Бабушка Агафья – это была маленькая, чистенькая, худенькая старушка с морщинистым лицом и молодыми глазами, которые глядели тебе прямо в душу. Носила она аккуратные фланелевые платьица, которые кроила и шила сама. Фартук с карманами и беленький чистый платочек-неотъемлемые атрибуты ее туалета, на ногах шерстяные носки собственной ручной работы и глубокие калоши, которые она одевала, выходя в лес рядом с ее хаткой, небольшой, чисто выбеленной и аккуратной, такой же, как и она сама.

В хатке, состоящей из одной комнаты и кухни, все окна заставлены цветущей геранью и несколькими кустящимися алое. Пол некрашеный, но вымыт и чисто выскоблен так, что доски на нем просто светились. В красном углу иконы и горящая лампада перед ними. Из небольших сеней вход в просторный чулан, заполненный всякими чудесными вещами. Входя в чулан, ты сразу окутываешься замечательными запахами, включающими запах трав и меда.

Агафья вставала рано, задолго до восхода солнца и уходила в лес. Она и лес – это было что-то неразделимое. В лесу она собирала грибы и ягоды, но главное-травы. Она знала, когда, в какой месяц, день и в какое время нужно было собирать каждую травку. Даже была такая трава, которую она выходила собирать в полночь. В деревне ее любили, уважали и даже побаивались. Любили, потому что она никому не отказывала в помощи: будь это ребенок, которому надо было вылечить золотуху, или роженица с неправильным предлежанием плода. И золотуху полечит, и плод поправит, так что роды пройдут быстро и успешно. И порчу снимет, и сглаз, и многое другое… Уважали потому, что она ни с кем не хороводилась, не чесала языком попусту, лишь иногда длинными зимними вечерами к ней заходили ребятишки покушать ее пирожки, и она им рассказывала истории-сказки из своей жизни, таинственные, страшные и всегда со счастливым концом

Говорила она так красиво, грамотно и образно, что можно было сразу за ней записывать, хотя читать и писать она не умела. Да и немногие в то время постигали грамоту. А боялись ее потому, что считали колдуньей. Да и как не считать? Людей лечит. Корова больше, чем у других дает молока. В огороде всегда все хорошо растет, и вырастают овощи раньше и крупнее, чем у других. И нашелся злой язык, который донес, куда надо, что бабушка Агафья-колдунья. И однажды, (такая невидаль!), в их глухую деревню приезжает машина, как ее тогда называли- «черный воронок» и прямиком к дому бабушки Агафьи. Машина остановилась, вышел милиционер, вывел испуганную бабушку и повез прямиком в тюрьму, которая была недалеко от районного центра. Посадили бабушку Агафью в камеру, где народу было полным полно, все женщины. Сидят за разные провинности: кто мужа убил, кто несколько килограммов зерна своровал, а кто и вообще ничего плохого не делал, а просто «люди добрые» оклеветали.

Сидит бабушка день, два, три, вот уже и неделя прошла, за что сидит, не знает, никто ей ничего не объяснял. И вдруг лязг железных засовов, скрип открываемых дверей, на пороге тюремщик громко кричит: «Бабка Агафья! На выход!»

Повели ее неизвестно куда, никто не сказал куда. Идет бабушка, мелко семеня ногами, и Отче Наш, читая про себя, а сзади тюремщик подгоняет: «Быстрее, быстрее». Долго шли… Вышли за тюремные ворота и пошли дальше. Подошли к такому большому добротному дому. Ворота открылись и тюремщик закричал: «Принимайте бабку!»

На крыльцо вышел высокий плотный мужчина с безумными глазами, подбежал к бабке и чуть не плача закричал: «Спаси мне жену!».

– Что с женой? – спросила бабушка Агафья.

– Не может разродиться! – ответил мужик?

– И доктр здесь, но говорит, что надо кесарить, но не успеем довезти до города, помрет!

