Адам Бесподобный

© Элеонора Александровна Кременская, 2016

ISBN 978-5-4483-4251-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

В милый сердцу городок на Волге, учительница русского языка и литературы, Зоя Михайловна Разумовская приехала ранним утром. Оставив машину в спящем дворе элитного квартала, прошлась через пустынную площадь, где одинокая поливочная машина, обрызгав весь асфальт, остановилась возле оригинальных цветочных клумб. Оригинальность заключалась в изящных скульптурных композициях, сплетенных из прочной проволоки и в целом изображающих персонажей русских сказок.

«Наверное, любители селфи толкутся здесь денно и нощно», – сонно подумала Зоя Михайловна, вспоминая своих учеников, использующих для прославления себя любимых любую возможность. Каждый метр школьного пространства, таким образом, был зафиксирован и выложен на страничках социальных сетей. Неугомонные «себяки» фотографировали даже школьные завтраки, что Разумовская, сама увлекающаяся в молодости фотографированием, никак не могла понять. Изредка, она доставала из шкафа коробку, где хранились ее первые снимки с бесконечным рядом видов рассветов, закатов, с лентами дорог уходящих за горизонт, первомайскими шествиями. Будучи студенткой, она подвизалась в качестве фотокорреспондента районной газеты. Снимала, конечно, передовых колхозников и колхозниц, но в коробке оседали фотки ромашковых полей и деревенских церквей.

В семейном фотоальбоме хранились снимки из туристических поездок в горы и санаторно-курортного лечения Евпатории, где молоденькая Зоя Разумовская позировала в компании друзей. Но таких снимков было не много, не в пример тем селфи, что щелкают очумевшие от возможностей похвастаться каждым шагом своей жизни заядлые любители самопрославления. Да и чем хвастаться? Тарелкой горохового супа? – Глупости!

Преодолевая усталость, Зоя Михайловна направилась к летнему кафе, где столики были выставлены на набережную. Пробежав глазами меню, она заказала усталому официанту чашечку крепкого черного кофе и вазочку мороженого, где выложенные шариками из клубничного, земляничного, шоколадного и бог весть еще какого, пирамидальное сладкое, холодное сооружение можно было долго смаковать.

На оркестровой эстраде потихоньку играл оркестр из трех музыкантов. Были еще, но расстегнув фраки они, уронив головы на грудь, спали, используя громоздкие музыкальные инструменты в качестве опоры. Трое играли нечто прекрасное: виолончелист расслабленно выводил смычком, тише и тише, весь откинувшись и готовый вот-вот присоединиться к спящим товарищам; скрипач выглядел более активным, но черные тени под воспаленными красными глазами выдавали степень усталости и бессонной ночи; третий, глядя вверх на проплывающие в розоватом небе облака, отрешенно выдувал на флейте.

– Оркестр пьяных инструментов, – хохотнул возле нее мужчина.

– Разрешите представиться, – галантно поклонился он, заметив ее внимание, – Адам Бесподобный!

– Почему Бесподобный? – не поняла она, привычно, чисто по-женски оглядывая его с ног до головы.

Зоя Михайловна побывала замужем, но не долго, два-три года, об этом периоде жизни она не любила вспоминать, однако оставшись в гордом одиночестве, нет-нет, да и посматривала с интересом в сторону потенциальных соискателей ее любви.

Адам, явно ее ровесник, наклонился к желтым кустам, бесцеремонно сорвал маленький бутон декоративной розы, протянул ей.

– Но все же, почему Бесподобный? – приняв розу, настаивала она.

– Романтичнее звучит, – честно признался он, приземляясь за ее столик, – что вы заказали? А, впрочем, не надо объяснений. Человек!

Адам властно прищелкнул пальцами.

Усталый официант приплелся из кухонного пространства, где еще стоял дым коромыслом, готовились блюда и аппетитные ароматы плыли по воздуху.

– Будьте любезны, мне тоже, что и даме!

– Кофе и мороженое? – усомнился официант, не доставая блокнот для записей заказов.

