Ангелы

ПЕРВЫЙ КУРС

Ангелы

Ангелы

***

Меня зовут Гавриил. Да, знаю. Имя! У меня есть брат, которого зовут Люцифер. Наша мать назвала нас в честь ангелов господних, так как была верующей женщиной. Почему Люцифер? «Сын зари» был любимым ангелом Бога, может быть мой брат был любимым сыном нашей матери. Я и он – нас невозможно отличить, в двух каплях воды можно найти больше различай, чем между нами. Мой брат и я – близнецы.

Я родился позже него на несколько минут и, видимо, как более яркому и старшему мать решила дать ему страшное для современного мира имя – Люцифер.

Мне было 19 лет. Два года назад я перестал ненавидеть своего брата. Всю жизнь мне казалось, что ему больше дают, что его больше любят и все такое. Но потом мне стало наплевать, потому что все изменилось. Наша мать переходила железнодорожные пути. На платформе было очень много людей и все они видели, как она ступает на деревянную дорожку на рельсах. Они видели, как на нее несется скорый поезд, который явно не собирался останавливаться, и никто ничего не сказал, никто ее не окликнул. И вот, как только нашей матери не стало, отношения с братом практически наладились…Почти. Отца мы никогда не видели и не знали, жив он вообще, или может тоже встретил своей поезд.

Мы жили в самом обычном городке, таких как он тысячи по всему миру. У нас был большой дом, можно сказать огромный для нас двоих. Двухэтажное, белое здание, окруженное яблонями и какими-то еще деревьями. Помощь соцобеспечения была мизерной. Иногда нам приходилось разгружать вагоны, лишь бы только подзаработать денег, которые утекали сквозь пальцы с неимоверной скоростью. К сожалению, задумка матери не сработала, мы с братом не были ангелами, нам, как и всем людям, хотелось кушать, пить, спать, в общем, делать то, что крылатым существам делать необязательно.

В июле мы сдали вступительные экзамены в один единственный университет в нашем городке.

Университет нашего городка – ушлое место, в котором должны, нет, обязаны учиться все люди из города. Такие университеты, как наш, есть в абсолютно каждом населенном пункте.

Если раньше кому-то школа казалась ужасным местом, то этот университет далеко от нее не ушел. Все здания одинакового цвета, размера, складывалось ощущение, что там даже преподаватели работают с одинаковыми лицами, в одинаковых одеждах и с одинаковыми претензиями. Все экзамены были фальсифицированы, я имею в виду вступительные, потому что поступать умудрялись все, без исключения! И назывался этот университет ОГУ, что расшифровывается, как: «Обязательный городской университет». Не знаю почему, но в последние сто, может сто пятьдесят, двести лет, люди решили, что обучение в этом ВУЗе сделает каждого достойным к существованию среди людей и даст возможность получить уже профессиональное образование.

      Как мне казалось, моему брату было совершено все равно, на что потратить свою жизнь, на университет или на работу. Я хотел получить образование, но какое, пока не знал. Мы решили поступать. К тому же без диплома этого ВУЗа нам не светила ни одна нормальная работа, ни то чтобы в другом городе, а вообще, даже в нашем собственном. Ты можешь быть иммигрантом, нелегальным или легальным, но, только имея бумажку о высшем образовании в ОГУ, все двери будут открыты.

В отличие от моего брата, я не очень хотел тратить несколько лет на обучение там, где не считал нужным учиться, но права выбора демократия мне не предоставила.

Вообще мы с братом не очень похожи характерами, хоть наши лица идентичны, люди мы совершено разные. По своей природе я был более спокойным, если нервничал, то молча, где-то у себя внутри.

Люцифер же, напротив, был очень вспыльчивым. Его характер – ядерная смесь качеств. Порой я удивлялся, гордился и ненавидел. Если ему что-то было надо, то договориться с ним было невозможно. Он никогда не отступался от своей затеи или данного слова. Я не люблю спорить и ругаться, что-то кому-то доказывать. Всегда считал, что самое бестолковое, что может сделать человек, так это начать с пеной у рта доказывать свою правоту. Главное оставаться внутри правым, придерживаться своего мнения можно молча, не вступая в детские полемики.

