Читать книгу: «В тени воробья», страница 2

Иван бросил сигарету, растер её подошвой с большей силой, чем требовалось. Повернулся и направился к машине решительным шагом. Ему нужно было написать отчёт. Простой отчёт о простом избиении. Он не будет оглядываться. Не будет думать о Японии. Не будет думать о ней.

Но когда он уезжал, отпечаток с раздвоенным пальцем горел у него на сетчатке. Призрачный символ, ждущий во тьме его разума, терпеливый и неоспоримый. Охота, хотел он того или нет, началась.

Глава 3: Мальчик в библиотеке.

Аня использовала университетскую библиотеку как убежище. Это был мир упорядоченного хаоса, где единственными звуками были мягкий шелест страниц, скрип ручек и отдалённый звук отодвигающихся стульев. Здесь, среди высоких полок с книгами, пахнущих пылью и мудростью, шумный, хаотичный мир постсоветской Москвы превращался в приглушённое гудение. Здесь она могла думать.

Аня расположилась за своим обычным столом, крепостью из книг по русской литературе XIX века, когда впервые увидела его.

Он был силуэтом у окна, запотевшего от дождя. Воплощение неподвижности среди мягкого движения библиотеки. Он не читал. Не делал заметок. Он просто… смотрел. Его взгляд был устремлён во двор внизу, но глаза, казалось, были сфокусированы на чём-то гораздо, гораздо более далёком.

В течение всего дня Аня ловила себя на том, что её взгляд то и дело возвращается к нему. Трудно было не обращать на него внимание. Он был красив, но какой-то резкой, незаконченной красотой, словно статуя, которую ещё не закончили высекать. Тёмные волосы, подстриженные, похоже, самостоятельно, и осанка слишком прямая, слишком жёсткая для студента, сгорбившегося над книгой. Но больше всего завораживала его неподвижность. Все остальные в библиотеке ёрзали, проверяли часы, вздыхали, постукивали ногами.

Аня в очередной раз повернулась на своём месте, чтобы посмотреть. На него. На мальчика из библиотеки. Выражение его лица было нейтральным, словно он сообщил что-то столь же простое, как время суток. Он встретился с ней взглядом на долю секунды, и она почувствовала электрический разряд. Его глаза были цвета зимнего леса, зелёные, но под другим углом почти серые. В них читался интеллект, но холодный, глубокий интеллект, словно у механизма, лишённого теплоты чувств.

Подруга Люда подтолкнула её локтем: «Кто это?» – прошептала она, широко раскрыв глаза. «Он выглядит как бандит».

«Не говори глупостей», – прошептала в ответ Аня, хотя та же мысль приходила и ей в голову. Он не выглядел преступником. Он выглядел… военным. Или как будто только что прибыл с другой планеты и очень старался слиться с толпой.

Неделю спустя их пути пересеклись снова. Опять в библиотеке. Она тянулась к высокой полке за тяжёлым томом собрания сочинений Тургенева. Её пальцы едва касались корешка, но не могли ухватиться. Пока она тянулась, чья-то рука протянулась мимо неё и легко достала книгу.

Она обернулась поражённая. Это был он.

Он протянул ей книгу: «Эта?» – спросил он. Его голос был тихим, интонации ровными, лишёнными обычной студенческой манеры – ни флирта, ни неловкости, просто простой вопрос.

«Д-да», – запнулась Аня, принимая тяжёлый том. «Спасибо».

Он просто кивнул, сохраняя ту же тревожащую неподвижность. Он стоял близко, и она могла разглядеть мелкие детали, которые не замечала издалека. Лёгшая обветренность кожи. Тонкий бледный шрам, тянущийся по линии челюсти. И его одежда – чистая, но простая: серый свитер и тёмные брюки. Всё строгого, почти сурового покроя. Ничего общего с яркими куртками и джинсами, которые носили другие парни.

– Вы учитесь на политэкономии у профессора Зайцева, – сказала она, пытаясь найти тему для разговора, чтобы задержать его.

– Да.

– Я Аня.

Последовала пауза. Казалось, ему нужно было свериться с внутренним руководством, чтобы найти правильный ответ.

– Олег, – наконец произнёс он. – Олег Фролов.