Бесподобный задумался, тряхнул головой, приводя в беспорядок не стриженые волосы, свешивающиеся до воротничка мятой рубашки.

– Пожалуй, не осмелюсь отведать столь дивные лакомства, – сказал он с сарказмом.

– Тащи мне коньяку и лимона! – прихлопнул по столу и с вызовом уставился на Разумовскую.

– Продолжаете банкет? – съязвила Зоя.

– Предвкушаю! – закатил глаза Адам Бесподобный и облизнулся, получив от официанта бутылку коньяка, чистую рюмку и блюдце с нарезанными дольками лимона щедро пересыпанного сахарным песком.

– Зойка! – прозвучало набатом в сонном царстве кафе.

– Кто это? – отрезвел Адам, всматриваясь в двух дам, приветливо улыбающихся и ему, и его собеседнице.

– Мои подруги, – ответила Зоя Михайловна, обрадовано обнимаясь с вновь прибывшими, – вот это Вера Павловна, а это Нева Никитишна.

– В честь реки Невы, – пояснило Бесподобному существо в струящемся по тонкой гибкой фигурке шелковом платье золотистого цвета.

Ослепленный Адам зажмурил глаза, сквозь ресницы просочились слезы.

– А это, – не успела договорить, как мужчина бежал, позабыв выпивку на столе, – Адам Бесподобный!

Закончила она, растерянно провожая взглядом поспешно удаляющегося мужчину.

– Да и шут с ним, – отреагировала Вера Павловна, жестом классной дамы поправляя сползающие с носа круглые очки, – будь моя воля, наложила бы на себя обет молчания, чтобы ни с одним мужиком не разговаривать!

– И кого бы ты наказала? – повела плечом Нева Никитишна, допивая рюмку коньяка бежавшего Адама.

Вера не нашлась, что ответить, крепко сжала губы и тряхнула головой, позволяя короткому ежику волос пепельного цвета чуть шевельнуться.

Нева, снисходительно поглядев на подругу, нарочито медленно запустила пальцы в длинные пряди волос невиданного цвета, где доминировал ярко-рыжий, а на кончиках волос задержался темно-фиолетовый.

– Подумаешь, – обиделась Вера, отворачиваясь от подруги.

– Девочки, не ссорьтесь! – умоляюще попросила Зоя. – Что вы как маленькие?

Вера в ответ на мольбу, встрепенулась, улыбнулась Неве, в ее грустных глазах усиленных толстыми стеклами очков было столько терпеливого сострадания, что Нева смутилась, а потом наклонилась, поцеловала подругу в щеку.

– Вот и хорошо, – захлопала в ладоши, Зоя, – миру мир, кто поссорится, свинир!

– Зойка, – пьяно покачнулась Нева, – где ты остановилась, Зойка?

– А вы? – строго нахмурилась Зоя Михайловна, отбирая у подруги бутылку коньяка.

– Так, дачу же сняли! – напомнила Вера Павловна и перевела недоумевающий взгляд на Неву. – Подруга, ты никак, наклюкалась?

– Вещи ваши на даче? – уточнила Зоя Михайловна, поднимая опьяневшую Неву.

– Разобраны! – закивала Вера, поспешно огибая столик, чтобы подхватить пьяную подругу под руку.

Музыканты сыграли им марш славянки. И только преодолев весь путь обратно до автомобиля, Разумовская остановилась, хлопнув себя по лбу:

– А счет? Я позабыла оплатить счет!

– Подумаешь! – рассердилась Вера Павловна, в одиночку подпирая тело пьяной Невы. – Не обеднеют!

– Ай-ай и это говоришь мне ты – актриса театра юного зрителя, так сказать, культурная дама…

– С БАМа, – выдохнула очнувшаяся Нева Никитишна и полезла в салон машины.

Бросив всего один осторожный взгляд назад, Зоя Михайловна не увидела преследователей в виде усталого официанта или оркестра пьяных инструментов.

