света в нашем мире теней и сомнений. И я счастлива, что ищем друг друга в круге света и находим под одной обложкой альманаха «Понедельник». А поскольку свет распространяется с огромной скоростью, не обращая внимания на границы государств и другие условности, то и перспективы у нас с вами весьма заманчивые.

Руководитель ЛитО «Понедельник»

Н. Терликова

Авторы ЛитО «Понедельник» – Израиль

Яша Хайн, Хайфа

Я камень целовал

Вдохновение: «Ручей поёт камню»

Леа Гольдберг

 
Я камень целовал, пока он почивал
и омывал водой холодной по утрам.
Всё потому, что я ручей – и берегам
на верность никогда, нигде не присягал.
 
 
Он тишина, а я – движение и путь,
он одиночество, а я войны солдат,
в нём запаха сражений горький аромат
и стон солдат – когда простреливали грудь.
 
 
Смертям в глаза смотрел, но что о жизни знал
тот камень, всем дарующий покой,
прохладный камень под стремительной волной,
которого ручей беспечно омывал.
 
 
Возможно, камень – души впитывал в себя
всех тех солдат, кто рядом с камнем умирал,
возможно, смерть он лучше жизни понимал, —
возможно. Я тот камень целовал любя,
 
 
а он в ответ шептал мне по утрам – «Забудь,
забудь, как на войне простреливали грудь,
ты мой ручей, во мгле проложишь скрытый путь,
ведь мы с тобой – любви и мирозданья суть…»
 

Вероятно, в будущей жизни

 
Вероятно, в будущей жизни
загоню свою грусть в облака,
надоевший закрою бизнес,
всё былое продам с молотка!
Сохраню лишь гамак, да книги,
двор пустой, белый грушевый сад,
покосившийся, ветхий флигель,
лепестков ароматных парад.
 
 
Станет песня моя попроще,
растворится во мгле зыбкий храм
предсказаний. В тенистой роще
будет петь соловей, а к словам —
прикреплю звуки нежной скрипки
и спою с соловьём новый гимн
про отчизны моей ошибки,
про Москву и про Иерусалим.
 
 
Обнимать будет нас эпоха,
где блаженствуют души и рай
обещает – «Будет неплохо»,
и никто не кричит нам – «Вставай!»
Унесутся с ветром интриги,
пальцы солнца там – сквозь облака,
залезать будут в старый флигель
и поглаживать щель потолка…
 

Немного жаль…

 
Как жаль, что выхожу из детского, крылатого пространства,
Где летом выла белая метель в порыве хулиганства,
И яркость хрусталя мальчишеского смеха не тускнела,
Дрожащий луч писал свой первый стих туману – неумело…
 
 
Немного жаль, что не могу лизать до синяков-проталин
Февральский снег. А стрекозу, застывшую среди развалин,
И сумерек клубящийся покой, скрипящий стул и книги —
Припоминаю словно в кадре рваном жизненной интриги.
 
 
Касанье губ, запитое росой всё в той же киноленте,
И девочка… всё дело в волшебстве, в «невинности пигменте»,
Горошек мятый на весёлом, лёгком платье в крепдешине,
И робкий взгляд луны сквозь облака – который не покинет…
 
 
В замесе лет прошедших жизнь густеет и прилипнув к месту,
Предпочитает мягкий взгляд – лирическому манифесту,
Здесь страх и воля, неудача и успех – ютятся в мире,
Так выглядит досуг любви, когда тебе – 64…
 

Шарлотта

Проснулся в шесть утра. За окном, на балконе спальни, подсолнечники кричали золотом в синюю даль.

Почувствовал восхитительный запах кофе и представил, как свежевыбритый, с лёгким ароматом одеколона «Аллюр спорт», в светло-бежевых льняных джинсах, тёмно-синей рубашке и коричневых мокасинах направляюсь к любимому чёрному джипу.

По дороге встречаю Шарлотту из соседнего подъезда, сияющую своей необыкновенной, загадочной улыбкой.

