История Кыштыма

В 1760-е годы, как свидетельствуют архивные документы, на Кыштымские заводы было переведено из Нижегородских вотчин Демидовых 122 человека, Симбирских – 131, Тверских – 97, Галицких – 43, Людиновской – 22, Ромадановской и Латынейской – 6, Нудовской – 34 ревизские души, всего 455 человек. Из них мастеровых и работных людей 249, «в разных чрезвычайных работах» – 111, престарелых, дряхлых, малолеток и негодных к заводским работам – 95 человек.

«Кроме собственных крестьян и „вечноотданных“, Сенатскими указами 23 июня 1756 года и 27 февраля 1757 года к Каслинскому и Кыштымским заводам были приписаны государственные крестьяне Куяровской, Юрмыцкой, Утецкой и Чубаровской слобод Краснослободского дистрикта Сибирской губернии – всего 2576 душ мужского пола. А также из Оренбургской губернии, Сибирские и Исецкие слободы, находящиеся на расстоянии 190—220 верст от заводов. В 1777 году на заводах числилось около девяти тысяч человек, в конце века – около 11 с половиной тысяч, а в начале XIX века – более 14 тысяч».

Конечно, условия, в которых шла первая волна уральской индустриализации, были крайне суровыми. Д. Н. Мамин-Сибиряк, упоминая о XVIII веке уральской истории, отмечал: «Это было кипучее время, время сильных людей. Время, носившее на себе печать какого-то стихийного разгула сил, когда на каждом шагу проявлялась почти нечеловеческая энергия».

За два года с момента прошения в Берг-коллегию на Верхнем Кыштыме были построены две доменные печи одинаковой конструкции с холодным дутьем, установлены котлы воздуходувной машины. Основные сооружения – две домны и десять молотов Демидов поставил при верхней плотине, а нижняя была использована для одного действующего и одного запасного молотов. Чуть позже появится третья домна, выстроенная специально для выплавки литейного чугуна. В целом, среднесуточная мощность трех домен составит более 700 пудов чугуна.

В 1757 году первая готовая продукция была свезена на Сорокинскую пристань в Шемахе. Кыштымские заводы вошли в рабочий ритм и положили начало городу…

Трудный год

Между тем, первый год Кыштымских заводов выдался тяжелым. Катастрофически не хватало людей: на двух заводах работало чуть больше 700 человек – крепостных мастеровых. К тому же весной 1757 года вешней водой снесло плотину.

Во многом смешал планы 1758 год – год смерти Н. Н. Демидова и год страшного пожара в Кыштымском заводе. Вести дело и восстанавливать заводы пришлось Никите Никитичу-младшему, сыну, который в ведомостях значился как «дворянин Н. Н. Демидов». Он не только заново отстроил заводы, но и довел до совершенства, сделав их центром всего округа, хотя главная канцелярия всех демидовских заводов пока оставалась в Каслях. В Кыштыме, в целях пожарной безопасности все производственные и подсобные помещения были построены из кирпича и камня, многие из них облицованы чугунными плитами. В результате Кыштымские заводы стали одними из лучших на Урале.

Помогало и то, что рудные месторождения близ заводов располагались почти на поверхности и были превосходными по содержанию железа – порядка 40 процентов. Кыштымский чугун, рожденный в кричных печах на древесном угле, отличался исключительно высоким качеством и был хорош в переработке – демидовское железо, клейменное двумя соболями, охотно брали не только на российских ярмарках, но и за границей. При этом себестоимость демидовского железа была достаточно высока – в среднем 25 копеек за пуд чугуна и 40 копеек за пуд железа. Англичане покупали железо за 70 копеек за пуд, и считали это вполне удачным приобретением.

