Для малых, как и для великих, есть дела, что сотворить они лишь могут единожды: и в этих делах есть сердце.

Джон Рональд Руэл Толкиен
«Сильмариллион»
Перевод с английского Н. Эстель

Всё, что здесь написано, ни одно слово или их сочетание, не передают пережитой истины. Этот текст – интерпретация опыта в словах.

Я едва могу уразуметь открывшуюся тайну, и как сложить её в слоги? И как читателю увидеть тайну через словесный туман?

Но сердце просит, и я не могу иначе. Я не могу не написать. Я не могу не поделиться.

Каждая строка – попытка постичь реальность, глубина которой нереальная.

Эпизод 1: С… Он

А если любовь – лишь обман?

Кто влагает в нас жизни дыханье,

если только сумерек тень

нам дает настоящее знанье.

Добра – его, может быть, нет,

и зла – оно рядом и ранит.

Если надежда погаснет

и начнется непониманье,

то какой же факел на свете

осветит земные блужданья?

Если вымысел – синева,

что станет с невинностью, с чудом?

Что с сердцем, что с сердцем станет,

если стрел у любви не будет?

Федерико Гарсия Лорка «Осенняя песня»
Перевод с испанского О. Савича

Я стояла на обочине широкой автострады в потёртой, не очень-то чистой куртке, вязаной шапке и тёплых брюках. Воздух был прогрет солнцем. Пыль, поднятая ветром, клубилась по обочине, а мне было чуть-чуть жарко. Мимо меня по размеченному асфальту проносились автомобили. Где-то вдалеке маячили люди – я их наблюдала. Зачем я там находилась, я не знала. Не то ребёнок, не то женщина, не то некое существо без пола и возраста. Я не понимала, кто я и что там делаю. У меня было имя, которого я не знала. Я стояла, смотрела на дорогу. И всё.

Была весна.

Снег уже растаял. Ветер и солнце. Ослепительное весеннее солнце и пронизывающий весенний ветер. Деревья ещё без листьев – они смущались своей наготы, но не скрывали её, от того пространство наполнялось прозрачностью. От солнца серый асфальт оживал. И даже пыль на обочине оживала – пылинки кружились и болтали. Радовались, что ли, новой жизни.

Они подъехали на машине. Остановились и забрали меня. Он открыл дверь, улыбнулся и усадил меня рядом. Разве можно описать это ощущение, когда он здесь? Может, это радость, покой, нега, исполнение всех желаний.

Я сидела без движения. А он смотрел на меня так нежно, как будто соскучился. Между нами что-то происходило. Что? Что-то безвременное и наполненное до краёв. Ничего не имело значения, не имело смысла, ничего иного не существовало. И мне ничего более было не нужно. У меня было всё – здесь, сейчас и навсегда!

Я узнавала его силу, тепло, солнечный запах, ощущала тишину его мыслей. А он разговаривал с водителем и улыбался иногда.

Между ними тоже что-то происходило. Я чувствовала. Подумала, что они – мужчина и женщина, и они вместе. Но тогда почему он так обнимает меня?

Водитель – очень красивая женщина лет тридцати. Она фонтанировала здоровьем. Молочно-белая кожа с румянцем на щеках. Растрёпанные золотистые волосы. Светлые голубые глаза – такие открытые! Она задорно шутила, и от этих шуток он ещё больше улыбался, а она заливалась каким-то колокольчиковым смехом. О чём были шутки, я не понимала, но мне и не важно. Очаровательный её смех селил во мне радость. Она ела на ходу какие-то вкусности, закидывая их с юношеским азартом в смеющийся рот в перламутровой помаде, выглядывала в окно, ругалась на нерасторопных водителей, требуя уступить дорогу, поправляла макияж, смотрясь в зеркало заднего вида, переключала дерзко коробку передач, и всё рассказывала низким баском смешные истории.

