Теплой летней ночью 1913 года выпускник Петербургского университета Пьер Горский, погруженный в ощущение блаженной неопределенности, не нарушаемой никакими мыслями, воспоминаниями или желаниями, медленно подошел к двум каменным Сфинксам, застывшим на набережной Невы напротив Академии Художеств. Машинально он поднял глаза и долго-долго смотрел Сфинксу в лицо, ощущая что-то очень знакомое и в то же время такое, с чем не могло ассоциироваться ни одно из воспоминаний. Вдруг в своей затаенной глубине он почувствовал некий толчок. В нем завибрировала едва уловимая струна, а в сознание сами собой вливались строки стихов:

Великий Сфинкс и Грани Пирамиды,
В безмолвной пустыне и мраке тиши,
Луна освещает творенье Изиды,
И шепчет мне голосом нежным – пиши,
Я расскажу о жрецах, фараонах,
Любви неподдельной в глубинах времен,
Ты вспомнишь забытую мудрость ученых,
Я сказкой навею пленительный сон,
Там, в глубине Пирамиды большой,
Слышится молча, щемяще, маняще,
Странный, чарующий звон,
То ручеек хрустальный, прозрачный
Напев издает золотой,
На дне его драгоценные камни,
Узорами символов вечных,
На истины окна набросили ставни,
Там родилась загадка мира,
Питая древних мудрецов,
Свои дерзания скрывавших
От толп прославленных глупцов.

Пьер опустился на каменные ступени, присел и молча смотрел на черную, искрящуюся причудливыми огнями воду, которая, казалось, текла в две стороны одновременно. В нем продолжали звучать стихи, которые уже не оформлялись в слова. Его несла таинственная вибрация, властно поглощающая и душу, и тело. И только ум застыл в какой-то цепенеющей неподвижности.

Ему казалось, что черные воды реки поднимаются все выше и выше или, наоборот, он сам опускается в их поток. Различие между «выше» и «ниже», как и между «больше» и «меньше» потеряло свой привычный смысл. Он уже не мог различить: то ли все его существо растворилось в черном искрящемся потоке, несущемся из бездны прошлого во всепоглощающую бесконечность будущего, одновременно несясь обратно, к первоистоку всего и вся. То ли он сам стал бесконечно огромным и вобрал в себя весь этот поток, отсвечивающий мириадами огней в прозрачных сумерках летней ночи. С удивительной ясностью он вдруг осознал себя не только бесконечно малой точкой индивидуальности, своей неповторимости, но и огромной, стремительно расширяющейся сферой, в которой, как соринка в глазу, неподвижно застыла его фигура, вросшая в гранитные ступени набережной. Его сознание расширялось со скоростью взрыва. Оно уже проносилось по безмолвному космосу, освещаясь мириадами звезд. Где-то далеко внизу, в чернеющей пропасти, несся черный искрящийся поток, в глубине которого просвечивало лунным светом огромное лицо Сфинкса, приковывающее к себе остановившимся над временем взглядом. Это лицо становилось все больше, закрывая уже половину звездного неба. Гигантские веки были опущены и только между бровями ослепительным солнцем сверкал невообразимый глаз, втягивающий в себя, словно мотылька на горящий в ночи фонарь. Нет, это было уже не лицо Сфинкса. Луна с ее причудливой поверхностью предстала огромным серебрящимся диском и в одном из ее кратеров горел маленький солнечный диск, словно таинственный глаз загадочный планеты. Сознание Пьера начало постепенно сужаться, он вновь почувствовал свое тело, но только какое-то другое, легкое, невесомое, с головокружительной скоростью падающее на Луну, заглатываемое горящим солнечным пламенем кратера. Он проскользнул сквозь лунную поверхность, словно через молочный туман, и неожиданно остановился. Под его ногами, прочно стоящими на каменных, замшелых ступенях, прозрачным потоком текли воды реки. Там, внизу, насколько мог видеть глаз, открывалось речное дно, покрытое причудливой растительностью. В водорослях копошились всех цветов и размеров рыбы, замысловатые звезды н другие таинственные обитатели, никогда ранее не встречавшиеся Пьеру ни во сне, ни наяву. На другой стороне реки, утопая в пышных кронах деревьев с могучими стволами, возвышался замок, по виду напоминающий странную смесь готики с постройками средневекового Китая. Сзади ступеней, на несколько десятков метров, полукругом возвышалась стена, сложенная из гигантских каменных блоков, идеально правильной формы, тщательно подогнанных друг к другу. У ступеней покачивалась на воде узкая, длинная лодка черного цвета, на корме которой лежало одно единственное весло. Пьер вошел в лодку и поплыл к замку.