Обменявшись взглядами и не промолвив ни слова садимся в машину. «Куда – в Лондон или в Барселону?» – спрашиваю я. «В Барселону – я сегодня без зонтика» – полушёпотом отвечает она…

Зазвенел будильник. Шесть часов и две минуты. Покачиваясь, поднялся, увидел в зеркале небритую рожу с мешками под глазами. Шарлотта и Барселона крепко сидели в моей душе. Выпил яблочного уксуса натощак для снижения уровня сахара.

Отпустило.

Твёрдым, непоколебимым шагом направился в ожидавшее меня утро, наполненное заблудившимся в квартире запахом цветов.

Марина Старчевская, Ришон-ле-Цион

Автор аудиокниги и семи поэтических сборников для детей и взрослых, изданных в России и Израиле. Член Союза писателей Израиля и МТО ДА (Международное Творческое Объединение детских авторов). Лауреат премии «Золотое Перо Руси – 2016» в России и премии им. Ф. Кривина в Израиле. Публиковалась в газетах и журналах России, США, Израиля, Финляндии, Украины, Германии.

С улыбкой

Просто Мария

 
В одном огороде, в норе у сарая,
Жила под фамилией Мышь-Полевая,
По записи в метриках – просто Мария,
Серее не сыщешь на периферии.
 
 
Любила исследовать корни и ветки,
Припасы в кладовке ближайшей соседки…
Однажды, учуяв домашний творожник,
На кухню зашла, позабыв осторожность.
 
 
Хозяйка при виде хвостатой Марии
Подверглась атаке большой истерии —
Запрыгнула с маху на стол, без одышки,
И там запищала не хуже, чем мышка.
 
 
Хозяйская кошка по имени Стёшка
(Философ и скептик, как всякая кошка),
Всегда уверяла, утробно урча,
Что лечит неврозы не хуже врача.
При этом не терпит истерик и писка,
Особенно рядом с кошачьею миской.
 
 
Вот так и случилось, буквально вчера —
Теперь у сарая пустует нора.
 

Селяви

 
С хвостиком спиралью, с прорезью на спинке,
Накопила денег глиняная свинка,
 
 
До чего же славно поместились нетто
В животе у свинки звонкие монеты:
 
 
Хватит на причёску, хватит на причуды,
Даже на колечко с мелким изумрудом.
 
 
Погубили свинку, раскололи тело —
Накопила денег, но не уцелела.
 

Творчецкое

 
Привидение с мотором —
Я романтик и поэт,
Исцеления в котором
Без десерта просто нет.
 
 
Не поёт во мне моторчик,
Целый месяц не поёт,
Мне бы с тортиком ликёрчик,
Или с яблоками мёд.
 
 
Мне бы джем из пассифлоры
И шампанского бокал…
Сколько песен для моторов
Я бы слёту написал!
 
 
Очень вреден для поэтов
Мир без жирных пирожков —
Не способствует диета
Сочинению стишков.
 

Семейный шкаф

 
У всех рачительных хозяек,
Как на цепочке волкодав,
Любые тайны охраняет
Семейный шкаф, семейный шкаф.
 
 
Бельё, рубашки, туалеты,
Смешная шляпка к Рождеству,
Парик и старые штиблеты
В таком шкафу, в таком шкафу.
 
 
Он, словно бочка Диогена,
Исправьте, если я не прав,
Ведь даже в случае измены
Спасает шкаф, спасает шкаф.
 

Полный супрематизм, или Утро с Малевичем

 
Мы надирались у соседа —
Вначале пили за цвета…
Наутро «Дня Искусствоведа»
Никто не помнил ни черта:
 
 
Летали стрелы и квадраты,
Мелькали спилы сложных призм,
В мозгах крутился экскаватор,
В глазах стоял супрематизм.
 
 
Рождалось внутреннее чувство,
Ужасным образам сродни,
Что так отравлен был искусством
Неискушённый органи…
 

Сага о холодильнике

 
В одном холодильнике марки «Саратов»
Скучали котлеты и жирный бекон,
Сардельки свисали, как шайка пиратов,
И мутные взгляды бросал самогон.
Попахивал плесенью ломтик рокфора,
Желтел в морозилке бывалый минтай,
Но даже простое кило помидоров
Стремилось попасть во фреоновый рай!
Роптала на запах здоровая пища:
Овсянка и суши из тощих тунцов…
И бледных кефиров святая толпища
Косилась на радостный блеск огурцов.
 