Я догадалась – она его друг. Я наслаждалась ею. За бесшабашный способ езды он сделал замечание: не сосредоточиться ли ей на дороге. На что она ответила, что она ас в вождении автомобилей, и ездить может даже задом наперед с закрытыми глазами.

Нам весело!

Его руки… Большие ладони, долгие запястья с жилками. Длинные пальцы, сильные. Он обнимал меня и сжимал в своих ладонях мои. Я чувствовала себя маленькой и беззащитной, точно ребёнок. А доверие к нему – беспредельное! Но в его объятиях я улавливала сдержанную мужскую страсть. И вдруг поняла, что я – женщина. Любимая женщина, которой дорожат и которую желают.

Руки… Его руки… Такие красивые, но такие натруженные. Кожа – сухая и горячая. Я гладила его руки и пыталась понять, почему у него – воплощения силы, мужества, молодости и красоты, такие руки, что с ними случилось? Чем он занимается, что у него обветренные в мозолях руки? И не могла спросить – я не умела разговаривать…

Мы попали в пробку.

Стемнело, просто опустился сумрак. Будто сумрак – составляющая мира. Но в нём всё ясно видно. Дорога наводнилась автомобилями, людьми и… существами: ужасными, нереальными – их лики нескончаемо многообразны. Существа нападали на людей, друг на друга. Люди пытались спастись, убегали, падали, вставали и опять бежали. Всё кишело. Я слышала нестерпимый гул людских воплей, рычания и клокотания странных существ. Гул становился громче и громче.

В его глазах невероятная грусть.

– Пора, – его спутница больше не улыбалась, – нам пора, – повторила она тихо, обращаясь к нему. Приоткрыв дверь автомобиля, она посмотрела на меня. Долго. В глазах та же грусть. Вышла.

А он не отводил взгляда, полного нежности и глубокой печали.

У меня началась паника:

– Куда же ты? Не оставляй меня здесь! – кричала я беззвучно. – Мне так страшно!

И боялась я не ужасных монстров, а того, что он сейчас уйдёт и больше никогда не вернётся.

Но он не ответил. Осторожно отстранился и вышел из машины. Обернулся, касаясь меня печальным взглядом, и медленно ушёл со своей спутницей сквозь кишащий кошмар, пока не превратился в белую дымку, которая без следа рассеялась.

Я проснулась, дрожа от чувства холодного одиночества. Сидела весь день на диване, глубоко потрясённая, не в силах сползти с него и решить – сон ли это был.

Эпизод 2: Иллюзии

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Александр Сергеевич Пушкин
«Дар напрасный, дар случайный…»

В жизни всё временно. Так что, если всё идёт хорошо, наслаждайся – вечно это не продлится. А если идёт плохо – не волнуйся, это тоже не продлится вечно. Не помню, кто мне это сказал, или я это где-то прочла, но такая штука работает. Всё меняется.

То сидя, то лёжа на диване, я усмиряла волнение, вызванное странным сном. Основательно погрустив от тоски, сумбурности жизни и её бессмысленности, поддалась зову тела, которое взбунтовалось и требовало кушать. Кушать требовал и здоровенный котик, он устал мять бока о мою подушку и верещал протяжно «мя-я-я», трогая меня лапой.

Пришлось встать. На дворе смеркалось. В открытую форточку задувал прохладный весенний дух.

Под воздействием кота, голода и весеннего духа настроение моё из уныло-страдальческого сменилось на игривое с оттенком философского, разбавленного приторным цинизмом. Всё меняется.

Жуя бутерброд и запивая его крепким горячим чаем, я принялась жарить уже тысячу раз жареного барана. Иначе – в очередной раз искать смысл происходящего.

А смысл никак не находился. Не было его и всё тут.

Во-первых, объективная реальность – сущий бред. Пойди – разберись, что реально: бутерброд, который я вкушаю или сон. Причём ощущения от бутерброда менее яркие. И где же реальность?

