Целитель

Редактор Надежда Вячеславовна Гуреева

Иллюстратор Елена Александровна Прокапович

© Ирина Чутчева, 2019

© Елена Александровна Прокапович, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-6589-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
ИРИНА ЧУТЧЕВА
Выпускница Медицинского училища Москвы №14
Фельдшер—лаборант
Профессиональный массажист
Народный целитель России
Бакалавр народной медицины
Ясновидящая
Космоэнергет
Парапсихолог
Биоэнерготерапевт
Ученица Джуны (и других учителей)
Стаж работы более 30 лет
 

ОТ АВТОРА

Дорогой читатель! Эту книгу я написала для того, чтобы поделиться с тобой своими воспоминаниями, своими необычными историями из жизни и практики целителя. Я хочу рассказать тебе о своей нелёгкой судьбе, испытаниях, что сопровождали меня с самого детства. Я долго шла к тому, чтобы помогать людям вернуть своё здоровье. Все истории – из моей реальной жизни, в моих рассказах нет места вымыслу.

Я одна из учениц и последовательниц Джуны, и это не единственный человек в ряде моих учителей, который заслуживает почёт и уважение.

Чудеса сопровождают меня на протяжении всей жизни. О них я и хочу рассказать, чтобы ты, дорогой читатель, смог для себя решить, что это – необъяснимые миражи или явления природы?

А, может, нам всем стоит задуматься о себе – кто мы и для чего пришли в этот мир? Какие задачи мы должны выполнить в своей жизни? Почему мы болеем? Отчего происходят катаклизмы в природе? Таких вопросов без ответов очень много.

 
Великое. Необъятное. Бесконечное. Вечное.
Путь к себе укажи,
Дай мне энергию вечную.
Зло, зло накажи.
 

Однажды я решила вести дневник и записывать истории своей жизни, которые хранила в памяти долгие годы. Так весенним солнечным днём во время прогулки по парку родилось желание написать книгу. У меня появился шанс поделиться со своими читателями жизненным опытом, на собственном примере показать ошибки, проанализировать их вместе с вами. Только так я могу показать события, берущие начало с первых дней моей жизни, и ту особую взаимосвязь встреч, происшествий и историй, которая мне показалась необычной и особенной.

Родители

Моя мама Нина родилась в 1936 году в большой семье, состоящей из семи детей: трёх братьев и четырёх сестер. Её маму звали Серафима, она родилась в 1901 году также в большой, но бедной семье, а отца – Кузьма. Он был рождён в 1902 году в богатой семье знатного рода.

В те времена неравные браки были редкостью. Как правило, богатых людей сватали семье того же сословия. Серафима и Кузьма встретились, полюбили друг друга, но не получили благословения родителей. Те не хотели, чтобы их сын сочетался браком с бедной девушкой. Их желанием было посватать сына богатым людям и обвенчать его с ровней. Так бы и сделали, если не соседи. Однажды они сказали:

– Серафима, ты что сидишь! Твой Кузьма сегодня венчается! – Серафима кинулась бежать в соседнюю деревню за 10 километров в храм, где должна была состояться церемония. Открыв врата храма, Серафима остановилась как вкопанная – обряд подходил к концу, молодым осталось только обменяться кольцами. Вдруг Кузьма увидел любимую, он бросил кольцо и направился к вратам, где стояла Серафима, взял её за руку, и они вместе сбежали. Кузьма ослушался родителей и ушёл прямо из—под венца, нарушив заветы церемонии венчания.

Все родные: мать, отец и братья – отказались от него, выгнав из семьи, не дав ни копейки денег. Кузьма променял родительский дом и благополучие на любимую Серафиму, с которой они жили бедно, но наслаждаясь друг другом, в заботе и внимании друг к другу, в счастье.

Вскоре Серафима родила первенца – сына, следом родилась дочь. Семья жила скромно, без излишеств, однако на жизнь денег хватало. Серафима была отличной хозяйкой. Всем премудростям она научилась в доме богатой купчихи, где жила с детского возраста. Она и шила, и вязала, и вкусно готовила, умела делать заготовки на зиму: солила грибы и огурцы, делала маринады и варенье. Хозяйка пекла пироги и хлеб, и всё в её руках ладилось.