– А ты кто? – в ответ бабушка Агафья…

– А я…я- начальник всей этой тюрьмы! – отвечает мужик.

– Тогда пиши мне бумагу и при свидетелях, что, если я спасу твою жену, то ты меня выпустишь из тюрьмы, а иначе я и не подойду к твоей жене! – твердо сказала бабушка Агафья.

«Иван! Петр!» – громко закричал мужик. «Быстрее ко мне! Бумагу и чернила!»

Бабушка Агафья продиктовала текст и сказала: «Подпишись, да пусть эти двое тоже подпишутся». Начальник все безропотно написал, Петр и Иван подписались тоже, действие происходило под истошные, выворачивающие душу крики роженицы, выходящие из открытых дверей. Бабушка взяла бумажку, аккуратно свернула, спрятала ее в какой-то потайной кармашек на груди и быстро прошла в дом. Крики роженицы становились все реже и реже и, наконец, совсем стихли.

– Что такое? Не померла ли? – закричал начальник тюрьмы все еще, стоявший на крыльце. Он быстро вбежал в дом, но почти сразу же выбежал оттуда, его просто выгнали. Выбежал счастливый, громко крича:

– У меня сын, сын родился! Богатырь!!!

Через пару дней бабушку Агафью прямо из дома начальника тюрьмы увезли на телеге к себе в деревню. На прощанье тот сказал:

– Ну, бабка, если будут обижать, сразу ко мне, заступлюсь, спуску не дам!

А в деревне по прежнему шептались: «Ну, разве не колдунья? Смотрите, из тюрьмы аж на телеге привезли!»

P.S. Вот такая у меня была прабабушка!

Поговорим по-французски!

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где находится рай? Не знаете? Ну, конечно, же не знаете! А вот я знаю и вполне определенно могу сказать, рай – это Франция. Рай для меня – это, когда я счастлива, раскованна и испытываю легкость и комфорт, глядя на других людей, или общаясь с ними. И легкой, прозрачной вуалью подобного настроения и состояния покрыто все кругом во Франции.

Слушать французский язык – это такое наслаждение, что я все время пытаюсь открыть рот и сказать что-то на этом непонятном и родном языке, но, к несчастью, не имею никаких способностей к французскому, так обидно!

И, думая об этом, я сижу на автобусной остановке в Гренобле, направляясь в аэропорт. Выходной, раннее утро, на остановке я одна, и только из окон дома напротив кое-где видны черноволосые, кудрявые головы арабских мужчин, сидящих у окон и беззастенчиво рассматривающих меня, больше рассматривать некого.

Арабов во Франции много, и это у них, мужчин, такая работа – сидеть и смотреть из окна, и делают они это с большим интересом. Но я не обращаю на них внимания и думаю о своем.

Некоторое время спустя, подходит и садится рядом со мной на скамейку мужчина и что-то спрашивает у меня на милом моему сердцу французском языке. Я ничего не понимаю, но решаю быть вежливой и поддержать беседу.

– Оui, ene effet. Да, действительно, – отвечаю я ему медленно, с расстановкой, не спеша. Вроде бы, как слушаю его и поддакиваю ему.

Поворачиваю голову, мужчина – араб, но это не меняет моего настроения, поскольку он мило говорит по-французски.

Черноволосые головы в окнах напротив немного напряглись, и в глазах появились искорки интереса. Но мне было не до них, я пыталась схватить хоть что-то из тех фраз, что он начал быстро говорить мне. Но я ничего не понимала. Он начал махать рукой в сторону того здания, где я жила и откуда пришла.

Я решила, что он спрашивает меня о том, что живу ли я там. Радостно улыбаясь тому, что наконец-то я догадалась, о чем идет речь, я с веселыми интонациями ответила ему:.

– Оui, ene effet.

