Читать книгу: «Проект с извинениями», страница 3

– Все, что нужно сделать – плюнуть вот сюда. – Мама воодушевленно тыкает пробиркой мне в губы.

– Мама! – возмущенно восклицаю я. – Это и правда… интересная штука, я возьму домой и сама все сделаю.

– Нет, ты просто затолкаешь ее на дальнюю полку. Потом начнешь изучать тему, будешь крутить эту идею в голове, несколько раз передумаешь, а в конце концов позвонишь мне и прочитаешь лекцию о том, как опасно передавать ДНК третьим лицам, от которых оно попадет к правительству. Так что плюй, Амелия! – приказывает она, снова подсовывая мне пробирку.

Я оглядываю пустую комнату. Может быть, и хорошо, что никто не пришел. Иначе бы всем пришлось наблюдать, как я плюю (а точнее, печально пускаю слюни) в пробирку в вечернем платье, и как потом моя мать запаковывает ее в коробку и кладет себе в сумочку. Видимо, чтобы забрать домой.

– Ты ведь понимаешь, что это странно? – спрашиваю я.

Мама только отмахивается:

– Не могу дождаться результатов! Ты же знаешь, что они не просто присылают тебе расшифровку анализа, но и держат в курсе всех обновлений! Я прослежу, чтобы вы все подписались, проверяйте почту регулярно.

– Эм… спасибо, мам.

Не уверена, что в восторге от подарка, но он очень в духе моей мамы. Три года назад она подарила нам с сестрой сервизы из тончайшего фарфора. Нина отдала мне свой, и теперь они оба пылятся в коробках на шкафу, дожидаясь того дня, когда к нам заглянет английская королева и мы наконец-то используем их по назначению. А на мой день рождения около семи лет назад мама подарила мне годовую подписку в фермерском магазине, поэтому в течение всего года я каждую неделю находила у себя под дверью свежайшие фрукты, овощи и не только. К какому-то моменту капуста и яйца полезли у меня из ушей, а каждый вечер я ощущала чувство вины, что прихожу домой слишком поздно, чтобы успеть приготовить что-нибудь вразумительное из моркови. Зато мои соседи были счастливы, потому что я стала отдавать продукты им. Так что… да, генетический тест – это то, что могла придумать только моя мама.

Она, наконец-то закрывает коробку с пробиркой и оглядывает комнату.

– Ты все очень здорово организовала, дорогая.

– Да уж, – хмыкаю я. В списке гостей было около пятидесяти пяти тщательно отобранных мною человек. И спустя два часа этой проклятой вечеринки пришли только мама, папа, моя сестра и я… то есть четыре человека. Даже Кевин не удосужился прийти. Якобы не смог из-за работы, но я-то точно знаю, что это чушь собачья.

Никогда больше не стану слушать Нину.

Вместо нее надо было прислушаться к интуиции и отказаться от этой безумной идеи. Хорошо бы стащить с Нины розовые очки, пока они не разбились стеклами вовнутрь.

– Ну, по крайней мере, кажется, тому официанту понравились канапе. – Мама как будто угадывает мои мрачные мысли.

И мама, и сестра – оптимистки, в отличие от нас с отцом – мы всегда были реалистами. И как реалист я вам говорю: это самая дерьмовая вечеринка на свете по случаю дня рождения.

Я поворачиваюсь и вижу мужчину, одетого в черный костюм, напоминающий форму официантов. В одной руке он держит бокал с шампанским, а другой тянется к канапе. И бесцеремонно запихивает его себе в рот!

– Мы хотим вернуться в отель, дорогая. Твой папа жалуется на изжогу. – Мама целует меня в щеку и обнимает. Мы не из тех семей, что часто обнимаются, поэтому я чувствую себя странно и неловко, но все-таки обнимаю ее в ответ. – Люблю тебя, Милли. И не переживай, пожалуйста. Уверена, пригласительные просто затерялись на почте.

Я отправила приглашения по электронной почте, но решаю не поправлять маму. Вместо этого просто произношу:

– Да, наверное.

Родители уходят, Нина занята – ссорится со своим парнем по телефону (наверняка из-за того, что он не пришел на вечеринку), так что я решаю заняться незваным гостем, угощающимся моим алкоголем и моей едой. Решительно поставив пустой бокал на стол, я направляюсь к злостному нарушителю.

