Саксофон Гавриила

Иисус же сказал им вторично: мир вам!

как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас.

Сказав это, дунул…

Ин. 20:21-22

***

Я смотрел в окно. Темно-серая, почти чёрная, крыша соседней машины была покрыта мелкими каплями воды. Дождь закончился совсем недавно – именно в тот момент, когда я открыл пассажирскую дверь своей «Реношки» и влез внутрь сухого – слишком сухого! – салона.

Дождь закончился, выглянуло солнце и стало тихо. Нужно было спешить, гнать, уходить от погони… Завести двигатель, включить скорость и утопить педаль газа. Но я сел не на водительское, а на пассажирское сиденье. Сел и посмотрел на прозрачные капельки воды на крыше соседней машины.

Лена в зале? «Специальный гость»? Как это могло произойти? Совершенно несовместимые вещи непостижимым способом сложились вдруг вместе, превратившись в странное уродливое создание, которому теперь ничего не стоит меня раздавить. «Браво, Лена…», – с усмешкой проговорил я.

Хотя, может быть, наоборот – к финалу все сошлось вместе по закону некой высшей и недоступной для моего понимания гармонии? Ведь начиналось все с неожиданного появления Лены в моей жизни, и заканчивается теперь таким же неожиданным её возвращением – в самом непредсказуемом месте, в самое непредсказуемое время.

Началось ведь все действительно с неё. Даже психотерапевт мне это подтвердил.

– Молодой человек, можно три, – она оглядывалась по сторонам – так, что было непонятно, с кем она говорила. Но кроме меня в той комнате в тот момент никого не оказалось.

– Что «три»? – подняв брови, посмотрел я на неё.

– Ну вот… Три… – Девушка неопределённо взмахнула пальчиком с ярко-красным наманикюренным ногтем, – три оливки, в «мартини».

Я кинул три оливки в подставленный бокал.

– Спасибо. Меня зовут Лена.

Теперь я здесь, рядом с машиной, тёмная округлая спина которой покрыта каплями недавно закончившегося дождя. Надо спешить, а я наблюдаю за прозрачными катышками воды и думаю о том, что никогда не чувствуешь себя таким трезвым, как после дождя.

Я приложил руку к горлу и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Но ведь нужно спешить, гнать, рвать когти… Повернув голову, я увидел, как к машине бежали двое, один выше, другой толще. Оба недовольные и злые. Вдалеке за ними появились ещё фигуры, на бледных конях, со сверкающими на выглянувшем из-за туч солнце клинками шашек. Они скакали или летели? В ту минуту мне казалось, что все происходит слишком долго…

Часть 1

1

Всего три месяца назад Лена стояла у большой стеклянной витрины, в которой было выставлено пышное свадебное платье. Рассматривала длинный белый шлейф из шёлковой ткани, фату, перчатки. Шли секунды, потом минуты, а она все стояла и рассматривала. Я из-за угла дома рассматривал её. Думал о том, что девушки любят подвенечные платья, пышные платья. «Может, своей пышностью они напоминают им перину, на которой в детстве было так сладко спать?».

Лена не знала, что я наблюдаю за ней. Я наткнулся на неё совершенно случайно – шёл по рабочим делам, и вдруг впереди увидел её, стоящую боком ко мне, любующуюся пышным платьем.

– Ни-веста, – тихо проговорил я.

Мы были знакомы уже семь месяцев.

– Долго… – Со смесью удивления и озабоченности Лена нахмурила лоб.

– Угу… – Почти равнодушно, но все же с некоторой насторожённостью подтвердил я.

– У меня ни с кем не было так серьёзно…

– У меня тоже…

– Впрочем, что я говорю… Психологи советуют не упоминать при партнёре прошлые романы.

– А ты разве упоминала?

– Проехали… Интересно, сегодня будет дождь?

– Я посмотрю в интернете.

– Господи, какой ты зануда… Неужели я с тобой уже семь месяцев?!

– Ни-веста, – с усмешкой повторил я, отвернулся и прислонился спиной к стене дома. «Давай поженимся…» Или «Выходи за меня замуж…». Или «Давай станем мужем и женой…» (а она ответит – «Давай! Ты будешь жена, а я – муж!»). Как-то все это странно и глупо.