Мой брат другого мнения. Люцифер перенял от своего имени исключительно плохие качества, напрочь забыв о хороших. Но ему же жить дальше, почему меня это должно было беспокоить?

Нам оставалось пройти последний совместный путь в этом университете и все. Наши с ним дорожки разбегутся в разные стороны, изредка пересекаясь только телефонными звонками. Честно говоря, я с нетерпеньем ожидал выпускного и чудесного расхождения. Чего таить, некая злость к нему до сих пор осталась. Всегда была зависть, ведь он постоянно приводил девчонок домой, причем совершено разных, развлекался с ними. У него были друзья, я бы даже сказал, много друзей. И по сравнению с ним, я чувствовал себя отшельником. Стоит честно сознаться, он умел притягивать к себе людей, в нем была та сраная изюминка, называющаяся «душой компании». Что касается меня, то я был скорее изгоем компании. Для меня это было привычным состоянием – находиться с людьми и в то же время полностью отсутствовать душой.

Иногда на улице мне на шею вешались его девушки. В голове созревал гадкий план использовать даму, она ведь все равно не заметит никакой разницы, ей это надо было всего лишь для очередной кривой галочки. А потом во мне появлялось чувство справедливости, и я ставил себя на место брата. То есть, мне бы совсем не понравилось, если бы Люцифер оказался в постели с моей девушкой, неважно любил бы я ее или нет.

Честно, иногда хотелось прикинуться им и так же ощутить жизненную легкость и непринужденность, обнять девчонку, выпить пива с другом и что-нибудь еще натворить. Но я только мечтал об этом. В результате я приходил к выводу, что было бы неплохо, если Люцифер останется собой, а я – собой.

***

Было начало сентября. Я впервые пришел в тот проклятый университет, и то, что я там увидел, повергло меня в шок, что, естественно, обрадовало моего шебутного брата. Нет, не мой шок, а то, что мы потом узнали.

Эти учебные здания, натыканные по всему нашему шарику, действительно являлись проводниками во взрослую жизнь, в такую, какой живут все люди во всем мире.

Мы с братом (к моему несчастью) оказались в одной группе, что заставило нас долгое время рассматривать вывешенное на стенде расписание. Там были очень странные предметы, я даже не догадывался, что такое можно изучать, что такому вообще надо учиться оказывается. Я не слышал от взрослых ни одного рассказа об этом университете, о том, как они учились, что изучали. Не знаю, как насчет других городов, но в нашем студенческая жизнь оставалась между студентами и только. В жизни все люди пользовались только знаниями, полученными из этого заведения.

Пока брат таращился на расписание, я разглядывал бегающих вокруг студентов старших курсов. Все они были какие-то одинаковые. Нет, они не были близнецами, выражения их лиц были одинаковыми. Такие независимые, можно сказать горделивые. На тот момент я не мог понять, от чего двадцатилетний щегол или пигалица могли так возгордиться. Мне просто было смешно смотреть на них. Проходящие мимо преподаватели напоминали павлинов. Их головы были высоко подняты, а сзади волочился раздутый, и очень заметный хвост пафоса.

Пока я рассматривал живую и не очень обстановку, Люцифер ткнул меня локтем в бок.

– Пошли! – скомандовал он и направился к дверям.

Я еще раз окинул взглядом помещение и улыбнулся. Как же я надеялся, что мне понравится это заведение! Мне уже нравилось расхаживать по огромному коридору первого этажа, украдкой разглядывая длинные и худые окна, слишком часто расположенные вдоль коридора и, конечно же, бегающие вокруг лица были неотразимы.