– Прошу прощения, но это еда для моих гостей.

– О, ну тогда мне повезло. Я как раз гость, – отвечает он, заглатывая очередное канапе целиком.

– Нет, вы не гость, потому что я вас не знаю, а я помню каждого, кого я пригласила на мою вечеринку.

По крайней мере у него хватает совести, чтобы вытереть руки и смахнуть крошки с лица, прежде чем протянуть мне руку.

– Ну наконец-то. Наконец-то я познакомлюсь с великой Амелией Монтгомери.

Я колеблюсь, прежде чем протянуть руку в ответ.

– А вы?..

– Простите. Джон Эллис. Новый сотрудник ДДФ. Маргрет переслала приглашение мне, и я подумал, что тут будут все коллеги.

Да, я тоже так думала.

– Маргрет не следовало пересылать приглашение вам. Я вас даже не знаю.

– Ну, это легко исправить, – улыбается он, и я замечаю ямочку на его правой щеке. Ямочки на щеках – моя слабость, но усилием воли я подавляю восторг и продолжаю свирепо смотреть на незваного гостя. Его темные с проседью волосы аккуратно зачесаны назад, костюм безупречен и сидит идеально. Он явно привык носить дорогую одежду, несмотря на свои ужасные манеры.

– Если вы перестанете прожигать меня взглядом, я с удовольствием угощу вас выпивкой. Не стойте, присаживайтесь.

Эта фраза вызывает у меня улыбку. Не из-за выпивки, а потому что мне нравятся люди, которые говорят то, что думают. Не люблю, когда ходят вокруг да около – это не мой стиль. Я скрещиваю руки на груди, прислоняюсь бедром к барной стойке и произношу:

– Вся выпивка тут уже оплачена мной, так что это не настоящее приглашение.

– Тем более, раз все уже оплачено, вам ничто не помешает пропустить со мной по стаканчику. – Он оглядывает комнату. – Если, конечно, вас не пригласил еще кто-нибудь.

Теперь незнакомец дразнит меня из-за моей вечеринки без гостей. Не знаю, смеяться мне или плакать, так что просто выдвигаю стул и сажусь рядом с ним. Почему бы и нет? Все равно здесь больше никого нет.

– Итак, что вам принести? – учтиво спрашивает он.

– Я возьму сама. – Я машу рукой, подзывая бармена, и заказываю шампанское.

– Странно, почему никто не пришел. Вы такая приятная…

Я громко выдыхаю.

– Прошу прощения? – бормочу, подавшись вперед к нему. Черт. Я веду себя как озлобленная стерва, да? Этот человек не сделал мне ничего плохого. Более того, он единственный, кто пришел. Я должна его поблагодарить, а не срываться. Он заказывает джин с тоником, и я никак не комментирую его выбор, пусть он наслаждается чем хочет. Кто-то же должен.

Когда приносят напитки, он поднимает свой бокал:

– За Амелию Монтгомери, женщину, которая умеет устраивать вечеринки! – Я сдавленно смеюсь, поднимая бокал в ответ. И это первый раз за вечер, когда что-то вызывает у меня смех. – У вас неплохая репутация, Амелия. – Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но он добавляет: – Как у адвоката, конечно. Организатор вечеринок из вас так себе, я бы не нанял.

Я снова улыбаюсь. Этот человек довольно забавный, если подумать. Или, возможно, так влияет на меня выпитый алкоголь.

– Я не слишком популярна, – признаюсь я.

– Это очевидно. – Он улыбается, расслабленно откидывается на спинку стула, закинув ногу на ногу так, как делают это мужчины – положив лодыжку на колено. Из-под его брюк выглядывают носки в голубой горошек.

– Странно, что никто не говорит о том, что вы красивая. Это должно быть первым, что вылетает изо рта людей, когда они вас обсуждают.

Если это и тонкий намек на то, что люди на самом деле меня обсуждают, то сделан он довольно изящно.

– Никто не отберет у вас бесплатную еду и напитки, – я приподнимаю бровь, – мистер Эллис.

– Джон, – поправляет он быстро.

– Хорошо. Джон. В любом случае, не нужно пытаться меня задобрить.