Кузьму же с раннего детства обучали разным ремёслам: портному, скорняжному мастерству, шитью обуви и ещё много чему. Он получил хорошее образование, и многое знал о домоводстве, знал даже о селекции растений. Поэтому до войны Кузьма был председателем сельсовета в колхозе, где снискал уважение односельчан. Ему удалось вывести хозяйство на высокий уровень и по части земледелия, и в сфере животноводства, – все местные считали его хорошим хозяином.

В 1941 году началась война, Серафима родила седьмую дочку. Поскольку Кузьма был партийным коммунистом, он сам попросился на фронт. Его сразу же забрали в батальон, отправив на передовую. Повоевать на фронте удалось всего несколько месяцев, затем немцы окружили отряд и всех взяли в плен. Так Кузьма попал в концлагерь. Узника не покидали мысли о семье, о том, как вернуться домой, и что сейчас с любимой женой, которая осталась одна с маленькими детьми. Каждый день, проведённый в концлагере, казался ему вечностью. Он жил в постоянном страхе, – ежедневно пленных забирали из казармы, и уже не возвращали назад.

Немцы связывали русских и конвоем вели на работы, а когда делали остановку на обед, пленные смотрели, как едят немцы, и у них от голода кружилась голова. Все заключённые были истощены, часто люди падали и умирали. Немцы же жестоко издевались: кидали объедки в толпу и расстреливали тех, кто бросался поднимать куски. Фашисты смеялись над тем, как русские падают от пуль и умирают.

Тела не предавали земле, мёртвых не хоронили, как положено, а бросали прямо так и шли дальше. Кузьма вспоминает, что кормили их баландой – похлёбкой на воде с луком, морковью и лебедой или какой ещё травой. Лишь иногда попадалась крупа.

Сбежать из концлагеря пытались многие. В основном попытки бегства предпринимали, когда пленных вели на работы. Кузьма тоже несколько раз пытался убежать, не боясь, что могут поймать и убить. Такая смерть, наверное, казалась более лёгкой, чем сожжение в кунсткамерах. Беглецов немцы ловили, окружали с собаками и возвращали в лагерь. Так было до тех пор, пока не издали приказ: «каждого третьего расстреливать».

После последней попытки сбежать, когда Кузьма чудом остался жив, расстреляли тех, кто не пытался покинуть лагерь. Тогда деду было настолько страшно и стыдно, что он поседел от переживаний. С тех пор никто больше не пытался бежать, никто не хотел рисковать неповинными жизнями.

Не раз Кузьма видел, как немцы отнимали детей у родителей, убивая малышей на глазах их мам и пап. А если убитые горем люди пытались защитить своего ребёнка от насилия, немцы расправлялись и со взрослыми. От такого ужаса ком вставал в горле, кружилась голова, волосы седели.

Однажды дед Кузьма увидел односельчанина в столовой для заключённых, тот был одет в мундир полицая. Дед признал его и назвал предателем, за что получил удар по голове стволом оружия. Кузьма упал без сознания, а на голове образовалась огромная шишка, которая осталась на всю жизнь.

Жизнь деда стала немного спокойней, когда однажды немецкий генерал спросил пленных, кто умеет шить сапоги. Кузьма вызвался, и немец увёл его в другой отсек. С того дня страх, что его в любую минуту убьют, стал не столь острым. Других пленных каждый день забирали в баню помыться. Там заключённые раздевались, а надзиратели закрывали их и сжигали. Видя происходящее, Кузьма уже в 40 лет был весь седой. Война закончилась в 1945 году, но пленных отпустили только спустя 2 года, когда объявили амнистию и капитуляцию.

Тем временем Серафима выживала как могла со своими маленькими детьми, работая в поле с утра до вечера. Но брать овощи домой было запрещено, – вся провизия шла на фронт. Поэтому семья питалась очистками от картофеля, которые выбрасывали. Прокормить много детей было тяжело, поэтому часто люди отдавали своих чад в няньки к богатым и более обеспеченным семьям.

В деревне была школа, где учились все сельские ребята. У Серафимы тоже некоторые дети ходили в школу. Ольга Николаевна, школьный учитель, однажды вызвала женщину к себе, предложив ей отдать на содержание и в помощницы одну из дочерей – Нину. Учительнице нравилась хорошая и деловая девочка. Взамен она пообещала обучать её на дому и заботиться о ней, как о собственном ребёнке.