 
Но всё неуклонно приходит к закату —
В миру ничего постоянного нет,
Владельца уволили. За неуплату
ЖэКа отключило газ, воду и свет.
И кот и хозяин, презрев макароны,
Бесстрашно сражались с фуражной бедой —
Хозяин рокфор запивал самогоном,
А кот расправлялся с полезной едой.
 
 
Судебные приставы, в жажде оплаты,
Ворвались в жилище, а там ни черта:
Изъяли спиртное, забрали «Саратов»
И долго тащили оттуда кота.
А он завывал и держал оборону,
Швырял в полицейских несвежей хамсой,
Орал, что задержка котов незаконна,
И взятку пытался давать колбасой.
 
 
Шипел и мяукал – упрямая киса,
Размахивал справкой от блох и глистов…
И в ходе осады добился прописки
В квартире на Ленина, возле Крестов.
 

Одностишки

Съестные

***

«Как я подавлено!» – воскликнуло пюре.

***

Я очерствел. как пирожок в столовой…

***

Форель свежайший, на рассвете хрюкал!

Брачные

***

На третий день невесте стало горько.

***

Не всякий год удачно выйдешь замуж…

***

Руки и сердца? Тут я вам не донор!

Финансовые

***

Клиент не доллар – пополам не сложишь.

***

Цена не юбка – выше не поднимешь!

***

И в банке счёт не в вашу пользу, сэр!

Криминальные

***

В отверстия от пуль светило солнце.

***

На тормозном пути стояли две берёзы…

***

«Прошу к столу!» – промолвил патанатом.

Сказочные

***

Ну, зеркальце, скажи, что ты кривое!

***

Лягушка стрелки переводит на Ягу.

***

Два колобка желают прокатиться…

Математическое

***

У мнимого числа развился комплекс…

Революционное

***

Ушла в подполье. Полевая мышь

Лирика

Горбушка

 
На рынке в аллее Филёвского парка
Гудела, как дикий огонь в кочегарке,
Кряхтела азартно хмельная «Горбушка»:
Здесь вам не капуста, не лук и петрушка,
 
 
Не фуры с картошкой, морковью, редиской,
А плееры, книжки, пиратские диски,
Японский видак, но видать – из Китая;
Кому-то везёт, а кого-то кидают.
 
 
У крайнего ряда в углу за фургоном
Старуха торгует своим патефоном,
Мечтая о булке из тёплой кофейни,
«Бери» – говорит, мол, немецкий, трофейный.
 
 
Стучит каблуком о каблук, замерзая
В толпе у аллеи, на шумном базаре.
И старый футляр на земле у настила…
 
 
Могла же купить, а чего ж не купила?..
 

Камчатка

Долина Гейзеров, овраги и высотки,

Парами пышут и подрагивают сопки,

Трава повсюду так сочна и дерзновенна,

Что трижды в лето можно в копны ставить сено

И, просыпаясь поутру на сеновале,

Шагать на озеро купаться и рыбалить.

Глядятся в реки бузина, кедрач и вереск,

Когда по осени лосось идёт на нерест,

Играют в салки на пригорке медвежата,

Берёзы розовые в пламени закатов,

Челны из пемз, оскалив остренькие зубки,

Вздыхают нежно, вспоминая бога Кутху¹.

И мокрым носом на Курилы, как стерлядка,

У океана на боку лежит Камчатка.

Сто четвёртый
(фэнтэзи)

Вместо дождя послал на них град,

палящий огонь на землю их.

Псалтирь, Псалом 104

 
Я «Ангел-104» – дайте связь!
Оставлен материк и главный сервер,
Холмы над магмой плавятся, кренясь,
И мобулы² летят на дикий север.
 
 
Утрачен уникальный лабиринт,
Погиб отряд рабочих попугаев,
И стены, как горячий стеарин,
В пучину опадают, изгибаясь.
 
 
Ошибка та же, что и на Земле —
Разорван слой защитного озона.
И там погибло в огненной смоле
Всё сущее – от белок до бизонов.
 
