Надуйте наши души. Swell Our Souls

Дизайнер обложки Ирина Ногина

© Ирина Ногина, 2021

© Ирина Ногина, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0051-7934-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

День был уже укутан в сумеречный саван. Глотая слёзы, он окинул мутным взглядом брюзжащее море, и отсыревший пляж, и отстранённо капризничающее небо, с ревнивой досадою всякого уходящего по отношению к тем, кто остаётся.

Они шли вдоль берега – почти неприличная в своей странности пара: хромой мужчина в сером, под стать мелкому дождю, пиджаке, в тёмных брюках столь простого кроя, что сгодились бы и для рыбалки, с открытою головой, на которой почти не было волос, словно ею пренебрегли, лишив и покрова, и убора, и молодая красивая женщина. Он двигался неуклюже, кренился то влево, то вправо, часто спотыкался, но старался не сбавлять темп, словно только в конце пути мог избавиться от муки, исказившей его лицо.

Приступ агрессивного, бесполезного кашля уже второй раз за пять минут одолел мужчину. Отбившись, он втянул воздух, грудь его всколыхнулась, он судорожно вытер пот со лба.

– Ты умрёшь? – напряжённо спросила она.

– Очень скоро, – прокряхтел он.

– Это мучительно? – с сострадательным отвращением уточнила она то, что и так было ясно.

– Чем чаще возвращаюсь сюда… тем острее здешний фон чувствует во мне чужого… тем скорее и мучительнее меня отсюда выталкивает, – тяжело дыша, объяснил он. – У меня совсем мало времени.

– Почему я не чувствую ничего подобного? – насторожилась она.

– Потому что тебе придётся остаться, – он бросил на неё короткий оценивающий взгляд, едва ли не первый за всю прогулку. Она испугалась, но он ожидал такой реакции. – Я поделился с тобой своими запасами, чтобы тебе легче дышалось до той минуты, когда ты поймёшь, как стать здесь своей.

– Простите, отец, но какая цель?..

– Иманон.

Он взглянул на горизонт, а брошенное им слово повисло в воздухе и каждое мгновение отдавалось тревожным эхом в ушах женщины, словно вобрало в себя смысл того, что должно было быть сказано в будущем, словно одним этим словом он хотел избавить себя от муки долгих объяснений.

Основам искусства речи он обучил её много лет назад – тогда она заучивала элементарные сочетания частоты, интенсивности и скорости звука, необходимые для желаемого воздействия слов. Отец владел этой азбукой в совершенстве, доведённом до автоматизма. Наверняка, сейчас он заставил это «Иманон» вызвать в её голове раздражающий резонанс.

Когда её отец вновь закашлялся, она, удостоверяя его страдание, посмотрела на него с невольным злорадством.

– Это твоя цель, – поморщился он, пощадив её. Эхо тут же покинуло сознание, спокойно переключившееся на новую фразу. – Человек-ось. Человек ветров.

Она глянула на него, проверяя, не думает ли он, будто эти фразы что-то прояснили.

– Есть один особый ток, Тэфон, идущий от истока творения. Сознание, пронизанное им, способно развивать свойство, благодаря которому обретает целостность и стабильность своих форм.

Она прищурилась, соображая, желая опередить его констатацию собственной догадкой, но он не стал испытывать её в этом.

– Это свойство – предпосылка вечного и гармоничного разнообразия, импульс развития и залог молодости бытия. Оно подобно искре, освещающей и оживляющей вездесущую и подлинную взаимосвязь. Через него постигается сущность явлений. С ним помысел обретает значение, а действие – значимость.

– Свобода воли.

– Свобода воли, – подтвердил мужчина. – Здесь сейчас, – он шевельнул пальцами, будто сжал что-то невидимое. – Сконцентрирован колоссальный запас её движущей силы. Вся эта мощь пригодится там, где имеются лучшие условия для её воплощения. Ты понимаешь, к чему я веду?

– Ты хочешь забрать отсюда свободу воли?