Вот ещё пример. Возникла проблема, да такая, что её нужно решить как можно скорее, чуть ли не сию секунду, а за спиной стоит кто-нибудь и торопит. Решаешь, решаешь, а она никак не решается, только усложняется. Бросишь в отчаянии, и… о чудо! Или проблема потеряет остроту, или добрый человек её за тебя решит, а то и тот, кто за спиной торопит. А если будешь более бдительной, то окажется, что проблема надумана твоим беспокойным умом. Только будь внимательней и увидишь. Выходит, вся жизнь – иллюзия.

Во-вторых, раз всё иллюзия, тогда нет никакой разницы между жизнью и смертью.

В-третьих, в чём же всё-таки смысл?

Предполагаю, что я живу и придаю смысл моей жизни сама (сегодня смысл никак не придаётся): изучаю, осознаю, конфигурирую. Однако, оное моё осознание никоем образом не связано с сутью и смыслом жизни моей. Все конфигурации существуют у меня в уме, мной же и придуманы. А любая конфигурация вне ума не имеет смысла. Я вижу, что вещи в моей жизни зависят от того, верю я в них или нет, вплоть до их существования (в съеденный бутерброд мне не верилось – я им не наелась). А то, что я не могу узреть и осознать, то есть, нечто непроявленное – неизвестно, бесконечно и непостижимо. Познание бесконечного требует бесконечного количества времени, что опять непостижимо. Значит, мир идеален, непознаваем и не имеет смысла бытия помимо самого бытия, которое и обладает истинным смыслом, который познать невозможно.

Ещё вопросы остались?

Но мне всё равно как-то не по себе: будто я потеряла что-то важное. И в голове крутятся картинки из сна, из очередной иллюзии внутри иллюзии. Мало того, до тоскливой боли в сердце привязалось нудное чувство одиночества (а быть в уединении для меня было счастьем, но быть одной и это противное чувство одиночества вовсе не одно и то же), словно меня заперли в тюрьму серую и даже скважину замочную залепили – подсмотреть за миром, пусть и иллюзорным, нельзя. Никаких тебе развлечений. Такое моё положение я никак не могла принять, как ни старалась.

Я налила себе ещё чаю, покрепче и погорячей: согреться от навалившегося одиночества, и продолжила размышления.

Обычно я вижу то, что ожидаю увидеть, к чему привыкла и чему обучена. Настоящий момент всегда припорошен пылью прошлого опыта, тесной личиной, натянутой с мылом на хрупкое существо, в общем, всякими идеями и ограничениями, иначе, всё теми же иллюзиями. Уловить настоящий момент и прожить его не просто. Но так случается иногда. И это не легко, не трудно, это естественно. Это подобно дыханию, подобно биению сердца. Но как сбивается дыхание от неверно заданного ритма, так выпадаешь из настоящего, и погружаешься в пучину тревог и тщетных раздумий. Как сегодня.

Я оделась и вышла в безлунную ночь. Растаявшие за солнечный день лужи крепко замёрзли. Выгоняя из головы мысли, а из сердца тоску, я гуляла туда и обратно по замёрзшим лужам, пытаясь поломать лёд. Такая физкультура действительно мне помогла. Тщательно обработав все лужи вокруг своего и двух соседних домов, я, в конце концов, устала и присела на лавочку, довольная тишиной в голове.

Посидела, поболтала ногами, посмотрела то на фиолетовое звёздное небо, то на голые ветки растущей во дворе берёзы и поняла, откуда ветер дует, чего мне не хватает. Мне, маленькому человеку из миллиардов людей, затерявшихся среди бесчисленных звёзд, мне, ничтожной толике вселенной, микроскопическому окошку жизни, протирая которое, словно запотевшее зеркало, мир познаёт сам себя, не хватает любви!