      Вздохнув, я поплелся за братом. За первые пятнадцать минут проведенных в университете, я ощутил на себе столько различных взглядов и таинственных улыбок. Нет, дело не в том, что мы с братом невообразимые красавцы, хотя мы довольно-таки милы. Дело в том, что мы – близнецы. Достаточно нечастое явление, но то, как на нас смотрели, не имело к этому никого отношения. Те взгляды и улыбки несли в себе другой смысл, тогда я не мог понять, какой конкретно. Во мне, как и в каждом из нас, была не плохая доля тщеславия, и, естественно, изучающие взгляды мне были приятны.

– Послушай! – окликнул меня братец, идущий впереди. – У нас завтра первый учебный день…и может, попробуем забыть последний не учебный? Хорошенько отгуляем в баре?

Я остановился. Идея брата была совсем не плоха. Тогда я не знал, что значит учиться, как это тяжело, и поначалу хотел отказаться, но в последний момент в голову пришло одно четкое слово «давай». Ну «давай», так «давай», подумал я и кивнул брату.

До глубокой ночи мы пили пиво в баре у знакомого, в противном случае нас бы просто не пустили, и снова пришлось бы врать о возрасте, так как мы были для таких заведений малы, как считало государство. Соблюдать законы и конституцию – для чего мы уже взрослые, а если что еще и нарушить, можно было узнать, как выглядит решетчатое небо. При этом никого не будет беспокоить, что по закону мы даже ни разу не побывали в баре, зато на решетку посмотрели. Во всем мире все делается для людей. Прежде чем достигнуть совершеннолетнего возраста, чтобы самому покупать сигареты, уже можно заработать рак легкого или туберкулез, потому что до «взрослого» возраста государство не оставило выбора как только собирать бычки на улице. Что же делать? Курить-то хочется!

Люц – так я называл своего брата, потому что стоило чуть громче назвать его полным именем на улице, и на «Люцифер» помимо него оборачивались всякие бабушки и начинали с ужасом в глазах отчаянно креститься, как будто действительно увидели дьявольское отродье. В публичных местах я старался не использовать магическое имя, заставляющее всех впадать в ужас. К моему великому удивлению, не все знали, кто такой на самом деле Люцифер. А подходить и каждому объяснять, что этот человек – не сын дьявола, ни сатана и ни черт, а мой брат, которого назвали в честь «сына зари», мне не хотелось! Народ всегда лучше знает, кто есть кто, для чего и зачем. Поэтому – Люц. Хотя вот девчонкам нравились наши имена.

В том баре Люц мгновенно нашел женскую компанию и вовлек меня знакомство. В нем было столько харизмы, столько чертовой харизмы, что мне хотелось оторвать половину и выкинуть, чтобы ошеломленные пьяные дамы закрыли свои рты и перестали ловить ими мух. Порой мне приходили мысли о том, что я просто завидовал брату, а он, словно зная об этом, любил косо смотреть на то, как я тускнею в его огромной тени. В такие моменты во мне бушевали две личности. Одна тщательно мне доказывала, что все это неважно, и, по сути, мне вообще должно быть наплевать на поведение брата. Вторая же, напротив, выказывала свое недовольство о том, как это так, мы же близнецы! Почему все лавры достаются только ему? Вторая часть мысленно провоцировала меня на какие-то действия, доказывающие всем, что я совсем не хуже своего брата. Но я все время отбрасывал эти затеи. Люцифер – человек на открытой ладони. Он всегда был открыт, если пытался что-то скрыть, то его выдавали действия, им все время что-то двигало. Я же больше был ментального склада. Все, что я мог бы сделать, обычно за пределы моего воображения не выходило. Я мог представить себе все, что угодно, брат же делал все, что угодно.