К тому же, оркестр успел погрузиться в автобус, что, как после заводской смены рабочих, развозил музыкантов по домам. А официант, прикорнув в уголке сбавлявшей обороты готовки кухни, спал с открытым ртом, абсолютно позабыв и о Зое Михайловне, и о неоплаченном коньяке Адама Бесподобного.

2

Утро застигло Бесподобного врасплох. Под утренними лучами блестели свежим блеском капли росы. Поеживаясь от прохладного воздуха, он с трудом распрямил одеревеневшие ноги и слез с гамака, где, видимо, провел всю ночь.

«На автомате добрался», – усмехнулся Адам и сглотнул.

Во рту у него пересохло, мучила похмельная жажда.

– Ой, девчонки, как мне плохо! – донесся стон с соседнего дачного участка.

Адам по некошеной, мокрой траве пробрался к глухому забору, заглянул в дырочку.

В большой деревянной бочке плескалась полуголая женщина. Окунала в бочку лицо, зачерпывала ледяную воду в ладони, дополнительно поливала голову и волосы невообразимого цвета.

– Нева! – вспомнил Адам.

– Что? – оглянулась Нева Никитишна и зябко повела покатыми плечами. – Допилась, голоса чудятся!

– А ты бы не пила! – укорил ее Адам, не высовываясь из-за забора.

– Кто это говорит? – испугалась Нева.

– Я говорю!

– Кто, я?

– Я!

– Девочки, – взвизгнула Нева, опрометью бросаясь внутрь дачи.

Не дожидаясь реакции остальных дачниц, Адам прошел в открытый дом.

Его отец, строитель в четвертом поколении, знал свое дело, когда строил дом, используя часть земли, выделенную государством семье Бесподобных под дачный участок.

Адаму напрягаться с пресловутым капитальным ремонтом – мучением всех горожан, не приходилось. Построенный на века каменный особняк мало походил на легкие «фанерные» домики соседей дачного поселка.

Распахнув холодильник, Адам с удовлетворением отметил, что склонность к запасливости, унаследованная им от матери и тут не подвела.

В два больших глотка опорожнив пол-литровую банку с рассолом, он с удовольствием сжевал несколько малосольных огурцов, но заметив в окно решительные лица трех подруг, по всей вероятности решивших разобраться с ним, как непременно разобрались бы с мелким хулиганьем, улыбнулся, предвкушая развлечение.

– По-вашему можно подглядывать и пугать меня глупыми комментариями? – вызывающе глядя на него, спросила Нева.

Он внимательно оглядел ее, даже в домашнем халате она была хороша.

– Это судьба! – заявил Адам. – Мы снова встретились!

– Что значит, снова? – близоруко прищурилась на него Вера Павловна.

– Ой, девочки, это же наш беглец – Адам Бесподобный! – ойкнула Зоя Михайловна.

Инцидент был исчерпан.

Адам глаз не сводил с Невы, она уселась так, чтобы выгодно подчеркнуть все прелести своей фигуры.

Зоя Михайловна и Вера Павловна хлопотали с праздничным завтраком, обозвать затевающийся сабантуй праздничным обедом было нельзя, ранний час утра не позволял.

– Ах, Адам, вы такой хозяйственный мужчина! – похвалила его Зоя Михайловна, принимая из рук хозяина дома, свежую зелень для салата, срезанную им на огороде.

– А мы знаете, тоже кое-что посадили, – незаметно отпихивая Зою со своего пути, обворожительно улыбнулась ему Вера.

Адам бросил быстрый взгляд на скучающую Неву, в отличие от подруг, она ничего не делала, сославшись на плохое самочувствие, попивала рассол из откупоренной банки с маринованными огурцами, смотрела томным взглядом на Бесподобного.

Девочки были разными: Вера – суетлива, поверхностна, зависима от мужчин; Зоя – сомневающаяся, но при том нуждающаяся в мужском внимании; Нева – вполне возможно роковая женщина, но так ли это? Адам не знал.

Он покачал головой, с удовольствием вдыхая вкусный запах мясного рагу. Вера Павловна с победным видом подняла вверх большую ложку:

– Я лучшая в мире повариха!

