Мёд

Инга за два года похудела в снах: вместо полнокровных и сочных ей стали являться измождённые тени, да и то частями. Только соберётся один сон напитаться кровью, сплестись из жил, как Инге уже вставать пора: три часа. Утро. В пять нужно быть в гараже. В шесть – выход на линию.

Поедет по улицам длинный ГолАЗ с гармошкой посередине: сам весь белый, только пузо и бока бурые. Поедет, почёсывая шинами земную шкуру. Подхватит, долгожданный, закутанных пассажиров – лица красные, в глазах вода, – запустит в своё нутро, и они разом забудут свои холодные мысли.

Водитель Игорь сидит по-царски, на дорогу смотрит сверху вниз. Лет пять назад он отбил эту машину у другого водителя. Тот в поединке вырвал у Игоря правый ус, но всё равно проиграл. Автобус Игорь с тогдашним кондуктором отмыли, обжили. В кабине теперь по-домашнему: часы, занавески, ковры, массажная накидка на сиденье, термос.

В салоне пышут печки добрым жаром, там на каждом окне – по две занавески, а между ними перемигиваются снежинки из фольги. С лампочек свисает мишура, щекочет пассажиров по щекам – Инга ещё в ноябре украсила автобус к Новому году. Сама она сидит на месте кондуктора, покрытом шкурой несуществующего зверя. На столике, что Игорь смастерил, стоит хрустальная вазочка с конфетами, рядом с ней – еловые ветки в банке. Из колонок льётся что-то неопределённо-радостное, переливчатое, внушающее хрупкий оптимизм.

Леонид с утра по салону крутится, всё никак места себе не найдёт. Из постоянных пассажиров он самый беспокойный и загадочный. Катается часто, а куда и откуда – ни разу не сказал. Обмолвился только раз, что прикипел к этому маршруту, потому что он идёт по самым дорогим ему местам: «16-я линия», «Больничный городок», «ДК Комсомолец», «По требованию». Заходит что ни день, то на новой остановке и так же внезапно выскакивает, иногда прямо на следующей. Бывает, спохватывается, что ему выходить, когда двери уже закрылись. Он тогда принимается в них колошматить и кричать, и Игорь всегда останавливается и выпускает несчастного от греха подальше.