Между тем, давался этот успех тяжело. Иван Иванович Лепехин, руководитель одного из отрядов Академической экспедиции, побывавшей в 1770 году в Кыштыме, так описывал Верхне-Кыштымский завод демидовских времен: «На Верхнем заводе стояли две приземистые, похожие на самовар, домны и несколько фабрик (цехов), сложенных из кирпича и покрытых чугунными досками. Три молотовые фабрики имели 12 молотов, девять из них действовали, а три были запасными. В 18 горнах постоянно бушевал огонь. Молоты приводились в действие водой. В фабриках и у домен всегда стояла адская жара. Люди работали голые по пояс. Солнечный свет в помещения почти не проникал. От дыма и копоти в них царил полумрак, расцвечиваемый красноватыми отблесками пылающих горнов…»

И все же заводы крепли: за год домны выплавляли до 190 тысяч пудов чугуна, а молоты выковывали до 120 тысяч пудов железа.

Жизнь Кыштыма не ограничивалась заводами, хотя и целиком зависела от них. Заводской поселок рос. Как сообщает И. Лепехин, в 1770 году «как на Верхнем, так и на Нижнем Кыштымских заводах мастеровых и работных людей считается 748 душ, из которых 701 душа собственных, и 47 отданных от ревизии в заводскую работу, из числе непомнющих родства и незаконнорожденных». Русский путешественник и натуралист немецкого происхождения Петр Симон Паллас так описывает поселок: «Домы построены на северо-восточном берегу пруда без порядку, и число оных до трёхсот простирается. Воздвигается подле пруда далее к востоку новая, высокой башнею украшенная двухрамная каменная церковь, от жильев стоит отдалённо. Для хозяина при заводе построен также большой каменный дом лицом на пруд».

При всех «ужасах», что приписывают демидовской эпохе в отношении жесточайшей эксплуатации рабочих, здравый смысл еще никто не отменял; он же лежал и в основе своего рода демидовского «социального пакета». К примеру, наученные горьким опытом с доставкой продуктов на заводы, Демидовы ратуют за ведение приусадебного домашнего хозяйства. Если мы попытаемся нарисовать кыштымский городской пейзаж тех лет, то неизбежно получим множество частных домов, хоть в два окна, но с обязательным огородом и хозяйством. Кроме того, Демидовы четко соблюдали «покосное время», останавливая производство на время сенокосной недели.

Также известно, что Демидовы на хороших мастеровых никогда не экономили – строили им дома, платили хороший заработок, практиковали как сдельную, так и повременную оплату труда. Кроме того, поощряли инициативу в виде единовременных награждений или доплат «для домашней надобности на дрова, свечи и сено». Наконец, некоторым работникам был даже учрежден пенсион по старости в размере годового оклада. Со временем, когда власть на заводах почти всецело перейдет в руки приказчиков, а потомки Демидовых обоснуются в столицах, это положение изменится – и далеко не в лучшую сторону…

А пока демидовскую эпоху в Кыштыме пошатнул пугачевский бунт…

В дыму пугачевского бунта

О восстании Пугачева написано много и в красках, начиная с А. С. Пушкина. Отметим лишь некоторые детали. На горнозаводском Урале: от Сатки до Кыштыма – действовал сподвижник Пугачева Иван Белобородов, грамотный и талантливый организатор, чей вооруженный отряд даже путали с регулярными армейскими частями. Заводы, особенно по линии северных старообрядческих центров, сдавались ему без боя; вернее, даже не сдавались, сколько по собственной инициативе принимали «новые власти» и угощали хлебом-солью.

Именно так и произошло на Кыштымских и Каслинском заводах. Осенью 1773 года заволновались сначала башкиры, таившие обиду на Демидова за обман при купле-продажи их исконных земель, – их конные отряды все чаще появлялись вблизи заводов. Затем приписные крестьяне, исполнявшие тяжелые повинности на заводах, рудниках, обжиге леса, заговорили о новой жизни при новом царе.