Вся человеческая жизнь зиждется лишь на одном – на зыбком, едва уловимом обещании, обещании любви. Лишь слабого намека на возможность любить и быть любимым достаточно, чтобы жизнь продолжалась. Потому что только любовь объединяет человека с миром, со всем, что есть. Лишь любовь возвращает из хаоса иллюзий в безмятежное блаженство, когда никакие превратности судьбы не в силах причинить боль. Лишь любовь придаёт человеческой жизни смысл, чем сама и является и, изведав её, ложные смыслы теряешь бесследно.

Потому ищешь любви путями, число которых неисчислимо. Ищешь, ходишь широкими и узкими тропками, блуждаешь в темноте, но не находишь. Не находишь. Не хватает смелости и открытости. Чувствуешь себя уязвимой, боишься быть отвергнутой, себя не принимаешь. Но лишь с принятием себя возникает доверие – нет разобщенности внутри, нет разобщенности снаружи, и всё возможно. И там, где обитал страх, расцветает любовь. Но никто не может преодолеть за тебя твой страх, подруга, ты должна преодолеть его сама. А если не решишься, то останется только воображение, и что придумаешь, с тем и жить, продолжая искать нелепые смыслы, продолжая искать оправдание жизни.

И вот тогда жизнь будет питать уже не любовь, а иллюзии. И закутавшись в свои вымыслы, как в шубу из рыбьего меха, будешь сидеть в ожидании чуда, не принимая реальности в границах своего воображения, выскочить за которые не хватает смелости. И тогда уже не живёшь, а исполняешь нелепый сценарий. На ошибках не учишься, повторяешь их снова и снова, каждый раз с более высоким качеством, ходишь по кругу, который не превозмочь. Ходишь по кругу и теряешь человеческое. На каком круге я потерялась?

Я рыдала сидя на лавочке перед подъездом. А если я что-то делала, то делала это неистово, целиком отдаваясь делу, и будучи экстремалкой (или экстремисткой), мир я познавала через экстремумы. Потому рыдала я неистово не меньше трёх раз: сидя на лавочке, сидя перед ней и стоя на ней, задирая сопливый нос к звёздному небу, заодно обвинив его, сильное и всемогущее (тем самым сняв с себя ответственность) в безучастии к моим мучениям, и, потребовав хоть какой-нибудь компенсации (а какой, не успела придумать), я утомилась. Да так, что еле дотащилась до двери квартиры.

Больше меня не посещали вопросы о смысле жизни. Я категорически рекомендую эту технологию: после неистовых рыданий и передачи ответственности звёздному небу жизнь сразу становится уютной и тёплой. Попробуйте – вам понравится!

Умывшись кое-как и затолкав под бок мурчащего кота, я завернулась в одеяло и уснула сладким сном без сновидений. Напоследок я позволила вспыхнуть мысли об искомом смысле: то самое звёздное небо, к которому я только что взывала, берёзовые веточки, лужи на асфальте – сама природа не знает, что она есть. Она ума-то не имеет и не думает про смысл. Существует себе и не страдает всякой ерундой.

Выходит, если я знаю, что я есть, потому и страдания мои есть? Как прекратить их – вот в чём задача. Сделать так, чтобы не знать, что я есть? Ну, это совсем не лезет ни в какие ворота!

Попробую по-другому: буду постигать смысл через наслаждение. Вот это мне нравится! Наслаждение, оно, конечно, не любовь, но, по-моему, ходит у любви в фаворитах.

Начну наслаждаться завтра сутра – поеду покупать новые туфли!

Эпизод 3: Реальность

Простор широк, и нет ничего невозможного!

Некто Бодхидхарма

По большому счёту, что бы ни случилось, следует опираться на радостное состояние. Тогда всё получается само собой, и горе не беда. Как только приходит уныние – всё, конец наслаждениям, да здравствуют страдания. А вот они-то иллюзией не кажутся, как ни крути. Но я не отчаиваюсь. И так-то меня всё устраивает, я не жалуюсь.