– Твой ответ на том занятии был впечатляющим. Должно быть, ты много читал сверх программы.

Ещё одна пауза.

– Мне это кажется… логичным, – сказал он. – Закономерности становятся ясными, если убрать человеческий фактор.

Аня тихонько рассмеялась, чтобы не разорвать тишину библиотеки.

– Но человеческий фактор – это и есть суть экономики! Речь идёт о выборе людей, об их жадности, страхе.

Олег посмотрел на неё, и впервые она заметила проблеск чего-то в этих глубоких лесных глазах. Не теплоты, но искры интеллектуального интереса.

– Разве? А может, речь идёт о предсказуемых реакциях на стимулы? О математической константе собственного интереса?

– Какой ужасный циничный взгляд на мир, – сказала она, прижимая том Тургенева к груди, словно щит.

– Разве это цинизм, – спросил он, чуть наклонив голову, – или просто наблюдение?

Они постояли в молчании, которое не было ни комфортным, ни неловким, но было наполнено странной энергией. Он не был похож ни на кого из тех, кого она встречала. Он не пытался произвести на неё впечатление. Не хвастался. Просто… излагал факты. Это сбивало с толку и интриговало.

– Что ж, – произнесла она, чувствуя, как краснеет шея. – Спасибо за книгу. И за… философскую дискуссию.

Он кивнул тем же сдержанным, формальным кивком.

– Пожалуйста.

Он повернулся и ушёл. Его шаги не издавали ни звука на изношенном линолеуме. Аня смотрела ему вслед, и тяжёлый том Тургенева казался ещё тяжелее в её руках. Он двигался плавно и экономично. Движения совершенно не походили на неуклюжую походку студентов.

Рядом появилась Люда.

– Ну? Что он сказал? Он серийный убийца?

– Нет, – ответила Аня, всё ещё глядя на дверь, за которой он исчез. Она думала о его холодном, логическом взгляде на мир, о его неподвижности, о глазах, видевших то, что она не могла себе представить. – Не думаю, что он убийца.

Но произнося это, она знала, что лжёт себе. Не о его причастности к преступлениям, а о его природе. Он не был мальчиком. Он был кем-то иным. И она, вопреки всем своим суждениям, уже была очарована его острыми, опасными гранями.

Глава 4: Воробей.

Мир сузился до ритма дыхания и метронома одинокой капли воды.

Плюх.

Она падала из ржавой трубы в мелкую маслянистую лужу в углу подвала. Он считал секунды между каждой каплей. Семь. Всегда семь. Это была константа в изменчивом хаосе города, крошечная точка опоры в буре его предназначения.

Плюх.

Он сидел, скрестив ноги, на холодном бетонном полу – остров неподвижности в скудном, утилитарном пространстве. Это было его додзё, его убежище, его арсенал. Арендованный подвал под невзрачным хрущёвским домом, оплаченный наличными из конверта, которые остались после Алексея. Единственный свет исходил от свисавшей на проводе лампочки, отбрасывавшей длинные танцующие тени. В воздухе пахло сырым бетоном, пылью и слабым медно-металлическим запахом оружейного масла.

Перед ним, разложенные на листе чёрного шёлка, лежали его инструменты. Не игрушки. Музыкальные инструменты единственной и ужасной симфонии. Катушка синоби-фукия, духовое ружьё, дротики которого были смазаны снотворным отваром из таёжных растений, которым его учили распознавать в детстве. Набор сюрикенов. Не тех огромных звёздчатых фантазий из американских фильмов, а меньших, более острых шипов размером с ладонь, предназначенных для прокалывания, а не разрезания. Отрезок тонкой, почти невидимой проволоки. Современный пистолет Heckler & Koch USP с глушителем, разобранный и сверкающий в слабом свете. И ботинки. Дзика-таби с раздвоенным носком. Он взял один, его пальцы проследили грубую резиновую подошву, место, где большой палец отделялся от остальных. Это был след призрака.

Плюх.

Он закрыл глаза, и звук падающей капли сменился рёвом вертолёта. Он всегда был там, прямо под поверхностью. Яростная механическая дрожь. Запах топлива и маминых духов. Яркие, мультяшные цвета комикса «Мститель» у него на коленях. Мамин голос, напряжённый от страха, который она пыталась скрыть:

– Саша, в десятый раз прошу, сиди спокойно.

