Предания старины глубокой

Посвящаю светлой памяти отца своего Шурпаева Нажмутдина Гаджиатаевича и трагически погибшего племянника, журналиста, Ильяса Шурпаева.

Миясат Шурпаева и ее книга

Лакская поэтесса и писательница Миясат Нажмудтиновна Шурпаева, уроженка старинного и известного селения Кази-Кумух, начала литературную деятельность еще в школьные годы, первые стихи опубликовала будучи ученицей десятого класса. Когда она училась в Дагестанском государственном университете, нередко в альманахе “Дусшиву” (“Дружба”) и в журнале “Зунттал хъами” (“Горянка”) появлялись ее стихи. Впоследствии она их издала отдельной книжкой. Но подлинное свое место в литературе она нашла, когда опубликовала книгу документально-художественных рассказов “Годекан отцов” (1980 г.) на лакском языке. Книга моментально исчезла с прилавков, получила довольно широкий отклик читателей и критики.

В своих рассказах Миясат Нажмудтиновна как бы ощутила твердую почву под ногами. Речь ее зазвучала уверенно, убедительно, она нашла свою тему, своего героя, тональность повествования. М. Шурпаева избрала весьма популярный на Востоке жанр устного рассказа, позволяющий свободно распоряжаться жизненным материалом, вступить в доверительные отношения с читателем.

Пожалуй, до Миясат Нажмудтиновны никто из литераторов Дагестана всерьез не обратил внимания на золотые россыпи народной памяти. Конечно, фольклор собирали у нас не только профессионалы, но и многие писатели. Более того, писатели нещадно эксплуатируют устное народное творчество, обрабатывая его и включая в свои произведения. В данном случае речь идет о другом – о судьбах людей, реальных лиц, порой весьма крупных исторических деятелей, о которых наши велеречивые и многословные писатели не писали, а если писали, то напускали такой романтический туман, что читатель ему не верил.

В рассказах М. Шурпаевой действуют не вымышленные, а реальные герои. Это главная особенность их. Шурпаева сумела найти такой ключ к раскрытию их судеб и внутреннего мира, что рассказы читаются с неослабевающим интересом. Автор очень часто доверяет повествование человеку, который был свидетелем тех или иных событий, либо был наслышан о них. Нередко она приводит беседы своей бабушки, мастера устного слова. Эта форма подачи материала нередко приводит к экспансии фольклорной поэтики. Как и в народной сказке, в рассказах Шурпаевой действуют исключительно красивые, благородные, умные и находчивые герои.

Следует отметить, что автор не всегда довольствуется услышанным, она опирается и на письменные источники, документы, архивные материалы, но от этого они не перестают быть устными рассказами, от которых нельзя требовать полноты материала и непременной достоверности во всех деталях. Устные рассказы могут быть и достоверными, и достаточно мифологизированными. Попробуй проверь рассказчика!

Не претендуя на истину в последней инстанции, М. Шурпаева повествует о людях, на долю которых выпала необычная судьба. В книге несколько пластов истории лакского народа. Один из ее пластов составляют исторические рассказы, в которых впервые повествуется о деятелях средневековой эпохи. К примеру, в одном из рассказов выступает легендарный Сурхай-хан I, о котором имеется обширная, но по ряду причин недоступном для широкого читателя литература. Поэтому рассказ о нем в книге М.Шурпаевой вносит свою лепту в раскрытие одной из ярких страниц нашего народа. То же самое можно сказать о рассказе о наставнике имама Шамиля Джамалутдине из Кумуха. О шейхе также написано немало. Так, в рукописи арабиста Гасанилау Гимринского “Ключи от утвердившегося газавата”, в которой дается биография первого имама Дагестана Гази-Магомеда, приводятся те же факты ясновидения шейха Джамалудтина, что и в рассказе М. Шурпаевой. Если раньше мы подходили к рассказам о подобных чудесах с недоверием, рассматривая их как легенды, призванные укрепить авторитет веры, то в наш век экстрасенсов мы как-то иначе переосмысляем их, с большим доверием относимся к ним.

По-новому предстает жизнь казикумухских феодалов в рассказах Шурпаевой. Мы привыкли к изображению их как эксплуататоров и насильников, и сознательно обходили другие стороны их жизни.