В «Очерках истории Челябинской области» рассказывается, что в начале волнений «для предупреждения присоединения заводов к восставшим» в Кыштым прибыл отряд из 300 казаков под командованием майора Чубарова. Тем не менее кыштымские работные люди смогли тайно направить 25 человек к пугачевскому полковнику Грязнову, что уже стоял в Златоусте, – «просить Грязнова прибыть на завод». «Выборные привезли из Златоуста в Кыштым манифест Пугачёва. Чтение его вызвало одобрение. Заводские люди и казаки арестовали Чубарова и других офицеров, отправили их для суда Грязнову, а сами организовали отряд „казаков“, который влился в повстанческую армию со своими пушками. Каслинские работные также присоединились к восставшим и создали своё самоуправление».

Кроме того, работные люди передали Пугачёву готовые пушки, имеющиеся на заводах, и организовали литьё новых. «Вложились» в восстание и реквизированным продовольствием и деньгами. В частности, в Кыштымском заводе было реквизировано 15500 рублей, в Каслинском – 8600 руб. «Часть реквизированного продовольствия и денег шла на обеспечение заводского населения. Кыштымские работные люди, например, обращались к пугачёвскому полковнику Грязнову за разрешением выдать деньги в счёт оплаты за работу».

В первый раз пугачёвцы непосредственно появились в Кыштыме 2 января 1774 года, когда было уже темно. «Сделался превеликий людский шум и крики, – сообщал в рапорте Екатеринбургскому духовному правлению священник старейшей кыштымской церкви Сошествия Святого Духа на Апостолов отец Алексий. – На конторе стали бить в набат; по заводу гоняли и кричали: хватай, лови, – а кого, о том расслушать вскоре было неможно. Вскоре после тревоги пришли в дом мой три человека из кыштымских жителей с ружьями, взяли меня и повели в контору, где мятежников собралась большая толпа; были тут и Тюменские майора Чубарова команды казаки, и кыштымские обыватели; при мне вычитали от имени самозванца Пугачёва без всякаго свидетельства письменный указ».

На попытки вразумить заводчан не верить смутным указам, те отвечали: «Мы-де Сената указов прежних не слушаем, а все учреждение будет новое». Пугачевцы, как и обещали, устраивали это новое «учреждение» – на заводах появлялись выборные мирские избы, велась четкая регламентация деятельности. Сыграно было и на чувствах староверов – по меньшей мере, им разрешили вести службу по старым книгам. Два с половиной месяца – с января по март – власть на Кыштымских заводах находилась в руках повстанцев.

Но бунт был обречен, а сдачу заводов ни кыштымцам, ни каслинцам не простили. Когда основные пугачевские части ушли с заводов, а башкиры, пользуясь ситуацией, развязали настоящую резню и пожгли все, что имелось, заводчане трижды обращались к стоящему неподалеку майору Гагрину с просьбой о помощи, но получали жестокий, но резонный ответ: «Зачем прежде мужики кормили татар хлебом? Умел и хлебом кормить, умей и защищаться от них».

Продажа заводов

Восстание принесло достаточно большие убытки Кыштымским заводам. Домны были разрушены, пострадали заводские плотины. Убытки Верхне-Кыштымского завода от разграбления заводских припасов, имущества жителей заводского поселка составили 81 757 рублей. На плане завода 1775 года отмечено, что ларь вновь построен, восстановлены пильная мельница, две молотовын фабрики по 4 и 6 горнов.

В ведомость убытков управляющим внесено полное уничтожение Нижне-Кыштымского завода, однако в последствие выяснилось, что кирпичные стены фабрик сохранились, горны после небольшого ремонта продолжили работу. Но Н. Н. Демидов требовал оплаты всех нанесенных восставшими убытков – выплаты 17 тысяч рублей. Он считал, что больший ущерб был нанесен не пугачевцами, а постоянно совершаемыми налетами башкирцев.