И вот я смотрел, как он веселился с девушками, как заводит новых друзей, и мне становилось тошно. Возникали всякого рода естественные желания стать единственным человеком с таким лицом. Но что я мог сделать? Мне оставалось наслаждаться и гордиться братом, в душе ненавидя, смотреть на его счастливую и беззаботную жизнь. Да мне просто бесило, что он умел каждый убогий день превратить в одну целую безоблачную жизнь, а я мог оставаться только ее тенью. Но я никогда не задавался вопросом, как брат относиться ко мне, мне на его отношение было наплевать. Я все время интересовался исключительно только своей жизнью.

Понаблюдав за братскими успехами и весельем, я незаметно вышел из бара и направился домой. По пути я хлестал пиво, не боясь появления патруля, и думал обо всем, что происходило в тот момент у меня в голове, обо всем, кроме университета. Мысли об учебе не хотели посещать мою голову, но там все время плавали картины, на которых четко прорисовывалась глупая война между мной и Люцифером за место в жизни, извечная борьба непонятно за что. Также я думал, что как полный кретин, собираюсь потратить пять лет в пустоту, так как учиться там, где «надо» – не хочется, а хочется там, где «хочется». Но я должен был закончить этот ВУЗ, то есть выкинуть 1826 дней в такую помойку, из которой ничего больше нельзя вернуть, так еще и рядом со своим «потрясающим» братцем. Мне так не хотелось этого.

Именно в тот момент я осознал, что было даже очень неплохо, что нашей матери не было с нами. Она бы жутко нервничала, гладила рубашки и пыталась сделать ненавистные проборы на наших головах. А потом, перед входной дверью она долго бы целовала Люцифера в лоб, повторяя все те же напутствия и наилучшие пожелания, совершено забыв обо мне. Меня больше устраивало то, что до нас обоих нет никому дела.

Я вошел в дом, захлопнув за собой дверь, и поставил бутылку с недопитым пивом на комод. Мне не хотелось больше его пить. Вообще странное поведение: пока ошиваешься на улице можно выпить тонны желтого и пенного напитка, но как только оказываешься дома, он напоминает мочу, которой, оказывается, уже достаточно нахлебался.

Я скосил глаза на бутылку на комоде и пошел наверх, в свою спальню.

Комната брата была рядом с моей, разделенная общей ванной комнатой. Размер помещений был одинаковый, но внутри всё по-разному. На этот раз выигрывал я. Комната брата была слишком загромождена различными приблудами типа пуфиков, буддийских ковриков, тяжелых темных штор, которые уменьшали визуальное пространство комнаты, письменный стол, неимоверных размеров. Вот чего я не мог понять, так это зачем ему огромный стол, если он даже не знал в какой руке надо держать ручку? Но потом я все понял: на том огромном столе складывались такие же огромные кучи мусора, бумаги, пепельницы, которые не вытряхивались с рождения нашей бабушки, зажигалки и тому подобный хлам. Шикарный стол являлся не чем иным, как пристанищем для хлама, короче говоря – одна большая помойка, называемая – «творческий беспорядок». Ха! «Творческий беспорядок»! Я бы мог понять, если бы Люцифера звали Сальвадор, а его фамилия была бы Дали, тогда «творческий беспорядок» имел бы место быть. Но у девятнадцатилетнего парня это называется – помойка! Меня так удивляло, что он еще умудрялся водить в свою конуру девушек, бывало, что даже приличных, и видимо их никак не шокировали тарелки, мятые рубашки и валяющиеся по всей комнате носки, я даже не говорю об их чистоте. В Люцифере было что-то, что перекрывало вид на весь ужас в его комнате.

На моей же территории все выглядело совсем по-другому. Я приверженец чистоты и в моей комнате было крайне проблематично найти грязные носки, не мытую посуду с плесенью, вековые окурки в пепельнице…девушек и друзей. Возможно, успокаивая себя, я всегда говорил: «нет друзей и лишних людей в комнате – значит, нет пуфиков, бычков, тарелок и бардака на столе». Как обычно, старался объяснить себе, что жить так, как жил я – нормально. Что ж страшного в том, чтобы жить в чистоте? В юношеские годы все почему-то больше любят беспорядок, видимо потому, что в головах такой же бардак.