* * *

Серебристый автомобиль бесшумно подкатил к двум каменным Сфинксам, застывшим на набережной. Из машины выскочили трое – молодая женщина и двое мужчин средних лет.

– Вот он! – прокричала женщина. Через несколько мгновений подхваченный под руки Пьер Горский был водворен на заднее сиденье, и серебристая сигара плавно зашуршала вдоль гранитной набережной, потом свернула налево и, наконец, после нескольких поворотов, остановилась у одной из вилл, уютно вросшей в пышную зелень Каменного острова.

Пьер сидел в огромном старинном кресле у выложенного серым мрамором камина. Большой абажур, венчавший черненой бронзы торшер, излучал мягкий, успокаивающий свет. Напротив, в таком же кресле, забравшись в него с ногами, сидела, облаченная в синий атласный халат с вышитыми золотом драконами, женщина, привезшая Пьера домой.

– Элен, – обратился Пьер к своей сестре. – Что за спешка! Ты так взволнована. Зачем тебе потребовалось хватать меня под руки и срочно везти домой. Что-нибудь произошло?

– За время твоего сна? Да. Эти пять лет были насыщены такими событиями. Боюсь, что сразу тебе будет трудно все понять.

– О каких пяти годах ты говоришь? Если мне не изменяет память, то мы виделись не далее, как несколько часов назад!

– Так ты ничего не помнишь?

– Напротив, я помню все до мельчайших подробностей. Кроме, пожалуй, одного. Какой-то туман. Что-то очень важное и не могу прорваться. Но я обязательно вспомню.

– А что же ты помнишь сейчас Пьер?

– Мы поужинали и проводили гостей. Ты, кажется, ушла на кухню, а я поднялся в свой кабинет. Хотелось немного почитать. Накануне мне принесли заметки моего однофамильца, тоже Пьера и тоже Горского, жившего примерно пятьсот лет назад в этом городе. Он занимался психологией, искал пути трансформации своего сознания. По его утверждениям, ему удавалось выделять из своего организма тонкий экстракт особого, плазменно-магнитного тела и путешествовать в нем на большие расстояния. Однажды он проник сквозь поверхность Луны и обнаружил внутри планеты целый мир, в котором господствовала живущая по чуждым нам законам цивилизация. Им была подготовлена на этот предмет специальная книга, которая так и не вышла в свет. Рукопись исчезла, как и он сам, перед началом мировой войны, если мне не изменяет память, не то в 1914-м, не то в 1915-м году. Вообще, материалов о моем однофамильце осталось мало. Со всем, что было, я ознакомился за полчаса. Потом мне захотелось прогуляться. Побрел по ночному городу, дошел до египетских Сфинксов. Присел на ступеньки. Глядя на темные воды реки, погрузился в какой-то поток настроений, неожиданно подхвативший меня и понесший в открытый космос. Это было, конечно, воображение, но ощущалось как реальность. Я влетел в раскаленный, словно малое Солнце, кратер Луны и вдруг оказался у, спокойной, прозрачной реки. Сел в лодку и поплыл к видневшемуся на другом берегу замку… А вот дальше, какой-то туман. Что-то очень важное. Но что? Не помню. Вдруг слышу твой голос. Вы подхватили меня под руки и втиснули в автомобиль.

– Понятно, Пьер. Только когда ты ушел бродить по городу после того ужина, мы нашли тебя на ступенях у Сфинксов в полном бессознании пять лет назад. Тогда ты так и не пришел в себя. Ты спал целых пять лет! Глубочайший летаргический сон. Почти никаких признаков жизни. Вдруг исчез. Мы, я и двое наших общих друзей, бросились тебя искать. Что-то инстинктивно подсказывало мне, где ты можешь быть. Остальное ты знаешь.

– Пять лет сна? Ты не шутишь? Если бы так, наши медики без труда вернули бы меня к нормальному состоянию менее чем за час.

– В твоем случае, Пьер, они оказались бессильны. К тому же, за это время стали происходить столь странные события: возникли ничем необъяснимые болезни, перед которыми медицина бессильно опускала руки.