– Я и не пытаюсь. Правда. Вы красивая, вы заслужили уважение своих коллег, а ваши оппоненты просто писаются от страха. Если бы еще и на вашу вечеринку пришли все приглашенные, то вы были бы слишком идеальной, а кому нужны идеальные люди?

Я тянусь к своему бокалу и залпом выпиваю остатки шампанского. Не знаю, как я должна реагировать. Стоит признать, он заставил меня растеряться.

– А вы? Какая у вас история? – Я неуклюже меняю тему. – Как часто вламываетесь на чужие вечеринки?

– Только каждую первую субботу месяца. На таких всегда самая лучшая выпивка. – Он подмигивает, и я хихикаю. – На самом деле рассказывать нечего. Я только что переехал из Портленда.

– Жена? Дети?

Мне сорок. Уже имею право переходить сразу к важным вопросам, а не говорить намеками.

– Бывшая жена и никаких детей. У вас?

– Никогда не была замужем и никаких детей. Типично для адвокатов, я думаю.

– Неа, только для успешных адвокатов, – возражает он.

– Возможно. Не все мужчины готовы видеть рядом с собой успешную женщину, – вздыхаю я.

– Аааа… Значит, вам разбивали сердце?

– Если бы, скорее, я просто впустую тратила свое время на неудачников.

Маркус Уортингтон, мой бывший жених, был самой досадной ошибкой из всех.

– А, значит вы разочаровались в отношениях из-за нескольких недостаточно уверенных в себе мужчин? – улыбается он. – Я не такой, если вдруг вам интересно.

– Я нахожу, что большинство мужчин никогда не могут признаться в том, что они не уверены в себе, что автоматически делает их неуверенными в себе. – Я подвигаясь ближе. Черт. Судя по тому, как он говорит, он практически Маркус Уортингтон, версия 2.0. И мне нужно держаться от него подальше, как бы симпатичен он ни был.

– У меня много недостатков, но страх перед сильными женщинами – не один из них. Более того, – усмехается Джон, – это единственный тип женщин, с которыми я хотел бы быть. Ненавижу скучных. – Теперь он наклоняется ближе, как будто пытаясь разглядеть меня внимательнее. – А вы определенно не скучная. Через два месяца после того, как «Еженедельник адвоката» назвал вас лучшим юристом штата, вы просто ушли из лучшей юридической фирмы во всем Иллинойсе. С работы, за которую большинство адвокатов отдали бы свою правую руку. Или почку. Я определенно заинтригован.

Я сглатываю. Мне не нравится, куда он клонит, поэтому я не отвечаю, к тому же он не то чтобы задает вопрос. Вместо этого я снова машу бармену и заказываю новый бокал.

– Маргрет сказала, что вы «вышли на пенсию», но Джонс-младший употребил термин «уволилась».

Я прикусываю губу так сильно, что чувствую во рту солоноватый привкус крови. Интересно, что еще говорит обо мне Джонс-младший? Он опасно близок к нарушению договора о неразглашении.

– Так что из двух? – спрашивает Джон. – Пенсия или увольнение?

– Это что, допрос? Мы не в суде.

Пенсия, уволилась, была уволена… у всего этого один конечный результат, так?

– Я просто пытаюсь разобраться. Я много о вас слышал, и вы не кажетесь человеком, который мог бы просто уйти.

– Вы меня плохо знаете, Джон. Например, сейчас я довольно близка к тому, чтобы уйти.

Он смеется, запрокинув голову. И этот глубокий, рокочущий и заразительный смех заставляет меня рассмеяться следом за ним.

– Нет, пожалуйста, останьтесь. Мне приятно с вами общаться. – Он кокетливо подмигивает и заказывает еще один бокал для себя. Пора признать: этот остроумный и интеллигентный мужчина делает ужасный вечер хотя бы сносным. Я рада, что он пришел.

* * *

– Просто хочу прояснить еще раз.

К этому моменту мы болтаем уже больше полутора часов. Нина давно ушла разбираться со своим непутевым парнем. Она извинилась не меньше двенадцати раз, прежде чем крепко обнять меня и уйти, продолжая орать в телефон на Кевина.