 
Снижаю влагой градуса на три
Азотный воздух, огненный и спёртый…
Эх, поздно! Жаль, крыло моё горит…
 
 
Не поминайте лихом, Cто четвёртый.
 

Денис Камышев, Ашдод

Книга жизни

Сорок восемь лет мама хранила книжку, которую завела, когда я родился. Она хранила бирки с моим именем из клеенки, которые мне привязали на ногу, чтоб не потерять среди других замечательных младенцев.

В эту книгу мама записывала мои смешные фразы:

Мне три года. Увидел развивавшееся на ветру сохнущее белье.

– Ой, мама, смотри, белье корчится от смеха…

– Мама, ветер стучит в окно, как война…

– Тихо! Я хочу пить…

Рассматривая картину Фрагонара:

– Мам, дядя раздетый?

– Да.

– А что они с тетей делают?

– Целуются.

– А дядя хороший, да мама? У него же есть штаны?

– Мама, помнишь мы были у бабули: я, папа, мама и горшок…

– Мама, а Сальери почему Моцарта отравил?

– Потому что завидовал…

– А где сейчас Сальери? Его тоже кто-то отравил?

– Умер от старости.

– Так ему и надо.

Первая сочиненная сказка в четыре года:

Жила была муха. Полетела она гулять. А навстречу ей стрекоза

– Здрасти! Вы куда?

– Гулять

– Можно к вам в гости?

– Можно.

Полетели, а навстречу им моль.

– Здрасти! Вы куда?

– Мы, вот, к мухе в гости.

– Можно я с вами?

– Можно.

Прилетели они к мухе. Стали прыгать и плясать. А моль в это время сожрала ковер.

И тут из-за угла вдруг появляется таракан… ой, паук… Он проглотил муху и подавился косточкой…

 
Мама обрызгалась грязью.
– Мама, ты свинья…
– Нет, я нечаянно.
– Да, ты – так нечаянно, а я – так свинья… Я тоже хочу нечаянно…
 
 
– Мам, ты никогда не умрешь?
– Нет, не умру.
– Мам, ты люби… Когда любят, тогда не умирают.
– А кого любить?
– Ну, папу люби… Вы делайте любовь, а я вырасту и изобрету лекарство от старости, а вы не умрете, и я сделаю вас молодыми… Я буду изобретателем…
 
 
Все у него хорошие, всех Денис очень любит.
 

Смотрю мамину запись за май семьдесят второго. Мне два года.

«Дениска, умер дедушка 2 мая. Как страшно мне. Ведь папа совсем не старый. Горько и страшно. Не могу, а надо жить и тебя растить, сын. Твой дед безумно тебя любил, да ты на него очень похож. Милый мой малыш, надо быть тебе на него не только похожим внешне. Дед был энциклопедией и прекрасным музыкантом. И первая запись в этой книге твоей жизни его рукой сделана… Боже мой, как плохо, как горько…. Всего сорок восемь лет…»

Сейчас мне сорок восемь лет. Я умирал и воскресал неоднократно, был под огнем противника, меня убивали бандиты и любимые женщины. И я выжил. Выжил, потому что у меня замечательные родители, которых я очень люблю. Я похож на деда. Очень похож. Спасибо вам, мои родные люди. Ближе вас у меня никого нет. Только сын. И кот. Толстый, наглый кот, который похож на меня как две капли воды.

«Ангелы в глазах моих смеются…»

 
Ангелы в глазах моих смеются,
Разбегусь и прыгну в небеса.
Мне на землю больше не вернуться,
На земле мне быть никак нельзя.
Я взлетаю над смешной планетой,
Там внизу веселый водевиль.
Посылаю всем свои приветы,
Я люблю и помню этот мир.
Бог-отец слепил его из грязи,
Жизнь вдохнул и дал надежду жить.
И не вспоминал о нем ни разу,
Хоть и продолжал его любить.
Мир прекрасен, очень многогранен,
И не всем дано его понять.
Только тем, кто миром был изранен,
Тем, кто в небо прыгнул умирать..
 