Затем взрыв. Не громкий, но глубокий, внутренний толчок, словно мир получил удар под дых. Крики поглотил ветер, когда машина разорвалась на части, выплеснув их в зелёную, бесконечную пасть тайги.

Он открыл глаза, прогоняя воспоминание. Прошлое было топливом. Задерживаться на нём означало риск быть поглощённым пламенем.

Целью сегодняшнего вечера было не имя из Списка. Не один из главных объектов. Архитекторов убийства его семьи. Те были зарезервированы для точных, тщательно спланированных операций. Сегодняшняя задача заключалась в сборе информации. В оказании давления. В слухах.

Его целью был человек по имени Боря Бык, бандит среднего уровня в организации Кашина. Группа Кашина была щупальцем более крупного зверя, ключевым игроком в сети «СибМеталлИнвест». Боря знал многое. Имена. Маршруты. Слабости. И такие люди, как Боря, понимали только один язык.

Он встал, его движения были плавными и бесшумными. Он начал одеваться. Сначала слой чёрной влагоотводящей термоодежды. Затем усиленные чёрные брюки и туника, скроенные для максимальной свободы движений, с потайными карманами и петлями для снаряжения. Он закрепил оружие, каждое на своём предназначенном месте. Проволоку вокруг талии. Дротики в наручный чехол. Пистолет в кобуру под левой рукой. Наконец, он натянул ботинки дзика-таби, знакомое ощущение разделённого носка давало чувство заземления.

Он не взглянул в маленькое треснувшее зеркало, прислонённое к стене. Он знал, что увидит. Юношу девятнадцати лет, чьё лицо ещё искало свою окончательную форму, но с глазами, принадлежащими гораздо более старой душе. Глаза цвета лесной реки, холодные и глубокие. Тело не массивное, как у тщеславного бодибилдера, но плотное, скрученное, состоящее из тугих жил и закалённых мышц, карта шрамов, написанная бледными линиями на его коже. Дар тайги, Китая, Японии. Дар жизни, посвящённой тому, чтобы стать оружием.

Он натянул чёрную балаклаву на голову, поправляя её, пока не остались видны только глаза. Превращение завершилось. Воробей. Существо из теней, клюющее гнилые основания мира, который забрал его семью.

Плюх.

Воробей повернулся и погасил свет, погружая комнату в темноту, которая для него была такой же привычной, как старое пальто.

***

Ночь была живым существом, холодным и влажным, дышащим запахом мокрого асфальта и дизельного топлива. Он двигался сквозь неё не как ходит человек, а как течёт тень. Он держался у стен зданий, используя прикрытие строительных лесов, припаркованных грузовиков и глубоких чернильных луж темноты между фонарями. Он был частью городской грязи.

Боря Бык держал свой двор в подсобке столовой. Пережиток советской эпохи, где подавали жирную еду и собирались мрачные мужчины в спортивных костюмах. Это было место привычки. Боря будет там до полуночи, пересчитывая деньги от вымогательства, попивая водку и запугивая подчинённых.

Воробей взобрался по ржавой пожарной лестнице здания на против. Дзика-таби находили идеальное сцепление на скользком металле. Он устроился на крыше, лёжа ничком у края, сливаясь с рубероидом и голубиным помётом. Он достал из кармана небольшой монокуляр. Окно подсобки было грязным, но обзор был чётким.

Вот он. Боря. Гора мяса с бритой головой и шеей, которая, казалось, переходила прямо в плечи. Он смеялся. Беззвучное, уродливое движение сквозь стекло, хлопая одного из своих съежившихся подчинённых по затылку. На столе перед ним были сложены деньги.

Воробей наблюдал. Он засекал время патрулирования двух охранников в переулке внизу. Один совершал обход каждые три минуты. Другой, более ленивый, каждые пять. Над задней дверью столовой была единственная мерцающую лампочку. В уме Воробей наметил пути отхода: по крышам, вниз по водосточной трубе, в лабиринт дворов. Простой план. Прямой.

В 23:47 Боря встал, потянулся и побрёл к задней двери. Перерыв на туалет. Идеально.