– Вернее будет сказать – силу, которая питает её, – он преобразился: из облика исчезла болезненность, и на миг ей показалось, что смерть уже доконала его, и он теперь говорит с нею в образе духа. – Ты умна, Тэфон. Я думаю, из всех преданных мне детей ты самая умная. Поэтому именно тебя я посвящаю цели овладеть Иманон.

– Кто такой Иманон?

– Иманон – человек, заключающий в себе центр притяжения энергии свободы воли. Проводник, передающий её ток человеческому сознанию. Это потенциал огромной мощности, изолированный вакуумом иллюзий и захороненный под свалкой мнимых смыслов! Если передать эту энергию туда, где она сможет воплотиться в качественно ином сознании, она даст жизнь качественно иному творению. Для этого ты, Тэфон, должна найти Иманон и заставить его отдать тебе силу.

– Как я могу это сделать?

– Ищи его по ветру, – он сделал движение, как будто поймал на лету каплю дождя, а потом поднёс к ней на ладони крошечный бриллиант. – Когда останешься одна, выпей это. Здесь знание обо всём необходимом, чтобы выжить и найти Иманон. Я вижу сомнение в тебе, Тэфон. Ты боишься…

– Меня пугает масштаб задачи. Я задаюсь вопросом, почему вы хотите поручить дело мне, вместо того чтобы уладить его самому?

– Дело, которое я поручил тебе, потребует времени, а я связан законами своего положения. Всё здесь сопротивляется мне – взгляни, что происходит со мной из-за нескольких мгновений, – он развёл руками, и на секунду она явственно ощутила его муку. – Но ты – другое дело. Ты не связана обязательствами и вольна путешествовать, где только вздумается. Ну, почти, – он покосился на неё с подобием усмешки. – Теперь слушай внимательно! Мы в эпицентре силы Иманон. Он где-то рядом. Ищи его в этом городе. Будь внимательна и осторожна. Я укреплю тебя, как только смогу. И дам тебе совет: обрати в свою пользу силу человеческого заблуждения. Из всех человеческих сил эта – наибольшая. Пусть она служит твоей цели.

Женщина не сводила глаз с крошечного бриллианта, одолеваемая странной жаждой поскорее проглотить его.

– Что станет, когда отсюда исчезнет энергия свободы воли? – праздно спросила она.

– Кое-какие фундаментальные связи нарушатся. Но они будут настолько тонкими, что внешне даже не проявятся.

– То есть, их могут не заметить?

Он уклончиво поджал губы.

В эту минуту свистнули доски сёрфингистов, рассекая воздух, прежде чем плюхнуться на воду, вновь человеческие голоса приглушили шорох моря. Дождь кончился, и люди вернулись на пляж.

– Смотри, какое небо! Ох, завтра задует! Дождаться бы, – крикнул неизвестный, кивая на горизонт, озарённый багровым сигнальным огнём приближающейся ночи.

На песке, в десятке метров от воды, спали на подстилке мужчина и женщина, защищённые от дождя широким зонтом. Их годовалый ребёнок, проснувшись, выбрался из коляски и направился к морю. Пухлый и неуклюжий, едва-едва ставший на ноги, он смешно растопырил руки, балансируя на зыбкой почве, но не продержался и минуты, шлёпнулся на песок и раздосадованно захныкал. На лицах его спящих родителей трепетала тень покоя. Их головы склонились друг к другу, женская рука машинально, с обманутой бдительностью, придерживала коляску. Когда малыш заплакал, на переносице его отца появилась тревожная складка, но вскоре разгладилась.

Не получив отклика на жалобу, малыш сообразил встать на четвереньки. И здесь его ждал успех. На минуту он отвлёкся, заметив две приблизившиеся фигуры: ловко перекатившись через бедро, уселся, всплеснул руками и одарил встречных приветливым мычанием. Но не встретив восторга по поводу подобной любезности, порыв его быстро сник: он опять встал на четвереньки и продолжил путь к большой воде, пока не погряз в морской пене. Испугавшись, малыш отпрянул, опять оказался на попе и стал следить с возрастающим интересом, как хитрые волны тянутся к нему пенистыми язычками…

Описав круг над головой ребёнка, истошно завопила крупная чайка. Он захлопал в ладоши, после чего решительно поднялся на ноги. Здесь песок был уже влажным и плотным, и мальчик без труда сделал несколько твёрдых шагов к морю, но, ступив на то место, где вода размягчила берег, снова упал, и его тут же окатила волна.