«Время – пепел в кофейной чашке…»

 
Время – пепел в кофейной чашке,
Время – полночь без сна и света.
Где ты? В чьей ты сейчас рубашке?
Абсолютно сейчас раздета?
И кому шепчешь страсти гимны?
И о ком ты в мечтах, до дрожи?
Поцелуев следы, как стигмы,
И мурашки бегут по коже…
Время лекарь, палач иль дьявол?
Жизнь проходит красиво, стильно…
Я укроюсь, как одеялом,
Беспощадной плитой могильной…
Ты затянешься тонким «Вогом»,
Ты посмотришь, куда-то мимо…
И беседуя в мыслях с Богом,
Может, вспомнишь поэта имя…
 

«Разговоры ночные помешивал, словно помешанный…»

 
Разговоры ночные помешивал, словно помешанный,
Словно турку на газе, подогревал теплой похотью.
И святые хотят любви, и святые совсем не безгрешные,
Их сияние душ покрывается временной копотью.
Все от Бога… и мысли, и страхи, грехи и желания,
От лукавого лишь безнаказанность и безответственность.
Нам всего-то и нужно немного людского внимания,
Чистым помыслам сложно душою нагой соответствовать,
И похмельем любви к нам приходит за это страдание…
 

«Заполняю осмысленными иероглифами любви…»

 
Заполняю осмысленными иероглифами любви
Твою напряженную душу, словно страус
Прячущую голову в песок быстротечного времени…
Тихо поет Синатра… кофе… я молча каюсь,
Что вел себя, как спортивный болид, убегая от тьмы.
Болит? Нет, уже весело мне, поверьте,
Весело и легко, как пузырьки в шампанском,
Улетают дни… Где та девушка в красном?
Где те глубокие, разноцветные сны?
Новый год пригубив, слышу зовущий запах весны…
Ору, как помоечный кот, от страсти…
Мы были друг с другом враждебно честны,
Мы рвали зубами на части счастье…
Мы были любовью напряжены,
И каждый хотел над другим своей власти…
Сегодня, выпив кислого яда прозрения,
Выстреливаю угловатые, как подросток, стихотворения…
В никуда… никуда, на иврите – конечная точка…
Все… пробел… кончились пули слова,
Рассыпалась бисером рванная нестихотворная строчка…
Ты, как всегда, оказалась права…
Я снова рву письмо к тебе в клочья…
 

«Они оба смотрели в окно…»

 
Они оба смотрели в окно.
У него шел холодный злой дождь.
У нее было солнце и лето.
Они жили вдвоем на планете
Под названием Наша Любовь…
Жили в разных местах и эпохах,
Жили с кем-то и жили отдельно.
И порой одному было плохо,
Он был с ней… только в разных постелях…
Одиночество свило гнездовье
В его пыльном захламленном доме.
Он смотрел в серый дождь и безвольно
Плакал вслед… Потому что был в коме…
 

«Хочется наблюдать дождь, в теплом гнездовье пледа…»

 
Хочется наблюдать дождь, в теплом гнездовье пледа,
Чувствуя рядом родное бедро, есть колбасу с хлебом.
Чай в подстаканнике, кислый лимон, жёлтое полнолуние,
И та, в которую я влюблен, маленькая колдунья.
Я прихожу в пустой пенал студии обитания,
Гневно мне кот с порога орал о недостатке внимания.
Дождь за окном, словно хладный труп, бьется в стекло оконное.
Интеллигентно и как-то вдруг воняет ведро помойное.
В пледе завернуто не со мной, теплое нежное прошлое.
Я возвращаюсь один домой… Рама лица перекошена…
Пива пушистая пена… Пью… Пачкаю словом бумагу.
Я никого больше не люблю… Кроме мохнатого гада…
 

«Не удерживай солнце, сожжешь ладони…»

 
Не удерживай солнце, сожжешь ладони,
Не удерживай счастье, сожжешь и душу.
Не удерживай скорбь, в квинтэссенции боли,
Только ты можешь жизнь от отчаянья рушить.
Не кляни тех, кто мучил тебя надеждой,
Будет лучше прожить до конца в бусидо.
Пусть не будет уже ничего, как прежде,
Ты скажи лишь с улыбкой за все спасибо…
 