Я осторожно, на носочках (словно Лена могла услышать) пошёл прочь от дома со стеклянной витриной, выставлявшей напоказ прохожим пышное свадебное платье.

Мне недавно исполнилось тридцать пять. Последние семнадцать лет я проработал в мебельной фирме, десять из них – администратором. В фирме меня все любили. Шутили и улыбались, звали попить чай, покурить, выпить. Почему меня все любили? Ведь я ничем особенным не отличался. Допустим, добродушный, допустим, безобидный, иногда болтливый, а иногда молчаливый, ну и ещё немного полноватый… Любили, но в должности не повышали. Хотя я и сам к карьерному росту не стремился. Для меня администратор – хорошая должность, простая, понятная, без лишней ответственности и стрессов. Каждый день кому-то в чем-то помогаешь. Сходил в одно место, в другое, что-то принёс, что-то отремонтировал, что-то отвёз. Все время с кем-то общаешься, у кого-то берёшь, кому-то отдаёшь, заполняешь бумажки. Все просто – и это главное.

В последнее время многие вокруг меня (особенно – Лена) вдруг начали говорить о своём предназначении в жизни. Мне кажется, что в темах для разговоров существуют свои законы моды, и, судя по всему, хит нынешнего сезона – слово «предназначение». Я чувствовал себя совершенно не вписывающимся в модные тенденции и не знал, как поддерживать разговор на тему «предназначение в жизни».

Я любил играть по ночам в «стрелялки» – носиться по разным комнатам, коридорам, площадкам и мочить всяких чудовищ и нехороших людей. Бегать и палить из всех видов оружия – это здорово. Моя работа в мебельной фирме тоже была похожа на игру – только без стрельбы. Одни и те же места и помещения. Одни и те же перемещения, дела, документы. Побежал туда – сделал то-то. В другую сторону – сделал ещё что-то. Переместился по карте в пункт А – забрал документы, переехал в точку B – отдал документы, забрал вещи. Простые задачи для простых парней. Как в «стрелялке».

Вечером в тот же день, когда я увидел Лену перед витриной со свадебным платьем, звучало много музыки.

Come on, baby, light my fire!

You know that it would be untrue,

You know that I would be a liar,

If I was to say to you,

Girl we couldn’t get much higher.¹

Эта песня звучала только в моей голове. Снаружи она уже давно сменилась, и теперь по барабанным перепонкам били какие-то ненавязчивые электронные ритмы. Но я продолжал напевать про себя «Come on, baby, light my fire… You know that I would be a liar…»

Песня уже давно сменилась… Ещё лет двадцать назад – то ли в 1990-м, то ли в 1991-м, в другом городе, в другой стране. То ли у Акрама дома, то ли в грязном подвале с постерами рок-звёзд на стенах, где мы любили проводить время. То ли в… Но то место я уже почти не помню – потому что не люблю его вспоминать. Я люблю вспоминать подвал:

Но были дни, которые запомнятся мне навсегда –

Другая жизнь, иные времена:

Грязный подвал и на стенах женщины,

Отчизна которых – туземный атолл,

Сомнительный звук, но в каждом аккорде

Слепая вера в Rock-n-roll.²

Тогда у нас все было точь-в-точь как в песне. Кайра, Акрам, Вовчик и я. Нам по пятнадцать. Мы создали рок-группу, которую назвали «Убить зяблика». Сочинили две песни в придуманном нами стиле хиппи-панк и репетируем их в подвале. Кайрат – вокал и соло-гитара, Вовчик – вторая гитара, Акрам – бас, я – барабаны. Пока – условно, так как у нас нет ни одного профессионального инструмента. Только две старых акустических гитары и картонные коробки, по которым я стучу палочками, выпиленными Акрамом на токарном станке в школьном кабинете труда. Больше всего в жизни мы сожалеем о том, что родились слишком поздно, и со времени Вудстока прошло уже больше двадцати лет (мысль о том, что мы родились через несколько лет после Вудстока, кажется нам абсурдной и невозможной!). Кайра дни напролёт слушает гитарные запилы Джимми Хендрикса, Акрам предпочитает Дженис Джоплин и Jefferson’s Airplane, Вовчик – Led Zeppelin, но одно имя безоговорочно объединяет нас всех – Джим Моррисон.

Come on, baby, light my fire!

You know that it would be untrue,

You know that I would be a liar,

If I was to say to you,

Girl we couldn’t get much higher.