Мрачная пара безучастно миновала маленькое тельце, неприспособленное к сопротивлению силе, затягивающей его в море. Малыш, изумлённый неизведанными ощущениями, не плакал, но лишь ошарашенно взирал, как вокруг него, прибывая, бурлит голодная пена.

В эту секунду под зонтом инстинктивно пробудилась его мать. Первым делом она склонилась над коляской и, не обнаружив там дитя, издала рычащий стон, а уже в следующее мгновение и она, и её очнувшийся супруг мчались к сыну.

– Помогите ему! – завопила женщина, заметив две человеческие фигуры рядом с малышом.

Мужчина добежал первым и вырвал обмякшее тело сына из цепких объятий моря, воды которого безразлично отхлынули, словно возвращая испорченную игрушку. Он перевесил его через руку и сунул палец ему в рот. Изо рта, очерченного посиневшими губами, потекла вода, а вскоре счастливчик прокашлялся и закричал.

– Он дышит, – выдохнул отец.

Мать рухнула на колени, с воплем облегчения уткнулась головой в песок, а затем подняла испачканное лицо и с булькающим хрипом, отразившим боль, радость и стыд одновременно, прижалась к сыну.

– Мы забыли его пристегнуть, – тихо сказал муж. – Ещё мгновение, и…

Эти слова немного отрезвили мать. Она обернулась на невольных свидетелей чудом предотвращённой трагедии и пробормотала:

– Он ведь тонул! А вы…

Мужчина вскинул отрешённый взгляд на северный край небесного купола, где, как огненный язык всепоглощающего времени, блеснула молния, затем недоумённо посмотрел на вопрошающую и закашлялся. Раздираемый изнутри безжалостным врагом, он был столь жалок и безобразен, что женщина отшатнулась, будто опасаясь, как бы он не заразил её своей мукой, но он схватил её за плечо. Женщина инстинктивно дёрнулась, желая сбросить чужую руку, но он держал её очень крепко, буквально пригвоздив к земле. Она заглянула ему в глаза и вскрикнула от ужаса, увидев в них собственную смерть: сокрушительная дрожь прошла по её волосам, лишая их цвета…

Когда же муж, встревоженный её воплем, оторвался от мальчика и бросился на помощь, незнакомец прекратил кашлять и тут же отшвырнул её от себя.

– Вот, посмотри, – с отвращением обратился он к своей спутнице. – Они желают, чтобы за них устроили то, что им угодно, пренебрегая ходом вещей! А как бы им понравилось, если бы я пожелал устроить заодно и судьбу этого ребёнка по своему усмотрению? Нет уж! Им требуется, чтобы я спас ему жизнь и исчез до того момента, пока новые невзгоды не заставят их возопить о помощи! Независимость здесь в ходу лишь как валюта, которою платят за беспечность. Пойдём же!

Они двинулись дальше вдоль берега. Вода глянцевой полиролью уничтожала их следы.

ЧАСТЬ 1. ИМАНОН

Глава 1. Две жены

Над коричневым забором выступал, точно маршмеллоу над кофе, осанистый белый особнячок. У его калитки притормозил седан, и из водительской двери появилась женщина лет тридцати. У неё был аккуратное остробородое лицо с несколько старомодной формой бровей и безупречными стрелками на веках, а волосы собраны в высокий тугой хвост. Пока она забирала из машины сумочку, с пассажирского сиденья выпрыгнула другая – молодая, по-детски растрёпанная и по-мальчишески одетая, – позвонила, толкнула клацнувшую калитку и исчезла во дворе вместе с пригревшимся у неё на спине массивным рюкзаком. Первая женщина тоже направилась к дому, который вблизи ещё сильнее напоминал зефир и невольно заставлял гостью чувствовать себя маленькой Гретель.