Воробей был призраком, спускающимся по пожарной лестнице. Он спрыгнул с последних трех метров, приземлившись в бесшумном приседе на груду выброшенных картонных коробок. Более ленивый охранник был в дальнем конце переулка, закуривая сигарету. Воробей растворился в тени возле двери.

Дверь скрипнула, и Боря вышел, тяжело дыша, застёгивая ширинку. Он не увидел фигуру, отделившуюся от стены, пока она не оказалась прямо перед ним.

Первый удар Воробья пришёлся ладонью в грудину. Он не был рассчитан на то, чтобы сломать кость, его цель была оглушить, выбить воздух из лёгких Бори тихим мучительным выдохом. Когда Боря согнулся пополам, задыхаясь, Воробей схватил его за куртку и затылок и впечатал лицом в кирпичную стену рядом с дверью. Послышался влажный хруст. Не слишком сильно. Ему нужен был Боря в сознании.

Он оттащил оглушённого, окровавленного мужчину обратно в глубокую тьму между двумя мусорными контейнерами. Всё заняло меньше трёх секунд. Охранник в двадцати метрах от них выдохнул клуб дыма, ничего не подозревая.

Воробей опустился на колено, прижав ногу к спине Бори, прижимая его к грязной земле. Он наклонился близко, его голос был низким, искажённым шёпотом, лишённым эмоций, лишённым происхождения:

– Погрузка «СибМеталлИнвест». Та, что прибывает из Мурманска в следующий четверг. Маршрут. Детали охраны.

Боря застонал, выплёвывая зуб и поток окровавленных проклятий.

– Кто, чёрт возьми, ты… – начал он.

Рука Воробья метнулась размытым пятном. Послышался резкий щелчок, когда один из сюрикенов вонзился в мусорный контейнер в милиметре от глаза Бори. Бандит замер, его бравада испарилась в холодном потоке ужаса.

– Маршрут, – повторил Воробей, теперь шёпот стал ещё холоднее. – Охрана.

– Я… я не знаю… я…

Пальцы Воробья нашли определённую группу нервов на плече Бори. Он надавил. Это была техника, которой научил его мудрый старик в додзё под Киото. Она не вызывала тупой, общей боли сломанной кости. Это была точная, электрическая агония, словно горячая игла вонзалась прямо в мозг.

Боря содрогнулся, сдавленный крик застрял в горле. Слезы чистой, животной боли смешались с кровью на его лице.

– Маршрут, – снова прошептал Воробей, словно демон, предлагающий единственный шанс на спасение.

Информация хлынула потоком, задыхающимся, рыдающим потоком. Трасса М-18. Диверсия возле Кандалакши. Два автомобиля сопровождения, по четыре человека в каждом, вооружённые АКС-74У. В ведущем грузовике будет настоящая партия; приманка пойдёт более очевидным маршрутом.

Воробей слушал, запоминая всё. Когда Боря закончил, дрожащий и сломленный, он задал свой последний вопрос.

– Человек, который отдаёт приказы Кашину. Тот, из правительства. Его имя.

Глаза Бори расширились.

– Я не могу… он убьёт меня…

Пальцы Олега дёрнулись, снова зависнув над группой нервов.

– Громов! – взвизгнул Боря, имя вырвалось с испуганным выдохом. – Замминистра Громов! Это всё, что я знаю! Клянусь!

Громов. Имя легло в мысленную папку. Ещё один кусочек головоломки. Ещё одно имя Списка.

Воробей встал. Работа была выполнена. Он получил то, что нужно. Он посмотрел на рыдающую, сломленную кучу человека. В нём не было ни гнева, ни удовлетворения. Это была сделка. Боль за информацию. Простая, жестокая арифметика.

Он повернулся, чтобы уйти. В этот момент Боря, в последней тщетной вспышке гордости, плюнул кровавым сгустком в сторону ботинок Воробья.

– Ты покойник… призрак… они найдут тебя…

Воробей остановился. Он оглянулся, и на долю секунды позволил Боре увидеть свои глаза в тусклом свете. В них не было ни злобы, ни ненависти. Вообще ничего. Эта пустота, эта бездна была страшнее любой ярости.