– В это трудно поверить! Медицина досконально изучила каждый нерв, каждую функцию организма. Техника позволяет получать сколь угодно сложные и невероятно эффективные препараты. Ведь уже двести лет назад медицина могла восстановить тело раздавленного в лепешку человека. А современная! По одной клетке тела она способна воспроизвести весь генетический комплекс, лежащий в основе конкретного человека и возродить его заново.

– Все это так. Но психика в большей своей части осталась для нас белым, не исследованным пятном. Последующие столетия прогресса открывали скорее не новое, а своими неудачными попытками разгадать тайны психики и сознания, еще более оттеняли грандиозность пустыни, в которую не удалось прорваться всаднику науки на его стальном скакуне технического прогресса. Короче, что-то разладилось между психикой и физическим организмом. Дело дошло до парадокса. Люди сами стали создавать болезни в качестве орудия для достижения каких-то эфемерных целей.

– Ничего не понимаю.

– Расскажу подробнее. Примерно через год после твоего впадения в сон на всех континентах планеты вспыхнула мгновенно распространяющаяся эпидемия. Люди сгорали буквально за несколько часов. Их тела обугливались изнутри и, что самое ужасное, сильно деформировалась каждая клетка их организма. Это делало невозможным их восстановление методами генной индустрии.

– Подожди. Ведь любой вирус, какой только может существовать, мгновенно разгадывается компьютером, который тут же дает рецепт противоядия. В случаях массовых заболеваний по всей планете распространяется в течение нескольких минут специальное излучение, нейтрализующее любой возможный вирус. Эта техника была тщательно отточена с целью безопасного осуществления межпланетных перелетов, чреватых доставкой на Землю незнакомого на ней вируса.

– Но это был не вирус. Причиной эпидемии, как открыли впоследствии, были особые микросущества, названные бионами. Окончательно их природу не удалось разгадать до сих пор. Сами по себе бионы безвредны для тела и психики в отдельности. Но, попадая в организм, а иногда и в психику, улавливаясь телепатически, бионы фатально нарушают традиционное взаимодействие души и тела. Возникший диссонанс вводит психику в различные формы безумия, а клетки тела деформируются вплоть до своей глубинной генной структуры, пожираясь внутренним огнем, выделяемым организмом за несколько часов его мучительнейшей агонии. За два года население Земли уменьшилось наполовину, пока, наконец, не было найдено лекарство. Вскоре нашли и источник бионов. Их изобрела группа авантюристов, задумавших изменить направление развития человеческой цивилизации. Обнаруженных виновников тщательно изолировали, лишив их технических средств, которые могли бы быть использованы во вред окружающим. Но джин был выпущен из бутылки. У их идеи возникали все новые и новые приверженцы. Эти, возникающие в различных городах планеты, группы, совершенно независимые друг от друга, объявляли себя спасителями человечества. Основное их кредо сводилось к тому, что жизнь, полная безопасности и комфорта, уничтожает саму возможность развития, эволюции. Только борьба за существование, угроза катастрофы и смерти способны накалить до должной степени жизненное ядро человека. И только такой накал является толчком к эволюции и прогрессу. Они указывали на достижение пределов в развитии основанной на технике цивилизации. Пространство для человечества стало невероятно обширным, но качественно не изменилось. Космические корабли за десятилетия полетов так и не смогли обнаружить следы разумной' жизни. Жизнь же на Земле стала бесконечно долгой, комфортабельной и развлекательной. А ради чего? Все цели в пределах машинной цивилизации практически были уже достигнуты человечеством. Нужно было пробовать в других направлениях. Для этого требовалось крайнее напряжение духа, воли, ума и души. Но именно такую возможность в корне подорвала современная цивилизация. Поэтому в нее надо внедрить болезни и мучительную смерть. С этой дубиной можно будет встряхнуть ставшее дряхлеть и расслабляться человечество, направив его к новым, неизвестным горизонтам. Первый шаг – изобретение принципиально новых ядов и противоядий. Второй – расшевелить этим орудием погрязшее в комфорте и роскоши человечество. Такая идейная платформа сформировалась у многочисленных групп, отличающихся лишь внешней пестротой – набором риторики и выбором авторитетов. Но сущность у всех идентична. Они изобретали тайные средства, порождавшие болезни и смерти. Противоядие находилось обычно очень быстро. Все подобные группы тоже не долго оставались в секрете. Их раскрывали и нейтрализовывали. Но на их месте возникали новые. Они росли, как грибы. И вот здесь-то произошло самое страшное. Возник ЦОЧ.