Дверь открылась сразу – её поджидали: на пороге стояла толстая и очень опрятная пожилая женщина с косой вокруг головы, недостаток проницательности на лице которой компенсировала аристократическая строгость.

– Добрый день, Анна, – высокомерно поздоровалась она. – Входите, я сейчас предупрежу о вас, – и, словно огромная утка, преследующая утят на мелком пруду, она деловито и неуклюже проследовала через холл к домофону, который избавлял её от необходимости носиться по всякому поводу к хозяйке на второй этаж.

Ольга появилась раньше, чем Анна успела в очередной раз наглядеться на великолепное витражное окно, которое украшало лестничный пролёт. С приветливым нетерпением, выдававшим её страстную, идущую из детства и пренебрегающую даже правилами гостеприимства, любовь к гостям, в белоснежном шёлковом халате и с почему-то только одним ярко накрашенным глазом хозяйка пронеслась вдоль своего бесподобного окна, как цапля по маковому полю, такая уместная и резвая (тогда как, подумала Анна, другая фигура на её месте смотрелась бы точно тень беспокойного зрителя на экране в пиратской версии фильма), и сбежала навстречу Анне.

– А я услышала, что вы приехали, – сказала она и закричала домработнице. – Я уже внизу, забираю Анну, спасибо! И можно нам кофе, пожалуйста? – и снова обратилась к гостье. – А где Илайя? Умчалась к себе? У неё всё нормально? – получив, вполне ожидаемо, положительные ответы, Ольга дунула на нос и несколько раз моргнула. – Анна, ты не возражаешь, если мы поговорим наверху? Поднимемся?

Перед Анной замелькали каблуки хозяйки, заставляя отметить очередное чудачество Ольги – носить дома мюли. По пути в спальню Ольги Анна старалась обозреть все помещения, не упустить ни одного новшества; хоть она и считала вкус Ольги немного странным, в целом, дом ей нравился: светлый, удобно спланированный, без нелепых форм и лишних углов. Но было в его завоздушенности, колышущихся тюлях, неразбавленном белом цвете, в барельефах и колоннах в холле второго этажа, в этой неосознанной эклектике, нечто инфантильное, сдвигающее сей отнюдь недешёвый каприз Ольги на грань пафоса.

Спальня Ольги была самым большим помещением второго этажа: в три вертикальных окна, обрамлённых льняным тюлем, с круглой кроватью по центру и массивным трюмо. Анна устроилась в кресле у изящного кофейного столика и узнала ковёр под своими ногами: он был родом ещё из той комнатушки, где молодые Ольга и Леонард, нынешний муж Анны, провели лучшие годы своего супружества.

– Анна, ты не смутишься, если я продолжу? – Ольга кивнула на свой ненакрашенный глаз. – Слишком нелепо смотрится, а я хочу тебя расспросить о новой работе Леонарда. Сам он как будто избегает этой темы. Видимо, желает свалить разговор на тебя.

– Ты ведь знаешь, Леонард не фанат долгих бесед, – сказала Анна с некоторой гордостью. – Что касается работы, его взяли управляющим в санаторий «Асседия». Через несколько дней заканчивается испытательный срок, и к началу сезона он полноценно вступит в должность.

– Санаторий «Асседия» – это тот, что на Пятнадцатой дороге, над морем?

– Он самый. Ты там бывала?

– Очень давно, ещё в студенческие годы. Помню, вид у него был довольно заброшенный, и ещё помню невероятную панораму из окон главного корпуса.

– Не только из окон, но и с прогулочной аллеи, – кивнула Анна. – Изумительные виды. Такими больше ни один санаторий на побережье не может похвастаться.

– Сейчас там наверняка комфортабельные номера с круглосуточным обслуживанием. Деревянные панели на стенах, торшеры-трапеции, ротанговые диванчики в вестибюлях – что-то в таком духе?

– Думаю, не так много изменилось с твоих студенческих времён. Только в коммерческом корпусе современные номера, а в остальных сделан косметический ремонт. Развернуться шире не позволяет скудное бюджетное финансирование.