Серафима согласилась, полагая, что дочери будет лучше. На тот момент у Ольги Николаевны был грудной ребёнок, и она не успевала работать, проверять тетради и вести хозяйство. Муж её работал лесником, поэтому семья жила в достатке. Нину Ольга взяла в качестве няньки для своего младенца.

Сначала учительница неплохо относилась к шестилетней Нине, но работать заставляла много. Часто девочка падала на кровать и засыпала, даже не раздевшись, – так сильно она уставала. Позже Ольга Николаевна стала наказывать Нину за каждую мелочь, она била девочку и явно придиралась. Каждый день стал для Нины испытанием. Еды ей тоже не доставалось, девочка доедала, что останется. А вот муж Ольги Николаевны, Алексей, Нину любил и жалел, постоянно заступался и ругал Ольгу за её деспотизм.

Помощницу часто отправляли в другую деревню за молоком для грудничка. Путь был нелёгкий, нужно было идти за 10 километров через речку и лес. Однажды девочка пошла за молоком вечерней дойки. Корову подоили поздно, уже стемнело, Нина взяла бидон с молоком и стала возвращаться. Вернулась она уже к ночи, стучала—стучала в дверь, но никто так и не открыл.

На дворе в ту пору стояла осень, а Нина всё ещё ходила в сандалиях, лёгком платье—сарафане. Девочка села на крыльцо, поджав колени, чтобы было теплее, и уснула. Утром Алексей первым вышел из дома. Открыв дверь, он с ужасом посмотрел на Нину, – она была бледная, и зубы её стучали от холода. Он поднял девочку на руки и занёс в дом. Алексей накинулся на жену, мол, нельзя так – ведь она ещё ребёнок! Ольга Николаевна в оправдание лишь ответила, мол, думала, что Нина спит в доме.

Когда Алексей отправился на работу, Ольга сорвалась на девочку, ведь из—за неё влетело ей от мужа. Обессиленная от унижений и побоев, Нина решила сбежать в отчий дом к матери. Пятнадцать километров она прошла, чтобы вернуться в родные места. Мать, увидев на пороге собственную дочь в сандалиях и сарафане холодной осенью, лишь успела поймать её – та упала в объятия, потеряв сознание.

Серафима долго выхаживала свою девочку, которая схватила воспаление лёгких. А Ольга Николаевна спустя неделю пришла к Серафиме с вопросом «Куда пропала Нина». Серафима отругала её и выгнала.

Мать отправила Нину учиться в школу, которая находилась в соседней деревне. По возрасту Нина должна была пойти в третий класс, но выяснилось, что уровень знаний девочки едва тянет на первый. Оказалось, что Ольга Николаевна, хоть и обещала с Ниной делать уроки и проходить программу школы на дому, не занималась с ребёнком вовсе. Это стало известно, когда мать пришла в школу по требованию учительницы. Педагог не могла понять, почему у девочки совсем нет школьных знаний. А между тем над Ниной уже смеялись одноклассники.

Когда учительница узнала историю Нины, она прониклась к новой ученице и стала приглашать её к себе домой после уроков, чтобы подтянуть до нужного уровня. Учительница очень жалела Нину. То накормит, то с собой даст что—то с наставлением «отнеси своим сестрёнкам и братикам». Уже через полгода Нина догнала класс, – девочка была очень смышлёной.

Серафима с детьми жила в Тверской области в деревне Селищи Кимрского района. У неё была родная сестра Полина, та жила в Тверской области в городе Кимры, она была послушницей при Спасо—Преображенском соборе, построенном в 1911 году. Во время войны храм не пострадал и стоит по сей день.

Тётя Поля была послушницей, глубоко верующей христианкой. Она проявляла заботу и любовь делами, помогая людям болящим, нуждающимся, бедным. Батюшка, настоятель храма, доверял тёте Поле и иногда разрешал ей брать большую церковную книгу почитать на денёк, – послушница умела читать на славянском и на латыни. В те дни, когда тётя Поля приносила книгу из храма, все садились вокруг неё – от взрослых до детей – и слушали, а та читала и поясняла, что может значить написанное.

В книге описывались события столетней, а может, и тысячелетней давности, говорилось о сотворении и жизни на Земле, о том, что будет дальше, что ждёт всех нас. Эту книгу нельзя было читать, церковная пропаганда преследовалась. Особо активных верующих иногда даже сажали. А книга была необычная, скорее всего, это была старинная Библия, а не та, которую можно встретить сейчас. Таких изданий на Земле остались единицы, и, конечно же, никто не помнит её названия, потому что все слушатели были детьми.