Граф Н. И. Панин в распоряжении правительства генерал-поручику А. В. Суворову от 19 апреля 1775 года писал: «Принять предосторожности, в особенности в весеннее время, предостеречь еще капитулярных на заводах людей, так как в государстве эти люди составляют значительный капитал… Мясниковых, Петровых, Лугининых, Твердышевых и наипрелестнейше рекомендуемых к предостережению заводы с окрестностями дворянина Н. Н. Демидова, по соразмерности расставить лагери и следить за башкирцами…»

Впрочем, дело не в башкирцах – дело в отношениях. Хозяин заводов Никита Никитич Демидов, для которого происшедшее было настоящим ударом, попросту не простил измены. До восстания Пугачёва, Демидов жил на заводах, сам управлял и входил во все тонкости хозяйственной жизни. А теперь заводы были разрушены и разграблены, погибло много работных людей, в том числе женщин и детей. Нижнекыштымский завод был весь выжжен: «У фабрик остались одни только стены, потому что они деланы из кирпича… На Верхнем Кыштыме… фабрики всё строение цело».

Это мало утешило Никиту Никитича. До сих пор обустраивавший завод и поселок, самолично закладывавший школы и больницы, после восстания он окончательно перебрался в Москву. С кыштымскими приказчиками он общался сугубо письменно. Причем чихвостил их безжалостно, на чем свет стоит и не скупясь в выражениях, требуя ежегодно отправлять с караванами не менее 300000 пудов железа, большая часть которого направлялась в порт Санкт-Петербурга и продавалась за границу.

20 декабря 1804 года в возрасте 76 лет Н. Н. Демидов скончался. Детей у него не было, поэтому по духовному завещанию он передал Кыштымские и Каслинский заводы племяннику – тайному советнику и кавалеру Петру Григорьевичу Демидову. За Никитой Никитичем после смерти числились долги на сумму 8368 рублей 92 копейки, которые отдавать должен был новый владелец. В 1809 году П. Г. Демидов продаст южноуральские заводы целиком вольскому купцу 1-й гильдии Л. И. Расторгуеву.

При продаже будет составлена ведомость с описанием основных объектов производства. В ней указано, что на заводе имеется доменная фабрика с двумя доменными печами с суточной выплавкой 325 пудов чугуна, три каменных фабрики с девятью действующими молотами при 18 горнах, два каменных здания, в которых размещены слесарная и столярная мастерские. Есть деревянный сарай для древесного угля, кирпичный сарай по хранению и изготовлению кирпича производительностью до 40000 штук в год, а также сарай-амбар для продовольствия вместимостью до 40000 пудов разного провианта. Наконец, в числе имущества значился большой каменный двухэтажный господский дом, так называемый «Белый дом» с садом и оранжереей.

Всего в Кыштыме было чуть более 800 домов. По ревизии 1795 года на заводе числилось 2151 душ мужского пола и 2375 душ женского. Из них в работах задействовано 1300 душ мужского пола. Вольнонаемных в зимнее время было до 500 человек. Приписных крестьян – 7048 душ. При заводе было 36 рудников, 400 заводских лошадей и 87 быков.

Этой описью, собственно, и завершается демидовская история Кыштыма…

Новые владельцы
Л. И. Расторгуев. «Кыштымское дело» на царском столе – восстание Клима Косолапова. Г. Ф. Зотов и П. Харитонов. Ефим Черепанов в Кыштыме. История строительства Белого дома. Тайны кыштымских подземелий.

Л. И. Расторгуев

Новый владелец – купец 1-ой гильдии Лев Иванович Расторгуев – был доволен сделкой и новым хозяйством. Под его начало перешло сразу несколько заводов: Каслинский, Шемахинский, Нязепетровский, два Кыштымских. Только в поселках Верхнего и Нижнего Кыштыма проживало 18 тысяч человек. Вместе с заводами ему были проданы села Рождественское, Воскресенское, Губернское, деревни Беспалово, Смолино, Григорьевка, Знаменская, Клеопинское, а также Сорокинская судовая пристань на реке Уфе.