Я завалился на кровать и стал пристально изучать ночной потолок с бегающими по нему световыми шариками. На самом деле эта часть комнаты интересовала меня меньше всего. В тот момент я сам не понимал, что меня интересовало. Хоть и взгляд был устремлен вверх, мысли были словно на другой планете. И во время этих блужданий мозговая активность погрузилась в сон.

Мне снилась какая-то белиберда, никак не связанная с учебным годом. Как ни странно, ни я, ни брат не беспокоились, не нервничали и не ждали с предвкушением первого дня в университете.

Сквозь сон я слышал, как Люц вернулся среди ночи, не одни – женский, писклявый голос, как противный комариный писк, блуждал по дому. Я хотел проснуться, но не мог. В моем сне в тот момент творился настоящий сюрреализм, перемешанный с жестокими гранями недалекого постимпрессионизма. Разве можно было оторваться от таких вопиющих картин из-за надоедливого комариного визга, в очередной раз принесенного в дом моим братом-донжуаном? Я не видел на то причин.

***

Утром, когда я чистил зубы, Люцифер ворвался в ванную комнату с видом обезумившего старикашки и вытаращил на меня больные глаза. Я замер, прикусив зубную щетку и прищурился, не понимая, что творится с моим единственным родственником. Я догадывался, что ему будет плохо после удачной ночи, которой как таковой даже не было из-за спящего комара в его бардачной кровати, но я никак не думал, что он сойдет с ума.

– Мы проспали, да?! – взревел он, как медведь, окунув меня в утренний перегар вчерашних сливок.

Я закрыл один глаз, так как мне показалось, что слизистая не выдержит жгучей боли и демонстративно помахал рукой перед носом, слегка поморщившись.

– Нет! – буркнул я в ответ, вытащив щетку изо рта.

Брат усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Затем он оперся руками на раковину и пристально посмотрел на наши отражения в зеркале, периодически усмехаясь.

– Сейчас мне кажется, что мы не то что не близнецы, а что мы вообще не братья! И это в первый день-то! – улыбнулся Люц, оттягивая нижнее веко у глаза и рассматривая белок, покрытый красными кривыми линиями, как корни многолетнего дерева.

Я улыбнулся. Похмелье коснулось меня меньше, чем его, потому что я ушел раньше. Пьянка – как казино, лучше уйти раньше, чем пропить все деньги, мозги и лицо. Результат вчерашней игры был на лицо. Хоть мы с братом часто бывали в таком состоянии, как утреннее похмелье, но в то утро я был рад, что вчера не остался стоять. Люцифер был весь помятый, лицо, как мне показалось, слега синего цвета, глаза красные, волосы, как колтуны у кошки. Честно, я злорадствовал в душе, первый учебный день и между нами можно был сделать несколько отличий, а это значит, что каждого из нас заметят, как индивидуальность и будут знать, кто из нас каким может быть.

Я взглянул через его плечо – на кровати нежилась симпатичная девушка. Ей явно вставать не хотелось, да и Люц не особо беспокоился о ее присутствии. Заметив мой взгляд, он захлопнул дверь и посмотрел на меня, как отец на маленького ребенка, смотрящего порнографию.

– Ты собираешься оставить ее здесь? – спросил я невозмутимо и снова засунул щетку в рот.

– А чего ты так переживаешь, братишка?! – усмехнулся он, яростно натирая лицо мылом, как будто это поможет согнать явные признаки торжества. – Ты думаешь, что она вынесет твои глаженые носки?

– Нет! – обернулся я к нему.

Он всегда разговаривал со мной так, всегда пытался сюморить в мой адрес. Я не знаю, какую цель он преследовал, но порой стиль его общения злил меня. Мне казалось, что он знает обо всех моих чувствах и мыслях, и старательно усмехается надо мной, прямо мне в лицо. Может я, конечно, утрирую – я мог только надеяться на это.