Зато хорошо запомнилось то, что читала тётя Поля: будет Земля опутана железной паутиной, будут летать железные птицы, по путям железным поползут змеи железные, по морям поплывут острова железные, жуки железные наполнят Землю и будут бегать быстрее коней. Люди сменят дома на муравейники и раскинут над ними шатры ядовитые, от которых многие будут болеть и умирать. Перед концом наступит падение нравов, грибы не будут расти местами, а люди не будут жить семьями. Не будут знать родства никакого. Дети будут рождаться умнее родителей, и они будут антихристы. Женщины будут ходить в мужской одежде, пить вино, ругаться. Человек полетит на Луну, Земля будет гореть.

Людям не нужно будет золота, они будут искать чистую воду. И наступит такое время, что мать будет жить с сыном, брат пойдёт на брата (будет убивать), вороны будут клевать людей заживо, потому что те будут не успевать умирать. Сам Сатана спустится на Землю. Мёртвое заговорит: то, что никогда не говорило прежде, будет изрекать много лжи голосами человеческими, и услышат это от края Земли и до края Земли. Многие преклонят ухо к голосам тем…

В книге было много всего. Скорее всего, это предсказания пророков, слова эти, как видно, сбываются. Было в книге и такое: люди будут говорить друг с другом по нитям тонким, будут великие войны, где появятся железные слоны с хоботами, несущими смерть, а по небу будут летать железные птицы, роняя яйца смерти. Женщины будут вынашивать в своих утробах чужих детей, и, рассмотрев кусочки кожи, люди будут определять, – кто чей отец и мать. Перед концом света первой исчезнет пчела, потому что цветы не будут иметь запаха. А ведь сейчас действительно цветы перестали пахнуть, а пчёлы умирают семьями.

Говорилось в книге, что леса будут сохнуть, а люди умирать. Начнутся войны, потопы, пожары и с неба чудеса всякие. Вот тогда, – гласило пророчество, – ожидай, что скоро всё скажется, люди побегут по Земле. Они не будут праздновать, а будут только работать без воскресений. Встретятся живые и мёртвые, и живые будут мёртвым завидовать, – так рассказывала мне мама по памяти.

В 1947 году, после окончания войны, дед Кузьма вернулся с фронта из концлагеря к своей семье. Не передать, сколько восторга и радости было у детей. Все они окружили отца и долго обнимали и целовали. Некоторые ребятишки подросли и вовсе не узнали папу, – они были совсем маленькие, когда он ушёл на войну. Семья воссоединилась и стала жить и поднимать хозяйство. Вечерами дети просили отца рассказать, как было на фронте, а потом в концлагере. Все садились вокруг рассказчика, и он говорил, не утаивая ужасов войны и лагеря смерти.

Детство

Нина, её сестры и братья взрослели. Все устраивали свою жизнь, свои судьбы, по очереди разъезжались, покидая родительский дом. В послевоенные годы многие молодые люди уезжали на комсомольские стройки. Нина отправилась в Ростов—на—Дону на работу вместе с другими ребятами. Днём работали, а вечером – устраивали танцы, пели, веселились. Там Нина и встретила свою любовь.

Молодой красивый блондин стал романтично ухаживать за девушкой, его звали Василий. С самого первого дня их знакомства Василий старался удивлять Нину: преподносил ей сюрпризы, одаривал заботой и вниманием, да и любовь между ними была искренняя, взаимная и чистая.

Спустя год Василий с Ниной поженились. Это были мои родители. Ещё через год, в 1958 году 8 марта в Ростовской области в городе Новочеркасске появилась на свет девочка, рождение которой было особенным, потому что совпало с праздником весны и Международным женским днём. Это был день моего рождения. В роддом приехали журналисты, они ждали появления ребёнка в светлый весенний праздник. Первой мамочкой в этот день стала моя мама, поэтому корреспонденты осыпали Нину цветами, поздравляли, интересовались её самочувствием и тем, как прошли роды. Они взяли интервью у роженицы и сфотографировали новорождённую.

А через несколько дней счастливый папа забрал жену с дочкой из роддома в свою маленькую уютную комнату, украшенную цветами и шарами, – так он подготовился ко встрече с любимой женой и дочкой. Он превратил жилище в маленький яркий уголок, где царили счастье и любовь.