Он придвинулся ко мне поближе, кудрявые головы напротив застыли, как бы в ожидании чего-то… Но я же не в лесу живу… Я в Европе… Я прореагировала на все это спокойно. Он опять начал говорить мне что-то непонятное и поднял два пальца, показывая в сторону моего дома… Все ясно! Он спрашивает живу ли я вдвоем. Ура!

– Pas deux, une, не двое, одна!

Я поднимаю один палец. Он кладет руку мне на колено и тогда до меня доходит, что взаимопонимания не было. Чувство счастья и удовлетворения разлилось по всем лицам напротив. Появилось ощущение, что сейчас они все сюда прибегут.

Молниеносно сообразив, я выдала мою коронную фразу:

– Je suis russe! Я русская!

Араб быстро отскочил от меня подальше и встал, сохраняя дистанцию, протянул мне руку, пожал мою и что-то говорил и говорил мне с большим уважением, я различала слова: Ленин, Москва, Революция. Он так и стоял на расстоянии пока не пришел автобус…

Гренобль 1998

Я танцую по ночам! 1

Да, верно! Люблю танцевать, танцевать по ночам! Когда уже все дела сделаны, все мировые новости, особенно про Украину, прочитаны и надо от всего очиститься и хочется позитива, позитива! Включаю, например, Аллегрову, поет очень темпераментно и музыка всегда ритмичная. А я танцую, танцую, счастливая и радостная, две мои собачки с удивлением смотрят на меня. Танцы могут начаться в любое время с 12 до 3-х ночи.

Ах, Аллегрова и Крутой так зажигательно поют «Незаконченный роман». А я танцую, увлеченная и очень счастливая, несмотря на грустные слова песни. «А сколько же незаконченных романов было у меня?» – думаю я. «Неважно!» Главное я счастлива сейчас и без всяких романов.

А вот пошли потрясающие «Свадебные цветы». Тут уж я стала выделывать невообразимые па, быстро двигаясь из одного конца комнаты в другой, увлеченная мелодией. Господи! Какое счастье танцевать вот так по ночам под замечательное пение Аллегровой. Никто и ничто не мешает полноте твоего счастья! А какие же у меня были свадебные цветы? Обидно, но не помню. Помню огромное количество гостей, помню свое красивое кружевное свадебное платье. А цветы не помню… Но грустить не стоит. Наконец, она запела «Бабы-стервы». «Это верно, все мы стервы», – думала я с восторгом о себе. Хорошо вот так наедине с собой потанцевать и повспоминать некоторые эпизоды из своей жизни.

«Ох, и стерва же ты с мужиками!» – говорили мне подруги. А как же не быть стервой? Когда одна ростишь двоих детей только «стервой» и можно выжить. Ничего, еще есть порох в пороховнице: и ритм держу, и еще вон какие коленца выделываю, хорошо, что никто не видит!

Нет, нет… Что-то непонятное каким-то холодком, как маленькая влажная змейка, скользнуло по моему телу. В чем дело? Не пойму. Что или кто внедряется в мою жизнь, в мой мир счастья, которое я сама себе создаю? Это все мое и принадлежит только мне. Мне, мне и только мне, не хочу ни с кем делиться!

Но ведь это просто невозможно подсматривать за мной. Дом 3-х этажный, живу я на втором этаже. Из окна виден такой же дом напротив, но его отделяет от моего большое пространство, так что подсматривать просто невозможно. А вот что я не учла, другое-то окно выходит на узенькую дорогу и по другую сторону от этой дороги стоит небольшой одноэтажный частный дом, хотя дом-то одноэтажный, а я на втором этаже. А чердак? Чердак-то обитаемый и одно из двух окон лицом к лицу с моим окном. Но ведь это окно всегда задрапировано плотной шторой, я это ясно видела, когда сегодня поливала маленькую пальмочку, стоящую на окне. Я выглянула из своего окна, на котором не было плотной шторы, а только прозрачная нежно зеленая, и в свете ночного фонаря увидела, что плотная штора в окне напротив отдернута справа на третью часть окна. В комнате не было света, и эта часть окна зияла черной дырой. Странно, зачем ночью отдергивать штору? Ведь свет от фонаря будет мешать. И кто же там живет? Во дворе я иногда видела только одного достаточно пожилого, немного прихрамывающего, мужчину. Хотя говорят: «Седина в голову, бес в ребро».