А в ней все переплетено: жестокость и милосердие, благородство и низость…

Трогательны рассказы о горянках, о любви и влюбленных, о талантливых и стойких лакских женщинах. Верность любви, твердость и благородство проявляют дочь шейхи Джамалутдина Шуанат, Уммукусюм Калияева, Балахалун, Саду Тутунова и другие. Сродни подвигу декабристок благородный поступок Патимат Рашкуевой и Муминат из Караши, последовавших за мужьями в Сибирь.

Особый пласт составляют рассказы, в которых воссозданы судьбы М.Чаринова, Ш. Рашкуева, А. Амирова, братьев Сеид-Гусейновых, репрессированных в 30-е годы. У читателя невольно сжимается сердце, когда он читает страницы о произволе и беззаконии тех трудных лет.

Книга написана живым разговорным языком (к сожалению, не всегда перевод адекватен оригиналу). В ней использованы не только народные изречения, но и приметы горского быта, этнографические детали. В результате рассказы превращаются в своего рода школу по изучению жизни и быта прошлых лет.

Не сомневаюсь в том, что читатель с большой пользой для себя прочитает рассказы Миясат Шурпаевой, узнает много нового о прошлом своего народа.

Сулейман Ахмедов.

Доктор исторических наук, профессор.

Серажутдин – везир шаха Пехлеви

В 1947 году к Правительству СССР обратился шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви с просьбой найти близких родственников погибшего его везира Серажутдина Гаджи-заде из Дагестана, которые по завещанию являются наследниками части его состояния. Поиски привели в маленькое селение Муккур Лакского района. Из близких родственников погибшего везира тогда была жива только одна сестра Хадижат. Она и была признана наследницей миллионного состояния золотом, но была предупреждена органами СССР, что наследство будет выплачено ей постепенно и бумажными деньгами. Так Хадижат много лет подряд получала по тысяче рублей в месяц.

Серажутдин Гаджиев родился в 1890 году в селении Муккур Кази-кумухского округа. Как и все мужчины по линии отца, он стал ювелиром и работал в городе Баталпашинск (Черкесск), где его дядя Магомед имел свой дом и ювелирную мастерскую. Вместе со своим двоюродным братом Эфенди он окончил гимназию в этом же городе на русском и французском языках. В свое время сам Эфенди Магомедович рассказал мне о своем необычайно талантливом брате Серажутдине, который уже в 17 лет стал самым искусным мастером гравировки, умел изображать на драгоценных камнях ювелирных изделий портреты заказчиков.

Как-то Серажутдин увидел в продаже чертежи самолета братьев Райт из Америки и решил по этим чертежам сконструировать самолет. Работал он упорно и кропотливо несколько месяцев и в один из летних дней объявил всем горожанам, что он будет демонстрировать полет своего аэроплана. На окраину города Баталпашинска вышло много народу. Серажутдин поднял самолет в воздух, сделал в небе один круг и посадил его благополучно. Полет длился не более минуты, но вызвал много шума, и изумление в толпе. Люди стали молиться прямо на поляне. Православный священник Баталпашинска объявил Серажутдина еретиком, которого следует немедленно сжечь на костре. За ним погнались фанатики. Серажутдин чудом спасся, проникнув в дом друга своего дяди, казачьего атамана, и ночью тайком покинул город. Случилось это в 1908 году. Серажутдин приехал в Баку и стал работать в ювелирной мастерской братьев Рашкуевых. В наши дни у Бук-Магомеда Рашкуева хранится фотография, где девятнадцатилетний Серажутдин снялся с его отцом Г.М. Рашкуевым и ювелирами-земляками, работавшими в 1909 году в городе Баку. В 1910 году Серажутдин участвовал в выставке ювелирных изделий в Санкт-Петербурге и был награжден личным клеймом Фаберже. Покойный Дауд Кажлаев, будучи директором Дагестанского объединенного краеведческого музея, в 1970-х годах побывал в Эрмитаже и в списках ювелиров, награжденных личным клеймом Фаберже, обнаружил имя нашего земляка Серажутдина Гаджиева и опубликовал это в газете “Дагестанская правда”.