– Нет, я! – заспорила с ней Зоя Михайловна и, обхватив обеими руками блюдо летнего салата, преподнесла свое произведение поварского искусства Адаму. – Оцените!

Попросила она.

– Девочки, не ссорьтесь! – устало произнесла Нева, широко зевнув.

И Адам мгновенно понял, Нева Никитишна не роковая женщина, скорее напротив.

«Феминистка!» – отшатнулся он, в ужасе от своей догадки.

Феминистки представлялись ему этакими угрюмыми амазонками, готовыми кастрировать каждого мужчину при любой возможности.

По мере наблюдения за мужскими замашками Невы, крепло его убеждение. А вместе с убеждением появилось и своего рода отвращение, завлекать мужчин большой грудью, тонкой талией, длинными, гладкими ногами, как гадко, думал Адам, нервно кусая угол бумажной салфетки.

– Что, у доброго хозяина водочка есть? – спросила у него Нева, оглядев тарелки для салатов и горячего.

Пораженный ее чарующим грудным голосом, Адам медленно поднялся из-за стола.

А когда вернулся из кухни в гостиную, где за круглым деревянным столом происходило пиршество, замер, услышав последние слова Веры Павловны, обращенные к Неве:

– Ну, почему все тебе, он тебе даже не нравиться, а нам с Зоей очень даже…

Прервала она саму себя, смущенно заливаясь краской стыда, когда Адам, бережно неся запотевшую от ледяной обстановки холодильника, бутылку водки, переступил порог комнаты.

В воздухе, залитом солнечным светом, словно бы мерцали золотые пылинки и светились ореолом рыжие волосы Невы.

– Адам, – позвала она, капризно надувая губки, – скажите нам, Адам, кто из нас вам больше всех нравиться?

– Нева, перестань! – возмутилась Зоя, но украдкой бросила на него взгляд, кокетливо поправила прическу.

– Не знаю, – честно ответил Адам и втянул носом воздух, – я всегда по запаху определяюсь.

– По запаху? – подпрыгнули его гостьи и зашумели, требуя пояснений.

– Надо лишь, чтобы искусственные ароматы отсутствовали, – неуверенно, опасаясь насмешек Невы, произнес Адам.

– И что тогда? – хмуро спросила Нева.

– Почувствуешь настоящий запах человека, – пожал плечами Адам.

– Запах нечищеных зубов, потных подмышек и грязных носков? – с сарказмом продолжала допытываться Нева.

Адам, не сводя с нее настороженного взора, отступил к двери.

– Не совсем!

– Ой, девочки, как же вы не понимаете, – воскликнула Вера Павловна, восторженно, почти влюблено глядя, сквозь толстые стекла очков, в глаза Адаму, – он же экстрасенс и говорит совсем о другом запахе, неосязаемом обычными людьми, запахе души!

– Да? – удивилась Нева.

Адам призадумался. Никакого другого объяснения подобрать не смог и с позволения подруг, приблизился к сгорающей от нетерпения Вере. Втянул носом воздух. Прислушался к своим ощущениям, объявил:

– Пахнет черной смородиной и чистым лесным ручейком.

– Ой, девочки, – зажала рот руками Вера, захихикала, – черная смородина – моя самая любимая ягода, а лесные ручьи я просто обожаю!

Адам перешел к Зое:

– Пахнет дымом деревенской печки и шаньгами!

Зоя Михайловна пригнулась, будто от удара:

– Мое детство, – прошептала она, потрясенно оглядываясь на подруг, – девочки, он говорит про мое детство! Я обожала русскую печь и помогала бабушке печь шаньги!

Она горько заплакала. Вера принялась ее утешать.

– Ну, а обо мне что скажете, господин колдун? – протянула ему холеную руку Нева Никитишна.

Адам понюхал:

– Пахнет горькой пылью степных просторов и конской сбруей!

Наступила тишина. Нева во все глаза смотрела на Адама:

– Бесподобный, – прошептала она, – вы – бесподобны!

Подруги разразились бурными аплодисментами. Адам раскланялся.

– Но все же, Нева, почему от тебя пахнет конской сбруей? – смеясь, задала вопрос Вера Павловна.