– Ты – новый адвокат в ДДФ, тебе переслали мое приглашение, и хотя ты совсем меня не знал, ты просто решил прийти на вечеринку, так?

Я повторяю все, что он сказал мне ранее, как делала бы это при перекрестном допросе свидетеля, чтобы уличить его во лжи. Это хорошая тактика, чтобы заставить свидетеля и присяжных услышать абсолютную абсурдность данных ранее показаний.

Я прошу у бармена бокал красного сухого, шампанского на сегодня хватит. Пора начинать потихоньку поднимать градус. Эта вечеринка обошлась мне в целое состояние, и я собираюсь попробовать все, за что я заплатила. Включая алкоголь. Весь алкоголь на всех пятьдесят пять человек. Болезнь печени сегодня кажется мне несущественной угрозой. Или в этот период жизни, если быть точной.

– Ты пригласила весь офис. Я думал, что мне будут рады. Но я также думал, что весь офис тоже будет здесь. – Он пожимает плечами и берет бокал вина из моей руки.

– Ч-что ты делаешь? – Я отдергиваю руку, и несколько капель вина выплескивается мне на пальцы. – Тут полно алкоголя! Не смей отбирать мой. Я уже сказала, что ты можешь оставаться и запихивать в себя канапе сколько влезет.

– Тебе пора выпить немного воды, – улыбается он, подзывая официанта.

– О, кто-то считает, что если у него есть пенис, он имеет право указывать мне, что делать? Что ж, Джон, я взрослая женщина. Мне не нужно, чтобы кто-то следил за моим питьевым режимом! – возмущенно восклицаю я.

– Пенис? – смеется он. – Амелия, это слишком. Я хороший парень, и дело не в каком-то сексизме с моей стороны. Мне просто кажется, что ты можешь пожалеть об этом завтра утром, вот и все.

– Ну и… неважно. Это дело принципа. Я устала от мужчин, пытающихся указывать мне, что делать.

– Девиз по жизни, да? – Он звякает краем своего бокала о мой, как будто произносит тост за собственную догадливость. – Все наши дела начинаются с этого. Я заплачу адвокату тридцать тысяч долларов, чтобы развестись с женой, потому что она мне изменила, и я хочу унизить ее на суде, это дело принципа. А в результате я получаю идиотскую квартиру и семилетнего больного бульдога.

– Ооо, – тяну я, усмехаясь, – так ты разведенка! Ауч. Как зовут бульдога?

– Это просто пример, – смеется он.

– Звучало довольно подробно для примера.

– Нет, это правда не из моей жизни. С точки зрения адвоката, как ты думаешь, сколько судов можно бы было избежать, просто смирившись с тем, что оно того не стоит? Иногда полезнее избавиться от ненужного, чем бороться за свои принципы.

– Я верю в принципы, – хмурюсь я.

– Да, конечно. Но наши клиенты… Не все битвы стоят того, чтобы сражаться.

– Ты явно неправильно выбрал профессию, друг мой. – Я забираю свой бокал из его рук и допиваю вино. Еще один полный бокал ждет меня на стойке, но рядом стоит стакан воды. Я отпиваю немного из него, прежде чем приступить к следующему бокалу вина. – Борьба – это наша работа. Это то, чему мы учились. То, в чем мы хороши. Это в наших генах. Ты же в курсе, что ДДФ – судебная фирма, да?

Он смеется искренне и звонко, я вижу лучики морщинок у его глаз. Ему должно быть сорок с небольшим.

– Я люблю сражаться, но делал это достаточно часто, чтобы понять, что оно не всегда того стоит.

– Да-да-да, конечно. Вернемся к твоей собаке. Насколько болен несчастный бульдог?

– Я же сказал, это не пример из моей жизни. У меня нет собаки, и я не судился со своей бывшей. Более того, мы до сих пор дружим.

– Тогда что случилось? Что пошло не так?

– Она мне изменила.

– О-о-о. – Я морщу нос. Не ожидала настолько честного ответа. – Как вы смогли остаться друзьями после такого?

– Это было нелегко. Во мне было много боли и злости, но однажды утром я проснулся и понял, что устал от этого. И мы просто поговорили.

– Она, должно быть, молила о прощении?

– Вовсе нет. Это я попросил у нее прощения.