– Я уже мёртв, – прошептал он так тихо, что слова почти растворились в городском гуле. – Я умер в тайге.

Затем он исчез. Взобрался по водосточной трубе, пересек крышу и растворился в лабиринте спящего города, оставив Борю Быка дрожать на холоде, гадая, навестил его человек или ночной кошмар.

***

Час спустя Воробей снова был обычным студентом. Он сидел за маленьким столом в своей студенческой комнате в МГУ. Балаклава и чёрная одежда были спрятаны в запертом сундуке. На нём были серые спортивные штаны и простая белая футболка. Перед ним лежал раскрытый учебник по макроэкономике, слова в котором казались бессмысленным набором.

Его сердце по-прежнему билось размеренно, в медленном ритме. Руки были совершенно спокойны. Встреча с Борей уже стала закрытым делом в его сознании. Всё прошло легко. Чисто. Как хирургическая операция.

Он посмотрел на свои руки. Это были руки убийцы. Они только что причинили человеку невообразимую боль. Они знали сотню способов оборвать жизнь.

И всё же его руки не чувствовали ничего особенного. Он сам не чувствовал ничего особенного. Ни волнения. Ни вины. Только холодную, пустую эффективность. Именно для этого его создали. Именно такую цель вложил в его душу Алексей: «Ты не человек. Ты – путь. Ты – тень».

Он взял карандаш, крепко и контролируемо сжимая его. Пытался сосредоточиться на графике, иллюстрирующем кривые спроса и предложения. Всё это казалось таким абстрактным. Таким мирным. Мир идей, а не крови и шёпотов угроз.

Тихий стук в дверь нарушил его сосредоточенность.

Он мгновенно оказался на ногах, тело напряглось, глаза метнулись к сундуку, где было спрятано оружие. Переход был плавным, словно щёлкнул выключатель. Он заставил себя расслабиться. Это всего лишь общежитие.

Он открыл дверь.

Это была Аня. Девушка из библиотеки. Та, чья улыбка, казалось, была сделана из настоящего света. В руках у неё была книга, на лице немного застенчивое, но полное надежды выражение.

– Олег? Привет. Извини, что беспокою так поздно. Я… я хотела спросить, не мог бы ты помочь мне с этим эссе по Тургеневу? Ты говорил, что хорошо разбираешься в литературе, а я… совершенно запуталась. – Она подняла книгу «Отцы и дети». Её глаза были тёплыми, карими, текучими. Настолько не похожими на его.

На мгновение Олег просто смотрел на неё. Разрыв был настолько огромным, что кружилась голова. Он только что был в грязном переулке, пытал преступника. А теперь стоял здесь, в ярко освещённом коридоре, и красивая девушка спрашивала его о русской прозе XIX века.

Монстр и студент. Какая из этих масок настоящая?

– Конечно. Конечно. Заходи. – Он выдавил небольшую, натянутую улыбку:

Когда она прошла мимо него, принеся с собой слабый аромат шампуня и чистого белья, он мельком увидел себя в маленьком зеркале на стене. На ужасающую секунду он не увидел Олега Фролова, студента. Он увидел Воробья, существо из теней, стоящее в лужице электрического света.

Он закрыл дверь. Тихий, окончательный щелчок, запечатывающий две половины его жизни в одной маленькой комнате. Призрак и девушка. Месть и проза. И он понятия не имел, как долго сможет удерживать их от столкновения.

Глава 5: Призрак в додзе.

Начался дождь. Мелкий и упорный, превращающий московские улицы под электрическими фонарями в размытое полотно серо-золотых оттенков. Иван сидел в машине с выключенным двигателем. Он наблюдал, как капли дождя лениво прокладывают извилистые дорожки по стеклу, искажая внешний мир.

Иван припарковался через дорогу от места, которое не посещал больше года: додзё «Ронин».

Оно приютилось между пунктом обмена валют и магазином электроники, неприметное снаружи, отмеченное лишь простой деревянной табличкой с выжженными на древесине японскими иероглифами. Это было заведение Сергея – его шурина. Или, точнее говоря, теперь уже бывшего шурина. Хранителя врат в мир, который Иван пытался оставить позади.