В общем, сегодня больше не потанцуешь. А завтра? А завтра буду танцевать в кухне, там окно выходит на другую сторону. А как же жить-то без танцев?

Я танцую по ночам 2

При встрече со мной ты всегда краснеешь и смущаешься. Ты еще молод. Тебе нужно моё внимание. Ну, что же, этой ночью я готова потанцевать с тобой.

– Послушай это танго, замечательное танго, начинаем.

И вот я легким касанием кладу свои руки тебе на плечи, легким, как крылья бабочки, легким, как дуновение ветерка, легким, как лепестки роз.

А ты?

– Нет, нет, не так неуверенно, а раскрепощенно и крепко, и при этом нежно, держи меня за талию вот так, словно весь мир вокруг меня это только ты.

Легкий шаг вправо, крутой поворот, и еще несколько порхающих движений по паркету. Мне так спокойно в твоих объятиях. Ты уверенно меня ведешь вперед, а я легко и послушно следую за тобой, и где-то там, над головой, рождается ощущение вечности. Это любовь.

Шаг вперед, шаг назад. Любовь и вечность всегда рядом. Ты убыстряешь шаги. Откуда в тебе столько грациозности и вдохновения? Твой по-детски нежный взгляд смотрит на меня с надеждой.

Нет, нет, надежда невозможна, набирайся сил, я то горнило, в котором закаляется сталь, и крепнет твой мужской характер.

Моя доброта и нежность – это обман зрения и полет твоей фантазии в поисках счастья.

Почти забыв о тебе, я наслаждаюсь танцем. Шаг вперед, поворот, моя любимая крепдешиновая юбочка тоже делает замысловатые пируэты, придавая особо живописный вид танцу: то раскручиваясь волчком, то поднимаясь вверх и занимая горизонтальное положение, то нежно опускаясь вниз, мягко облегая ноги, внося ощущение взлетающей птицы, которая никак не может взлететь.

Твои руки на моих плечах, и рядом твое сердце, ждущее новых открытий.

Шаг вперед, два шага назад, бросок на твое колено, и я, поверженная, но не сдавшаяся, быстро и грациозно встаю.

О, ты уже уверенный в себе шутник! Но у меня нет настроения шутить. Переходим на вальс. Здесь уже не пошутишь!

Мои атласные туфельки быстро и вдохновенно скользят по блестящему паркету, и мы несемся с легкостью летящих птиц.

Мы, полные вдохновения, летим в страну света, тепла и счастья, едва касаясь зеркального пола. На крутых поворотах ты приподнимаешь меня, слегка прокручивая в воздухе, и мягко опускаешь на пол, не останавливая движение вперед, а я ловко пристраиваюсь к тебе, обвивая твои плечи руками.

В твоих глазах зажигается огонь страсти.

Но все напрасно: мои границы строго очерчены, и мне не переступить роковую черту времени.

И вот ловким толчком я делаю отчаянный прыжок вверх и лечу с раскинутыми, как крылья, ногами, прикрытыми трепещущей на ветру юбочкой, сердце замирает от головокружительного полета во времени.

Я лечу! Лечу! Через бури и туманы прожитых лет, приземляюсь…

Мрачновато, темновато. Какие-то фигуры-тени, их так много. Я смотрю пристально, я ищу тебя.

Да, ты там, я ясно вижу твой красный берет! Я протягиваю к тебе руки, ты идешь ко мне. Я обнимаю тебя и пытаюсь поцеловать, но ты отворачиваешься и говоришь мне:

– Мертвых не целуют.