Действительно, песня очень давно сменилась. И столько музыки было после. Как сейчас, например, – эти лёгкие ненавязчивые ритмы ни о чем. Как будто пальчиком по одной и той же клавише – па-пам, па-пам… А в моей башке все «Come on, baby, light my fire… Girl, we couldn’t get much higher…» Girl… Где моя girl³?

– Илья, ещё? – Спросил Акрам. Чеченец с красивыми глазами и нежной бородкой.

Я взял оставшуюся пяточку и затянулся.

Девушки прыгали под ненавязчивые ритмы.

– Ещё?

Come on, baby, light…⁴

– Ещё?

Come on, baby, light…

– Ещё?

Come on, baby, light…

– Дыши…

My fire…⁵

Дышу… Потом задерживаю дыхание, напрягаюсь, сажусь на пол…

…И тогда музыка заиграла во всю мощь, стала очень объёмной и разнообразной. Только слова остались те же. Come on, baby… You know… Я сидел в самом низу Вселенной и был памятником Джиму Моррисону. Монументальное зрелище – пустая Вселенная и только памятник Джиму Моррисону… Маленький, конечно, по сравнению со Вселенной – всего несколько километров ростом, но зато весь из золота. И этот памятник – я. Разве не монументально? Разве не повод для бескрайнего восторга?! Для much higher⁶? Я – золотой памятник Джиму Моррисону! Вдруг осознавший, что, оказывается, именно об этом я мечтал всю свою жизнь! Оказывается, это было моей самой заветной, необыкновенной и прекрасной мечтой! Как же я не догадывался раньше?! Я просто хотел быть золотым памятником Джиму Моррисону! И вот теперь эта сладчайшая, нежнейшая, невероятнейшая мечта сбылась! Какое счастье… Какая радость… Какой кайф… Моё существо обрело все, что только возможно было обрести в этой жизни. Теперь можно и умирать. Только зачем? Если я чувствую такое огромное счастье – настолько огромное, что оно не может закончиться, и будет продолжаться вечно…

Вдруг ногам стало холодно, их золото рассыпалось. Моя высота уменьшилась; теперь она не более километра… Стало холодно пупку, и он разрушился, вместе с бёдрами и половыми органами.

Проступили очертания комнаты. Девушки все так же прыгали под все те же ненавязчивые ритмы. А ведь только что здесь было разлито счастье… Я создал его – в виде золотого памятника. Счастье для всех. И даже пляшущие девушки чувствовали его – я уверен. Густое облако счастья разливалось вокруг меня, и я хотел, чтобы оно накрыло – всех-всех-всех. Я даже встал и пошёл танцевать к девушкам.

Вдруг среди гостей оказалась Лена. Почти как продолжение моего видения. Её не должно быть здесь. Она не любит эти странные ретро-вечеринки, которые устраивает на своей квартире приятель Акрама, и вообще принадлежит к другому миру. Лена говорит с кем-то, натянуто улыбается, но в её глазах тревога.

– Привет! – Она берет меня за руку. – Пойдём отсюда. Пожалуйста.

– Ты так редко говоришь «пожалуйста»… – Удивляюсь я.

– Пойдём, – повторяет она и мягко тянет меня за локоть. Тело её вот-вот задрожит от тревоги… Или мне кажется? – Я тебя очень прошу.

– Ты так редко просишь… – Задумчиво произношу я.

– Да, черт возьми… А сейчас прошу, – она тянет сильнее.

Я вдруг легко (представляя себя пластилиновым) поддаюсь ей. Мамочки, девочки, сестрёнки, подружки – заботливые, с женским теплом, нежностью, полнотой, вниманием, окружающие тебя, обволакивающие тебя, ведущие тебя куда-то прочь из шумной комнаты… Мне уже становилось не очень хорошо, и эта женская забота, нежность были в тот момент как раз очень хороши, приятны. Я поддавался. Я отдавался им сполна. Прочь из комнаты на улицу, где свежий воздух. В машину, на улицы, в город.