Василий назвал дочь Мартой в честь праздника весны – 8 марта. Но мама хотела назвать малышку Ириной и отец в итоге уступил. Я была очень спокойным ребёнком, почти не плакала. Мама говорит, что у меня были голубые глазки, светлые волосики, и я была очень пухленькой. Семья была большая, меня все очень любили, и каждый хотел поиграть.

Шёл второй годик от моего рождения, когда мама впервые вынесла меня на прогулку. Во дворе дома была детская площадка, где гуляли мамочки с детьми: кто—то из малышей сидел в песочнице и делал куличики, а кто—то – качался на качелях. Во дворе всегда было много народа.

Мама посадила меня в песочницу и вдруг засомневалась, – выключила ли она газовую плиту после того, как приготовила обед. Она побежала посмотреть, оставив меня одну, а вернувшись буквально через несколько минут, не нашла меня в песочнице.

Она металась в истерике по всему двору, горько плакала, искала меня, спрашивая у каждого встречного – не видели ли они девочку? Девочку никто не видел. Оказалось, что сосед видел какую—то женщину, которая забрала ребёнка и ушла (он указал на ту сторону, где скрылась незнакомка с малышкой).

Несколько человек вместе с Ниной оббежало окрестности, пытаясь выяснить, – куда пропала девочка. Вдруг им сказали, что в гостинице живёт молодая женщина из Болгарии, в свой номер она прошла с девочкой на руках. Нина с новыми знакомыми ворвалась в номер незнакомки и увидела на кровати свою дочь, заваленную игрушками. Мама схватила меня на руки и пошла домой. С тех пор она ни на минуту не оставляла меня без присмотра.

Маму Василия, моего отца, звали Анна. По происхождению она была украинкой с польскими корнями. Бабушка очень любила свою маленькую внучку, бóльшую часть времени она уделяла мне – играла и гуляла. Зарабатывала Анна тем, что жарила семечки, – они получались у неё очень вкусные, – и продавала стаканчиками. Она сажала меня с собой рядом на подушечку, и, когда я своими маленькими ручками набирала семечки в кулачки и высыпала на землю, чтобы покормить птичек, баба Анна прощала все шалости. Она не ругала, а улыбалась мило и говорила: «Пусть дитятко играет».

Василий, мой отец, работал бригадиром на арбузной бахче и развозил арбузы на грузовой машине по магазинам. Он безумно любил меня, – вспоминает мама, рассказывая о моём детстве. Папа каждую минуту хотел быть рядом со мной, он всячески заботился и бесконечно играл, наслаждаясь присутствием маленькой дочки и наблюдая за её развитием. Даже на обед он приезжал для того, чтобы побыть со мной.

Однажды папа, как обычно, приехал в обеденное время на своей бортовой машине. Он поставил её во дворе, а вернувшись к грузовичку, обошёл его вокруг, внимательно осмотрев со всех сторон, потому что во дворе часто играли дети, даже малыши зачастую бегали без присмотра родителей. Отец сел в машину, включил зажигание и тронулся с места. В этот момент до него донёсся душераздирающий крик ребёнка. Папа выскочил из машины и увидел девочку пяти лет, соседскую дочку, которая попала под колесо. Ужас охватил его. Он взял малышку на руки и отвёз в больницу, но девочка не выжила.

Для всех событие стало трагедией. Отец не мог себе простить этого и очень переживал, а чуть позже его осудили и посадили в тюрьму. Мы с мамой почти каждые выходные ездили к папе в тюрьму, чтобы он мог побыть с родными, отвлечься и поиграть со мной. Мама передавала ему одежду, еду, сигареты и то, что разрешали передавать заключённым.

Отбывая срок, папа так и не смог простить себе смерть ребёнка. От сильных переживаний он тяжёло заболел, смертельный диагноз звучал так: «рак». Тяжелобольного отца по состоянию здоровья досрочно отпустили домой. Здоровье же с каждым днём покидало его, вскоре он не мог даже встать с кровати.

Мама работала за двоих, часто бегала на рынок купить то, что просил отец, чтобы сделать ему приятно, но, когда приносила, он уже не хотел это есть. Вскоре он стал совсем отказываться от еды. Тогда мама поняла, что её супруг уже не поправится и покинет этот мир. Она уходила в другую комнату и плакала; она пряталась, чтобы он не видел её слёз и лишний раз не расстраивался.