Поработав несколько лет в Баку Серажутдин по приглашению своего брата Ванати уехал в Среднюю Азию, в Бухару, где он очень быстро завоевал популярность. Здесь Серажутдин сконструировал мотоциклет, который он в свое время увидел в Санкт-Петербурге, гнал его по всему городу, вызывая ужас и оцепенение у прохожих. Горожане пожаловались бухарскому эмиру Алиму и тот конфисковал у Серажутдина мотоциклет, а самого юношу несколько дней держал в своей крепости. Эмир Алим понял, что он имеет дело не с простым нарушителем и дал задание своим придворным разузнать, кто он такой и собрать все сведения о нем. Когда же эмир узнал, что его пленник умен и образован, к тому же искусный ювелир, он приблизил его к себе. Когда в России произошла февральская революция, двоюродные братья Серажутдина, Эфенди и Сайпуллах, а также друзья-ювелиры, Курбанмагомед из Унчукатля и Курбанисмаил Унчиев из Кумуха, из Баталпашинска перебрались в Бухару. К тому времени эмир бухарский и Серажутдин стали большими друзьями. Как-то пришли к Серажутдину знакомые молодые люди и заказали ему пару винтовок за хорошую цену для охоты, попросили держать заказ в тайне. Серажутдин выполнил просьбу. Через некоторое время заказы стали нарастать.

Ветер революции дошел и до Бухары, эмир, бухарский не на шутку забеспокоился. Однажды, играя в шахматы с Серажутдином, эмир высказал свое возмущение по поводу того, что какой-то негодяй делает оружие для бунтовщиков и попросил Серажутдина выследить этого предателя, которого он намерен повесить на площади перед всем народом. Серажудин понял, кто и для чего заказывал ему винтовки, и прекратил выполнять эти заказы.

Однажды утром жители Бухары обнаружили разбросанные по всему городу листовки. Текст был написан на русском языке, и никто его не мог прочесть. Кто-то из дагестанцев стал читать и переводить текст. Его попросили подняться на крышу и прочесть во всеуслышание, что тот и сделал. Через некоторое время всадники бухарского эмира стали громить дома и мастерские дагестанцев, а тех, кто попадал под руку, насмерть избивали. Всем дагестанцам пришлось бросить свои дома и мастерские и бежать, спасая себя. Серажутдин с братьями тоже убежали. Когда они добрались до Афганистана, братья Серажутдина и все дагестанцы решили через Азербайджан вернуться в Дагестан. Но Серажутдин не захотел вернуться домой с пустыми руками и остался там же на заработках. В поисках работы Серажутдин попал в Тегеран, где предложил свои услуги хозяину одной ювелирной лавки. Тот сначала предложил ему показать свои способности, дал золото и камни и посадил в своей мастерской. Когда же Серажутдин за сутки превратил металл в изумительный браслет, хозяин его посадил в отдельную комнату за работу и запер. Так хозяин его не выпускал несколько месяцев, а его работы продавал по баснословным ценам. Серажутдин не знал, как ему выбраться из этого плена, и он решил на своих изделиях ставить свое клеймо и гравировать на драгоценных камнях портреты. Он был уверен, что его друзья-ювелиры найдут его по изделиям. Хозяин же попросил его сделать мужской перстень с портретом шаха Реза Пехлеви, надеясь на этом заработать большие деньги.

Серажутдин с большим старанием выполнил этот заказ. Хозяин понес перстень во дворец и предложил шахским визирам купить его для своего правителя. Как раз в это время шах хотел сделать себе золотую корону, дал заказ своим ювелирам, а те по разным эскизам каждый отдельно выполнили заказ шаха. Один из пожилых визиров понес шаху перстень с изображением его портрета и сказал: “Тот, кто владеет этим талантом, не изведает смерти. Вот кто сможет сделать тебе корону, которой будет восхищаться весь мир!”

Шах велел привести к нему ювелира и спросил его, чья это работа. “Моя”, – ответил ювелир.

– Тогда садись в мою мастерскую, тебе дадут все необходимое и сделай еще один такой же перстень, – предложил шах.

Ювелиру ничего не оставалось, как признаться, что у него прячется беглый дагестанец, который не хочет, чтобы его обнаружили, он и сделал этот перстень. Шахские нукеры вызволи из заточения Серажутдина.

