Пение мёртвых птиц

VI: Нужно было стрелять!

Выходная дверь в жилище Рогова отпиралась наружу. Пробегая в сенях, Макаров прихватил дряхлый стульчик, который ветеринар держал здесь, очевидно, чтобы удобнее было на нём обуваться. Артём поспевал за Димой, но охотник оказался быстрей, захлопнул дверь перед самым носом своего преследователя, и подпёр её спинкой стула под ручку.

– Что вы делаете? Дмитрий! – возмущённо прикрикнул Рогов с той стороны двери.

– Можно Дима, я говорил.

– Дима. Что, пришло время перейти на «ты»?

– Да как хотите, мне без разницы, как вам будет удобней.

Макаров отошёл на несколько шагов и полюбовался, как ветеринар безуспешно пытается победить стул, толкая и тарабаня в дверь.

– Дима! Дима, ты ещё здесь?

– Пока да. Но я как раз собирался уходить.

– Заканчивай этот детский сад, выпусти меня!

– Прости, но боюсь ты попытаешься мне помешать выкопать труп.

– Но это же аморально!

– Аморально, – немедленно согласился Макаров. – И очень важно вместе с тем.

Больше Дима не отвечал на возгласы Рогова. Он всё ещё не знал, где захоронено дитя Алины, и поэтому никуда в сущности не собирался уходить, а дверь подпёр только чтобы создать перед ветеринаром видимость, будто выиграл у него время.

Макаров отошёл в угол дворика Артёма, встал за тоненьким деревцем, облокотившись на оградку, и принялся ждать, когда же бедолага выберется из плена. Дима даже не спрятался током. Он целиком положился на окончательно загустевшую ночную темень.

Охотник навязывает условия.

К чести Рогова следует сказать, что он не пробыл в плену слишком долго. В последний раз попробовав распахнуть дверь силой, он вдруг стих в глубине своего дома, а через некоторое время створки фасадного окна распахнулись, и в нём показался силуэт ветеринара. Рогов свесил ноги с подоконника, спрыгнул, поправил одежду, прошёл к злополучному стулу и убрал его обратно в сени. После чего запер дверь на ключ и, бранясь себе под нос, вышел за ограду.

Макаров, держась на расстоянии, пошёл за ним.

Ветеринар, как ему самому, наверное, казалось, даже торопился. Он двигался как бы в припрыжку. Согнув руки в локтях, он едва заметно раскачивался, по-видимому считая это трусцой. Скорее всего, Рогов давно уже не занимался никаким спортом, потому что Дима очень скоро начал различать в ночной тишине звуки его отдышки. Но ветеринар честно расходовал столько энергии на свой бег, сколько мог. Обидно только, что в действительности, прилагая такие усилия, он выигрывал в скорости совсем немного по сравнению даже с собственным обыкновенным темпом ходьбы.

Макаров неторопливо следовал за ним вдоль заборов, по узким проулкам между дворами, под лай собак. И не далее, чем через полчаса, Рогов вывел его на небольшой пустырь, в каких-нибудь ста метрах от крайних домов деревни.

Тут запыхавшийся ветеринар остановился и как будто в некотором изумлении принялся ворошить ногами по земле, внимательно глядя себе под ноги.

– Да я ещё не начинал копать, – объявил Дима, подходя к нему со спины.

Рогов подпрыгнул на месте:

– Напугал! – и немного отдышавшись добавил: – Одумался?

– Нет, я просто не знал где.

– Следил за мной?

– Да.

– М-м-м, – болезненно и разочарованно замычал молодой человек. – Вот же дебил, сука!..

Дима попробовал его утешить:

– Не бери в голову.

– Ну как так-то, а?.. Как так?!

– Трюк хоть и старый, но постоянно кто-нибудь да попадётся.

– Какой же я олень!

Макаров не стал дожидаться, когда Рогов закончит себя казнить. Вместо этого он прошёлся по округе, подыскивая в траве подходящую палку.

– Что ты делаешь?

– А ты взял с собой лопату?

– Зачем тебе это?

– Мне нужно знать, что случилось на родах Алины, чтобы понять, что вообще тут творится.

С длинной, собственноручно выломанной из кустарника, веткой в руках Макаров встал возле Рогова и вызывающе глянул ему в глаза. Даже в темноте можно было легко разглядеть противоречия, разъедающие лицо ветеринара. Артём колебался, но Дима не стал ждать долго, а просто принялся рыхлить землю концом палки.

– Здесь?

– Да… Да, где-то здесь, но…

– Даже камень никакой не свалили рядом, – констатировал Макаров, – чтобы проще находить. Никаких, самых элементарных почестей.