Мы жили почти вместе почти пять месяцев. «Уже» или «всего»? Лена по утрам жизнерадостно ела овсянку. Я пил компот со слимфастом, совсем не жизнерадостно – из-за бессонницы и ночных кошмаров. Когда я засыпал, часто видел яркое белое небо. Абсолютно белое, нависшее сверху – оно казалось искусственным. Сияющий бескрайний купол то ли хотел раздавить меня, то ли поглотить в себя. В какой-то момент оно вдруг начинало разрушаться, на мгновение я чувствовал облегчение. Но отламывающиеся части белой материи постепенно превращались в верёвку – в серебряную верёвку, которая оплетала меня и тянула за собой. Это все происходило невероятно медленно и долго. Купол не мог разрушиться полностью. Верёвка не могла оплести меня и утянуть за собой. Бесконечность процесса без достижения результата была невыносимо ужасающей. Я просыпался в холодном поту. Но иногда не мог проснуться, и такие ночи были страшнее всего. Весь мой сон превращался в поиск способа проснуться – рвать верёвку, пытаться убежать, ущипнуть себя, ударить по щеке – или как-то ещё физически подействовать, чтобы заставить тело вырваться из липкого и бесконечного пространства домой. Когда наконец удавалось проснуться, я почти физически чувствовал проникшую в квартиру тревогу, которая теперь не даст мне спать. Я мог разбудить Лену, прижаться к ней, и в её объятиях попробовать найти успокоение и тёплое убежище от тревоги, но мне всегда было жалко прерывать её сон, и вместо этого я шёл к компьютеру.

Вернувшись домой, мы почти не разговаривали. Лена сходила в душ, поцеловала меня в щеку, сказала «спасибо, что ты ушёл со мной оттуда» и легла спать. Минут через пятнадцать я подошёл к кровати. Она лежала на своей половине постели, с закрытыми глазами. Волосы покоятся на подушке. Умиротворённая картина. Спала она или только притворялась?

Лена спала. Лена вообще любила спать. Когда мы только познакомились, я спросил её:

– Что ты больше всего любишь делать?

Она подумала, пожала плечами, усмехнулась и тихо проговорила:

– Спать, наверное.

– Видеть сны? – Уточнил я.

– Не обязательно. Просто спать, погружаться в темноту, в небытие, и спать, спать…

В выходные она могла проснуться в полдень, в час дня, при том, что прошлым вечером ложилась в постель совсем не поздно. Но утром спала – просто потому, что любила спать.

Было приятно стоять над ней и рассматривать волосы, красивое спокойное лицо с закрытыми глазами. Полноватые, немного неуклюже повёрнутые (именно в тот момент) плечи.

Я сел на пол рядом с кроватью, прислонился к стене. Подумал о чем-то ещё и заснул. Проснулся от кошмара с тонкой серебряной нитью.

– Гхах, – то ли выдохнул, то ли вдохнул. Протёр ладонью мокрый от холодного пота лоб, встал с пола. Посмотрел на Лену – она спала. Я прошёл на кухню. В голове начали вертеться образы и фразы – лихорадочные, обрывочные и бессмысленные. Достал из холодильника банку с компотом и из шкафа пончики.

Чтобы отвлечься от неуправляемого потока сознания и навязчивых, произносимых неизвестно кем, фраз, я включил компьютер, вошёл на игровой сервер. Превратился в ловкого и хитрого бойца с автоматом. Привычный бег по катакомбам. Вперёд – к цели. Победить плохих, спасти хороших. Очень просто. Вдруг я получил пулю в спину. Но ещё не убит. Я быстро обернулся, выпустил очередь и спрятался за ближайшим углом. Инстинкт: когда в тебя стреляют, стреляешь в ответ и прячешься. Потом – все остальное. Выглянул из-за угла. Мой враг – старик в плаще, с пистолетом. Я невольно усмехнулся. Какой-то глупый новичок, которому повезло. Не надеется же он убить меня одним своим пистолетом. Но он поднял руку и снова выстрелил в меня. Чайник-дебил. Я выскочил из-за укрытия, дал хорошую очередь. Он успел запрыгнуть в окно соседней комнаты. Запрыгнул лихо, ничего не скажешь. Потом выстрелил из окна и попал в меня. «Нет, с такими нужно кончать сразу». Я бросился к окну, безжалостно расстреливая обойму. Но его в комнате уже не оказалось, а я снова получил пулю в спину, потом ещё одну и… умер.

Старик в плаще подошёл ко мне. Я думал, что он заберёт автомат, но он просто молча смотрел на меня.