А ведь тогда тоже шел дождь…

Непрошенное воспоминание всплыло сквозь запотевшее от дождя стекло. Голос Лены, яркий и поддразнивающий, из тех давних времён, когда она впервые привела его сюда: «Вань, не смотри так. Он не кусается. Ну, по крайней мере, не сильно. Он же просто мой брат. А я просто хочу, чтобы вы наконец познакомились. И кроме того, – сказала она, сжимая его руку, её глаза сверкали, – я думаю, тебе нужно чуть меньше размышлений в жизни и чуть больше… чувств».

Тогда он отмахнулся от её слов, но всё же зашёл. И, к своему удивлению, нашёл убежище. Не в философии, а в телесности, в простом изнурительном акте доведения своего тела до предела, пока разум не умолкал. Это был покой, который она подарила ему.

Теперь этот покой казался предательством. Вернуться туда означало пройти через галерею призраков, потревожить рану, которая только начала заживать. Но папка на пассажирском сиденье выглядела жалко, а другая папка, та, что в его сознании, была толстой и пульсировала тёмной энергией. В ней хранились отпечатки ступней с раздвоенным носком в пентхаусе, ещё один в грязном переулке, испуганное благоговение в голосе официантки и шёпотом произнесённое слово, стоившее ему места в крупном деле: ниндзя.

Ему нужен был эксперт. Другого выхода не было. В Москве их было не очень много. И один из таких экспертов, был этот человек, само существование которого являлось живым напоминанием обо всём, что он потерял.

С ворчанием, выражающим покорность судьбе, Иван распахнул дверь и вышел под дождь. Он не стал поднимать воротник; холодная сырость была подходящим дополнением к его настроению.

Мягко звякнул колокольчик, когда он вошёл. Воздух внутри отличался. Тёплый и пахнущий полированным деревом, потом и едва уловимым ароматом благовоний. Чистый, честный запах. Шум города исчез, сменившись ритмичным «тук-тук-тук» тел, ударяющихся о маты, и резкими гортанными выдохами.

Додзё представляло собой единое большое открытое пространство. Около дюжины учеников, мужчин и женщин разного возраста, отрабатывали броски под внимательным взглядом инструктора. Они двигались с грацией и целеустремлённостью, которые казались чуждыми миру Ивана с его бюрократическим насилием и несвежим кофе.

И там был Сергей.

Он стоял во главе. Человек, словно высеченный из дуба и доброты. У него были те же тёмные, умные глаза, что и у его сестры, но если в её глазах горел вызов, то глаза Сергея были омутами спокойного терпения. На нём была простая чёрная дзюдоги, чёрный пояс небрежно, но с заслуженным авторитетом обхватывал талию. Увидев Ивана, его лицо озарилось широкой искренней улыбкой, которая казалось осветила всё помещение.

– Ваня! – прогремел он, и голос эхом отразился от стен. – Коннитива! Или мне просто сказать «наконец-то»?

Класс остановился, повернувшись к промокшему человеку в поношенной кожаной куртке. Иван чувствовал себя бродячей собакой, забредшей в храм.

– Сергей, – кивнул Иван, засунув руки глубоко в карманы. – Мне нужно поговорить.

– Конечно! Всегда! Подожди минутку. – Сергей хлопнул в ладоши, обращаясь к ученикам на беглом японском. Они поклонились в унисон, затем начали расходиться, тихо переговариваясь и бросая любопытные взгляды на Ивана.

Сергей подошёл, его походка была расслабленной и мощной. Он не протянул руку, а вместо этого притянул Ивана в короткое, крепкое объятие, состоящее сплошь из твёрдых мышц. Иван стоял в нём напряжённо.

– Рад видеть тебя, брат, – сказал Сергей, отпуская его и становясь серьёзным. – Я слышал от ребят о том деле. Гусев всегда был… своеобразным. Но отстранить от крупного расследования… Мне жаль.

– Всё в порядке, – солгал Иван, осматривая додзё и избегая взгляда Сергея. – Я занимаюсь другим делом.

– Делом, которое привело тебя сюда спустя столько времени, – произнёс Сергей мягким, но проницательным тоном. – Пойдём в мой кабинет. Попьём чаю.