И вдруг вспыхивает яркий свет, мы одни в огромном зале, ты в черном костюме и белой рубашке, худой, высокий и стройный, громко звучит наш любимый вальс-бостон.

– Нет, ты живой, ты всегда живой, – отвечаю я.

И мы медленно двигаемся по огромному залу, стараясь превратить эти секунды в вечность.

Несколько секунд вечности. Остановись время!

Но время неумолимо. И я опять осталась одна на перроне, глядя вслед поезду, уносящему тебя в вечность.

Я очнулась, танец закончился:

– Ах, бог мой, где я? И кто это со мной?

Первая любовь

Прохладным осенним вечером, когда неугомонный ветер гнал опавшие листья вдоль тротуара, пожилая женщина лет 60 бодрым шагом шла домой. Тяжелая сумка с продуктами затрудняла ее движение, и она остановилась отдохнуть.

– Может, присесть на скамеечку? – подумала она.

– Еще доберусь домой засветло.

Но сильный порыв ветра сорвал с нее шляпу и забросил куда-то за скамейку. Она бросилась за любимой шляпой и, наконец, ей удалось схватить ее. Подняв шляпу и надев ее на голову, она вдруг увидела тело мужчины, лежащее недалеко от скамейки. Женщина вздрогнула и, выскочив из-за скамейки, побежала. Потом остановилась, не зная, что делать. Наконец, решительно набрала номер скорой помощи. Громко гудя, быстро подкатила скорая помощь, выскочили двое фельдшеров. Осмотрели мужчину, затем они подошли к женщине и спросили ее:

– Кем вам приходится этот бомж?

– Никем. Я – случайный прохожий.

– Так что же с этим мужчиной? Он жив или мертв? Вы ему сможете помочь?

– Он пьян и спит. Он здоров. Вы поторопились вызывать скорую помощь.

– Он мне показался мертвым.

В это время из кустов вышел оборванный и грязный мужчина. Посмотрел на стоящих людей. Ничего не объясняя, фельдшеры уехали. Женщина один на один осталась с бомжем. Она быстро взяла сумку и также быстро собиралась покинуть это место. Но бомж подошел к ней:

– Давай помогу, – предложил он. От бомжа ужасно воняло, но темно- -красный берет на голове бомжа как-то странно подействовал на женщину, разбудив в ней какие-то воспоминания молодости.

Ей 17 лет, она поступила на первый курс физфака, весь первый курс отправили в колхоз убирать картошку, во время обеда в столовой она столкнулась с высоким и очень худым юношей-третьекурсником в красном берете, с какими-то пронзительными глазами и влюбилась в него с первого взгляда. Она посмотрела на бомжа, он тоже высокий и худой.

– А глаза? Интересно какие у него глаза? – почему-то заинтересовалась женщина. Она и сама не знала почему, может быть, потому, что она только во второй раз в жизни встретила мужчину в красном берете. Глаза у бомжа были заплывшие и тупо безразличные.

– Как ты докатился до такой жизни? – спросила она мужчину. Мужчина ничего не ответил, а только посмотрел на нее пронзительным взглядом. Женщина окаменела.

– Максим? – тихо окликнула она.

Руки у бомжа разжались, и сумка упала на тротуар.

– Пойдем ко мне, – продолжала женщина.

– Помоешься.

Бомж ничего не ответил, но покорно пошел за женщиной. Затем он тихо спросил:

– Надежда?

Дома Надежда нашла одежду покойного мужа и дала ее Максиму. Максим преобразился. Надежда накрыла на стол. Максим с жадностью поглощал еду. Женщина вспоминала, как после колхоза молодая и шустрая сокурсница Максима очень быстро забеременела от него. Ему было только 19, а ей 20. У нее родился ребенок. Они поженились.