Расскажу для ясности и полноты картины немного о себе. Жила я так, что сама себе удивлялась. Как что-нибудь наделаю… Потом делаю вид, что не при делах. Я жила сама по себе. Быть самой собой не стеснялась. На меня с трудом налезали принятые в обществе маски: одевала их ненадолго, как правило, для честного отъёма денег у других.

Людей на земле много, совести на всех не хватает, мне её не хватило. А потом я потеряла даже стыд. Во мне не осталось ничего лишнего.

Я часто хотела всех приобнять, некоторых при этом придушить. Я очень добрая.

Я считала, что в жизни слишком много возможностей, чтобы ограничиваться одной мечтой, потому мечтами меня завалило. Мечты сбывались, и я едва выносила восторг от их исполнения.

Думаю, что если не доверяешь миру, то мир не доверяет тебе. Зато, если доверяешь! Я доверяла, потому делала, что хотела, и мне за то ничего не было. Я нарушала законы логики (и не только), и даже больше: причинно-следственный механизм в моей жизни часто не работал.

И далее, о роде занятий и интересах. Меня интересовало всё. От рулевых тяг в автомобилях до элеронов на самолётах, от вышивания крестиком до совершенствования рецепта пирожков с картошкой, от фотосинтеза до устройства чёрных дыр, и больше – устройства вселенной (или её неустройства) и меня самой. Не меньше меня увлекали краски, звуки и запахи, древние танцы, старые сказки, джаз и рок-н-ролл, ромашки и лилии, лошади и тигры, облака, моря, горы и вулканы. Иначе – жизнь была моим главным занятием. И у меня было всё, кроме одного – покоя.

Я жила в предвкушении, что что-то должно случиться, словно в диких просторах, в ожидании неизбежного риска. Мне казалось, что умереть менее рискованно – в смерти риска нет. Умри, и тогда у тебя не будет проблем. А вот жить в отсутствие покоя мне было страшно… Страшно интересно!

Само собой меня мучили типичные человеческие страсти. Я никак не могла определиться со своей сущностью (или сучностью, что в сущности одно и то же), я сама и мир вокруг меня беспрерывно менялся, а я цеплялась за приятности и не принимала неприятностей, и в связи с этим испытывала форменную неудовлетворённость.

Я никого не слушала и никому не верила. Нет, не «не доверяла», напротив. Но не верила. Принимать что-либо на веру – скучно. Мне было необходимо всё испробовать на собственном опыте. Остальное – пустое. Всё, что говорят тебе, для тебя, о тебе другие – не имеет значения. Слова вешают их догмы, страхи и точки зрения на тебя. Так вырастают горы преград, которые не дают быть счастливой, и хуже – словами можно изломать чистую невинную душу. Просто слово. И чем убедительней сказано, тем лучше работает. Никогда никого не слушать! И я не слушала. А кому такое понравится? Правильно – никому. Бунтарка – думали все. Подозрительная какая-то – сторонились многие. Ненормальная – опасались окружающие. В общем, выпадающая из образа приличного современного человека, особа.

Но я вовсе не бунтарка, никаких протестов. Просто я смотрела на мир иначе, чем другие. И ценила мою правду, а правда – это то, что работает на тебя. А моя правда на меня работала в две смены: в дневную и в ночную, без перерыва на обед. Не путайте, я тут о правде говорю, а не об эфемерной истине, которая непознаваема.

Я каждый день чувствовала полноту моей жизни. Но это не значит, что я только и прибывала в хорошем настроении, что у меня ладились дела, и что жизнь моя была безоблачной и прекрасной.

