Судья

Тротуары в этом городке такие узкие, их проложили бог знает когда, в некоторых местах на асфальте давно уже появились ямы и огромные трещины.

Тротуар был завален мусором.

Антон шел не спеша, пиная какую-то пустую пивную банку. У него был

тяжелый рабочий день. Работал Антон на железной дороге, разгружал вагоны

с товаром, одиннадцать часов в сутки, это был адский труд, да к тому же он был болен чахоткой и скрывал это от своего бригадира. А если бы даже бригадир

узнал, вряд ли он уволил Антона. Бригадира все называли Тимофеич, так как имени никто не знал, да и он так всегда представлялся новому лицу и просил его так называть.

И этот бригадир Тимофеич был очень жадным до денег. Когда выплачивал положенный заработок, его руки с деньгами тряслись от жадности, было такое ощущение, что он свои кровные бумажки отрывает от сердца. Да еще когда работник получал своим адским трудом заработанные деньги, Тимофеич любил приговаривать: «Эх (глубокий вздох), как бы не переплатить, бездельники». И после раздачи милостыни от Тимофеича, как всегда, всех называл лентяями.

Надо заметить, что во время разгрузки поезда всеми «любимый» бригадир только руководил процессом. Да, кстати, насчет болезни Антона и бригадира. Ему было абсолютно на всех наплевать, потому что контингент бригады в основном состоял из бездомных, алкоголиков и какого-то приблудившегося умственно отсталого, который сбежал из психушки и жил здесь же рядом, на вокзале. Его никто не трогал, в том числе и милиция, все боялись заразиться от него бешенством, хотя таким он не страдал. Просто пускал слюни, как маленький ребенок. Имени его никто не знал. Его просто называли «Эй, даун». Только Антон дал ему имя, он называл его Петр в честь умершего отца. А почему именно в честь отца, потому что его глаза напоминали глаза потерянного родителя.

А как же он попал в бригаду Тимофеича?

В один день пришло три состава, их все нужно было разгрузить сразу. И поэтому в этот день бригада Антона работала тринадцать часов без отдыха.

В его бригаде был некто бездомный по имени Лелик. Естественно, это было его прозвище, его имени никто не знал, насчет прозвища – Лелик сам так представлялся. В общем-то, у большей части «дружного» коллектива были только прозвища. Мода нашего времени – когда приходил новенький, у него спрашивали: «Как твое погонялово, любезный?». Только Антон и еще некоторые, которые все-таки пока уважали себя, отстояли свое имя. Им пришлось трудновато это сделать.

Итак, этот Лелик пришел на работу после «великой» пьянки со своим другом, который был без ног, они жили вместе в сгоревшем амбаре для скотины. Он был небольшой, но теплый, сделан из цельных бревен, стыки которых забиты ватным утеплителем, поэтому сквозняков, к счастью, не было. Так что Лелику и его сожителю было там более-менее тепло. А зимой они накрывались двумя драными пуховыми одеялами, которые Лелику дал как жест добрый воли сам начальник вокзала. После этого Коробеев, так его звали, всем хвалился, какой он добрый и великодушный. Он вообще любил похвастаться от всей души, особенно когда захмелеет от горячительного. И пошла вся его великодушная суета. Конечно, великодушных поступков Коробеев сделал мало. Например, подал десять копеек просящей милостыню старушке, которые завалялись в его кармане. А он приукрашивал эти события так, как будто покорил Эверест.

Но вернемся в тот роковой день. Итак, Лелик, получив заработанные деньги и «отдохнув» со своим сожителем, явился к началу рабочего дня, естественно, с похмелья. Сердце у Лелика было слабым, в детстве он страдал пороком. Ему сделали операцию, которая не вылечила его до конца, но полный курс лечения он пройти так и не смог. Его родители были постоянно в разъезде в поисках лучшей жизни. В итоге вся семья застряла в этом городке.

Вся бригада работала как проклятая, Тимофеич бегал вокруг, орал: «Быстрее, лентяи, быстрее!» Лелик старался, сам всех подгонял. И случилась трагедия – похмельный синдром и палящее летнее солнце, сильные физические нагрузки сделали свое дело.

Сердце не выдержало.

Антон подал ящик, Лелик взял, поднес к груди, замер на месте, потупил взгляд, лицо сконфузилось. Он только успел произнести «мамочки» и упал на спину замертво, придавив себя ящиком.

«Что случилось, боже, Лелику плохо, скорее, скорее, надо унести его».

Группа работников из других бригад взяли Лелика и понесли к фельдшеру, но по пути выяснилось, что Лелик умер, фельдшер только констатировал смерть. Вся бригада Лелика замерла от скорби. Однако скорбеть им пришлось недолго, бригадир и оратор Тимофеич привел всех в чувство:

– Что стоите, как истуканы, лентяи, ну сдох и ладно, поделом бездельнику, алкаш поганый, давайте работайте, работайте.

Коробеев сказал, чтобы за сутки все сделали, а желательно и меньше, – проораторствовал Тимофеич.

Так в бригаде появилось вакантное место, куда и устроился Петр-даун. Его привела к Тимофеичу Зинаида Петровна, уборщица вокзала, она присматривала за Петром.