«Че ты телишься… Забирай оружие и беги. Тебя же сейчас кто-нибудь другой пришьёт…» Но он стоял и смотрел. Потом, так и не взяв оружия, развернулся и неторопливо пошёл прочь. Мне в голову вдруг пришла странная идея. Я быстро набрал на клавиатуре сообщение и послал его старику:

«В чем твоё предназначение?»

Старик остановился.

«Пить коктейль», – пришёл ответ. И сразу вслед за ним, – «Сколько тебе лет?».

«35. А тебе?»

«15», – и потом приписка, – «скоро будет. Почему ты спросил о предназначении?».

«Просто так»

«Просто так о предназначении не спрашивают. А в чем твоё предназначение?»

«Не знаю. Как раз думаю об этом»

«Об этом ведь не думают. Это чувствуют»

Теперь четырнадцатилетний мальчишка учит меня жизни…

«Ты про свой коктейль почувствовал?» – усмехнувшись, написал я.

«Конечно. До сих пор чувствую. Правда, коктейль скоро кончится. У тебя скайп есть? Можешь посмотреть на меня в скайпе».

Я загрузил скайп. Набрал указанное имя пользователя. Открылся экран видео. Передо мной появилась молодая девчонка, со спокойным взглядом красивых серых глаз. Прямые русые волосы собраны в хвостик. Одета в белую маечку (или ночнушку) на тонких бретельках.

«Ты девчонка?» – Невольно вырвалось у меня.

«Наверное», – написала она, потом взяла бокал с трубочкой и допила его содержимое – судя по всему, молочный коктейль.

«Вот я и выполнила своё предназначение» – пришло от неё сообщение.

«Вообще ведь уже поздно. Тебе спать, наверное, пора» – из каких-то приличий написал я.

«Ты хочешь, чтобы я ушла спать?»

«Нет», – честно признался я. «Как тебя зовут?»

«А тебя?»

«Илья»

«Маша».

Я чуть было не написал «очень приятно». Но подумал, что это будет уж слишком старомодно и смешно. Вместо этого спросил:

«Ты сегодня в первый раз играешь?

«Нет. Давно уже играю»

«Почему тогда у тебя всего лишь пистолет?»

«Мне с ним нравится. Так прикольнее»

– Зая, тебе вставать на работу.

Лена прижалась губами к моей щеке:

– Пора на рабо-о-ту-у. Как ты спал?

– Мало.

– Опять бессоница?

– Ага.

Тяжёлое утро начинается с тяжёлого пробуждения. Даже Лена не может облегчить его тяжесть.

– Завтрак на столе, – улыбается она.

– Спасибо, милая.

– Что же ты делал ночью?

– Поиграл немного. Пока снова не захотел спать.

– Мне кажется, что твоя бессонница от твоих игр.

– Наоборот, они меня успокаивают…

Яичница на тарелках. Булочки. Кофе. У Лены случались такие утра – обычно один-два раза в неделю. Наверное, в такие дни проявлялось её стремление к домашнему уюту.

Около моей тарелки лежала большая мельхиоровая вилка, которую я терпеть не мог.

– Что, других вилок нет? Ты же знаешь, я эту не люблю, – я повертел большую и неуклюжую вилку в руке.

– Знаешь, у нас опять куда-то делись вилки. Позавчера было ещё три, а сегодня осталось уже две. Ты ночью, когда просыпался, ничего не ел?

– Ничего, у меня же запрет на ночной дожор. Только стакан компота выпил.

– Странно. Ещё две недели назад у нас было пять вилок. Две больших мельхиоровых, которые ты не любишь, и три небольших, из нержавеющей стали, с сужающимся концом. А сегодня осталась только одна мельхиоровая и одна узкая из нержавейки. Узкую я себе, правда, взяла. У меня все-таки рот поменьше, мне мельхиоровой совсем неудобно.

– Да, конечно, – я опустил зубцы вилки на яичницу, отделил кусок.

– Но куда все-таки делись три вилки? Может, за плиту завалились?

– Да, очень странно, – согласился я. – Давай вечером отодвинем плиту и тумбочки, и за ними посмотрим.

– Илья, – вздохнула Лена, – я сегодня подумала об одной вещи. А если твои кошмары происходят из-за того, что расположение нашего дивана не соответствует фэн-шую?