– Меня отправляли на каникулы к дедушке, – погрустнела Нева, – дедушка работал конюшим, и я все лето с седла не слезала, помогала ему управлять табуном породистых скакунов!

– Но при этом у вас красивые ноги! – не удержался от комплимента Адам, внутренне похвалив себя за сравнение Невы Никитишны с амазонкой.

– О, да! – подтвердила Нева, без стеснения вытягивая длинные ноги.

В этот момент, вся шелуха вызывающего поведения с нее слетела, оставив красивую, но хрупкую душу испуганно съежиться под его пронзительным взором.

3

Несмотря на хмурое небо, погода, как будто обещала наладиться. В просветах между свинцовыми тучами то и дело мелькали пятна голубого неба. Высокие сосны качали зелеными верхушками, и казалось, тянулись к той частице солнечного света, что еще чувствовалась в теплом воздухе.

Скрипнув дверью покосившейся избушки, седоволосый мужичок по имени Адам подозрительно глянув на тучи, крикнул куда-то в избу:

– Не-а, дождя, стало быть, не будет!

В избе отсутствовал электрический свет.

Вокруг стоявшей на столе свечки жужжали комары.

– Я думал, мотыльки на пламя летят! – с удивлением произнес лохматый, заросший мужик бомжеватого вида, наблюдая скопище погибших вокруг свечи кровососов.

– Надо бы сменить, – посетовал Адам, разглаживая на деревянной столешнице скатерть, всю в пятнах от чая, кофе, соусов и прочих прелестей продуктового мира.

– А за электричество ты не переживай, – усмехнулся бомж, – свет мы тебе враз наладим.

И насупился:

– «Единороги» проклятые, повадились нищету прижучивать, провода за неуплату обрезать!

– У тебя специалист есть? – спросил Адам, натягивая неприметную одежду.

– Все мы специалисты, – ощерился, демонстрируя один-единственный зуб во рту, бомж, – когда надо и зубы сами себе вырвем, и аппендицит вырежем, и электричество починим!

По тропинке вьющейся между заключенными в ряды колючей проволоки дальними огородами, они прошли к полустанку, где под ржавой крышей томился в ожидании электрички народ.

– Скоро таратайка прибудет? – спросил бомж у Адама.

Адам привычно скользнул взглядом по скопившимся у края полустанка фигурам ожидающих.

– Минут десять осталось, вишь, люди, как вольготно фланируют, почти не нервничают, перед посадкой не скапливаются.

– Тады успеем!

Бомж, пользуясь, как прикрытием, густо разросшимися кустами ивняка, бросился к огородам.

– Там колючка! – предупредил Адам, наступая приятелю на пятки.

Бомж молча продемонстрировал ему кусачки.

Набрав полную сетку свежей картошки, они влезли на выступы последнего вагона электрички, мертвой хваткой вцепились в железные опоры и помчались с ветерком.

На очередном полустанке бомж весело глянул на окоченевшего Адама:

– Зато бесплатно!

Адам ответил слабой улыбкой:

– Пока не зима, терпимо!

– Нищеброды! – хохотнул Леха и, перехватив тяжелую сетку с картошкой, доверительно сообщил. – Вовчик жареху с грибочками очень уважает, за такую жареху, что угодно сделает!

– Будет ему жареха! – кивнул на край банки с засоленными маслятами, высовывающейся из оттопыренного кармана фуфайки, Адам.

– Живем! – рассмеялся Леха, вовремя прижимаясь всем телом к холодному боку дернувшейся в последнем рывке перед Москвой, электричке.

Спрыгнув с высокой платформы на пути, приятели не спеша взобрались на другую платформу, прошли вдоль алюминиевого забора немного назад, отогнули одну пластину, пролезли в образовавшуюся дыру.

– Хлипко как у «единорогов» устроено, – хмыкнул Леха.

– И трубы пластиковые, – подтвердил Адам, не без злорадства наблюдая за толпами пассажиров снующих по платформе ярославского вокзала.