– Было был лучше, если бы она вынесла твой бардак из комнаты! – ответил я.

Люцифер замер и посмотрел на мое отражение и вытащил щетку изо рта.

– Ты не похож на нашу мать, так что не к чему проявлять недовольства моим бардаком. У тебя есть своя комната, там и блюди свою чистоту! И вообще, мне нравится эта девушка! Может я влюбился? Может, после злосчастных пар в университете я захочу вернуться домой и увидеть ее, прижаться и все такое? Неужели ты не желаешь мне счастья? Братишка!

Я улыбнулся и выплюнул пасту в раковину. Мы оба знали, что девушка оказалась в доме из-за вчерашнего пьяного состояния брата, и в данный момент ему совсем не хотелось ничего выяснять с ней. Он просто, как обычно, хотел, чтобы она проснулась, оставила ему свой номер телефона на столе и исчезла из его жизни, не успев туда толком влиться.

– Кончено! Будь счастлив! – как копье, метнул я зубную щетку в подставку и вышел из ванны, захлопнув за собой дверь.

Почему-то странный диалог поднял мне настроение, и даже заставил улыбнуться.

Я быстро оделся, постарался сделать это как можно культурнее, и выскочил на улицу.

Солнечные лучи радостно распластались по всему горизонту. Птицы щебетали, несмотря на раннее утро. Осенью совсем не пахло, ветра не было, лазурное небо вызывало мерзкие чувства из-за приторности, но и в то же время приятные.

Я прикурил сигарету и потупил взор, разглядывая ботинки. Первый учебный день и я решил его не удостаивать костюмом, обошелся и без пиджака. Около дома была припаркована старая машина, которая еле дышала, но выглядела как новая. Последний подарок матери.

Я ждал Люцифера и думал о том, что нас должно ожидать в тот день, какие люди, какое окружение. Это все, что я мог делать, думать и представлять, что случится.

– Не спи! – крикнул Люцифер и залез в машину.

Я затушил бычок и прыгнул на первое сиденье.

– А кто сказал, что ты поведешь? – усмехнулся я, пристегиваясь.

– Ты обратно, идет? – спросил Люцифер и завел машину.

– Идет! – согласился я и уставился прямо перед собой.

Люц включил какую-то музыку и выкатился на дорогу. Я отрешено смотрел краем глаза на довольного брата. Он практически пришел в себя, на нем почти не осталось следов вечеринки в баре. В тот момент мы выглядели, как близнецы. Мне было интересно, о чем он думал и думал ли вообще. Глядя на него, казалось, что он полностью беззаботен в жизни, ему на все наплевать. Он мягко плывет по течению общественности, ни с кем не сталкиваясь и не обращая никакого внимания. Люцифер жил в своеобразной форме буддизма – полный пофигизм ко всему, возможно даже к себе. Вот такому качеству я очень завидовал. Беззаботность увеличивает шанс долгожительства, у моего брата не было причин нервничать. Он довольно смотрел на вытянутый капот, на ямки, выпуклости и дырки на асфальте, и как ребенок, выруливая, старательно объезжал их.

В университет мы вошли ровно за пять минут до звонка. Аудитория была найдена без особого труда. Заглянув одним глазком в дверь, Люцифер махнул рукой и вошел в кабинет, я за ним.

Помещение было огромным, там сидело человека 60, проще говоря, две группы первого курса. Все были веселые, смеялись, знакомились, наслаждались тем, чего еще не понимали.

В тот момент я увидел ее.

Она сидела около окна и провожала нас взглядом. На губах застыла странная улыбка, такая легкая, еле заметная, но я заметил ее. Люц, приподняв голову, шел вверх по проходу между партами к последнему ряду, я за ним и не мог оторвать взгляда от девушки у окна, хоть она уже давно не смотрела на нас. Но это было лучше, чем, если бы она смотрела на моего брата. Я даже не понял, что конкретно зацепило меня в ней: крашеные блондинистые волосы в каре по уши? Тонкая шея? Большие голубые глаза и чернющие брови? Видимо карандашом переусердствовала. Но что-то же в ней привлекло мое внимание, и к моему великому счастью, Люц прошел мимо, даже не заметив ее.