– Может, переставить его?

– Мы уже говорили об этом. Тогда нам нужно будет куда-то выбросить тумбочку с телевизором.

– Жалко.

– Мне тоже.

Она разочарованно вздохнула:

– Мне кажется, что тебе нужно обратиться к психотерапевту.

Я недоверчиво посмотрел на неё:

– А психотерапевт не захочет положить меня в психбольницу?

– Нет. В больницу кладут психиатры. А психотерапевты принимают обычных людей. Во всяком случае, мой знакомый психотерапевт – такой.

– У тебя есть знакомый психотерапевт?

– Конечно. Я думаю, что было бы очень хорошо, если у каждого человека был знакомый психотерапевт. Давай я отведу тебя к нему сегодня?

– Давай завтра.

– Хорошо, давай завтра.

2

В парке немноголюдно. Мы с Машей договорились встретиться у фонтана. Я пришёл раньше времени. Огляделся по сторонам, прогулялся взад и вперёд. В кустах за скамейкой послышалась какая-то возня, приглушённые голоса. Я прошёл по тротуару дальше, обернулся на кусты. С этой точки можно было разглядеть четырёх девчонок–школьниц. Трёх стройных, разного роста, и одну крупную, высокую и ширококостную, с плоским лицом и длинными чёрными волосами. Она вдруг дала пощёчину самой мелкой из остальных – в белой блузке и темно-синей юбочке.

– Ты че… – Взъярилась та, схватила черноволосую дылду за грудки.

– Держите эту суку, – низким голосом приказала дылда остальным. Те схватили мелкую за руки. Дылда пнула её коленом в грудь:

– На, с-сука, ещё трепыхается… Вырядилась, тварь… – Дылда суетливо и неуклюже провела серию коротких ударов. Но маленькая ухитрилась вырвать одну руку и схватить обидчицу за длинные волосы.

– Ой, бля-я, – Держите же её, держите! – Взвизгнула та.

Афродита, нагая, белоснежная выходила из белоснежной же морской пены. Из-за кустов на неё смотрел Пан, ошеломлённый, пришибленный и раздавленный красотой, потерявший способность хоть как-то двинуться и сойти с места. Я был тем Паном, когда глядел на дерущихся девчонок. Необъяснимо волнительное, с явным сексуальным привкусом, чувство неожиданно захлестнуло меня. «Здравствуй, Пан…» «Здравствуй, Илья…», «Фигеешь?», «Фигею…»

Дылда взвизгнула громче.

– Получи, коза, – мелкая пнула ей между ног. Знакомый голос из компьютера.

– Маша? – Я наконец очнулся и бросился к девчонкам. Её мучительницы пустились наутёк. Это действительно была Маша. Её волосы растрепались, блузка выбилась из юбки, левая щека покраснела.

– Да придёт Спаситель! – Нервно рассмеялась она.

– Извини, я промедлил. Ты меня видела?

– Угу. Но это нормально. Я умею драться.

– Знаешь, почему я медлил?

– Не-а, – она мотнула головой.

– Потому что вид дерущихся девчонок почему-то вызвал во мне странное чувство – что-то сексуальное.

– Ага, сексуальное, – она снова мелко рассмеялась.

– Я просто тебе говорю честно, потому что мне стыдно, что я промедлил, и чувствую, что нужно откровенно во всем признаться…

– Да, сексуальное, – укладывая волосы, заправляя блузку в юбку, она продолжала странно прихихикивать к своим словам, – я подарю тебе сексуальность, как-нибудь…

Мы сели на лавочку. Маша окончательно привела себя в порядок – словно и не было никакой драки, потом внимательно посмотрела на меня.

– За что они тебя? – Спросил я.

– За свою зависть. Узнали, что я на свидание пошла, и выследили. Ну и ещё за то, что я в компьютерный зал пролезла, а директриса узнала и всем разгон устроила. Они все против меня.

– Ничего. Теперь все будет в порядке. Я ведь милиционер.

– Гонишь? – Маша с недоверием посмотрела на меня.

– Я буду играть милиционера. Потом буду играть бандита. А сейчас играю Илью. Это одна из моих ролей. Я ведь теперь актёр, хожу на курсы актёрского мастерства. В какой зал ты залезла? – Сменил я тему. – В школе, что ли?

– Ага, в школе, в школе, – Маша отвернулась.