Сам Расторгуев начинал мелким служащим в лавке вольского купца В. А. Злобина, державшего винные откупа, – и поднялся за счет торговли спиртным. Только на Среднем Урале Л. И. Расторгуев, откупив себе право торговли спиртным, открыл сразу 100 кабаков и нажил миллионное состояние, которое и вложил в Кыштымские заводы.

В 1810 году новокупленными заводами был получен правительственный заказ на выпуск ядер, бомб, картечи и гранат в связи с подготовкой к военным действиям против Наполеона.

Л. И. Расторгуев развернул дело с размахом, расширяя и модернизируя металлургическое производство. Свободные средства были – и не только за счет производства. Заводчик весьма умело обходил законы, занижая, как сказали бы сегодня, налогооблагаемую базу. Часть продукции оставалась неучтенной и продавалась контрабандно. Кроме того, Л. И. Расторгуев в обход строжайшего запрета правительства на добычу золота, что являлось государственной монополией, стал добывать его в районе таежной речки Сак-Елги. В 1812 году частным лицам все же разрешили добычу, но под строгим правительственным контролем и с обязательным налогом на прибыль. Но сколько золота прошло через руки Л. И. Расторгуева на самом деле, вряд ли кто сможет сказать.

Кстати, в том же 1812 году министру финансов было сообщено, что на Кыштымских заводах появились фальшивомонетчики. Из Оренбургского губернского правления на заводы для секретного следствия был отправлен коллежский асессор Угличинин. Ничего путного из этого следствия не вышло – но заводской исправник, как указано в донесении, «не допустил Угличинина до Кыштымских заводов и, быв в пьяном виде, оказывал ему разные грубости и обиды, а напоследок приказал взять его под караул, чрез что отнял у него средства к открытию виновных в выпуске фальшивых денег…»

Лев Расторгуев сделал особую ставку на старообрядцев – не только в силу своей личной причастности к раскольникам. Да, приобретя заводы, он прежде выстроил часовню в Каслинском заводе, а затем, в 1811 году, «профинансировал» старообрядческий монастырь на Сунгуле, который за четверть века стал одним из крупнейших центров на Урале. Но главный расчет оказался в другом – старообрядцы, как правило, были при деньгах, а потому всегда можно было воспользоваться старообрядческими торговыми капиталами в качестве ссуд. К тому же старообрядцы с их корпоративными связями на Севере, на Волге, в Сибири, в Москве на Рогожке помогали сбывать уральское железо, в том числе и «неучтенное», и становились, таким образом, крупными оптовыми скупщиками.

Новый хозяин бывал в Кыштыме наездами, предпочитая жизнь в деловом Екатеринбурге, где на Вознесенской горке велось строительство большого расторгуевского дворца. Заводами управлял один из его родственников, и управлял слишком жестко. Определенной продолжительности рабочего дня не было установлено, и люди работали с раннего утра до позднего вечера. Нормы работ заранее выставлялись невыполнимые, приказчики налагали большие штрафы и применяли физические расправы. Кроме заводских работ крестьяне бесплатно поставляли для заводских лошадей по 10 пудов сена каждый, по 5 пудов хлеба с каждой посеянной десятины земли. Были и другие повинности. Стоит ли удивляться, что именно здесь вспыхнут волнения мастеровых людей, а само дело ляжет на царский стол.

«Кыштымское дело» на царском столе – восстание Клима Косолапова.

Хронологию кыштымских волнений восстановить легко – благо, сохранился и опубликован журнал Особого комитета, организованного Александром I для ведения политических следственных дел. Причина волнений на Кыштымских заводах Л. И. Расторгуева оказалась не слишком нова. В 1819 году разразилась засуха, и все Зауралье, главный поставщик хлеба, оказалось на грани голода. Не изменилось особо положение и в последующие два года. Хлебные запасы в заводских магазинах были исчерпаны, а купить зерно на рынке было не на что, так как зарплата заводским рабочим задерживалась сверх меры.