Шах Реза Пехлеви ему тоже предложил повторить свою работу, что Серажутдин сделал с большим удовольствием. После этого шах велел казначею выдать Серажутдину столько золота и драгоценных камней, сколько он запросит, и посадить за работу в придворной мастерской. Через месяц небольшим заказ шаха был выполнен. Была изготовлена такая корона, которая по красоте и изяществу превосходила все короны, доселе существующие в мире. Сами придворные ювелиры не могли распознать тайну тончайшей филиграни и искуснейшей гравировки, так удачно сочетающихся с блеском драгоценных камней. Любоваться короной шаха Реза Пехлеви заходили все гости иранского шаха.

В 1980-х годах внучатая племянница Серажутдина, Алиева Салихат, проживающая в Баку, увидела, как по азербайджанскому телевидению показывали и рассказывали об уникальной короне иранского шаха работы Серажутдина Гаджи-заде. После этого она ездила в Тегеран и разузнала подробности жизни, деятельности и гибели знаменитого деда.

Академик историк-востоковед из Санкт-Петербурга М.Дандамаев тоже пишет, что он, будучи в Иране, побывал в государственной сокровищнице и видел там эту корону. Со временем шах Реза Пехлеви убедился в том, что его придворный ювелир лучше всех инженеров разбирается в технике, в строительстве, что он умен и образован, свободно решает любые финансовые вопросы, и приблизил его к себе – назначил своим казначеем, затем министром департамента финансов. Серажутдин подружился в Тегеране со всеми выходцами из Дагестана, особенно сблизился с ювелиром из Кумуха Абдулмеджидом, по соседству с которым купил себе дом, сделал предложение одной из его дочерей по имени Басират. Ей было 16 лет, а ему уже за 40, из-за большой разницы в возрасте Абдулмеджид не решился выдать дочь за него. Впоследствии жена Абдулмеджида Гульзар с дочерью тайно пересекли границу вернулись на Родину, где их арестовали. После освобождения Басират вышла замуж в Кумухе, где проживают в наши дни ее дети.

Родственники же иранского шаха были обижены тем, что шах приблизил к себе чужеземца и невзлюбили Серажутдина. Они не раз покушались на его жизнь. Однажды бросили бомбу в его машину. Серажутдин с тяжелыми ранениями чудом остался жив. Тогда он решил вернуться на Родину и стал ходатайствовать перед правительством СССР о разрешении ему вернуться. Но был удивлен, узнав, что он в органах СССР числится белогвардейцем, и его здесь ждет суровое наказание.

После этого Реза Пехлеви отправил Серажутдина послом Ирана в Индию, где он и женился на француженке по имени Лаура.

В 1941 году шахом Ирана стал сын Реза Пехлеви, Мохаммед Реза Пехлеви, который по-сыновьи почитал Серажутдина и восторгался им. Он и вернул его ко двору в должности своего первого визира. Серажутдин с женой стали жить в своем старом особняке с многочисленной прислугой и охраной. Родственники Абдулмеджида, вернувшиеся из Ирана в Дагестан, рассказывали о богатом убранстве дома Серажутдина, в этом доме все дверные и оконные ручки были изготовлены из чистого золота.

Серажутдин владел многими языками: персидским, русским, французским, английским, индийским, вел государственные переговоры.

В 1947 году нанятые недругами бандиты проникли в дом Серажутдина и зарезали его ножами. Шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви был – очень расстроен и похоронил его с большими почестями. После его смерти и обнаружили завещание, оформленное Серажутдином еще после первого покушения на себя, где он просил часть наследства доставить его близким, родным в Дагестан. Детей своих Серажутдин не имел.

Боевые кресты полковника Сурхайханова

В 1904 году, когда началась русско-японская война, Шейх-Ахмед-бек в числе других состоятельных, уважаемых людей Дагестана был приглашен в Темир-Хан-Шуру к генерал-губернатору Дагестана, где всем им было предложено добровольно выйти на защиту царя и Отечества. Каждому выделялась необходимая сумма денег, чтобы собрать для себя отряд добровольцев. Отозвались только Шейх-Ахмед-бек Сурхайханов и один майор жандармерии из Хунзаха, остальные не высказали такого желания. Собрав в течение недели отряд в сотню всадников, Шейх-Ахмед-бек прибыл в Темир-Хан-Шуру и оттуда поездом отправился на Дальний Восток. В 1906 году он вернулся полным кавалером всех трех степеней Георгиевского креста, в чине подполковника и в том же году был приглашен императором Николаем II в С-Петербург на аудиенцию.