Ольга помычала, нанося на веко основу под тени.

– И на что же прельстился Леонард? Не на красивые же виды?

– На красивые виды прельстилась твоя дочь, – усмехнулась Анна. – А Леонарда привлекла возможность, как он выразился, приносить пользу ещё не освоенным способом.

– А что с жильём? Вас поселили в санатории? – уточнила Ольга, растушёвывая тени в уголке глаза.

– Леонарду выделили домик на склонах, на границе с санаторием, – скромный, но вид оттуда зачётный, и никаких соседей. Илайя в восторге и собирается поселиться там после сессии, – вдруг вырвалось у Анны то, ради чего она приехала, для чего подбирала подходящий момент и правильные слова. – Ей предложили летнюю подработку в санатории, и она согласилась. Так что, если, как я надеюсь, ты не будешь возражать, нас троих ждёт совместное продуктивное лето.

Их взгляды встретились в зеркале, и Анна никак не могла понять по её несуразно вырисованным глазам, что творится в голове у Ольги: с одинаковой вероятностью можно было сказать, что та расстроена, обижена, покороблена, причём, верней всего, последнее.

– Ты опасаешься за своё реноме? – решилась брать быка за рога Анна. – Но подумай сама: даже если кто-то узнает, что Илайя подрабатывает в санатории, твоя репутация только выиграет – ведь это практически волонтёрство. Всякому ясно, что подработка в санатории – не work&travel: на велосипед не заработаешь, на сигвей и подавно. Внучка уважаемого дипломата и дочь известного общественного деятеля трудится на благо города и туристов – чем плохо?

– Мне категорически не нравится эта идея, – любезно улыбаясь, отрезала Ольга.

В эту минуту в дверь настойчиво постучали и, не дожидаясь разрешения, вошли – то была домработница с двумя чашками кофе и двумя заварными пирожными.

– Что же вы принесли, Дарья? – всполошилась Ольга, отвлёкшись от своего глаза. – Вернитесь, пожалуйста, и захватите коробку, которую привезли из кондитерской, – она обернулась к Анне. – Ты любишь макаронс? Я их обожаю! Будь у меня твоя комплекция, я бы съедала по килограмму в день! Но моя диетолог с боем уступила мне только триста грамм в неделю, но зато, уж поверь, это лучшие макаронс в городе. Я провела авторское исследование, посвятила ему три публикации и всё ещё держу интригу вокруг первого места. Но ты не читаешь мой блог, к тому же, ты – родня, поэтому от тебя я своего поставщика скрывать не стану, и у меня там скидка: сможете заказывать на моё имя, если, конечно, тебе понравится, – Ольга умудрялась говорить с неподвижным лицом, так что её исполненный самодовольного дружелюбия монолог не мешал ей орудовать тушью для ресниц.

– Я понятия не имею, о чём ты говоришь, – нахмурилась Анна.

– Макаронс! Пирожные! Кругленькие разноцветные. Бизе с кремом. Ты не могла не…

– Понятия не имею, – мотнула головой Анна. Она начинала злиться из-за того, что восхитительные планы на лето, построенные тремя людьми, могли так бестолково рухнуть от одного слова Ольги; из-за того, что не только Илайя, но и она сама, и Леонард должны были зависеть от самодурства этой женщины. – Ольга, почему Илайе не провести лето на побережье? Ты знаешь, что для неё нет большего удовольствия. Поставь себя на её место.

– Вот именно! – Ольга разделалась с глазами и теперь собирала перед собой тональные средства. Анна вдруг сообразила, что Ольга делает отнюдь не повседневный макияж – она готовится к какому-то мероприятию. – Дай угадаю, чем занималась Илайя в эти выходные: каждые полчаса купалась в море, уверяя, что вода вовсе не ледяная, а в остальное время возилась со своим бурьяном – благо, на склонах его, должно быть, предостаточно.

– Угу, и ещё составила опись всех гусениц санатория, и каждой дала имя, – с ненавистью глядя на Ольгу, добавила Анна.