18 февраля 1822 года заводские крестьяне написали исправнику Каслинского и Кыштымских заводов прошение: «Находясь мы в ведении господина своего уже с давнего времени и поныне, по распоряжению конторы все возложенные на нас заводские работы выполняем в самой точности без отлагательства, за которые не только надлежащей платы, но и пайкового провианта в свое время не получаем, отчего доведены до крайней с семействами своими бедности…»

Прошение осталось без ответа, и спустя полмесяца, в начале марта 1822 года кыштымские мастеровые, оставив самовольно заводские работы, явились в Екатеринбург с жалобою. Горное правление, нужно сказать, признало справедливость требований мастеровых и приняло дело к рассмотрению.

Дело рассматривалось по русскому обыкновению – долго и неповоротливо. 1 августа 1822 года Александр I утвердил Предписание, согласно которому, с одной стороны, заводчику Расторгуеву был поставлено «в непременную обязанность давать заводским людям такую за работу плату, чтобы они, невзирая на нынешнюю дороговизну, могли содержать и пропитывать себя с семействами безбедственно». С другой стороны, наказывались и ищущие справедливости мастеровые: «Главных зачинщиков своеволия /4 человека/ и неповиновения предать немедленно суду для поступления с ними по всей строгости законов. Остальных же затем 98 человек, следуя правилам полицейского исправления наказать… и водворить их с семействами на казенных Богословских заводах».

Это распоряжение о переселении и стало причиной активного возмущения рабочих. Как только в начале декабря для выполнения предписания прибыли в завод заседатель земского суда, заводской исправник, поручик этапной команды и отряд казаков, «мастеровые в многочисленности собрались перед заводскою конторою, имея под полами куски чугуна и каменья». Ситуация вышла из-под контроля сразу же. Заводской исправник Щедров был немедленно арестован, следом за ним под «крепкий караул» попали статский советник Федоровский и подполковник горной инвалидной команды князь Ураков. Руководила всем заводским неповиновением «мирская изба» под началом «главного зачинщика возмущения» Климентия Косолапова, «бойкого говоруна», как он назван в следственном деле, который, к тому же, пригрозил властям, что «под распоряжением своим имеет уже до 8 тысяч человек, а к обороне бунтующих собираются им разные орудия».

А вообще Клим Косолапов – личность для Кыштыма легендарная. Он был одним из первых ярких предпринимателей: торговал кыштымским железом на Троицкой ярмарке. Хотя сам «числился» кузнецом в приписных-крепостных работниках. В самом Кыштыме у него была лавка, и торговля шла бойко – к зависти других. Когда в 1820 году лавку обокрали, сумма ущерба составила 1512 рублей – неподъемные средства для рабочего-кузнеца.

Косолапов принадлежал к мелкой буржуазии, которая пыталась откупиться от заводских работ деньгами, а её принуждали нести феодальные повинности. Одно время Косолапов пытался перейти на службу в казенное ведомство и даже направил прошение царю. Это не увенчалось успехом. Вдобавок Лев Расторгуев, владелец завода, «давил» Клима Фомича все сильнее – торговый конкурент раздражал его напористостью в коммерции. В итоге Клим Косолапов и его брат Архип включились в 1822 году в кыштымское восстание.

На подавление открытого и организованного бунта «работных людей» в войсках не скупились. 6 февраля 1823 года прибыл Троицкий гарнизонный батальон численностью в 1000 казаков, следом за ним на Каслинский и Кыштымский заводы прибыли отряды из Перми и Верхнеуральска. Мятежные крестьяне были усмирены – кто наказан палками, кто плетьми. Самого Клима Фомича заковали в кандалы и отправили в Екатеринбурский острог, откуда он, кстати, бежал и даже скрылся в горах; но был застрелен при попытке его задержания. В память о первой «мирской избе» и ее руководителе одна из улиц Кыштыма носит имя Клима Косолапова…

Г. Ф. Зотов и П. Харитонов

Волнения на заводах стоили очень дорого и самому заводовладельцу – Льву Расторгуеву – он скончался 10 февраля 1823 года в Екатеринбурге от апоплексического удара. Когда восстали голодные крестьяне, Расторгуев как раз получил известия об открытии в его заводских дачах приисков, богатых золотом. Заводчик рассудил просто: пусть государево начальство и военная команда сначала усмирит рабочих, а потом будет видно.