Шейх-Ахмед-бек был внуком Кюринского хана Юсуф-бека, двоюродного брата Агалар-хана, корни которых исходят от Чолак-Сурхай-хана, через его сына Магомед-хана.

В 1840 году император Николай I издал Высочайший указ об утверждении Юсуф-бека ханом Кюринским, наградив при этом его чином подполковника свиты Его Величества. Церемония вручения проходила при большом стечении народа и с особыми почестями. Через шесть лет, в 1846 году, император решил назначить ханом Кюринским брата Юсуф-хана, Гарун-бека, который служил тогда в императорской свите. Но через два года Гарун-хан скончался, и на престол вернули Юсуф-хана, на этот раз наградив его чином полковника свиты Его Величества.

В 1859 году скончался хан Кази-Кумухского округа Агалар. Ханство было упразднено, и управление округом возложено на начальника русского гарнизона в Кази-Кумухе. Юсуф-хан Кюринский насторожился – не постигнет ли и его самого такая же участь? Но 1 2 октября того же года был получен Высочайший указ о произведении Юсуф-хана в генерал-майоры свиты Его Величества и утверждении ханом Кюринского округа. Юсуф-хан управлял Кюрой до самой своей смерти в 1864 году. Хотя у хана было восемь сыновей-наследников, ханство было упразднено, и образован особый округ Кюринский под начальством русского офицера.

Шейх-Ахмед-бек был внуком Юсуф-хана, через его сына Омар-бека и жил вместе с родителями в своем фамильном доме в Кази-Кумухе. В детстве он слыл отчаянным драчуном. Родители всех ребят, с кем он обучался в медресе, жаловались Омар-беку на сына-забияку, и отцу пришлось после окончания медресе отправить сына в подмастерье с кумухскими ювелирами в Россию. Обучившись ремеслу и русскому языку, Шейх-Ахмед-бек вернулся в Кумух возмужавшим юношей, но дальше заниматься ювелирным делом наотрез отказался. Он сдружился с русскими офицерами гарнизона, расположенного в крепости в Кумухе, участвовал в состязаниях, учениях и намеревался служить в этом гарнизоне. Однако его старшие женатые братья, Якуб-бек и Казим-бек, забрали его в Баку, где они имели свои дома и ювелирные мастерские. Шейх-Ахмед-бек стал ездить по зарубежным странам, сбывая ювелирные изделия, отец женил его на двоюродной сестре, Габибат-бике. Тогда ханы и беки не имели право брать себе жену по любви. Первая жена обязательно должна была быть из своего сословия. Замечу, они имели по нескольку жен. Оставив молодую жену в Кумухе, как и братья, снова уехал в Баку, но время от времени приезжали в Кумух, ибо у них семьи были в Кумухе, и у каждого были свои земли, пастбища, отары овец. Шейх-Ахмед-бек любил лошадей и хорошо разбирался в них. В местности Гурда-кала, в окрестностях Кумуха, он построил большую конюшню и стал закупать породистых скакунов. В семье у него росли две дочери и один сын.

Однажды Шейх-Ахмед-бек собрался в гости в селение Чаравали к своему кунаку Газали, который разводил овец и лошадей особой породы. Газали организовал хороший прием, собрал музыкантов и певцов на торжество. Вдруг Шейх-Ахмед-бек увидел на пороге комнаты девочку изумительной красоты лет тринадцати.

– Кто та девочка? – спросил он у сына кунака, Магомеда, сидевшего с ним рядом.

– Моя младшая сестра, – сказал Магомед.

– Так пригласи ее, пусть зайдет к нам, – сказал бек.

– Нину, заходи, заходи! – окликнул ее брат, но та, заметив гостя, глазевшего на нее, убежала. Когда он собрался домой, стал просить Магомеда прислать свою сестру в Кумух на обучение и воспитание с бекскими девочками. Магомед призадумался, пошел поговорить с матерью, но та наотрез отказала.

Вернувшись, Шейх-Ахмед-бек ходил сам не свой. Через несколько дней Габибат-бике спросила мужа, что с ним стряслось. Он признался жене и молча тяжелыми шагами стал ходить по комнате.

