На одном дыхании. Книга о любви и жизни

XI

Подражание Мандельштаму

 
Побудем в золоте, расслаблено и молча,
Отстав от суеты и всех забот.
Жуки, ползущие на крайний север ночи,
Идут не глядя. И почти дойдут, вот-вот.
 
 
И мы, как дети в самый яркий праздник,
Ждём волшебства, конфет и простоты
Игрушечных фрегатов, – тех, что дразнят
Походом в океан. Корабль готов. А ты?
 

XII

Нам везло. Врачи всегда прибывали через десять минут после начала любого приступа. Срабатывало правило «золотого часа». Так однажды появился ВА. Я встретила его крайне встревоженная, в коридоре, и повела к тебе со словами «Скорее»! В моменты экстремальные приходится действовать точно и чётко. Это качество с тех самых пор выработалось во мне и, похоже, насовсем, теперь им можно пользоваться по мере необходимости.

– Говорите, что делать. Как держать. Я помогу. Я нормально все воспринимаю. Паники нет. Действуем, – и роняю что-то, тут же подхватывая.

– Спокойно. Все будет хорошо. Кровь набирается в шприц, видите? Могла не пойти, но она идёт.

Мне были даны приказания, которые я исполнила, как солдат. Это твоя война и моя битва за тебя. Доктор влил все, что необходимо, в твои вены, дал дальнейшие указания и собрался уходить. Понимая, что отпускать его никак нельзя, я тут же спросила:

– Вы придёте к нам ночью или утром? Лично вы?

– Вы хотите, чтобы я вас курировал?

– Да.

– Есть скорая, неотложка, вы можете позвонить и снова вызвать, если что-то случится.

– Нет, лично вы.

Молчание и ответ через паузу, все взвесив:

– Хорошо, считайте, что я буду вашим ангелом-хранителем.

Этот доктор сохранял впоследствии твою жизнь ещё пять лет. Без него все бы закончилось значительно раньше. Спасибо, ВА! Мы прошли вместе через многое. Через новые приступы, ухудшения и улучшения болезни, которую нигде не лечат. Никто на целом свете не умеет восстанавливать хрупкое равновесие по щелчку. Как нет равновесия в мире, так нет его и у рефлекторов, а ты – один из них. Через мои пожелания в том числе давать те или иные лекарства, потому что «я вас прошу, ему это не идёт, ему от этого хуже! Давайте лучше вот то и то, в прошлый раз же шло на поправку!» Мама твоя не совсем согласна с моими интуитивными методами, я же не медик. Но я добиваюсь и отстаиваю. Часто чувствования оказывались верны, и даже ВА считался с ними, видя, что система в целом работает. Я ориентировалась по мелочам, по твоему дыханию, выражению лица, чему-то, чему нет названия, моей внутренней деловой молитве. Впрочем, это соответствовало и его докторским намерениям. Мама, видя результат, постепенно успокаивалась.

XIII

 
Если вдруг тебя не станет,
То тогда меня не станет.
Будем мы парить по свету,
Будто пара голубей.
 
 
Ничего прекрасней нету
Сказок, солнышка и лета.
Вот и вертится планета, —
Всё вращается на ней.
 

XIV

Конечно, распространяться много о больнице – совсем неинтересная тема, и в то же время понятно – если есть болезнь, без разговоров об эскулапах не обойтись. Пусть поэтому больничные рассказы носят не только драматический, но и приключенческий оттенок. А приключения создавала в том числе быстрота передвижений. К примеру, встретив твоих родных и отдав им тебя на четыре дня, то есть, уехав во вторник с тем, чтобы вернуться в субботу, и уже выступив частично на фестивале «Яркие Люди» в Москве, в ночь со среды на четверг, в два часа вдруг получаю известие о твоей госпитализации, – положение критическое, мне не хотели звонить, но не позвонить не могли, значит, все очень серьёзно; для меня это удар, но рассусоливать некогда, зову девочку-администратора Алену и распределяю по людям, как и кто будет выступать завтра, как все пройдёт без меня, раскладываю гонорарные деньги по конвертам, путаюсь, пытаюсь сосредоточиться, получается так себе, но Алена задаёт наводящие вопросы, и как-то это решается. Она записывает все наставления и провожает к подъехавшему такси. К слову, ребята выступили превосходно. И прислали слова поддержки, пока я ехала в поезде и машине. А за шесть часов до этого я иду на Курский вокзал, потому что только оттуда уходят ночные ближайшие поезда, и стою в трубе, ожидая открытия перрона, под землёй, и мне так плохо, как будто меня опустили в глубину земли, и тебе так же плохо там, в реанимации. И мне кажется, отсюда, из-под земли, что я никак не могу помочь тебе, перекрыты все входы. Но потом открывают проход наверх, и я несусь по ступенькам, и с каждой новой ступенькой чувствую, что отпускает, что-то отпускает нас обоих, и еду в поезде, в тамбуре, в проходе, где заодно заряжаю телефон, потому что в купе я буду всем мешать нескончаемыми слезами, а их не остановить сейчас. Проводница думает, что я наркоманка, но потом предлагает воды и таблетку чего-то. Таблетки мне пить нельзя, я не должна спать. Мне нужно успеть добраться до тебя и быть в бодром состоянии. В середине пути, и дальше, с каждым новым мерным столбом становится как-то проще, светлеет. Ну, ты же чувствуешь тоже, что я еду, правда? Связи становятся ближе, и мне легче удерживать твою жизнь на весу. Ты же здесь ещё? И я собираюсь успеть к тебе. Все равно, каким ты мне откроешься. Лучше тебя застать, конечно, по эту сторону всего. Московский вокзал. Шлагбаум. Там уже ждёт водитель, и мы летим ещё за триста километров. По пути звоню твоей маме, как там? Вчера голос у неё был убитый, а сегодня повеселей и ничего.

