Сводные

Его губы были горячими и мягкими. Они легко коснулись моих, чуть отстранились, словно дразня, и вновь накрыли, сошлись с моими изгиб в изгиб, нежно… и упоительно сладко. Поцелуй длился и длился, медленный, тягучий, дурманящий, кружа голову, растекаясь по телу томительной слабостью. Странный поцелуй, невозможный, немыслимый.

Элвин, развалившийся в кресле, вздрогнул. Взгляд у него был странный. Словно он получил струю из брандспойта в лицо. Его реакция откровенно польстила. Нет, польстила – не то слово. Я улыбнулась и медленно зашагала к Элвину. Каблучки стучали, невесомое платье плыло по воздуху, колыхаясь, искрясь и ласково обвивая тело. Остановилась в метре от кресла, крутанулась на каблуках, взметнув подол. И невинно спросила, глядя в потемневшие глаза: – Ну как? – Берем, – сказал Элвин севшим голосом и нагнулся, поднимая-таки чертов журнал. – И туфли? И клатч? – И туфли, и сумку, и платье, и вешалку, на которой оно висело, – раздалось из-за глянцевых пестрых страниц. Я развернулась и пошла в примерочную. От жадного взгляда сзади по телу бегали щекотные мурашки, щеки горели так, что тянуло приложить к ним лед. Задернув шторку,

Тот делал вид, что он слепо-глухо-немой. Замечательный друг!

Рубашка давно промокла, и казалось, что горячие слезы капают прямо на кожу. Капают и капают, выжигая ярость и злость, пока не осталось что-то непонятное, от чего перехватывало дыхание и свирепо скручивало внутри. Хотелось защитить, успокоить. А потом найти и порвать того, кто ее обидел…

– Алло… – еле слышно прошелестела в трубку. – Изабель… Меня накрыло. Мгновенно. От звуков чуть хрипловатого голоса в животе сладко сжалось. Словно сам Элвин сейчас склонился надо мной и говорил прямо в ухо. Вчерашнее нахлынуло жаркой темнотой, запахами, шорохами, вкусом жадных упругих губ, лихорадочной дрожью, горячими руками, блуждающими по спине… Дыхание перехватило, щеки запылали огнем. Я незаметно ущипнула себя за ногу. Боль отрезвила, немного охладив пылающую голову, и удалось расслышать: – … ты где? С тобой всё в порядке?

Я не сопротивлялась. Наоборот, ухватилась за него крепче. Казалось, все вокруг раскачивалось, кроме Элвина. Он один был устойчивый, надежный и теплый. Очень теплый. И рука его, обнимавшая мои плечи, была надежной и теплой. И бок, к которому я прижималась, был крепким и теплым. И дыхание, что путалось в волосах и скользило по щеке, было… нет, не теплым, горячим.

Изабель снова не оказалось дома, и это раздражало. Странная тревога, за которую я на себя злился. Я ей не чёртова мамочка, которая должна переживать. Да и время ещё детское. И всё-таки, услышав рокот мотора, я подорвался к окну. Выглянул и в бешенстве стиснул подоконник. Во двор вползала машина Саймона. Зачастил, ублюдок! А сестричка времени не теряет! Похоже, уже определилась со своим первым. Первым… От этой мысли в затылке что-то взорвалось, словно на тренировке пропустил удар в челюсть. Кровь набатом забухала в висках, в глазах потемнело. Все потонуло в холодной, ослепляющей ярости.

все обсудим со Стейси. И она наверняка сможет разобраться в той чертовщине, которая тут происходит.

крыльца. Я остановилась в нерешительности.

– Алло… – еле слышно прошелестела в трубку. – Изабель… Меня накрыло. Мгновенно. От звуков чуть хрипловатого голоса в животе сладко сжалось. Словно сам Элвин сейчас склонился надо мной и говорил прямо в ухо. Вчерашнее нахлынуло жаркой темнотой, запахами, шорохами, вкусом жадных упругих губ, лихорадочной дрожью, горячими руками, блуждающими по спине… Дыхание перехватило, щеки запылали огнем. Я незаметно ущипнула себя за ногу. Боль отрезвила, немного охладив пылающую голову, и удалось расслышать: – … ты где? С тобой всё в порядке?