– А эти платят, – прокомментировал, проследив за его взглядом Леха, и скорчил насмешливую гримасу, – за капремонты, коммуналку, за лапти, за воздух.

После, страшно толкаясь и создавая дополнительную суету, они влезли с толпой пассажиров в автобус, что следовал в нужном для них направлении.

И кондукторша не смогла пробиться, на заднюю площадку, а получив за проезд от постоянно меняющихся платежеспособных пассажиров, в изобилии то влезающих, то вылезающих на своих остановках и вовсе отстала выкрикивать, что не все еще передали за проезд.

Адам в окно не глядел, чего там рассматривать? – Бесконечные рекламные плакаты с жизнерадостными лицами людей, будто прилетевших с другой планеты? Приближались выборы и плакатные «единороги» попадались повсюду, бесцеремонно вытеснив вечную, как жизнь, рекламу акций и скидок конкурирующих между собой мегамолов.

Не смотрел Адам в окно еще и по причине внутренней озлобленности, некоего состояния озверения, когда видел обязательных гастробайтеров, смуглолицых таджиков с метлами в руках, нет, он не был расистом, гнев у него вызывал тот факт, что дворники с их неустанным рвением к чистоте дворов и улиц – одна из самых низкооплачиваемых профессий в России, хотя попробуй, помаши метлой день-деньской, руки отвалятся! Правда, история с расизмом все же в жизни Адама была, он как-то повздорил с цыганами да и, то, потому что вместо благодарности за шоколадку, подаренную им цыганенку, грязному мальчишке с голодными глазами, получил моральный и материальный ущерб. Цыганка, так его загипнотизировала, что Адам вместе с единственной сотней рублей едва последнюю рубашку не отдал, но вовремя опомнился.

Выскочив из автобуса, приятели обогнули толпу уверенных в себе цыганок, горласто предлагающих погадать, увернулись от ловких ручонок цыганят, попутно выпрашивающих у прохожих подаяние и, нырнув в подворотню, оказались в квадратном дворике жилых домов.

Нужный им подъезд был без домофона.

– Вовчикова работа, – кивнул на вырванный с мясом домофон, Леха, – ибо, не фиг ставить замки на места всеобщего пользования!

Кивнул он и прошел внутрь пахучего, темного подъезда.

– Лампочек нет, – пожаловался Адам, с трудом нащупывая ногой щербатую ступеньку.

– Тебе не привыкать в темноте шарашиться! – хохотнул Леха. – Кроту кротовое милее!

Возле двери квартиры «специалиста» приятели притормозили, кнопка звонка отсутствовала, ручка двери была выдрана, а в дыру можно было разглядеть, что делается в коридоре и на кухне.

У посетителей вошло в привычку вначале заглядывать в дыру размером с кулак, а уже после, прижавшись губами, рявкнуть, сообщая хозяину дома о своем прибытии.

На двери красовался замок, но ключи потерялись, уходя, Вовчик просто прикрывал двери. По возвращении его всегда ожидал сюрприз в виде друганов с бутылкой или беззубых, опухших от вина, подружек, расположившихся на кухне, как у себя дома.

За столом сидели двое мужчин.

– Литературная страница – это такая же часть газеты, как твоя собственная колонка криминальных происшествий, – доказывал один с разбитыми, перемотанными белым лейкопластырем, очками.

– Пойми ты, наконец, люди предпочитают юмористические рассказы передовицам, – сердился он, краснея, продолжая наседать на плешивого, равнодушного толстячка пьющего портвейн стакан за стаканом.

– Будто воду хлещет, – уважительно косясь на лысого, прошептал Леха на ухо Адаму.

– Рассказы для них на первом месте, а передовые статьи на последнем. Ну-ка, пойди, допроси любого прохожего, с какой страницы он начинает читать газету и прохожий тебе ответит, с последней, потому как она самая интересная!

В этот момент взгляд его упал на двух приятелей, застывших в дверях кухни.

– Во, народ пожаловал! – распахнул он объятия.

Плешивый выудил из стопки пластиковых стаканов, громоздившихся на столе, парочку, без дальнейших слов, налил.