«Сквозь беспощадных лет унылый бег…»

 
Сквозь беспощадных лет унылый бег,
Мужей меняя, покупая соль,
Встречала в ожидании рассвет,
Хотя была Мариной… Не Асоль…
Михайлов Стас, как дрозд, пел по утрам,
В шкворчании глазуньи и кота.
Ты разгоняла утренний туман
По-прежнему его еще ждала…
Где постаревший, разжиревший принц?
В чужом краю, забыв давно мечты,
Он хлебным мякишем кормил на море птиц,
Высматривая парус, как и ты…
 

«Мой город, словно старый трансвестит…»

 
Мой город, словно старый трансвестит,
В вечерний макияж цветных теней,
Одет, и под дождем унылым спит.
В уютной неподвижности своей,
Ему лень шевелиться и спешить.
Он просто есть, нейтральный для людей.
И нам лишь остается только жить
Во влажной сути долгих зимних дней…
 

«Не умея любить, говорим невпопад о любви…»

 
Не умея любить, говорим невпопад о любви,
Не умея понять, мы не слушаем чувства других.
Не умея простить, остаемся все время одни,
Не умея терпеть, бьем под дых самых близких, родных.
Мы умеем давить, обижать, забывать, заставлять,
Доводить до психоза, лишая надежды и сна.
И уже не спасет приглашение в вашу кровать…
Ожидает в прихожей распутная сука весна…
 

«Ко мне приходила в снах женщина-кошка…»

 
Ко мне приходила в снах женщина-кошка,
Тихонько скреблась в моей жизни окошко.
Пила молоко из красивого блюдца,
Но только однажды забыла вернуться.
Искал я ее по дворам, по помойкам,
В богатых домах и в чужих жизней койках.
Пока не увидел с другим котом кошку…
Она приходила ко мне понарошку.
 

«Цветные кубики мечты…»

 
Цветные кубики мечты,
Сложить в реальность слишком трудно,
И можно быть безмерно мудрым,
И быть счастливым лишь почти…
Когда нелепая деталь
Разрушит все строенье сразу.
Осознавая свой маразм,
Ты строишь дальше… но в печаль…
Ты строишь то, что разрушают,
Упорно, черный красишь белым
И остаешься неумелым,
А раны все не заживают…
Ты красишь в красный, кровоточа,
Но понимаешь: все подделка.
Ты пишешь сердцем, жизнь пророча,
Ныряя там, где слишком мелко…
 

Александр Бинштейн, Ашдод

«Опечатано сердце, любовь как сургуч горячий…»

Положи меня как печать на сердце своё…

 

(Песнь песней)

 
Опечатано сердце, любовь как сургуч горячий,
Плачет.
Есть вход, как парадное. Въезжай на карете…
Выхода нет!
На пальце перстень, камнем внутрь,
В камне мука.
Любовь и Смерть – орёл и решка одной медали,
Преисподней разверзнута пасть,
Не ждали?
Легионы.
Луки подняты, зажжены стрелы,
Взяты прицелы.
Ливни, потоки —
прологи потопа.
Волны —
войною идут на пламя,
Отступают с боями.
Покупаешь любовь, платишь скарбом домашним?
Смешно и страшно.
 

Lasciate ogni speranza voi ch’entrate

 
Труд этот требует рвенье, сноровку и слаженность.
Перелопатить всю груду намерений тщательно,
Лишь то, что воистину обществу благом покажется,
Достойное место найдёт в мостовой обязательно.
 
 
Булыжник к булыжнику складывать нужно старательно,
Чтобы во время пути не преткнулись сандалии,
Того, кто свой путь осилить спешит невнимательно,
О выпирающий, словно заноза, petra scandali…
 
 
Чтоб каждый идущий дорогой, мощенной намереньями,
Легко, как по царскому тракту, не мучась мозолями,
Спускался, не ощущая времени бремени,
К медным вратам, с резными витыми консолями.
 
 
Врата распахнутся, отзовутся протяжными стонами.
И прочитает ему, улыбаясь, привратник рогатый,
Встречая его шутовскими смешными поклонами:
Lasciate ogni speranza voi ch’entrate!³