– Что это такое?

– ЦОЧ – это центр охраны человечества. Инициативная группа потребовала провести общечеловеческий референдум на предмет создания такого центра. Голосование через систему компьютеров, сдублированное троекратно сетью непересекающихся каналов, для предотвращения случая технической фальсификации в подсчете голосов, дало неограниченные полномочия вновь созданному ЦОЧ. С этого момента открылась эра тотального контроля за всеми видами деятельности человека, начиная от записываемых и высказываемых мыслей и кончая любыми поступками как в сфере общественной деятельности, так и научно-технического творчества. Вскоре, под предлогом общественной безопасности, ЦОЧ присвоил себе право мгновенного уничтожения любого человека, действия которого даже потенциально могут представлять угрозу для человеческой цивилизации. К счастью, телепатический контроль остается вне компетенции ЦОЧ. Здесь машинная техника бессильна. Мысль непосредственно может быть уловлена только мыслью. Но это еще не все. Около года назад сам ЦОЧ раскололся на два центра. Управление территорией планеты так или иначе меньше, чем за год поделилось между двумя центрами ЦОЧа. Один из них назвал себя Центром оздоровления, ЦО, и провозгласил своей целью возвращение к старому образу жизни, господствовавшему до последних бурных лет. Другой – Центр революционных преобразований, ЦРП, провозгласил необходимость создания человека нового типа. Для этого он вводит полный контроль рождаемости, компьютерный подбор родительских пар. Рождение детей без визы ЦРП категорически запрещается. В случаях рождения невизированного ребенка, последний подлежит уничтожению.

– И все это за каких-нибудь пять лет. Трудно представить.

– Тем не менее, это так. Правда, в городах-музеях, типа нашего, острота обстановки ощущается не столь болезненно. ЦРП, под неограниченной властью которого мы сейчас находимся, считает нас – историков, как и вообще всех гуманитариев, разновидностью потребителей. Нечто вроде спортсменов или коллекционеров, только в сфере интеллектуальной информации. Поэтому в нашу личную жизнь службы ЦРП вмешиваются сравнительно редко. Лицензий на рождение детей людям нашего круга почти не дают. Кстати, рождающиеся дети немедленно отдаются на государственное воспитание. После четырех столетий вновь возродилось государство. И первым его практическим шагом явилось строительство инкубаторов для производства идеальных граждан будущего на основе компьютерного подбора генетических кодов искусственно зарождаемых детей. Одновременно вводится профессиональное планирование численности нарождающихся поколений. Заранее определяется, сколько, например, потребуется математиков или биологов, пилотов или штурманов космических кораблей.

– Неужели люди терпят весь этот авантюризм, разросшийся до планетарных масштабов?

– Тише, Пьер. За такие слова может не поздоровиться. А если попадешь под горячую руку, мгновенно сотрут в порошок в самом буквальном смысле слова при помощи особого вибратора, которым вооружены все сотрудники службы ЦРП.

– Что же это такое! Выходит и свои мысли высказать нельзя.

Да это же абсурд.

– Нельзя, Пьер. Но можно передавать их непосредственно. Телепатическое общение вне контроля всех служб ЦРП, этой средневековой инквизиции, возрожденной на новом витке человеческой цивилизации. Сейчас очень многие обучаются телепатии. Вообще интерес к психическому миру очень возрос. В тайны психики сейчас стараются погрузиться и одиночки, и группы единомышленников.

– Как относятся к этому охранные службы?

– Смотрят сквозь пальцы. Они видят в этом клапан для оттока энергий потенциального возмущения всеобъемлемостью их новоиспеченной власти. Все их карающее острие направлено в первую очередь на многочисленные группы террористов, которые мечтают изобрести принципиально новое оружие и при его помощи, методом шантажа и угроз, подчинить себе все человечество.

Поздно ночью входная дверь на вилле Каменного острова застрекотала режущими ушные перепонки стуками, оторвавшими Горского от старинного манускрипта, в изучение которого он был погружен накануне. Выйдя на балкон, он увидел две черные фигуры, ожесточенно колотившие в дверь. Рядом стоял микроавтобус оранжевого цвета. Его фары выхватывали из окружающей зелени две ослепительные белые полосы, словно две светящихся дороги, параллельно бегущие в щемящую сердце даль.

– В чем дело? – удивленно спросил Пьер.