– А эти девчонки – твои одноклассницы?

– Ага, одноклассницы, – она потёрла нос. – Пить так хочется.

– Пойдём, я куплю тебе воды.

– Может, по пиву?

Я посмотрел на неё с улыбкой:

– Ну давай по пиву.

Мы направились в сторону ларьков.

Все происходило странно и непредсказуемо – с самого момента появления Маши в образе старца с пистолетом, с помощью которого (пять пуль – пять точных выстрелов) она лишила меня жизни в виртуальном мире «стрелялки». Я даже не помню, кто из нас предложил встретиться – в парке культуры и отдыха. В нашей встрече действительно было что-то и от культуры, и от отдыха: немного пива, немного разговоров, немного каруселей. Старые деревья проносились и мелькали мимо, быстрее и быстрее. Потом Маша попросила меня посадить её на такси, но не провожать.

Я не понимал, к чему это все.

Но когда смотрел на Машу – неожиданно чувствовал в ней как будто ту же самую субстанцию, из которой состояла серебряная нить в моих кошмарах. Только теперь ощущение её присутствия рядом со мной вызывало скорее радостное волнение, чем ужас (хотя смутная тревога тоже присутствовала). И ещё невероятное любопытство.

Вечером у меня были актёрские курсы. Моё третье занятие, но я уже представлял себя играющим самые разные роли, от милиционера до Калигулы, от бомжа до Гамлета, и так далее. Абонемент на десять занятий актёрского мастерства мне подарила Лена, на мой день рождения.

В тот день в группе нас было двенадцать человек. Неуклюжий и жалкий, с худым лицом и пятнистой черно-серо-белой бородой, мужичок лет пятидесяти, манерная и яркая, наверняка подражавшая Ренате Литвиновой, женщина средних лет, трое молодых, все время над чем-то хихикающих оболтусов, красивая девушка с розовыми пятнами на щеках, ещё несколько менее примечательных субъектов разного возраста и пола, которые не произвели на меня какого-либо впечатления, и Дима.

– Ну-ну… – Чуть растягивая и произнося «н» в нос, повторил преподаватель, – начнём с нашего обычного. Дневная сценка. Ну-ну… Начнём с… Начнём с Ильи. Давай, сразу под танки. Иди сюда, – он знаком показал мне место на импровизированной сцене. Я поднялся с пола и встал на указанное место. Сердце забилось чаще, во рту пересохло.

– Значит, Илья, любая сценка из твоего сегодняшнего дня. Что тебя впечатлило, поразило, запомнилось. Изобрази нам сейчас эту сценку. Можно без слов, а можно и со словами. Можно от твоего лица, а можно от лица какого-нибудь участника этой сцены. Полная свобода. Задание понятно?

Я немного подумал («только ничего из того, что связано с Машей», – решил сразу), посмотрел на зрителей, сидевших на полу. Взгляд остановился на Арсентии – мужике с пятнистой бородой. Тот, словно подбадривая меня, еле заметно кивал головой.

Я обернулся к преподавателю:

– Да, понятно.

– Даю минуту, чтобы подготовиться и собраться. Потом отпускаешь мысли, открываешь сердце – и вперёд!

Я потёр щеки. А что такого особенного было за день, кроме Маши? Кроме неё – обычный день, будничные дела, ничего примечательного.

Снова посмотрел на Арсентия. Чёрные глаза из-под лохматых бровей уставились на меня – как-то бессмысленно. И я вспомнил… Утром в подъезде… Прокашлялся, сглотнул слюну. Ещё прокашлялся. Сгорбился, поднял плечи, взъерошил волосы, расставил в стороны полусогнутые ноги.

– Зы-зы-здравствуй, сы- сы- сынок, – заикаясь, наигранно скрипучим голосом начал я. – Ты сы сы сы какой квартиры.

Трое оболтусов захихикали, за ними – кто-то ещё. Ободрённый реакцией публики, я продолжил смелее:

– Сы сы сы пятой? И я сы сы сы пятой.

Раздался дружный хохот. Преподаватель тоже улыбнулся и одарил меня благожелательным взглядом.