Жаль дурачка.

Ей удалось упросить бригадира взять дурачка к нему.

Конечно, Тимофеич зловредил:

«Зачем ему деньги?

Что он будет с ними делать?»

Но нехотя взял Петра.

Только из заработанных Петром денег зловредный бригадир кой-какую часть пытался утаить. Но это быстро пресекли, ведь были и неравнодушные люди в этом коллективе.

Со смерти Лелика прошло много времени, его забыли. Притом что состав коллектива менялся часто и не всегда по случаю смерти работника. Многие просто уходили в запой.

Поэтому в этой бригаде никто ни за кем не следил. А Антон скрывал свою болезнь только из-за того, что был застенчив, и отсюда страх потерять заработок. Наш герой шел по разбитому, замусоренному тротуару, у него не было даже сил перепрыгивать через ямы, он часто спотыкался. Банку он давно уже раздавил от неуклюжести и вялости.

Домой с работы он всегда ходил пешком, хотя дорога до дома была неблизкой. Антон экономил на транспорте, вообще, он экономил на всем. На работу и обратно пешком, во время перерыва еды он покупал мало, деньги ни на какие развлечения не тратил, только все необходимое. Необходимым были лекарства для него. На них уходила большая часть заработка.

Дом его был две комнаты в общежитии, сделанные из одной, а остальные удобства общие с многочисленными соседями.

Жил наш герой со своей бабушкой, которую он любил как настоящую мать. Своих родителей он потерял рано.

– Кто это?

А, это ты, Антон, – сказала Люба.

– Привет, Любаша, как поживаешь?

– Твоими молитвами, Антоша.

– Бабуля дома?

– А где ж ей быть. Дома.

Не стой, заходи

Люба всегда следила за входом в подъезд общежития, была часовым.

Ей всюду мерещились жулики.

Да по правде сказать, в их районе всегда крутилось много пьяной шпаны, это были и подростковые шайки, и местные мужики, всегда соображавшие на бутылку, и всякие без определенного места жительства, тоже в угаре. И все пытались что-то стащить. Поэтому всегда находился предлог зайти в какой-нибудь подъезд и взять, что лежит плохо. Ну а если доходило до насильственного грабежа, а этим занимались подростки, так они искали средства на «травку» или водку, на что хватит. Все-таки в общежитии люди жили небогатые, а вину всю сваливали на жителей улицы, естественно, все те же подростки. Приехавшие на зов ограбленных людей служители порядка хватали по указке законопослушного подрастающего поколения бедных жителей улицы, естественно, все это делалось в очень грубой форме.

С ломаньем за спину рук, бросанием людей на землю, при этом хорошенько пересчитав ребра ногами и милицейской дубинкой. А эти законопослушные подростки бегали вокруг поваленных бедняг и тыкали на них пальцами, при этом крича:

– Да, да, это он, я видел, как он ограбил, это он! Это он!

И так всегда крайними оказывались бедняги-бездомные.

По справедливости сказано будет, эти люди также промышляли мелким воровством, брали то, что, как уже было сказано, лежит плохо.

Но, естественно, в тюрьму их никто не сажал, да и до суда дело не доходило, жители улицы сидели в изоляторах около трех суток. Ибо держать их не было смысла. Они никогда ни в чем не признавались. А ограбленные всегда путались, ни одного ясного ответа не было.

Выходя на свободу, бездомные снова возвращались обратно, и все начиналось сначала. Порочный круг.

Который все-таки будет разорван.

А часовой-Люба при этих арестах крайних не упускала возможности побранить ненавистных ей жуликов:

«А-а-а, ироды проклятые, вот теперь получите свое. В тюрьму их, в тюрьму, жуликов поганых».

Антон поднялся на свой этаж по лестнице, прошел по общему коридору, подошел к своей двери.

Вообще, это общежитие напоминало дом коммунального типа, но почему-то считалось общежитием.

Антон постучал в дверь.

У порога его, как всегда, встречала любимая бабушка.

– Сынок вернулся! Антоша, родненький, здравствуй.

– Привет, бабуль.

– Ну проходи, чего стоишь на пороге, поди устал?

– Валюсь с ног, – ответил Антон.

– Ты как, все хорошо?

– Да слава богу, на здоровье не жалуюсь, – ответила бабушка. –

Давай отдохни немного, сынок, да поешь. Я плов сварила.

Твой любимый, – сказала бабушка.

– Хорошо. Ну как день провела? – спросил Антон.

– Да намаялась немного.

Сегодня ходила в городскую администрацию, пыталась выхлопотать помощь денежную, а то нам тяжело же, все деньги на лекарства уходят, – сказала бабушка.

– И что ответили? – спросил Антон.

– Сказали, чтоб документы я собрала. Написали, какие надо, там целый список.

Даже не знай, хватит ли у меня сил все это собрать, – ответила бабушка.

– Все будет нормально, бабуль, соберем как-нибудь.

Антон тяжело покашлял.

– Ой, Антоша, боюсь я за тебя, как ты кашляешь, прям сердце сразу замирает. Ох, как боюсь. В больницу бы тебе надо, доктору показаться, – сказала бабушка.