– Служба ЦРП, откройте! – резко и безапелляционно ответил один из стучавших.

Едва открыв дверь, Пьер был бесцеремонно схвачен вошедшими за руки, на которые в то же мгновение были одеты два черных металлических кольца, соединенных короткой цепью.

– Следуйте за нами. Всякое сопротивление бесполезно, – отчеканила одна из черных фигур.

Через несколько секунд Пьера втолкнули в машину. Осмотревшись, он обнаружил себя в небольшом тускло освещенном купе без окон. Пол, стены и потолок представляли из себя толстую, упругую губку. Сидений не было. И только из небольшой решетки, в углу одной из стен, изливался тусклый свет.

Примерно через десять минут задняя дверца открылась, и двое в черном, приказав Пьеру выйти, провели его несколько десятков шагов вдоль ярко освещенного двора-колодца до высокой глухой серой стены. В этот момент в стене открылся голубой квадрат, войдя в который они оказались в просторном лифте, бесшумно поплывшем наверх. Далее Пьера повели по белоснежному коридору без окон, на многочисленных дверях которого, столь же кипенно-белых, как и стены, светящимися рубинами горели номера комнат.

Пьера втолкнули в номер 213. Большая комната, начиная от стен и потолка, была столь же белой, как и коридор. Только пол был покрыт багряными плитами искусственного гранита. Немного поодаль от стены, напротив входной двери, стоял огромный полукруглый стол. За ним восседал бритый наголо человек в черной мантии, поверх которой висела белая цепь с цифрой – 213. Его серо-голубые глаза властно уставились на Горского, которого подвели к столу, тут же, при помощи застегивающихся колец и обручей, накрепко закрепили его ноги и грудь к стулу, намертво врезанному в багряный пол. Затем сопроводители в черном разошлись по углам и застыли в них, как изваяния.

– Что за спектакль, да еще ночью? – негодующе произнес Пьер.

– Вопросы здесь задаю только Я, – ответила сидящая за столом фигура.

– Нам известно о Вас все, – продолжил человек в мантии, – все, кроме одного: как Вам удалось проникнуть внутрь Луны и, что Вы узнали там?

– Какой силой я был заброшен на Луну, мне и самому не ясно. Что же мне довелось там узнать, к сожалению, покрыто в моей памяти туманом, непроницаемым для сознания.

– Мы поможем Вам рассеять туман забывчивости, – пристально глядя в глаза Горскому, проговорил двести тринадцатый.

В этот момент двое в черном отделились от стены и, подойдя к Пьеру, надели на его голову серебристый шлем. Тут же в ушах заговорил медленный металлический голос:

– В течение нескольких минут компьютер составит подробнейшую карту биотоков и биополей Вашего организма, зафиксирует специфику их соединения с каждым нейроном Вашей нервной системы. В последующие минуты будет составлена программа болевых ощущений, максимально возможных для Вас, в Вашем настоящем состоянии без угрозы вызвать фатальный исход. Затем в течение четверти часа Вы ощутите первую порцию болевых импульсов. Потом Вам представится возможность отвечать на вопросы экзекутора. В случае отказа болевой сеанс будет повторен. Помните! Помните! Единственное средство избежать боли – правдиво и досконально отвечать на все задаваемые Вам вопросы. Корректор истинности контролирует искренность Ваших ответов.

Горский почувствовал, как все его тело охватывает леденящее пространство. Вот он уже проваливается в окружающую его ледяную пустыню, причем падает в нее во все стороны одновременно, превращаясь в колоссальной величины ледяной шар, весь испещренный изнутри тончайшей сетью нервных фибр, чувствительность которых обостряется до предела. Вдруг какая-то сила сжала один из нервов, словно стальные клещи, схватывающие вырываемый зуб, и в сознании мучительно загорелся очаг нестерпимой боли. Потом еще один. Один за одним в нем возникали очаги острейшей, непереносимой боли. Между сжимающим сердце невообразимым страданием проносились все сметающие ураганы острейших болевых потоков.

Неожиданно все стихло. Горский сидел сбоку от массивного письменного стола в уютном кабинете, обставленном в стиле девятнадцатого века. За столом в мундире с золотыми погонами полковника сидел наголо бритый человек, серо-голубые глаза которого тяжелым лучам вдавливались в переносицу Пьера.

– Итак, господин Горский, где же Ваша рукопись, которая готовилась Вами к изданию и вдруг испарилась без каких-либо следов?