Несколько иную причину смерти Расторгуева указывает в своих книгах по истории Кыштымских заводов Григорий Щербаков: «Намыв несколько пудов золотого песка (с открытых Соймановских приисков), Расторгуев помчался с ними в Екатеринбург ошеломить своим богатством свата Григория Зотова. После бесшабашной попойки, придя в себя, он обнаружил, что вместо золотого в мешок насыпан обыкновенный речной песок. Так сват „подшутил“ над своим родственником. Расторгуев не смог перенести этой „шутки“ и скоропостижно скончался».

Судя по архивным документам, за Львом Расторгуевым было неплохое богатство. К примеру, в 1823 году на Верхне-Кыштымском было выплавлено и выделано железа под сто тысяч пудов, на Нижне-Кыштымском – 36647 пудов. На Соймоновских золотых приисках, открытых в сентябре 1823 года, была построена золотопромывальная фабрика. В это же время были открыты Мариинский, Чернореченский, Березовский, Сугомацкий, Петромашкинский, Екатеринский, Согурский, Богородицкий, Александровский, Елизаветинский, Аннинский, Светлоозерский и Предтеченский прииски. На всех приисках за два-три года «было получено 44 пуда 25 фунтов золота».

При таком широком размахе золотодобычи не хватало рабочих рук на заводах. Заводской исправник доносил в Горный департамент: «Золотой промысел наследниц купца Расторгуева разделяется на два отделения: Каслинское и Кыштымское. Предполагается ежегодная добыча золота от 30 до 35 пудов. Промывка золота ведется в две смены: дневная и ночная. При промывке песком участвуют и девки, не моложе 15 лет».

После смерти Л. И. Расторгуева все это богатство перешло жене Анне Федотовне и двум дочерям, которые в свое время вышли замуж: Мария – за Петра Харитонова, а Екатерина – за Александра Зотова. После восстания мастеровых в 1822—23 годах заводы были взяты под казенный надзор и определен соответствующий чиновник. Однако отец Александра Зотова Григорий Федотович с помощью солидной взятки добился должности попечителя Кыштымских заводов, став управителем заводов, а по существу – единовластным хозяином: с 1823 по 1837 годы.

Он сразу же переехал из Екатеринбурга на Кыштымский завод и стал хозяином всего богатства дочерей Расторгуевых. Ни Петр Харитонов, ни Александр Зотов не вмешивались в управление заводскими делами. А их Григорий Зотов знал отлично, на зубок. Он сам начинал простым кричным мастером, крепостным, а затем дошел до управляющего Верх-Исетскими заводами Яковлева в Екатеринбурге, принеся своему хозяину прибыль в три миллиона рублей в год, за что и получил вольную – после чего и породнился с Расторгуевыми.

Григорий Зотов во многом выправил положение на заводах и даже добился возвращения их в частное владение. Для заводского люда это стоило очень дорого – жестокость по отношению к ним оказалась даже большей, чем прежде, и за Зотовым, с легкой руки писателя Е. А. Федорова закрепилось прозвище «кыштымского зверя».

Впрочем, у Зотова был, хотя и очень недолгое время, всемогущий покровитель – Александр I, приехавший осенью 1824 года в Екатеринбург и остановившийся в великолепном доме Расторгуева. Зотов имел высочайшую аудиенцию, причем, длилась она с «нарушением регламента» для таких встреч и для таких персон – слишком долго: более полутора часов. «В завершении разговора император как об этом сообщил Зотов, простил и повелел возвратить на расторгуевские заводы выселенных за волнения 90 человек заводских людей взамен на его, Зотова, поручительство «за доброе поведение этих несчастных, которые по возвращении всю жизнь будут благословлять имя великого нашего Монарха».