Брат шлепнулся на стул за пустой партой в последнем ряду, я сел рядом и глаза автоматически покосились в сторону девушки.

– Какой аншлаг! – буркнул он, усмехаясь и окидывая аудиторию хитрым взглядом.

– Ты о чем? – не понял я его восклицаний.

– Да ты посмотри на них! – воскликнул он так, что сидящие рядом люди обернулись. – Разодетые, как клоуны, девчонки в белых бантах, как первоклашки, ребята, как воробьи хорохорятся перед ними, пытаясь склеить хоть какую-нибудь прямо в первый день. И ты в этих ужасных по сравнению с ними шмотках! Показательная фигня на один день, который совсем не радостный!

– Смотря с какой стороны посмотреть! – улыбнулся я. – Ты, между прочим, будешь первым, кто приведет отсюда девушку в дом, и если ты не надел пиджак – это не значит, что в данный момент являешься какой-то индивидуальностью. Брат, нам с тобой вообще нельзя думать об этом, если в мире уже есть два человека с одинаковыми лицами, фигурами и другими мелочами, это говорит о том, что индивидуальности не существует, существует одаренность и неординарность.

– Ты, как всегда, лезешь очень глубоко. Гавр, ведь все лежит на поверхности, прямо перед твоим носом, но ты слишком занят капанием внутри, как червь-археолог, что не в состоянии увидеть элементарных вещей. Весь этот парад костюмов и белых бантов не существует, как и индивидуальность, это показательная виртуальность…

– Доброе утро! – в класс вошел мужчина лет 50-ти с большой папкой подмышкой и с лысиной на голове.

Меня позабавило его приветствие – он даже ни на кого не посмотрел, а прозвучавшие прилагательное с существительным были сказаны, как простая формальность, которой подчиняется все общество. Оно вообще любит формальности. Очень много людей почти потеряли свои жизни из-за таких вот мелочей, ведь высокоцивилизованные и образованные люди не могут, не должны забывать о формальностях, на них строится вся жизнь общества. Это я понял тогда, за той партой, глядя на полу-лысого профессора.

Тогда наша аудитория не была готова к таким формальностям и продолжала сидеть и улыбаться, постоянно переговариваясь друг с другом. Люцифер сидел, подперев голову рукой и циничным прищуром разглядывал профессора. И даже в тот момент я не мог понять, почему он ведет себя так, чем он недоволен и что его злило.

– Для начала я хочу, чтобы вы прекратили улыбаться, шептаться, вертеться, оглядываться и крутиться, на одном единственном стуле, который не вертится! – слегка повысив голос, сказал он.

На какое-то мгновение в аудитории наступила тишина, но это был такой короткий промежуток времени, что я даже не уверен, успел ли профессор заметить его. Когда снова появился шум, он усмехнулся и подошел к первым партам, за которыми из десяти человек только один реально хочет учиться и вступает в ряды изгоев для всей школы или университета. Остальные девять сидят там для преподавателя, не для себя, создавая видимость того самого изгоя, выпрашивая снисходительное отношение к себе и к будущему диплому. Работает как ни странно.

– Имя! – прикрикнул профессор на самого говорливого студента, сидящего где-то в третьем ряду.

Парень встал и у него никак не получалось не улыбаться.

– Серж! – чуть ли ни с поклоном ответил он.

Я усмехнулся и взглянул на своего брата-нарцисса. Ситуация забавляла его не меньше, чем меня. Наивная храбрость или смелость? Первое место, где подростки пытаются самоутвердиться за счет насмешки над человеком – учебное заведение, неважно какое. Вот и тот юноша стоял перед профессором и всем своим видом показывал, что в его душонке нет никакого страха и взяться ему собственно не откуда. Все же понимают, что это всего лишь преподаватель, что он может сделать? На что способна эта «лысина» в очках?