Рогов открыл рот, но только хлопнул губами, как аквариумная рыбка.

– Гроба, полагаю, тоже никакого нет?

– Нет…

– Ну хоть в тряпку завернули?

Тишина.

Дима на время прекратил рыхления и снова заглянул в лицо Рогова. Лицо полное досады, растерянности и некоторой примеси испуга.

– Получается, что и могилы никакой нет? Тогда и аморального тоже ничего нет, в том, чтоб труп из земли вырыть, да?

Артём продолжал молчать.

– Чем дальше, тем интереснее, – прокомментировал Макаров и снова заработал палкой. – Предположу, что и закопали не очень-то глубоко, в таком-то случае. Домашних животных, и тех хоронят с большим уважением. Ребёнка они при родах потеряли…

Несколько секунд, Дима ковырял почву, и когда уже опустился на корточки, чтобы начать копать руками, Рогов вдруг выпалил:

– Не теряли!..

Пауза.

Дима отбросил палку в сторону:

– Продолжай.

Но смелость ветеринара на том и иссякла.

– Так, – строго произнёс Макаров, – я всё равно его выкопаю. Но ты можешь здорово сэкономить мне время. Что я там найду? Переломанные кости? Дырку в груди? Они убили его сами?

Рогов боязливо кивнул.

– Кто убил? Алина?

– Пётр Васильевич…

Такого ответа Дима не ожидал. Не успел он обдумать услышанное должным образом, как Рогов продолжил:

– Но его можно понять.

– В каком это смысле?

Ветеринар снова замялся к большому раздражению Макарова. Однако тот постарался не реагировать остро, а только призвал говорить дальше:

– Артём?

– Ты не поверишь.

– Ты даже представить себе не можешь, во что я только не готов поверить!

– Ну хорошо…

Рогов в последний раз взял короткую паузу, и глубоко вдохнул для финального рывка:

– Алина… Она родила… В общем… Она родила животное!

На короткий миг воцарилась тишина. Дима завис. Пазл, который он старательно собирал в своей голове последние два дня, разлетелся вдребезги.

– А теперь ещё раз, но по порядку.

– Хорошо. Ну… Слушай, – начал Рогов. – Пётр Васильевич поднял меня ночью, кажется, во втором часу. В деревне все уже спали. Я, естественно, тоже спал, но пришлось быстро взбодриться, когда он заявил мне, что девчонка рожает. Первая мысль, ясное дело – надо скорую из города вызывать. А он говорит, мол, уже вызвал, но пока не приехали, иди, помогай! Ты же доктор. А какой я, нахрен, доктор?

Мне сразу стоило сообразить, что тут чего-то не то происходит. Потому что Пётр Васильевич уж слишком спокоен был для мужчины, у которого женщина рожает, да ещё и в отсутствие врачей. Но я не заметил, потому что сам переполошился не на шутку. Ну ты понимаешь, акушерство… Такая часть женской анатомии – самая сложная, можно сказать. А тут ещё ответственность огромная: сразу две человеческие жизни в твои руки. Я много родов принимал, но там всё звери: коровы, лошади, овцы… С животными в этом плане проще, они и сами управиться прекрасно могут. Просто проконтролируй, чтобы всё шло по плану, ну и помоги немного местами. И дело в шляпе. У меня за всю практику ни одного сложно случая не было. В колледже рассказывали только, но… А, бог с ним, не о том речь!

В общем я уже настроился, что Алина лежит дома на кровати, вся в поту, орёт и ждёт меня. Бежал и чуть господу-богу молиться не начал, чтобы скорая побыстрее добралась.

Но уж дома у них до меня, наконец, дошло, что дело нечистое. Сразу. Никаких криков. Дети спят у себя наверху. Алина спокойно ждёт моего прихода в спальне, как ни в чём не бывало. Дальше ещё безумней! Пётр Васильевич вручил мне свой охотничий нож и попросил сделать Алине кесарево, чтобы извлечь ребёнка!!! Естественно, я отказался! Тогда Зубарев начал объяснять мне какую-то чушь, что, дескать, она не может родить сама, или в этом духе. А девчонка поддакивает: «Не могу», и сидит, глазами хлопает!

Понятно стало, что никакая скорая не едет, и я на их мероприятии единственный медик. Тут я, честно скажу, так пересрал, как никогда в жизни. По-настоящему, чуть сердце не остановилось. Помню, даже почувствовал, как кровь от лица отхлынула: сразу так холодно сделалось и затошнило. Ну ты представь себя на моём месте! Это же сюр какой-то! Какие только мысли в голове не завертелись! Наркоманы? Сектанты? Сумасшедшие?.. Сумасшедшие наркоманы-сектанты?!