– Не переживай, мой Лев (так она называла мужа), не бывает такого замка, к которому невозможно было бы подобрать ключ. Поедем вместе в Чаравали! – сказала жена. Габибат – бике открыла свой сундук, выбрала ценные подарки и вместе с мужем отправилась в Чаравали. На этот раз им улыбнулась удача. Девочку Нину отпустили на учебу в Кумух. Габибат-бике обещала кунакам, что у девочки не будет других обязанностей, кроме учебы, у нее будут свои служанки, прачки и повара. Девочку одели, как свою, определили вместе с ними на учебу, на рукоделие, стали обучать хорошим манерам.

Мать Шейх-Ахмед-бека, Ажа-бике, не переставала восхищаться девочкой, ее умом и покладистым характером и все повторяла: “Я эту девочку никому не отдам, непременно возьму за своего сына!”.

А Нину думала: “Если у нее есть неженатый сын, так почему же он никогда не приезжает домой?”.

Однажды Нину услышала, как старшие снохи Ажа-Бике разговаривали между собой: “Шейх-Ахмед-бек без памяти влюблен в юную красавицу, теперь и свекровь наша влюбилась в нее, быть ей нашей невесткой!”.

Эта новость поразила девочку. Дождавшись базарного дня, когда ее односельчане приезжали в Кумух, Нину убежала с ними домой. В доме Сурхайхановых все всполошились, но получилось так, что в тот день мужчин дома не было. Пришлось Ажа-бике и Габибат-бике поехать за девочкой в Чаравали. Уговорами и обещаниями беглянка была возвращена. Когда Нину исполнилось пятнадцать лет, она хорошо владела арабским и турецким языками, читала и переводила Коран, лучше всех вышивала золотыми нитками по шелку и бархату, была украшением всех торжеств в доме Сурхайхановых.

Через год состоялось сватовство. Сыграли пышную свадьбу, и Нину стала второй женой Шейх-Ахмед-бека. Прошло десять лет, Нину растила четырех сыновей-красавцев. В Кумухе поднялся бунт. Хоть Шейх-Ахмед-бек и был в большой дружбе с начальником и офицерами русского гарнизона, ему пришлось встать на сторону бунтовщиков, ибо все руководители бунта были его родственники, ханы и беки. А его старших братьев тогда не было в Кумухе. Когда бунтовщики убивали не только офицеров царского гарнизона, но и их жен и детей, Шейх-Ахмед-бек кричал на них, приказывал оставить их в покое. Но бунтовщики не слушались. Когда начальника крепости Чембера арестовали, Шейх-Ахмед-бек поскакал к его дому и тайком забрал его жену и малолетнюю дочь, спрятав их под буркой за своим седлом. Привез их к себе домой. А ночью таким же образом отвез их в Согратль к своим друзьям. После подавления бунта генерал Меликов организовал суд над бунтовщиками. Всех ханов и беков как главарей велено было казнить, а остальных сослать на пожизненную каторгу. Приехали из Баку Якуб-бек и Казим-бек, чтобы спасти своего брата, но никто их не слушал. Шейх-Ахмед-бека вместе с другими повезли в Согратль на казнь. Когда подошла очередь Шейх-Ахмед-бека, подвели его к виселице, накинули петлю и велели высказать свое последнее пожелание. Таков был закон.

– Свое последнее пожелание я могу сказать только жене начальника Чембера, Наталье, передайте ей об этом, – сказал бек. Когда Наталье передали слова бека Сурхайханова, она выглянула с балкона на площадь и тут же босиком побежала к виселице, припала к ногам Шейх-Ахмед-бека:

– Это же наш спаситель! Ни меня, ни дочери не было бы в живых, если бы не он! Этот человек спас нас. Богом прошу, сжальтесь над ним! – причитала она. Шейх-Ахмед-бека освободили и разрешили идти домой. Прошло еще несколько лет. Начальство в Кумухе сменилось, Наталья с дочкой уже давно уехала в Петербург, а новому начальнику стали доносить, что Шейх-Ахмед-бек был приговорен к повешению, однако же его не только не повесили и не сослали, а отпустили на волю. Его стали снова судить как одного из главарей бунта и сослали в Сибирь на пять лет. С ним поехала Нину с сыновьями. Когда в Кумухе получили от Шейх-Ахмед-бека письмо из Екатеринбурга, все родные стали упрекать его старшую жену Габибат-бику за то, что не она поехала с мужем, ведь он ей не только муж, но и двоюродный брат. Через год, в августе, взяв с собой восемнадцатилетнего сына Исмаила, Габибат-бике тоже отправилась в Сибирь. В сентябре в Екатеринбурге их застали морозы. Надо было ехать еще дня два в глубь губернии, где было поселение каторжан. Габибат-бике по дороге простудилась и по приезде умерла. Многие каторжане не выдерживали сибирских морозов и погибали. Нину сумела спасти своих детей и мужа, помогала и другим ссыльным. Там у супругов родилась дочь Айшат. Дочь Айшат, Нафисат Сурхайханова, в наши дни проживает в Кумухе. В 1882 году по указу нового императора Александра III все каторжане были освобождены. Приехал домой с семьей и Шейх-Ахмед-бек. Он был рад, что в его отсутствие братья сберегли его хозяйство, а в конюшне прибавилось новых скакунов!