«Кабинет» оказался небольшой захламлённой комнатой за главным залом, заполненной книгами по философии боевых искусств, стопками документов и маленьким журчащим дзен-фонтанчиком, который мгновенно начал раздражать Ивана. Сергей занялся электрическим чайником и двумя кружками с отбитыми краями.

– Мне не нужен чай, Сергей. Мне нужна информация.

– Чай нужен всем, – невозмутимо ответил Сергей. – Особенно мужчинам, которые выглядят так, будто боролись с екаями. Итак. Какую информацию может дать простой дзюцука капитану МУРа?

Иван глубоко вздохнул. Произносить это вслух здесь, в месте, так тесно связанном с Еленой, казалось предательством собственного рассудка.

– Я расследую… серию происшествий. Преступник… описания довольно… необычные.

– Насколько необычные?

– Он двигается как акробат. Он бесшумный. На нём маска. Всё чёрное, – Иван замолчал, последнее слово застряло в горле. – Свидетели использовали слово… ниндзя.

Сергей перестал наливать горячую воду. Он не рассмеялся. Не ухмыльнулся. Просто посмотрел на Ивана с непроницаемым выражением лица.

– Ниндзя, – повторил он, и слово повисло в наполненном паром воздухе.

– Я знаю, как это звучит, – защищаясь, произнёс Иван. – Но улики… там есть отпечаток. Обувь с разделённым большим пальцем. Таби.

Сергей медленно поставил чайник.

– Дзика-таби, – мягко поправил он. – Рабочая обувь. Для лучшего сцепления. Не только для… этого.

– Значит, это возможно?

– Всё возможно, Иван. Но современный шиноби в Москве? Это сюжет для плохого голливудского фильма, а не работа милиции. – Он протянул Ивану кружку зелёного чая. От неё пахло травой. – Почему ты на самом деле этим занимаешься?

– Потому что на двух местах преступлений, с разницей в несколько дней, одно -громкое убийство, другое – жестокое нападение, обнаружен один и тот же уникальный отпечаток. Потому что способ проникновения в квартиру при убийстве невозможен. И потому что… – Он замолчал, потому что фраза «потому что это напоминает мне о твоей сестре, и я гоняюсь за призраками, чтобы снова почувствовать с ней близость» была той, которую он никогда не смог бы произнести.

Сергей долго изучал его.

– Лене бы это понравилось, – тихо произнёс он, словно читая его мысли. – Она бы перевернула весь город в поисках этого человека. В поисках истории.

– Я не ищу историю. Я ищу убийцу.

– Неужели? – Сергей отпил чай. – Или ты пытаешься разгадать загадку, которая напоминает о ней?

Вопрос ударил словно физический удар. Иван молчал, глядя в мутную зелёную глубину своего чая.

– Хватит болтать, – внезапно произнёс Сергей, хлопнув в ладоши. – Давай пошевелимся. Ты слишком много думаешь. Твои плечи поднялись до ушей. Раньше ты был хорош. Посмотрим, помнишь ли ты что-нибудь.

– У меня нет кимоно.

– У меня есть запасное. Давай, старик. Если только ты не боишься, что я тебя поломаю.

Это был вызов и желанное отвлечение от разговора. Иван почувствовал искру былого соревновательного огня. Он устал, был расстроен, и мысль о том, чтобы кого-то ударить или самому получить удар, внезапно стала невероятно привлекательной.

Двадцать минут спустя Иван стоял на татами в позаимствованном белом кимоно, которое было немного тесноватым в плечах. Учуяв зрелище, несколько оставшихся учеников собрались посмотреть.

– Помни основы, Вань, – сказал Сергей, кружа вокруг него. – Дзю но ри – принцип мягкости. Используй энергию соперника против него самого.

Сергей сделал обманчиво ленивый захват. Инстинкты Ивана, заржавевшие, но не исчезнувшие, вспыхнули. Он заблокировал, развернулся и попытался выполнить базовый бросок через бедро. Получилось неуклюже. Сергей обошёл его атаку, словно вода, его равновесие не пошатнулось, и Иван попятился вперёд, потеряв устойчивость.

– Слишком много силы, – пожурил Сергей. – Ты напрягаешься. Ты же сыщик. Думай. Не борись.