Мне тогда шёл пятый год. Я приходила к отцу, садилась рядом с ним на кровать, и мы разговаривали. Для него наши беседы были и утешением, и горечью одновременно, потому что он осознавал, что скоро умрёт, и не увидит свою дочь повзрослевшей. По его щекам текли горячие слёзы, а я, не понимая, отчего он плачет, говорила: «Не плачь», – вытирая слёзы с его щёк.

Через полгода отца не стало. Мне исполнилось 5 лет. После его кончины мама решила переехать со мной в Московскую область к родителям и близким ей родственникам. В Ростове её ничего больше не держало.

Мама устроилась на работу в аптеку кассиром, чтобы прокормить себя и меня. Поэтому забота обо мне и воспитание легли на плечи бабушки и дедушки – маминых родителей. Бабушка Серафима была человеком набожным, христианкой, и много рассказывала мне об Иисусе Христе, Пресвятой Богородице, Николае Чудотворце и других Святых Угодниках, и о тех чудесах, которые происходили с людьми в послевоенные годы. Я слушала с восторгом, задавала вопросы, интересующие не каждого взрослого, порой бабушка даже не знала, как ответить мне.

«Помню случай, – рассказала она, – который произошёл в послевоенные годы. В новогоднюю ночь с 31 декабря на первое января у одной девушки собралась компания. Её звали Зоя. Все молодые танцевали парами, а хозяйка осталась без жениха, – её парень по имени Николай не пришёл на вечеринку. Зоя сидела скучала, немного подвыпила вина и решила взять икону Николая Чудотворца, задумав с этим Святым, с тёзкой её друга, станцевать. Дело было в Самаре, раньше город назывался Куйбышев.

Товарищи отговаривали её от безбожной идеи, объясняя, что это большой грех, но она не обращала внимания на аргументы, дерзко заявив: «Если есть Бог, пусть меня остановит». После этих слов она застыла, замерла на месте. Молодежь испугалась, некоторые стали трясти Зою, но она стояла холодная и неподвижная. От ужаса компания бросилась врассыпную из избы. Кто—то из ребят успел вызвать скорую. А когда приехавшая врач попыталась сделать Зое укол, иглы гнулись и ломались, будто их втыкали в камень. Медики хотели перенести девушку на кровать, но не смогли сдвинуть её с места, – она словно приросла к полу.

Шёл Рождественский пост, а пост – это время покаяния, но никак не веселья и развлечений. Мать Зои, несмотря на антицерковное время, была верующим человеком и усердно молилась за свою дочь. Икону из рук Зои никто не мог взять, – она застыла вместе с девушкой. Лишь позже батюшка, который служил молебен в том доме, смог вынуть святой образ из рук безбожницы.

Девушка стояла окаменевшей несколько месяцев, пока старец, чудом проникший в дом (может быть, это был и сам Николай Чудотворец), не простил её. Это произошло на Пасху, с того момента Зоя начала обмякать.

Дом круглосуточно охранял милиционер, внутрь никого не впускали. Не велено было рассказывать, что произошло. А зевак приходило к дому Зои много, всем эта история была интересна. Что стало с девушкой потом, – неизвестно. Происшествие держали в большом секрете, потому что в то время было гонение на Церковь. А этот случай напугал людей, отошедших от христианства, и они стали массово принимать крещение и исповедоваться. История долго была на слуху и передавалась из уст в уста». Вот о таких чудесах рассказывала мне бабушка.

Я часто играла одна. Двоюродная сестра, которая тоже жила с бабушкой, дедушкой и своей мамой, уходила гулять с подругами—одногодками, а меня оставляла дома, считая, что я маленькая. Поэтому практически всё время меня занимала бабушка своими рассказами о необычных историях.

Помню случай, когда однажды бабушка пришла из магазина, а дедушка спрашивает её: «Сима, а что тебя так долго не было, – ушла в магазин и словно провалилась». Бабушка отвечает: «Знаешь, какая очередь за колбасой была?! Привезли колбасу в магазин, и народу набежало, вот я и решила за колбасой постоять». «Да…! – задумчиво протянул дедушка, стоя спиной к нам, и, смотря в окно, добавил: «Вот, дочка! Наступят такие времена, нас уже, может, в живых не будет, а вы это всё увидите. Полки будут ломиться от еды, а есть будет нечего, всё будет отравлено! Жалко вас!». Я и спрашиваю: «Дедушка, да как такое может быть? Мы же все умрём тогда, если будет всё отравлено!». «Нет, не умрёте, – задумчиво отвечает дедушка, – но все болеть будут от мала до велика». Раньше я думала, что дед пугает меня, но сегодня становится ясно, что его слова были пророческими. Один вопрос не даёт мне покоя – откуда он знал об этом?