– Вот-вот. И не нужно быть провидцем, чтобы понимать: аналогичным образом пройдёт для неё всё лето на побережье. А ведь это последнее студенческое лето, Анна. Через год наступит то будущее, о котором Илайя, как я ни умоляю её, думать не хочет. Да, я проявила слабость и, невзирая на нелепость такой профессии, позволила ей получить диплом биолога. Но она была ребёнком и так горела этим желанием, что мне было жаль давить на неё и стать источником такого разочарования. Но, Анна, рано или поздно пора взрослеть и принимать на себя ответственность.

Анну так и подмывало возразить, что Илайе нельзя не отдать должного в последовательности выбора, равно как и в заботе о своём будущем, поскольку она уже полгода работает экологом в ботаническом саду и, пусть там не ахти какая зарплата, воодушевлена полученным опытом, а также перспективой трудоустройства в лесостепной заповедник, куда она уже трижды выезжала на практику; да и вообще, сказала бы Анна, Илайя на хорошем счету на факультете, и на её профильной кафедре сильно удивились бы, узнав о наличии у неё тех прискорбных качеств, которые так огорчают её мать; но Анна слишком хорошо знала, что вести с Ольгой аргументированные споры столь же бесполезно, сколь доказывать теорему Пифагора Колобку и поэтому спросила без обиняков.

– У тебя есть какие-то конкретные планы, связанные с Илайей, на это лето?

Как и ожидала Анна, этот вопрос застал Ольгу врасплох: никаких планов у неё не было, но Ольга быстро сочинила веский ответ.

– Я думала взять её с собой в итальянский тур. К тому же, ей надо подтянуть английский: когда, если не сейчас. А на досуге походит на гастрономические девичники – одна моя знакомая организует; очень увлекательно и в духе Илайи.

– Я слушаю тебя и не верю, что мы говорим не о пятилетнем ребёнке, а о двадцатилетней женщине.

В дверь тихонько постучали.

– Да? – гаркнула Ольга. – Входи, Илайя!

– Как ты узнала, что это я? – улыбнулась её дочь, входя.

– Всё моя материнская интуиция, – пошутила Ольга.

– Ты чересчур деликатна для этого дома, – брякнула Анна. – Это выдаёт тебя.

Илайя с опаской глянула в зеркало на мать – не вызовут ли слова Анны её гнева, а Ольга посмотрела на девушку, замершую в дверях – тонкую, белёсую и ясную как молодой месяц, не ведающий о пятнах и прочих превратностях полной луны; а затем на себя – всё ещё красивую, но уже потихоньку увядающую женщину, так и не простившуюся с надеждами своей юности, которые давно простились с нею; а затем, – снова на Илайю, чьё круглое лицо с узким подбородком и парой крупных веснушек было в точности лицом Леонарда, её первого мужчины, её мужа, главной слабости её молодости, которая обошлась Ольге очень дорого.

Судьба свела их в выпускном классе гимназии благодаря тому, что отец Ольги был назначен первым секретарём Международной федерации работников морского транспорта в южном регионе и переехал с семьёй из столицы. Яркая самоуверенная модница-Ольга, наделённая от природы не только пылким темпераментом, но и выдающейся внешностью, которая позволяла всюду завоёвывать столь любимый ею центр внимания, легко обворожила юного Леонарда и сбила его с годами прокладываемого курса учёного математика. А вот что привлекло Ольгу в Леонарде – так и осталось загадкой для её родителей, и ни разу за двадцать три года со дня их знакомства не стало предметом размышлений самой Ольги; но если бы кто-то предположил, что её покорил его спокойный жизнеутверждающий юмор, его сдержанность, которую Ольге так нравилось отдавать на растерзание поднимаемым ею бурям страстей, ибо ничто не давало ей так ясно ощутить, что этот человек принадлежит ей, как томление и тревога на его хладнокровном лице, – то она подписалась бы под каждым словом.