Они снова закружили. Шлёпанье босых ног по матам, шорох кимоно, звук их дыхания. Иван начал сбрасывать с себя слои разочарования, городской шум, призрак своей жены. Мир сузился до этого квадрата матов и человека перед ним.

Сергей атаковал снова, на этот раз быстрее, комбинацией приёмов. Иван отразил первый удар, принял на себя второй, и на этот раз его контратака получилась более плавной. Он не пытался одолеть Сергея силой – перенаправил его энергию, используя инерцию противника, чтобы вывести его из равновесия. На восхитительную долю секунды Сергей оказался в воздухе, но затем грациозно перекатился и вскочил на ноги с улыбкой.

– Лучше! Гораздо лучше! Видишь? Тело помнит то, что забывает разум.

Они продолжали спарринг ещё десять минут. Это было изнурительно и одновременно бодряще. Пот струился по лицу Ивана, смывая часть грязи последних недель. Впервые с тех пор, как он обнаружил тот отпечаток в пентхаусе, его разум успокоился, сосредоточившись только на физической реальности текущего момента.

Наконец Сергей остановил поединок, оба тяжело дышали.

– Неплохо для кабинетного работника, – рассмеялся Сергей, хлопая Ивана по спине. – Дух всё ещё жив, Иван. Не позволяй им похоронить его под кипами бумаг.

Иван кивнул, и впервые за долгое время на его губах появилась настоящая, пусть и усталая, улыбка.

– Сергей, насчёт ниндзя… Если ты услышишь что-нибудь… кого-то, кто задаёт необычные вопросы, кого-то с… продвинутыми, нестандартными навыками…

– Я поспрашиваю, – пообещал Сергей, вновь становясь серьёзным. – Осторожно. Сообщество боевых искусств в Москве закрытое. Если среди нас волк, кто-то видел его следы.

– Спасибо.

– А теперь иди в душ. От тебя пахнет как от места преступления.

Раздевалка представляла собой влажное помещение с кафельными стенами, пахнущее мылом и паром. Иван, с полотенцем на бёдрах, сидел на деревянной скамье, ощущая приятную боль в мышцах. Узел в груди ослаб. Он чувствовал ясность. Сосредоточенность. Путь всё ещё казался безумным, но теперь он чувствовал себя готовым идти по нему.

Дверь открылась, впустив поток более прохладного воздуха из главного зала.

В раздевалку вошёл ещё один ученик. Молодой человек, лет девятнадцати-двадцати. Он вежливо кивнул Ивану, двигаясь тихо и сдержанно. Начал раздеваться у шкафчика в нескольких шагах от него.

Сначала Иван едва обратил на него внимание. Просто ещё один парень. Но затем юноша стянул футболку через голову.

Чутье опера Ивана, даже в состоянии после физической нагрузки, мгновенно включилось.

Тело молодого человека не было похоже на тело обычного студента, который просто увлекается боевыми искусствами. Это было тело бойца. Мышцы не были массивными, показными, как у качков, они были сухими, плотными и очерченными, словно пучки стальных тросов. Они говорили о специфической, жестокой функциональной силе. А кожа, покрывавшая их, хранила следы насилия. Длинный тонкий шрам тянулся вдоль ребра. Белый бугорок на плече напоминал старую пулевое ранение. Ещё одна неровная линия пересекала бедро.

Это были не следы спаррингов в додзё. Это были отметины жизни на острие лезвия и пуль.

Молодой человек повернулся, чтобы взять полотенце, и их взгляды пересеклись в запотевшем зеркале.

На долю секунды их глаза встретились.

И все инстинкты Ивана, все первобытные сигналы тревоги, отточенные за два десятилетия охоты на самых опасных людей города, взвыли в полную силу.

Опасность.

Это не было связано с какими-то действиями молодого человека. Он не сверкал глазами, не напрягался. Выражение его лица оставалось нейтральным, почти пустым. Но его глаза… это были те самые глаза, которые Иван видел в сотне комнат для допросов. Это были глаза убийц, людей, которые заглянули в бездну и нашли в ней уют. Это были старые глаза, древние и холодные, на молодом, без морщин лице. Они были цвета лесной реки. Такие же глубокие и беспощадные.