– Только сы сы другого до-дома, на-на-напротив. Ты ко-ко-кошечку не видел? Бе-бе-белую, сы сы пятном. Не видел? Убежала от ба-ба-бабки. Пе-пе-пенсии нет, я ей мо-мо-молочка ку-ку-пить не могу, вот и у-у-убежала. Гы- гы-где искать, ума не пи-пи-приложу. – Я картинно развёл руки и сморщил какую-то физиономию.

– Молодец, молодец, – похлопал меня по плечу преподаватель. – Грустная история, но, молодец, хорошо показал.

Потом были другие упражнения, сценки, этюды. Три часа пролетели незаметно. После окончания занятия все двенадцать учеников были радостно возбуждены:

трое оболтусов непрерывно хихикали,

Арсентий шевелил бровями и пятнистой бородой,

Дима с чуть заметной улыбкой, высокомерно подняв голову, оглядывал окружающих гордо блестевшими глазами.

Я же, наоборот, чувствовал внутреннее умиротворение и спокойствие.

Когда я вернулся домой, Лена смотрела телевизор. Она дежурно поцеловала меня в щеку:

– Ужин в холодильнике. Разогреешь сам?

Я прошёл в прихожую переодеться.

– Ты не сварила компот сегодня?

– Ты не просил. Но я виновата. Как любящая хозяйка, я всегда должна помнить, что ты любишь яблочный компот.

– Я не обвиняю тебя, милая, – повесив брюки в шкаф, я вернулся в комнату и чмокнул её в щеку, – но компот ты можешь варить в любое время – и никогда не ошибёшься. Я всегда пью его с удовольствием.

– Так оно и будет. Непременно.

Вкус компота, который варила Лена, напоминал мне детство. Он был точь-в-точь таким, как у маминого компота. Я даже удивился, когда в первый раз его попробовал. «Точь-в-точь как у моей мамы!» – воскликнул невольно тогда. «Рада, что угодила тебе», – Лена расплылась в довольной улыбке.

Лена и внешне была немного похожа на мою маму. Полноватой фигурой, цветом волос, чем-то неуловимым в плавных чертах лица и мимике. Может быть, из-за этого мы так легко сошлись с ней?

– Лена, ты не видела мои новые серые носки?

– Я их выбросила.

– Почему?

– Шутка.

Носки оказались за диваном. Наверное, в этом был виноват секс накануне.

– Лена, ты не видела мой ремень?

Она появилась в дверях, молча посмотрела на меня с озабоченным видом.

– Почему ты не отвечаешь? – Удивился я.

– Ты потерял две вещи в один день. Это очень странно.

Лена исчезла из дверного проёма так же быстро, как в нем возникла. Возможно, она решила, что меня подменили инопланетяне. Может, действительно, подменили? Я посмотрел на свои ладони. Линии жизни и сердца все те же. Потом вдруг заметил ремень под шкафом. Наверное, тоже был виноват вчерашний секс.

– Илья, я сегодня подумала об одной вещи. Расположение нашего дивана в комнате не соответствует фэн шую.

– Ты уже думала об этом. И даже говорила мне.

– Да, действительно… Ну… Может, нам переставить диван? У меня большая неуверенность из-за этого не-фэн-шуя.

– Неуверенность, когда лежишь на диване, или когда смотришь на него?

Она задумалась:

– Я даже не знаю. По-моему, когда смотрю, то больше.

– Но если мы переставим его, то нужно будет куда-то выбросить тумбочку с телевизором.

– Я не хочу.

– Я тоже.

Лена продавала мобильные телефоны. Вместе с сестрой Ирочкой, которая была младше её на три года, владела тремя салонами сотовой связи. В её сумочке обычно можно было найти несколько моделей телефонов – Nokia, Samsung или LG. Иногда Лена была неразговорчивой, а иногда – болтливой, в зависимости от настроения. Мне больше нравились те моменты, когда Лена была в настроении говорить – болтать о ерунде, сплетничать, улыбаться. Язык её развязывался, взгляд блуждал по сторонам, внимание свободно гуляло по самым разным предметам и темам, ни на чем не сосредотачиваясь надолго. В такие моменты могло даже показаться, что она слегка пьяна от собственного потока речи.

Мы с Леной сидели за столом на кухне друг напротив друга. Я смотрел на её длинные, каштанового цвета, волосы. Она – то на меня, то на окружающие предметы.

– Слушай, я ещё не рассказала тебе самое главное! Я вчера ночью видела НЛО.