– Кажется, мне нужны подробности. – Я распахиваю глаза от удивления.

– Хорошо, вот краткая версия событий. Мы познакомились в старших классах и поженились очень рано. К тому моменту, как мне исполнилось двадцать пять, мы развелись. Я злился несколько лет. Не понимал, как она могла вот так меня предать. Просто в голове не укладывалось. Но однажды понял, что на самом деле она оказала мне услугу. В противном случае нам пришлось бы много лет жить в браке, в котором мы оба были бы несчастны. А так я был еще достаточно молод, чтобы жить дальше, она тоже. Мы поговорили, и я извинился. И должен сказать, Амелия, я никогда не чувствовал себя таким свободным, как в тот момент. Теперь она – мой лучший друг.

– Вау! – восклицаю я изумленно. Нет, я ошиблась. Он совсем не был похож на Маркуса. Если честно, он не был похож ни на одного мужчину из тех, с кем я общалась до этого. Ничего общего с теми неуверенными в себе нытиками, строящими из себя альфа-самцов. Может быть, об этом и рано говорить, мы только познакомились, но впечатление он уже произвел. – Ты хороший человек. Намного лучше, чем я.

– Ну, что я могу сказать. – Он пожимает плечами и улыбается. – Жизнь иногда забавно дает пинка под задницу.

Эта его единственная ямочка на правой щеке и правда очень сексуальная. Никогда не видела ямочки, расположенной так высоко, почти на скуле. Обычно они расположены ближе к уголкам губ. И глаза у него зеленые, как мои, но ярче, глубокого цвета бутылочного стекла. Джон снял пиджак и закатал манжеты черной рубашки, и я не отрываясь смотрю на его предплечья. Всегда питала слабость к мужским рукам. А у него они изящные и мускулистые одновременно. Мммм.

– Прошу прощения, – произносит он с усмешкой.

Я поднимаю глаза, бокал дергается в руках, и вино снова расплескивается. – Просишь прощения за что? Я что-то сказала?

– Я думал… Нет. Не обращай внимания. Мне просто показалось, что ты замурлыкала.

Вот дерьмо! Вероятно, так и есть.

– Нет-нет. Это просто… Ладно, ты довольно красивый.

– Что ж, спасибо. Я должен бы сказать, что ты тоже, но я это уже говорил и не хочу повторять, а то ты подумаешь, что я навязываюсь.

– Но ты все равно должен сказать мне что-нибудь приятное в ответ. Это правила приличия, знаешь ли. Особенно учитывая, что у меня был ужасный день. Между прочим, ты все еще единственный гость на моем дне рождения, который я организовала и оплатила. И, по иронии судьбы, ты даже не был одним из пятидесяти пяти приглашенных.

– Амелия Монтгомери, ты – просто прелесть. – Он пододвигает ко мне очередной стакан с водой, как только его ставят на стойку. Я думаю, он состоит в сговоре с барменом, именно поэтому тот приносит мне воду в промежутках между бокалами вина. Без лишних споров я опустошаю стакан и вытираю губы тыльной стороной ладони.

– Интересно, что скажут люди, когда услышат, что ты пил с Демоницей?

– Демоницей? – хмурится он.

Я закатываю глаза.

– Это прозвище, известное всему офису.

– Честно, ни разу не слышал, чтобы тебя так называли.

– Ну, значит, еще услышишь. В свою защиту скажу, что это не моя вина, что сейчас так сложно найти хорошего ассистента или секретаря. Фишер перебрал больше секретарш, чем я, просто чтобы ты знал. Бьюсь об заклад, его Демоницей называть не станут, сколько бы людей он ни уволил.

Наверняка он сейчас представляет себе Фишера – невысокого, худого как жердь мужчину в очках с толстыми стеклами и с взлохмаченными седыми волосами.

– Уверен, что не станут. – Он снова смеется. – Ты так и не рассказала, почему ушла из компании. Это из-за придирок и обзывательств?

Я откидываюсь на спинку стула и медленно провожу пальцем по краю своего бокала.

– Ты и правда думаешь, что я бы ушла из компании из-за парочки ехидн?

– Нет, не думаю. Но тогда в чем причина?