– Я не хочу отвечать на Ваши вопросы. Моя рукопись не имеет никакого отношения к Вашему ведомству. Меня задержали незаконно, и я требую, настоятельно требую освободить меня сию же минуту.

– Не горячитесь, молодой человек. Наше ведомство охраняет интересы самого Государя-Императора и потому нам до всего есть дело. Что же касается законности Вашего ареста, то извольте взглянуть на собранные в этой папке документы. Они неопровержимо доказывают, что Вы, завербованный германской разведкой, предатель Отчизны. С этими документами не успеете глазом моргнуть, военный трибунал приговорит Вас к расстрелу. Впрочем, можно и не дожидаться заседания трибунала. К тому же время военное, Россия в состоянии войны с Германией. А Вы – ее агент. Не хорошо, молодой человек. Вот, полюбуйтесь.

Горский взял протянутую ему папку и несколько минут полистал.

– Но ведь это подделка. Нет, не подтасовка, не натяжка, а подделка самой чистейшей воды. Ничего не понимаю. Кому понадобилась эта фальшь?

– Это творчество, господин Горский, или подделка, если Вам больше нравится такое определение, нужна для обоснования законности Вашего ареста, а, если потребуется, – и для вычеркивания из списков живых. Короче, Вам, наверное, ясно, что Вы полностью в наших руках.

– Что Вы от меня хотите?

– Не так много. Где Ваша рукопись? Предоставьте ее нам. И ответьте нашим экспертам на все интересующие их вопросы. Тогда Вы будете свободны, как ветер. Или… взяв на себя некоторые обязательства по сотрудничеству с нами, Вы станете не только свободны, но и могущественны, как сам император, и богаты, как крез.

– Доносчиком тайной полиции я не стану, ни под угрозами, ни за любые блага. Жить без уважения к самому себе не мыслимо.

– Разумеется, господин Горский, доносчиков, которых Вы имеете в виду, я и сам не уважаю. Это все разменная монета. И предложить Вам, с Вашей благородной натурой, роль презренного доносчика, упаси господь! Речь может идти совсем о другом. Сильные мира сего не могут без оглядки опираться на официальную власть. Сегодня она одна, завтра другая. К тому же, где официальность, там закон. А перед законом все равны. Сильные же никогда не потерпят выравнивания с толпой. Поэтому, хотим мы или нет, сильные всегда будут выходить за официальные рамки. Для этого они должны быть более сильными, чем любые учреждения государства. Это возможно лишь при условии, что сильные входят в некий негласный, тайный союз, по принципу – один за всех, а все за одного. Естественно, что участие в таком Союзе предполагает принятие на себя определенных обязательств. Однако, все это более далекая перспектива. В настоящее время меня интересуют Ваши рукописи.

– Мои рукописи не должны быть тайной ни для кого. Именно поэтому я и хотел их опубликовать. Исчезновение записей – загадка для меня самого. Если Вы поможете их найти, то они, будучи опубликованными, станут достоянием всех, в том числе и Вашим, если Вы, конечно, дадите себе труд вникнуть в их содержание. Только при чем здесь Тайная полиция и некие тайные Союзы?

– То, что внутренность Луны насыщена загадочной, таинственной жизнью – такая информация поступала к нам и помимо Вашего открытия. Но то, что Вам удалось побывать там, а главное, Ваша наука о выделении тонкого тела, в котором можно путешествовать в пространстве и времени, все это интересует нас чрезвычайно. Но заметьте, не для всеобщего обозрения и использования, а лишь для избранных единомышленников, связанных незыблемыми узами, объединенных в тайную семью, раскинутую по всем уголкам нашего мира.

– Господин полковник! Тайные общества всех рангов и мастей крайне модны в наш бурный век. Что привлекает в них людей? Одних – внешняя мишура, чувство принадлежности к избранным, ощущение загадочности и наслаждение несбыточными химерами больного воображения. Других, более серьезных и практичных, объединяет жажда власти и денег, возможность утверждать свое мелкое, эгоистичное «Я» во все большем числе прямо или косвенно порабощенных людей. Извините, господин полковник, но это не для меня. К тому же то, что Вы называете наукой об использовании тонкого тела, не для эгоистичных людей. Одно исключает другое. Раб эгоистических наклонностей не способен стать господином своей психики, без чего наука использования тонкого тела останется для него за семью печатями. Или, другими словами: «Бодливой корове Бог рог не даёт».