– Время будет, покажусь.

Да я же лекарства покупаю, принимаю их в назначенное доктором время.

Так что если я пойду к нему, он мне просто посоветует увеличить дозу, – ответил Антон.

– Все равно боюсь, Антоша, боюсь.

– Не бойся.

А после что ты делала, где была? – спросил Антон.

– Потом пошла в аптеку, лекарства для глаз купить.

У бабушки Антона были больные глаза, было все как-то мутно. Но очки на людях она стеснялась надевать. У бабушки, так же как и у Антона, большая часть пенсии уходила на лекарства, при том она страдала головными болями.

Так что остававшихся денег едва хватало на жизнь. Поэтому бабушка пыталась оформить дополнительные средства.

Вся их одежда была подарена соседями, кроме обуви, и то обувь они брали также поношенную в какой-то лавке или у старушек, продававших всякое тряпье около городского рынка.

Конечно, жизнь Антона и его бабушки была незавидна, но они никогда никому ни жаловались. «Вместе мы все вынесем», – так они часто говорили друг другу.

– Потом я встретила фабричную подружку. Мы поболтали, потом потихоньку пошла домой, – ответила бабушка.

– Послушай, бабуль, ты не должна ходить пешком до дома, наверно, и к начальству ходила пешком, – сказал Антон.

– Да, пешком. Здесь же недалеко. Антоша, зачем мне тратить деньги на транспорт?

Ноги у меня еще пока крепкие, – сказала бабушка. –

Ладно, иди ешь, дорогой.

Антон сел за стол. Бабушка заботливо наложила ему плова с тушенкой. Он стал его жадно поглощать.

Поев, Антон лег на кровать и стал задумчиво поглядывать в потолок. Бабушка села читать книгу писателя Бунина. Когда она читала, надевала очки, которыми пользовалась только дома.

Пробил какой-то час. У них были старинные часы, которые били курантами, это были единственные часы в доме. А когда они ломались, время для Антона и бабушки просто останавливалось. Их было кому подчинить, в соседнем подъезде жил Федька-злотый.

Так его прозвали за золотые руки, но пьяница был страшный. Все делал за бутылку.

Но для бабушки Антона из уважения к ней, а уважение к людям он испытывал, часы ремонтировал бесплатно. Правда, ремонта часов приходилось ждать долго, мастер мог быть дни напролет в запое.

Бой курантов отвлек Антона от его размышлений. Он повернул голову к стене, на которой висели часы. Часы умолкли. Он оглядел всю серую, облезлую стену. Потом опустил взгляд на покосившуюся тумбочку. На ней лежала затертая салфетка, лежала какая-то старинная шкатулка, почерневшая от времени, откуда взялась она, Антон не знал, да и не интересовался, потому что очень редко замечал.

А еще на тумбочке стояла рамка с фотографией, на которой были запечатлены его родители.

Антона начали мучить воспоминания прошлого, когда еще родители были живы, и он был полностью здоров. Тогда была совсем другая жизнь. Он нечаянно уснул.

Семья Антона жила также в этом городе. Жили они в частном большом, уютном доме, этот район был неплохой. Его отец был директором единственного в этом городе колледжа, мама была преподавателем в нем. Ее предметом являлась культурология. Она была очень образованным человеком. И в Антоне воспитала культурного и образованного мальчика. К тем знаниям, что он получал в школе, она добавила и свои. Со своими ранними познаниями Антон мог бы много достичь, входя во взрослую жизнь.

С ними также жили бабушка и дедушка, они были родители мамы Антона. Отец был сирота, он вырос в детском доме. Ему пришлось добиваться всего самому. Он многое прошел на жизненном пути, и это сделало его очень морально сильным человеком. Отец от себя передал Антону несгибаемую силу воли, железное терпение, любовь к жизни.

Родители мамы были хорошими хозяйственниками. Поэтому их семейная крепость была сильна…

Наступило новое утро, Антоша встал с кровати, оделся и пошел умываться. Приведя себя в порядок, зашел на кухню, где уже сидели за столом мать и отец, а бабушка их обслуживала.

– Доброе утро, ма, па, бабуль, – поприветствовал Антоша.

– Доброе, доброе. Садись, Антон, – сказал отец.

– Здравствуй, деточка, – поприветствовала мама и поцеловала его в щеку.

Антоша сел за стол, бабушка подала ему завтрак.

Итак, пора было идти в школу, а родителям на работу.

Выскочив из дома, Антоша побежал к своему школьному товарищу, с которым учился в одном классе. Его звали Юрок. Он всегда заходил за ним по дороге в школу.

Антоша подбежал к дому Юрка и позвонил. Тут появился сонный, наспех одетый приятель.

– Юрчик, давай быстрей, опоздаем же. Училка убьет нас, – поторопил Антоша.

– Да не бойся, Антон. Подумаешь, напишет жалобу в дневник, и что из этого? – промямлил Юрок.

– Тебе, может, все равно, а папка обещал мне велосипед купить за хорошую учебу и поведение, – ответил Антоша.