Сыновей своих Шейх-Ахмед-бек послал в Баку заниматься магазинами, а сам остался в Кумухе управлять хозяйством. Он стал в округе самым почитаемым и самым влиятельным человеком, с его мнением считался не только народ, но и русское начальство крепости.

В начале 1904 года к генерал-губернатору Дагестана в Темир-Хан-Шуру пригласили всех влиятельных и состоятельных людей со всего Дагестана. От Кази-Кумухского округа был приглашен Шейх-Ахмед-бек. Губернатор сообщил собравшимся, что началась война: Япония вероломно напала на Россию, и необходимо выйти на защиту царя и Отечества, создать добровольческие отряды. Все молчали. Тогда Шейх-Ахмед-бек встал и объявил, что он готов собрать отряд, обмундировать их и выехать на фронт. Губернатор пожал ему руку и обещал всем добровольцам денежное вознаграждение в тысячу рублей. Это были большие деньги, тогда хороший бык стоил три рубля. Вызвался еще один майор милиции из Хунзаха, и больше никто. Через неделю Сурхайханов со своей конницей прибыл в Темйр-Хан-Шуру и оттуда на поезде уехал на Дальний Восток. Когда они доехали до Порт-Артура, там уже шли ожесточенные сражения, дагестанцы показывали чудеса храбрости. Шейх-Ахмед-бек командовал отрядом дагестанцев в 200 всадников. За проявленную храбрость в боях возле Порт-Артура Сурхайханов был награжден Георгиевским крестом III степени. В начале 1905 года отряд Сурхайханова участвовал в жестоком сражении под Мукденом. Перед его конницей бывали бессильны во много раз превосходящие по численности противники. Командование ставило в пример Сурхайханова и его отряд, да и сам Шейх-Ахмед-хан ругал отступающих. В этом бою он получил тяжелые ранения и был доставлен в госпиталь. В госпитале ему вручили Георгиевский крест II степени за проявленные мужество и храбрость. После выздоровления он снова возглавил свой отряд и в самом конце войны, осенью 1905 года он вновь попал в госпиталь с тяжелым ранением. Там он узнал о Порт-Артурском мирном договоре и о том, что его наградили Георгиевским крестом I степени и возвели в чин подполковника. Награда его не обрадовала. Он считал мирный договор позорным. С таким настроением возвращался он домой после госпиталя.

Генерал-губернатор Дагестана был оповещен о подвигах Шейх-Ахмед-бека Сурхайханова и его бойцов. Приказано было встретить их с подобающими почестями в Темир-Хан-Шуре. Губернатор сообщил также в Кумух, чтобы героев войны встретили торжественно с музыкой. Их встречали в Дженгутае, Левашах, Цудахаре. А в Кумухе состоялись большие торжества.

После этого Шейх-Ахмед-бек отправил благодарственное письмо императору за оказанную честь и внимание, где написал, что хотел бы увидеть своими глазами человека, который управляет такой огромной по своим масштабам империей. В ответном письме император пригласил Сурхайханова в С.-Петербург. Летом 1906 года Шейх-Ахмед-бек с сыном Дауд-беком поехал в Петербург. Император организовал обед в его честь, наградил его чином полковника свиты Его Величества и царской грамотой, дающей ему право беспошлинного пользования всеми земельными угодьями, его детям обучаться в российских учебных заведениях за счет царской казны.

Все эти награды свято берегли в семье Сурхайхановых, но в 1930-х годах, когда их стали ссылать, как кулаков, все было уничтожено. Чудом уцелели Георгиевские кресты Шейх-Ахмед-бека. Он скончался в 1914 году, до начала Первой мировой войны.