Жизнь подкидывала разнообразие: от торжества побед до глубоких провалов. Меня посещали бурные эмоции: от гнева праведного и слёз обиды, до щенячьего восторга. Я сколько веселилась, столько и грустила. Но мне стал подвластен страх. Этот тип подозрительной наружности меня больше не пугал. У него, конечно, случались приступы эйфории, и он заходил с тыла, но атака не проходила – я с ним не боролась. Научилась я этому в детском мультфильме «Котёнок по имени Гав». Так вот, маленький Гав был мудрейшим из мудрецов и! Ходил бояться грозы во время грозы на чердак. Гав так боялся грозы, что сильнее бояться было некуда. По просьбе друга-щенка, Гав спускался с чердака бояться грозы в комнату. Но в комнате бояться было не интересно, и котёнок вновь шёл бояться грозы на чердак. Воспользовавшись мультяшной рекомендацией, я стала бояться, ух как бояться, моих страхов, что мне стало интересно бояться. Только страхи от того пропали.

Каждый день для меня был загадкой. Я просыпалась с предвкушением: что выдаст мне сегодняшний день? И в трепете засыпала: что подарит новая ночь? Я творила (или вытворяла) мой разнообразный мир, который был самым безопасным и приятным местом во вселенной.

Я жила и томилась желанием гулять по ночам в лесу при свете луны, словно я дикий зверь. Я хотела упиваться воздухом, чтобы кружилась голова, и слушать тишину – единственную мою компаньонку. На это меня толкала сила неведомая, безжалостная и счастливая.

Меня неудержимо тянуло в лес. Какое-то колдовство меня туда заманивало. Особенно я любила раннюю тёплую осень, когда в лесу затихало чувственное общение с маленькими пищащими вампирчиками, а воздух наполнялся прозрачной тишиной. Воздух становился настолько прозрачным, что всё вокруг казалось чётким и призрачным одновременно. От прозрачности воздуха запахи становились тонкими и прохладными. Можно вдыхать их так медленно и так долго! Воздух – он живой…

Деревья в лесу – они такие тёплые, особенно сосны – такие ласковые. Смотрят сверху, покачивая кудрявой головой, как мама на непоседливого малыша, с трогательной заботой. А берёзы – кокетки, хвастаются: смотри, какая я стройная, разрешают к себе прикоснуться – влажные и прохладные. Я могла часами сидеть на земле и ничего не делать, дышать, слушать, смотреть. В лесу время останавливалось.

Я танцевала. Танцевала танец моей жизни. Он весь – движение снаружи и весь – тишина внутри. Я так любила тишину – беззвучную музыку, истинный танец, в котором нет движения. Любовь – вот мой хореограф. Я купалась в нежных её волнах – в реке любви к жизни. Признаться, не всегда удерживалась на плаву, и нередко тонула в иллюзиях, разыскивая в них смысл. Река же иногда выливалась Ниагарой на окружающий меня мир, часть которого сбегала прочь. Это удивляло меня сначала. Я оставалась в недоумении, пока, наконец, не поняла.

Нам нравится смотреть на красоты природы, на водопады, например. И чем грандиознее зрелище падающей с высоты воды, которая разбивается в пыль и играет всеми цветами радуги в каждой капле, тем больше оно нас завораживает. Кому-нибудь приходила мысль встать под поток мощного водопада? Нет, конечно, это же безумие! Тонны и тонны воды раздавят тебя, не оставят мокрого места, смоют с лица земли бесследно, растворят в потоке. Так и с любовью. Этот поток невероятно сильный, полный, красивый. Его мощь выдержит лишь совершенно открытое существо, иначе его просто расплющит. Поэтому и убегали, и приходили вновь – так трудно оторваться. Но держались на расстоянии, потому что страшно, потому что инстинкт самосохранения уберегал от чудесной аннигиляции.

А однажды я заглянула в такое потаённое место моей души, в котором ничего нет: ни печали, ни радости, ни добра, ни зла, ни хорошего, ни плохого, ни отношения, ни суждения – в абсолютную тишину моего сердца. Заглянула на мгновение, но память о том осталась навсегда. Память о тишине, где я есть, и где меня нет, где я есть всё, и где я – ничто, в котором ничего человеческое неузнаваемо. Там нечего прибавить, там нечего отнять, там всему есть место, там – совершенство.