Неприятности у Г. Ф. Зотова начнутся уже при новом императоре Николае I – следственное дело по кыштымским волнениям было возобновлено. В Кыштым приехал флигель-адъютант царя полковник граф А. С. Строганов, провел целый ряд допросов, на которых мастеровые Кыштымских заводов показали, что и управляющий, и его приближенные «жестоко наказывают, и за маловажные проступки секут розгами и кнутьями, бьют по лицу, топчут и содержат в железах по нескольку недель». Граф «снял» и следы побоев – засохшие черные полосы и рубцы на спинах. Итогом стал акт от 13 сентября 1827 года, который граф Строганов представил в Петербурге:

«По смерти Расторгуева Зотов, угнетавший прежде заводских людей г. Яковлева, принял за наследников первого управление заводами в виде попечителя, не имея, впрочем законной и гласной доверенности… Со временем управления Зотова Расторгуевскими заводами весьма усилена добыча золота и усовершенствована выплавка железа, но не заведением новых машин или особенными средствами, а несоразмерным усилением работ, жестокостями и тиранством… Главным театром жестокости и притеснений служат золотые промысла (Соймоновские), где даже было заведено кладбище для скоропостижно умерших…»

Вывод был неутешителен: «Нигде не заметно следа отеческого христианского попечения о благосостоянии людей, которых здесь можно смело сравнить по скудным платам за работы с каторжными, а по изнурениям – с неграми африканских берегов…»

Впрочем, Харитонову и Зотову ставилось в вину не только жестокое обращение с рабочими, хищение золота, убийство беглых и прочие преступления. Продолжение следствия по Кыштымским заводам было обусловлено новой правительственной акцией – искоренением раскола. После восстания декабристов в 1825 году власти видели в раскольниках реальную политическую угрозу. Кыштымские управители Зотов и Харитонов принадлежали к расколу. Вспоминают, что, «когда тянулось их дело, то из Перми приезжали даже губернатор и архиерей сговаривать их перейти в единоверие, обещая прекращение процесса. Но уговоры не подействовали».

По распоряжению Николая I и тот, и другой в 1837 году были сосланы в Финляндию в город Кексгольм. Официальное обвинение оставалось прежним – за жестокость. Следом за этим последовал и разгром старообрядческих часовен, и гонения на самих старообрядцев. Вскоре Кыштымские и Каслинский заводы перейдут в государственное управление, что и станет итоговой точкой этого почти пятнадцатилетнего следственного дела.

Ефим Черепанов в Кыштыме

На таком историческом фоне в Кыштыме в середине 1830-х годов появится человек, чье имя всегда считалось прерогативой Нижне-Тагильского металлургического куста и предметом его особой гордости, – уникальный инженер-самоучка Ефим Черепанов.

В фондах Демидовского музея-заповедника Нижнего Тагила была найдена копия письма Главного Начальника Горных заводов Хребта Уральского к министру финансов от 30 сентября 1832 года о награждении Ефима Черепанова золотой медалью. Самое интересное в этом письме то, что известнейший на Урале механик Черепанов, оказывается, устанавливал одну из своих паровых машин в том числе на Верхне-Кыштымском заводе.

«… При обозрении заводов Хребта Уральского, я удостоверился, что везде на Урале крайне чувствителен недостаток в хороших мастерах по механической части. Но с тем вместе встречаются и отлично искуснаго в практической механике заводского служителя, Г.г. наследников Тайного Советника Демидова, Ефима Черепанова. Особенных склонности и способности его к разным ремеслам и преимущественно к механике замечены были в нем еще с самого детства… В 1820 г. он, для практики отправлен был Демидовым в Англию, а в 1825 г. послан был в Швецию.