Профессор посмотрел на список студентов и улыбнулся, найдя имя Серж и рядом стоящую фамилию.

– Мистер Сток, отныне Вы являетесь старостой группы 1А, надеюсь в полном составе сидящей здесь. Ваши обязанности я разъясню Вам после окончания пары. Я не спрашиваю, хотите ли Вы находиться на этой должности. Если вы не будет выполнять обязанности, я уверяю, лучше Вам от этого точно не будет – мой предмет очень тяжело сдать. К тому же, мне стоит проинформировать Вас, что он является профилирующим. Садитесь!

Уже давно перестав улыбаться, Серж с изумленным лицом и в то же время с недовольным, плюхнулся на стул. Тут две группы разразились таким гнилым смехом, что я уверен, даже дьявол так не умет смеяться. Серж самоутвердился, только не так, как было задумано.

– Если кому-то очень смешно, то у нас в университете имеется очень много вакансий, так сказать, например, в данный момент все еще отсутствует староста группы 2А. Есть желающие?

Примерно на этой ноте закончились желания самоутверждаться у этого профессора. В аудитории наступила долгожданная тишина.

– Какая херня! – шепнул мне Люцифер и развалился на стуле, уставившись на исцарапанный стол.

Ему все это не нравилось, мягко говоря, не нравилось. В данный момент его свобода уже ограничивалась ненавистным университетом, а Люц этого очень не любил. Что касается меня, мне была безразлична почти удавшаяся церемония становления людей на нужные места и заучивания слова «субординация». Я не мог, как Люц ненавидеть то, в чем еще не успел до конца разобраться, чтобы потом с жуткой рожей не говорить «я передумал».

– Профессор Трокосто. Я буду преподавать замечательный предмет – Учение о Лжи. Как я уже сказал, это один из профилирующих предметов и я отношусь к нему очень серьезно, особенно к экзамену, который ждет вас во время зимней сессии. К вашему несчастью, моя рука не поднимется просто так даже неуд поставить, не говоря уже о более высоких баллах. Еще более к вашему несчастью, я являюсь куратором группы 1А, привет дорогой мистер Сток! Куратор группы 2А находиться на больничном, так что я, как заместитель, имею все права и полномочия делать с 2А все, что захочу. Расскажу вам немного о структуре нашего учреждения: у каждой группы есть буквенное название, а именно группа А, группа В и группа С. Каждая группа делится на подгруппы, дополнительно обозначенные цифрами.

Как только он дошел до задних рядов, внезапно замолчал и выпучил на нас с братом свои и без того круглые глаза. Затем по его лицу поползла жуткая улыбка, от которой мне захотелось дать ему по морде и уйти с лекции. Выражение лица моего ненаглядного братишки было совсем постное, он был явно в предсуицидальном состоянии.

– Близнецы! – произнес он и уперся руками в нашу парту, переводя глаза то на брата, то на меня.

Я все больше и больше чувствовал себя неловко, и пропасть между задними партами и профессором стягивалась, приближая этого психопата к нам все ближе и ближе, тем самым зажимая нас в угол.

– Ну и что? – спросил, наконец, Люцифер, пристально глядя ему в глаза, стараясь не провоцировать профессора, дабы не занять вторую должность старосты.

– Имя? – спросил мистер Трокосто, прищурившись, разглядывая брата, подыскивая отличия на моем лице.

– Люцифер – ответил брат, ни капли не смутившись.

      Профессор улыбнулся и расстроено покачал головой. Я мельком оглядел класс. Все расселись вполоборота и наблюдали за нами. Тут я понял, что никто не верит, что прозвучавшее имя является настоящим, и добродушные одногруппники готовились к сцене, после которой что-то должно было произойти.