А Надежда плакала по ночам над разбитой любовью. Годы шли за годами, и она только узнавала о новых победах в жизни Максима. Вот он закончил с отличием университет. Вот он стал директором большого научно-исследовательского центра. Вот кто-то принес ей сплетню, что его жена пыталась покончить с собой. Потом кто-то ей рассказал, что он начал попивать. А она жила своей жизнью: муж, семья, дети. Дети выросли. Муж умер. Она осталась одна. И ее мучил только один вопрос, который она, наконец, задала Максиму:

– Скажи, не мог бы ты мне объяснить, почему ты меня бросил?

Максим закурил вонючую папиросу, задумался ненадолго и сказал:

– Понимаешь, ты была такая недоступная и романтичная. А я был человек земной. Над каждым молодым парнем прежде всего довлеет секс. И в том возрасте, в каком был я, ничего важнее секса для меня не было. Но годы шли и оказалось, что секс со временем теряет свою остроту и без любви жизнь пустая и бессмысленная. Я стал пить понемногу, потом больше и больше и вот оказался под забором. Все очень просто.

Надежда смотрела на Максима и думала:

– Что же мне с ним делать? Оставить или выгнать? Ладно, пусть остается. Там видно будет.

Необычный бомж

В течение нескольких лет я жила в пригороде Таллинна и каждый день ездила в город на электричке. Въехав в город, я всегда видела из окна электрички на одной и той же остановке высокого и статного, немного грузного мужчину, закутанного в грязное драное тряпье, на ногах рваные башмаки, подвязанные веревками, в руках пластиковые мешки, набитые каким-то хламом. Иногда он выползал из – под высокой платформы. Он всегда был один. Его немного застывшее выражение лица обычно сохраняло величие, природную властность и некоторую задумчивость. Несмотря на его статус и эти ужасные обноски, он выглядел, как король в изгнании.

Обычно он стоял на перроне в ожидании поезда. Когда поезд подходил, он оставался на своем месте и внимательно, с выражением тревоги на лице, рассматривал выходящих пассажиров, затем двери закрывались, и поезд уходил, а он стоял на перроне, глядя с невыразимой тоской вслед уходящему поезду, не дождавшись тех или того, кого он ждал.

Я видела его всегда на одной и той же остановке и на одной и той же стороне платформы, около которой проходили, выходящие из Таллинна поезда. Именно так, брошенная и преданная собака ждет своего хозяна.

Он всегда был молчалив. Его лицо хранило какую-то тайну, которую я была не в силах разгадать. Когда я смотрела на него, я не могла уловить ни малейших следов безумия или деградации. Оно казалось мне полным мыслей и чувств, которые были обращены куда-то в далекое и счастливое прошлое, в котором он постоянно находился и терпеливо нес то бремя, которое на него неожиданно свалилось. Мне казалось, что эти телесные страдания, которые он испытывает в своей бездомной жизни: голод, холод, жизнь на улице, уравновешивают его душевную боль.

Мне хотелось поговорить с ним, но я боялась к нему подойти. Мне казалось, что это разозлит его. Предложить ему какую-то помощь было просто невозможно, столько гордой природной независимости было в этом человеке.

Его можно было представить королем, сидящим на троне в величественной позе монарха, или средневековым полководцем, объезжающим верхом на лошади свою дружину, в кольчуге, со щитом и и мечом в руках. Я не могла представить только то, кем бы он мог быть в нашей современной жизни. Может быть, полярником или путешественником, имеющим какую-нибудь благородную и трудную миссию.

Время шло, и я уже сменила место жительства и больше не ездила в электричке, хотя, бывая в том районе, часто вспоминала необычайного бомжа, думая о том, жив ли он? И где он сейчас?

И вот на днях я неожиданно увидела его, сидящим на крыльце какого-то здания в центре города. Он немного постарел, лицо обветрило, он носил все те же обноски, хотя прежнему сохранял величественное и независимое выражение лица.