Предчувствие конца

Сейчас пришло в голову: разница между молодостью и старостью заключается, среди прочего, в том, что молодые придумывают для себя будущее, а старики — прошлое.It strikes me that this may be one of the differences between youth and age: when we are young, we invent different futures for ourselves; when we are old, we invent different pasts for others.

История - вовсе не ложь победителей, как я в свое время грузил старине Джо Ханту; теперь я это твердо знаю. Это память выживших, из которых большинство не относится ни к победителям, ни к побежденным.

Я твердо знаю одно: есть время объективное, а есть субъективное, которое ты носишь на внутренней стороне запястья - там, где пульс. И твое собственное, то есть истинное время, измеряется твоими отношениями с памятью.

...основное свойство угрызений совести заключается в том, что с ними ничего нельзя поделать: время для извинений и примирений ушло.

Время… дать нам достаточно времени — и все наши самые твердые решения покажутся шаткими, а убеждения — случайными.

Но у нас в жизни не так уж много людей, которых мы любим. Один, двое, трое? И порой мы осознаем свои чувства, когда уже слишком поздно.

Странное дело: чем милее девушка, чем больше тебя с ней связывает, тем меньше шансов уложить ее в постель.

Когда мы молоды – когда я был молод, – хочется испытать такие эмоции, как описаны в романах. Чтобы они перевернули всё наше бытие, чтобы сотворили и очертили новую реальность. Со временем, как я понимаю, мы начинаем ждать от них другого – чего то более мягкого, более житейского: чтобы они поддерживали равновесие, которого достигла наша жизнь. Мы хотим сказать им: дела не так уж плохи. Разве это предосудительно?

Когда тебе чуть за двадцать, даже если ты на распутье, если не уверен, каковы твои устремления и цели, у тебя есть твердое понимание сущности жизни, твоего места в ней, твоих перспектив. А позднее… позднее становится все больше неуверенности, больше наслоений, возвратов, обманных воспоминаний. Пока молодой, ты помнишь свою короткую пока еще жизнь всю целиком. Позднее память рассыпается на латаные-перелатаные лоскуты. В чем-то она смахивает на черный ящик, который хранится в самолете. Пока все идет хорошо, запись стирается автоматически. Если случится авиакатастрофа, можно будет установить ее причину; если же полет завершится благополучно, то в бортовом журнале не останется внятных подробностей твоего путешествия.

Существует мнение, что о любом историческом событии, даже, к примеру, о начале Первой мировой войны, можно с уверенностью сказать только одно: «нечто произошло».