Они сходили друг по другу с ума, пренебрегая детскими мечтами Леонарда, в которых он открывал новые закономерности в экономике, и волей влиятельных родителей Ольги, которые никогда, будучи в здравом уме, не пожелали бы себе в зятья жителя окраинной малоэтажки, бывшего единственным ребёнком в семье лишь по той причине, что наличие второго выселило бы их за грань нищеты. Результатом того, что родители Ольги создавали влюбленным всяческие препятствия, стало объявление восемнадцатилетней Ольгой о своей беременности и немедленное вслед за тем замужество. К тому моменту Леонард уже поступил в политехнический институт на инженера-энергетика. От физико-математического факультета он отказался, осознавая непрактичность этой специальности в свете того, что ему теперь нужно было содержать семью. Идею учиться на моряка, которой одно время горел Леонард, отвергла Ольга, предупредив, что он отправится в свой первый рейс только через её труп. Ольга же после разоблачения утки о беременности поступила на филологический и за следующие пять лет выучила английский, немецкий и французский, успела попробовать себя в роли радиоведущей, корреспондента светской хроники, актрисы и режиссёра музыкальных клипов и даже продюсера короткометражного фильма об эволюции женского белья. Она с лёгкостью переключалась с одного занятия на другое, и лишь одно её увлечение оставалось неизменным – Леонард. Леонард, который хватался за возможность любого заработка и из-за хронической нехватки времени проваливал сессии, валился с ног после ночных смен на теплоэлектростанции и засыпал под воодушевлённые рассказы супруги об её очередных достижениях. Леонард, над которым посмеивалось богемное окружение Ольги и которого при каждом удобном случае норовил уязвить её отец.

Ольга забеременела. Понимая, что скоро придётся оставить свои проекты, а скудных доходов Леонарда не хватит даже на то, чтобы обеспечить их двоих, не говоря о ребёнке, она обратилась к отцу, и тот, несмотря на давнишний конфликт с зятем, согласился помочь. Прежде всего, отец купил для Ольги квартиру, поскольку не мог допустить, чтобы его наследник родился в съёмном дупле, где проживала молодая семья. Разумеется, этот поступок задел Леонарда, но Ольга, находившаяся накануне родов, была до того нежна и внимательна, а её отец сделался до того деликатным, что Леонард нашёл в себе силы не допустить произвола гордыни, и скоро обнаружил, что в его сердце нет обиды на тестя.

Вместо ожидаемого сына родилась дочь. В тот момент Ольга поняла, что жизнь – не составленный ею план, в который она лишь вносит изменения, соответствующие её настроению. Материнство довольно скоро утомило её и заставило чувствовать себя так, как если бы она, купив дорогое колье, обнаружила, что оно инкрустировано стекляшками. Пока Леонард набирался опыта на предприятиях энергетической сферы, Ольга вернулась к журналистике, стала проявлять интерес к моделированию одежды и мало-помалу приобрела некоторый авторитет в своих кругах. Работа не только удовлетворяла амбиции, но и приносила деньги. Ольга расцветала внешне, черствела внутренне, отдалялась от семьи, превращалась в светскую даму. Несмотря на растущее расстояние между ними, Ольга дорожила Леонардом и в отношениях с ним, сколько могла, сохраняла отзывчивость. Она с аккуратностью решала одну за другой их финансовые проблемы, нередко с помощью отца, не подозревая, что тем самым роет могилу своему браку. Ибо благородства последнего, увы, не хватило на то, чтобы воздержаться от навязывания Леонарду своих соображений о подходящем для их семьи образе жизни. Он делал внушения Леонарду, в том числе, и устами Ольги, что было особенно оскорбительно.

Полярные потребности супругов плодили недоразумения на каждом шагу, и к пятилетней годовщине рождения семьи накопленными обидами были заполнены все углы их скромного жилища. Обнаружив это, Леонард дал себе слово, что в тот день, когда Илайе удастся самой сложить из бумаги самолётик-иглу, он уйдёт. И когда этот день настал, он так и сделал. Ольга, опьянённая успехом, затосковала по нему лишь спустя время и даже попыталась его вернуть, но тут вмешался отец: он подарил ей фабрику по пошиву одежды и добился контракта о сотрудничестве с популярным дизайнером. Головокружительные перспективы и новые знакомства, вылившиеся даже в небольшой роман, как он и рассчитывал, отвлекли дочь от прошлого и предопределили её дальнейшую судьбу.