– Ему стало лучше неожиданно в четыре утра (я вышла из той чёрной трубы; никогда больше не пойду на Курский вокзал, страшное для меня теперь место) и еще чуть получше в восемь.

Приезжаю.

– К нему не пустят, – предупреждают в реанимации.

– А вы кто? – интересуются.

– Пустите её, – разрешают вдруг.

Пропускают. Иду. Ты. Весь в каких-то проводах. Берёшь меня за руку. И пошёл поток. Лёгкое пожатие пальцев. Все, ты будешь жить. И я тоже.

XV

 
Ничем не нужно дорожить —
Живи на свете.
И если будешь дальше жить,
Смотри на эти
Простые в небе небеса, —
Они как лица,
А все, что через полчаса —
Нам просто снится.
 

XVI

У любого мужчины есть прошлое. Есть жены, любовницы, какие-то подруги. И в любой обычной ситуации эта тема не обсуждается, или обсуждается весьма корректно. И все взаимосвязи происходят таким образом, чтобы никак не задевать, ни знанием, ни воспоминанием, ни подозрением свою нынешнюю спутницу. Все звонки, смс, электронная переписка, современные свидания происходят тайно, без информирования об этом одним человеком второго.

В случае с тобой мы этот вопрос почти не затрагивали. Ты мне сразу выдал информацию обо всех своих любовных мероприятиях, взглядах на отношения и на меня, что значительно упростило подготовку линии фронта. Линия фронта тут же исчезла. Вместо неё были поле и река, и облака на небе, и радуга. Прошлое. Оно есть у каждого. Я обязана считаться с этим. И я не стану ревновать к прошлому. Я даже попробую тебя понять. Поэтому я не выкину твои свадебные фотографии, не удалю из странички соцсети твою первую любовь и буду терпеть телефонные разговоры с бывшими, которые до сих пор почему-то трепетно интересуются «Как дела?» Ты, как и все мужчины, умеешь разбираться со всем этим без меня. Им не забыть тебя, потому что тебя невозможно забыть. Потому что их нынешние не выдерживают сравнения с тобой. Потому что лучший ты. Все у нас произошло так быстро, что пока никто просто не привык, вот они и названивают. И они льнут к тебе, тянутся, пытаются напомнить. Но ты скала. Ты мой, хотя я ничего не сделала для этого. Я не старалась. Ты можешь, не подумав, упомянуть обо мне в беседе, случайно, слегка, и не услышать визга кошки или шипения змеи твоей собеседницы. Но я-то знаю, что такое женщины. И я все прекрасно слышу.

Ты великолепен, и я знаю, что доверие моё к тебе возможно полное. Ты можешь общаться с кем хочешь, когда хочешь и как тебе угодно. Короля нельзя сдерживать или проверять.

Однажды, придя домой, я услышала твой разговор с бывшей дамой сердца. Я замерла, расшнуровывая ботинок, и, наклонившись, подумала, не пригодится ли он мне прямо сейчас в совершенно другой ипостаси. Но разговор был невинен, и больше нужен той стороне. Ты повесил трубку и спокойно посмотрел на меня.

Да, – сказала я. – Конечно, – сказала я. – Разумеется, – сказала я. – Но если ты считаешь, что кто-то из них может прийти сюда, а я буду метать пироги на стол, ты глубоко ошибаешься.

– Этого никогда не будет, маленькая, – и ты хватаешь мои руки. – Ты мне совсем родная.

Я сдаюсь. Ты обнимаешь меня крепко-крепко, и я благодарна в глубине души твоей бывшей пассии. Она сделала нас ещё ближе. Пусть ещё позвонит. Пусть попробует.

Иногда я думала, что за твоё здоровье могла бы отдать тебя любой из этих женщин. Если бы такова была цена. Но нас не спрашивают, чем мы можем пожертвовать. Мы не выбираем. Мы просто живём. Пусть звонят сколько угодно. Чем больше у тебя общения, тем лучше для тебя. Ты не должен быть замкнут на мне или нескольких близких друзьях, хотя бескрайние просторы интернета и наши постоянные прогулки-путешествия, уже ставшие каждодневными, порой уматывают и делают сутки заполненными до отказа. Я еле успеваю готовиться к эфирам.

А ты снова начал сочинять стихи и проводить долгие исследования, в которых я мало что смыслю, и вокруг тебя пирамиды, Гермес Трисмегист, Блаватская, Рерих, Мачу-Пикчу, Театр на пустом месте, таблица Пифагора, Квадрат взаимоотношений чисел, – и я завела отдельную папку для всех твоих бумаг.