– Время пришло. – Я пожимаю плечами. Мне не нравится ему врать. Мне вообще не нравится врать всем. Но я придерживаюсь истории об уходе на пенсию, потому что хотя бы отчасти это правда и потому что это максимум того, о чем я могу рассказать. Жаль, что я не могу рассказать ему о Джонсе-младшем. Интересно, что бы он подумал? Сказал бы, что я поступила опрометчиво, отказавшись защищать Фиби? А может быть, решил бы, что я крутая, и переманил бы всех сотрудников на мою сторону в борьбе с Фиби и бывшим начальством? Ну или решил бы, что я выпила слишком много и поехала крышей.

Он поднимает бровь и смотрит на меня с понимающей усмешкой. Кажется, как будто он хочет поймать меня на лжи, но вместо этого он просто говорит:

– Время пришло? Неужели? Ну да, в настолько преклонном возрасте, как… – Он оглядывает залу и видит два золотых шара в форме цифр. – Сорок. Давно пора.

– Ага. И эта вечеринка должна была стать началом нового. Способом познакомить людей с настоящей Милли, а не с Амелий Монтгомери, известным адвокатом. Но теперь, когда все они от меня отвернулись… пошли они к черту.

– Очень зрелая позиция.

– И вовсе мне не нужно, чтобы они заявлялись сюда, пили мой алкоголь и ели мою еду. Они того не стоят. Мне на них вообще наплевать. – Я повышаю голос. – Я изменила себе, потеряла бдительность из-за одной дурацкой вечеринки, и теперь именно я страдаю от сожалений. Не они. Да я сама себя не узнаю! Нет. Пора с этим заканчивать. – Я со всей силы ударяю ладонью по стойке. – Ауч!

– Мы все еще говорим о вечеринке, да?

Я отмахиваюсь:

– Суть в том, что я не позволю каким-то идиотам испортить мой особенный день.

– Кстати, если это важно, я не считаю тебя хоть капельку похожей на Демоницу.

– Очевидно, ты плохо разбираешься в людях. Потому что я знаю, что стерва. Не в том смысле, в котором часто говорят о женщинах, а в самом подлом и мелочном, в таком, что мне становится противно от себя самой. Когда я успела стать такой злой и замкнутой? Я ведь не всегда была такой. Когда-то я хотела покорить весь мир. Стать великим юристом. Хотела, чтобы меня уважали ровесники и коллеги, хотела быть успешной. Каким-то образом эти простые желания превратились в стервозность.

Он хмыкает, а я наклоняюсь ближе, облокотившись на стойку и подперев подбородок ладонью.

– Итак, Джон, скажи мне. Как мне все исправить? Может быть, ты – именно то, что мне нужно. Взгляд незнакомца со стороны.

– Не думаю, что ты и правда меня послушаешь.

– Может быть. Но представь, гипотетически, что я действительно хочу все исправить. Что я, по-твоему, должна сделать? Я хотела быть с друзьями, устроить вечеринку с кучей гостей. Знаешь, я даже планировала извиниться перед некоторыми из них. Извиниться! Можешь себе представить? – Я фыркаю от смеха. – Минута слабости. Стала немного сентиментальной, но теперь с этим покончено. Я не должна извиняться за то, что хорошо справляюсь со своей работой.

– Нет, конечно, не должна.

– Ты ведь профессионал, да? У тебя много друзей? Наверняка много. Ты хороший парень, я вижу. Когда я была просто стажером, я приносила кофе на всех и оставалась поболтать после работы. Я нравилась людям. И была такой же милой, как ты.

– Я не настолько милый. Директор школы и некоторые члены школьного правления Портленда сказали бы, что я полная противоположность слову «милый».

– Школа? Портленд? – Я щелкаю пальцами, пытаясь вспомнить. – Я читала недавно статью об адвокате, который схлестнулся в битве с главой школьного совета из-за чего-то связанного с партами. Это был ты?

– Да, это было в Портленде, но дело было в стульях, не в партах. Сын моего клиента сломал руку прямо посреди урока алгебры, когда под ним сломался его дешевый пластиковый стул. Мы обнаружили, что часть средств, выделяемых округом на школу, была незаконно присвоена. Был большой скандал, но самое важное – я выиграл, – сообщает он с высокомерием, на которое способен только адвокат, раскрывший схему отмывания денег внутри школьного совета.