– Не столь примитивно, молодой человек. Ученому не пристало делать выводов о том, что он не знает. Вам ведь не известны благородные цели нашей великой, духовной семьи.

– Но о методах достижения мне кое-что уже известно. Не трудно догадаться и о степени благородства целей.

– Что делать? Ведь благими поступками устлана только дорога, ведущая в Ад. Кто может судить о средствах, не зная конечной цели. По сравнению с ней все в этом мире, да и он сам, – ничто. Что зло? А что добро? Что хорошо и что плохо? Все зависит от точки отсчета, от критерия деления на то или другое. Если за критерий брать мораль, специально изобретенную для человеческого стада, то с такими мерками великая цель останется лишь недостижимой мечтой. Если же осознать, что нравственно и хорошо лишь то, что приближает к цели, а дурно и предосудительно все, что отдаляет ее достижение, то возникнет совсем другая шкала моральных ценностей. Причем, заметьте, наша мораль не абстрактна, не бездушна. Она учитывает реального человека, с его слабостями и вожделениями, неудовлетворенными психическими комплексами. И если человек, со всеми его пороками, в традиционном понимании, конечно, самоотверженно служит целям великой духовной семьи, то нравственно и морально он чист, как стеклышко! И это трезво и мудро, как сама жизнь.

– Значит не преодолевать человеческие слабости, не возвышаться над инстинктами, а давать простор их раскрытию?

– Не совсем так. Человека без слабостей на бывает. У каждого свои. Иначе он не пришел бы на нашу грешную Землю. И чем больше человек борется со слабостями я искушениями, тем больше они прилипают к его нутру. Мы же стараемся превратить слабость в силу. К примеру, почему отдельные люди так вожделеют подняться к славе и власти? Да потому, что они ущемлены в глубине души ощущением собственной неполноценности. Мы не призываем их осознать и искоренить гложущего их червя. Напротив, мы помогаем им стать сильными мира сего. Так слабость превращается в силу. Слабые начинают поедать сильных, меняясь с ними местами. И ключ к такой трансформации – занятие слабыми места, которое позволяет быть сильным. В одиночку же, это невозможно. Поэтому слабые объединяются с тем, чтобы сообща, протягивая друг другу руку помощи, захватить все ключевые места, совокупность которых составляет неограниченную власть в обществе. Блаженны слабые, ибо их удел безраздельное могущество и неограниченная власть над миром. И весь парадокс в том, что эта великая идея может быть реализована только через слабых. Ибо только слабый, не имеющий точки опоры в самом себе, способен полностью отождествить себя с занимаемым местом, местом, дающим власть и влияние, почет и уважение, славу и известность.

– Настоящая сила в способности творить, создавать, производить. И это – основа всякой жизни, реального могущества человека. Ваша же сила – это ухищрения присваивать и потреблять созданное другими. Все это эфемерно. Все до поры до времени, пока дыхание великого потока жизни не смоет корку нароста на его поверхности.

– Поток жизненной эволюции демонстрирует нам диаметрально противоположное. Фундаментом всего видимого мира являются минералы. Растения строят свою жизнь, поглощая продукты минерального царства. Животные поедают растения. Человек живет за счет потребления животной и растительной пищи. Но человек не венец создания, нет. Это одна из ступеней великой эволюции. Следующий виток ее спирали сформирует новый вид жизни – сверхчеловека. Причем, на новый виток переходит всегда не весь вид, не его большинство, а именно – избранное меньшинство. Животных всегда меньше, чем растений, а людей – меньше, чем животных. В избранники человечества может попасть только его меньшая часть. И она будет питаться за счет основной массы человеческого стада. Таковы законы эволюции.

– Почему будет? Разве это не имеет место уже сейчас? Так сложилось тысячелетиями. Правящее меньшинство процветает за счет нещадной эксплуатации большинства. Один купается в роскоши, а другому нечего есть. Но будет ли так всегда? Сомневаюсь.

– Ах, Вы об этом, об этой революционной демагогии. Я имел в виду другое. В каждом человеке течет таинственный жизненный сок. Сверхлюди приобретут сверхжизненность, цветущее жизнерадостностью бессмертие за счет постоянного поглощения этого сока из всего остального человечества. Правда, правящие круги вдыхают ароматы этих соков очень давно. Но это только намек. До настоящего поглощения таинственного сока им еще очень далеко.