– Закусывать нечем, – кратко сообщил он, разглядывая приятелей водянистыми глазами.

– Как это, нечем? – возмутился Леха, поднося собутыльникам тяжелую сетку с картошкой.

– О! – перехватил инициативу очкарик. – Мигом нажарю!

– Где же Вовчик? – осмелился нарушить создавшуюся атмосферу взаимопонимания, Леха.

– Опился и дрыхнет без стеснения, в комнате, – ткнул пальцем в сторону закрытой двери, плешивый и воззрился на приятелей, – будем знакомы?

Плешивого звали Кириллом Петровичем, а очкарика просто Павлушей. Оба работали в редакции крупной московской газеты.

Причем, Павлуша резко отличался от немногословного, деловитого Кирилла Петровича поверхностным отношением к жизни.

Застенчивый и робкий, романтик до последней капли вина в своем стакане, он влюблялся и разочаровывался беспрестанно. Под покровом ночи прокрадывался в подъезд дома возлюбленной, оставляя на коврике двери букеты цветов. В почтовый ящик умудрялся засовывать коробки конфет, шоколадки, записки со стихами Шекспира. При этом ему уже стукнуло сорок лет, далеко не мальчик, Павлуша скакал по жизни с розовыми очками на носу, пока одна зазноба не подстерегла его.

Павлуша так и замер, уставившись на стройное спортивное тело, возмущенно дрожавшее под тонкой тканью кружевной сорочки.

– Ну? – вопросила его «Дульсинея». – Долго безобразить будешь?

Он попытался, было, оправдаться, протягивая ей свой букетик, но она отбила цветы мощным хуком справа и придвинулась к Павлуше вплотную, заглядывая темными глазищами в самую глубину его души.

Павлуша затрепетал и упал на колени, он плакал, умоляя ее выйти за него замуж, ползал перед ней на четвереньках и вглядывался в ее пушистые домашние тапочки.

Она, подумав, пригласила его на кухню. После недолгих расспросов о работе, зарплате, наличие недвижимости и отсутствие алиментов на всех прошлых, позапрошлых детей, «Дульсинея» задумчиво протянула:

– Говорить можно что угодно, а вот ты мне документы на квартиру принеси, справку с места работы, сколько у тебя трудового заработка. В полицию сходи, возьми справку об отсутствии судимостей. К судебным приставам загляни, пускай отпишут, как там у тебя со штрафами, долгами по кредитам.

И закончила, упирая руки в бока:

– А пока что, милости прошу, пожаловать прочь!

Адам смотрел на собутыльника во все глаза:

– Неужто собрал?

– Справки? – уточнил Павлуша, пожевав губами, отрицательно мотнул головой. – Сил не хватило!

– Бюрократиха! – рассмеялся про «Дульсинею», Кирилл Петрович.

Неожиданно, веселье прервал хозяин квартиры. Взлохмаченный, не выспавшийся, он угрюмо присел за стол, вызвав бурю восторга у приятелей.

– О, Вовка проснулся!

– Штрафную тебе за опоздание!

Весело гудели они.

– Ребя, а мне сейчас советская столовка приснилась, – сморщился в непритворных слезах, Вовчик, – и горчица на столах, и бесплатный хлеб, бери, не хочу, и роскошный обед на рупь с ложкой жирной сметаны в супе.

Вовчик уронил лохматую голову на сложенные на столе руки и громко зарыдал.

В кухне воцарилось неловкое молчание.

Первым его нарушил Кирилл Петрович:

– А я мороженое любил, сливочное, за пятнадцать копеек!

– Газировку с сиропом, – прижмурился Леха, вспоминая трехкопеечное удовольствие.

– Молочный коктейль за одиннадцать копеек, – подхватил эстафету воспоминаний, Павлуша.

– Морковный салат в две копейки, – облизнулся Адам.

– А ты кто такой? – взглянул на него в упор, Вовчик. – Почему не знаю, как зовут тебя, мил человек?

– Адам, – и поспешно добавил, – Адам Бесподобный…