– Отличное было дело. Я смотрела несколько фрагментов записи перекрестного допроса, изучая похожие дела. Было грамотно сработано. И ты вел себя жестко! Кажется, кто-то из членов совета даже заплакал.

Когда я читала про это дело, на ум мне пришла Бренда. Она была моей подругой в университете и хотела заниматься этим не ради денег, а чтобы помогать людям. Вот какое дело ей бы понравилось.

– Спасибо. – Он улыбается, я смеюсь в ответ.

Вот разница между нами: он настоящий питбуль в зале суда и обычный, уравновешенный и милый парень в обычной жизни, по крайней мере насколько я могу судить. А я известна всем как стерва, что в зале суда, что за его пределами. Но про это я ему не говорю. Я хочу вернуться домой и хорошенько обдумать эту мысль. Почему меня определяет моя работа? Почему я не могу быть разной? Или это количество выпитого заставляет меня удариться в философию?

– Роланд против Макалистера, – произносит он. – Прочитал кое-что из твоих прошлых дел, потому что мне было поручено закрыть часть из них в компании. Я бы не решился вызвать Роланда для дачи показаний. Смелое решение, Милли.

– Ну, это окупилось. Я принесла компании один миллион триста тысяч.

– А потом просто взяла и уволилась.

Меня бесит, что он продолжает об этом говорить.

– Ушла на пенсию, – поправляю я.

– Да, конечно! Прости.

Хотела бы я сказать ему, что никогда бы не ушла из компании сама. Я бы никогда не «ушла в отставку», пока не захотела бы это сделать сама и на своих условиях. Я никогда ничего не бросаю. Но у меня не было другого выбора, и теперь я даже не могу оправдаться, потому что не имею права это обсуждать.

– Вот такая я непредсказуемая. – Я игриво шлепаю его по ладони и собираюсь отстраниться, но он хватает меня за запястье так быстро, что это застает меня врасплох. Затем одним быстрым движением он притягивает меня к себе. Я имею в виду вплотную. Его грудь прижата к моей, а я зажата между его бедер.

– Непредсказуемая и чертовски сексуальная, – шепчет он мне в шею. По моей коже бегут мурашки. Кажется, меня обдает волной горячего воздуха. Или это просто в помещении так жарко? Я чувствую, как пылают мои щеки. Эта его близость и горячий шепот… Он так близко, что я чувствую легкий запах джина, его руки едва касаются моих предплечий, из-за чего мне щекотно. Не понимаю, от чего я сейчас пьяна больше – от алкоголя или от Джона. Сложно вспомнить, о чем мы говорили минуту назад…

– Милли?

Услышав шепот, я понимаю, что все это время смотрела на его губы.

– М… что?

Он усмехается и подает знак официанту, чтобы тот принес еще стакан, в это время я неловко подношу свой бокал ко рту… но все его содержимое выплескивается прямо на мое шелковое платье.

– Черт! – вскрикиваю. – Мое платье!

– Мм… – Он смотрит вниз на мою грудь, а потом снова на меня. – Теперь оно просвечивает.

Я бросаю взгляд вниз и быстро прикрываю грудь руками.

– Черт! Вот дерьмо! Черт-черт-черт!

Джон тянется куда-то мне за спину, теперь он снова так близко, что его дыхание щекочет мне шею. Интересно, чувствует ли он то же самое, что и я? Он собирается меня поцеловать? Я закрываю глаза, готовясь к поцелую. Но Джон просто тянется за пиджаком, висящим на спинке моего стула, и накидывает его мне на плечи. Проклятие… Кажется, я краснею.

– Я живу совсем рядом, – улыбается он. – Уверен, мы придумаем, что сделать с платьем, прежде чем оно, ну… промокнет еще больше.

Какая удача, что в данный момент мне глубоко плевать и на то, насколько банален он в своих попытках соблазнения, и на то, насколько испорчено мое платье. Я просто хочу, чтобы он меня поцеловал.

– Прекрасно. Идем! – Я хватаю сумочку и торт, который официанты заботливо упаковали. Подписываюсь под последним чеком на оплату за мою несостоявшуюся вечеринку и выхожу вслед за Джоном.