У бабушки с дедом был свой дом с шикарным плодовым садом. Дед Кузьма практиковал селекционирование, а бабушка любила заниматься садом—огородом, делая заготовки на зиму. Несмотря на богатства нашего сада, мы с сестрой любили заглянуть в соседский, за что получали от деда, – он был человеком строгих правил. С детства запомнил он уроки, которые давали детям богатых родителей, – а это были правила этикета, скромности, уважения. Тогда ребят наказывали за каждое ослушание.

Вот и дед нас воспитывал строго, только никогда не повышал голос, а лишь покажет свою «могучую ладонь», и мы сразу знаем, что это может значить. Дед не разрешал нам разговаривать во время еды, баловаться и качать ногами под столом. Если мы не слушались, он брал деревянную ложку и бил ею по лбу, либо брал вилку и подставлял её к «болтающимся» ногам. В такие моменты он не произносил ни единого слова, строгость же дед выражал жестами, так как за столом нельзя было разговаривать. Вот так интересно он умудрялся воспитывать, соблюдая при этом собственные правила.

Однажды бабушка позвала на обед меня с сестрой Ниной. Мы сели на лавку за деревянный большой стол. Я любила садиться в угол обеденного стола под икону Пресвятой Богородицы – она была в окладе под стеклом на крючочке, а внутри оклада образ Святой был украшен бумажными цветочками. Раньше часто именно так украшали образ Божией Матери.

Мы стали баловаться за столом, качать ногами, что категорически запрещалось во время трапезы. Мы не обратили внимания на замечание деда, после чего бабушка прикрикнула на меня: «Сейчас тебя Боженька накажет!». В этот момент цветок из оклада упал прямо на мою светловолосую голову. Я, ничего не подозревая и особо не обратив внимания на случившееся, подняла с пола цветок и отдала его бабушке. От изумления она чуть не выронила чугунок, который был в её руках. Даже дед Кузьма, будучи ярым атеистом, широко раскрыл глаза и открыл рот от удивления.

Трапеза закончилась, все вышли из—за стола, а бабушка Сима долго осматривала оклад в недоумении. Она никак не могла понять, каким же образом мог выпасть цветок из оклада? Ведь он был закрыт на крючок, а все цветы были внутри него. Дедушка после этого случая в душе сам начал почитать Пресвятую Богородицу, потихоньку произнося: «На всё промыслы Божьи», и, поглядывая в сторону образа Божьей Матери, подкашливая, что—то шептал. И обязательно крестился, если никто не видел. Прошло больше десяти лет, мне было уже 20 лет, а случай с бумажной розой я так и не забыла. Тогда я у бабушки спросила, как она сделала так, что цветок выпал из оклада, на что она мне ответила: «Сама не знаю, сама всегда хотела найти ответ, видимо, промыслы Божьи!». Не знаю почему, но такие вещи я всегда замечала за взрослыми.

Я очень любила беседовать с бабушкой Серафимой на необычные для ребёнка темы. Так, я спрашивала: как появились на Земле животные, люди? Меня интересовало, как на небе звёзды висят и не падают? Как и кто создал Луну, Солнце? На все эти вопросы, которые я задавала в свои шесть лет, даже бабушка не знала ответы, и лишь недоумевала: «И как в твою голову приходят такие мысли?».

Я подрастала, и все вокруг подмечали: «Как старуха – не по годам». Иногда к бабушке Серафиме заходили соседи и рассказывали о каких—либо событиях, личных проблемах, здоровье. Я же, играя в свои куколки, вслушивалась во взрослый разговор и в конце рассказывала, что произойдёт и чего ждать. На это бабушка, как правило, возмущалась: «А тебя не спрашивают, сиди и играй, мала ещё». Но проходило время, и то, что я говорила, – сбывалось. Откуда могла я знать, кто мог мне подсказывать? Что это? Видение? Интуиция? Ангел—хранитель? В начале семидесятых годов об этом особо не задумывались, да и говорить о таком было не принято.