За шестнадцать лет, прошедшие после развода с Леонардом, послужной список Ольги стал длиннее списка продуктов, с которым еженедельно отправлялась в магазин Анна. Вдобавок к тому, что пользовалась спросом как дизайнер одежды, радиоведущая и продюсер, Ольга слыла одним из самых популярных блогеров. Она больше не вышла замуж.

Леонард после двухлетних скитаний по разным работам нашёл своё место в научно-исследовательском институте, где занялся опытными испытаниями и экспертными исследованиями. В институте же он познакомился с молодой стажёркой Анной, выросшей на его глазах до помощника главного бухгалтера. Три года длился их полушутливый флирт, пока однажды утром Леонард, придя на работу, не обнаружил, что она уволилась. Тогда он взял отгул, получил за шоколадку начальнице отдела кадров адрес Анны, приехал к ней и перевёз её к себе, в ту самую коморку в малоэтажке, которая досталась ему от родителей и которую так презирал его бывший тесть. С того дня они жили душа в душу вот уже десять лет.

Ольга слэпом касалась нижней губы, нанося на середину мерцающую помаду. Закончила, отодвинулась от зеркала и придирчиво всмотрелась в отражение.

– Твой монархический образ, – сказала Илайя. – Это может означать вечеринку.

– В точку! – воскликнула Ольга, очень довольная этой догадкой. – Сегодня вечером я отправлюсь в Гарабону на презентацию новой книги Шкодного Жоржа, причём, в твоей компании.

– Нет, – вздрогнула Илайя.

– Конечно же, да! – хохоча, отмахнулась Ольга. – Посторонись, Илайя! Наконец-то явились наши макаронс. Как же долго, Дарья! Пекли вы их, что ли? Кофе остыл! Ладно уж, оставляйте!

– Мама! Я не пойду, – сказала Илайя, как только за Дарьей захлопнулась дверь.

– Нет, ты пойдёшь, Илайя, – сглотнула Ольга и встала со стула. В её глазах блеснуло что-то вроде угрозы, но тон оставался увещевательным. – Ты не только пойдёшь, но и наденешь то платье, которое я для тебя выберу, а также позволишь моему мастеру поколдовать над тобой – обещаю, без фанатизма, – Ольга словно не замечала готовую взорваться Анну, и когда та уже открыла рот, чтобы прекратить это несносное соло, – вдруг с великодушной беспечностью, совсем как ребёнок, выпускающий пойманную рыбку, обнаружив, что та задыхается без воды, заявила. – Я прошу тебя всего об одном вечере, Илайя. Летом отец от тебя этого не потребует.

Илайя обнадёженно запнулась и лукаво нахмурилась.

– Один вечер за целое лето?

– Сама видишь, не так уж дорого, – Ольга самодовольно изогнула брови и улыбнулась победителем.

Илайя вздохнула и взялась за ручку двери.

– Наряд, макияж и причёска, – повторила Ольга.

– Да, – снова вздохнула Илайя.

Они вышли вместе с Анной. Отойдя от двери, Илайя взяла её за руку с улыбкой, которая требовала не принимать близко к сердцу эпизод в спальне Ольги. Анна с минуту выпускала из ноздрей ядовитый пар, а потом сказала:

– Тебе надо кардинально перестроить отношения с матерью.

– Всё получилось так, как мы хотели. Что ещё может иметь значение? – и она расплылась в зубастой улыбке. – Ну, всё, я бегу приводить в чувство свои азалии – их, оказывается, забыли полить, пока меня не было. До встречи, Анна!

– Чао, – проворчала Анна и побрела по коридору.

У лестницы она обнаружила поднос с эклерами, по неясной причине так и не донесённый Дарьей до кухни, стянула одно пирожное, сунула в рот и, энергично жуя, поторопилась прочь из этого дома.