Я уже начал подумывать как бы ноги от них унести и вызвать Соломахина, но побоялся, что, если покину дом, они предпримут чего-нибудь насчёт своих родов сами. И тогда я стал объяснять им, что схватки даже не начались ещё! Нельзя просто взять и требовать ребёнка вылезти, когда вздумается! И нет никакого повода считать, что Алина не сможет родить сама. Она же молодая девочка, в конце концов, роды первые, таз крепкий – всё без проблем должно пройти!

А Пётр Васильевич разозлился, начал орать, что от меня никакой пользы. Нож выхватил, и говорит: «Просто скажи, как это правильно делается». Ничего я вам не скажу! Я так и ответил: «Ничего я вам не скажу! Вы не понимаете разве, что собираетесь делать?!» Это же убийство! «Чёрт возьми, вы идёте на непредумышленное убийство!», – я ему прямо в лицо так закричал. А он сказал мне, чтобы я успокоился, взял себя в руки, и помог проследить за Алиной. Мол, смотри чтобы с ней всё было в порядке. Я только заорал: «Вы пьяны!»

Больше всего я охреневал от абсолютного спокойствия Алины. Спокойствия и даже некоего безумного нетерпения. Смотрю на неё и думаю: «Ей точно неймётся». Как будто так и ждёт, когда мы уже закончим спорить, и вспорем ей живот. Безумие! Сраное безумие! Полное! Дьявольщина! Самая настоящая. Как ты и сказал.

Пётр Васильевич опустился к животу девушки на корточки. Она расстегнула рубашку. Я понял, что нужно что-то сделать. И тогда я схватил с тумбы ночник, уже собирался огреть им Зубарева, но тут мне что-то сделалось нехорошо, и я просто встал и продолжил смотреть.

– В каком смысле «нехорошо»? – прервал рассказ Макаров. – Подробнее, пожалуйста, на этом месте. На что это было похоже?

– Не знаю, сложно объяснить… Как под наркозом. Вкололи общую анестезию, кровь по телу побежала препарат разносить. Вот такое состояние. Промежуточное. Когда ещё не уснул, но вот-вот. И всё никак. Будто дымка на глаза тяжёлая опустилась. Совершенно не представляю отчего это могло произойти. Наверное, я был слишком шокирован, и давление резко упало. Думал, сознание потеряю. Мне на самом деле очень стыдно признавать своё бездействие.

– Это кто-нибудь из них на тебя повлиял?

– В смысле «повлиял»? Как? Это же чушь!..

– Ты ведь и сам рассказываешь чушь, – напомнил Макаров.

– Ну да, но…

– Почему одна чушь может быть, а другая нет?

Рогов замолчал, и Дима испугался, что у него в мозгу может закоротить, и он вообще больше ни слова из себя не выдавит.

– Ладно, забудь, – сказал Макаров чуть мягче. – Давай, просто представим, что кто-то из них, например, злой колдун? Тогда кто?

Ветеринар выпучил глаза:

– Мне не нравится этот уход в эзотерику.

– Артём, просто представь, если так, то кто из них? Зубарев?

– Нет, вряд ли. Он целиком увлёкся её животом. Примерялся.

– А девчонка?

Ветеринар покачал головой.

– Ерунда какая-то… Нет, она только таращилась на меня во все глаза, но никто из них меня даже не касался.

– Ну может они на тебя как-то по-недоброму руками махнули? Какие-нибудь жесты странные?.. Может головой кивали, шептали что-то?

Ветеринар просто замотал головой.

– Хорошо, продолжай. Что было потом?

– Потом, – вздохнул Рогов. – Потом был, что называется, полный трындец. Пётр Васильевич просто взял и распорол ей живот, как будто мешок с мукой. Алина даже не пискнула. Наверняка он её чем-то накачал. И вот наступил самый жуткий момент. Пётр Васильевич, руками по локоть в крови, извлекает на свет божий, как у Пушкина, неведому зверушку. Розовое, лысое чудище. Не мутант какой-то, не просто ребёнок с отклонениями, говорю, как ветеринар – то был детёныш псовых, только без шерсти. Я бы списал увиденное на галлюцинацию, вызванную тем моим состоянием, но Пётр Васильевич офанарел точно также, как и я. Только Алина была рада. Как будто ей плевать, что родилось. Родилось и родилось – одна радость.

Рогов замолчал на короткое время, затем перевёл дух и продолжил:

– Пётр Васильевич заорал на неё: «Это что?!» Клянусь, так всё и было! Он держал детёныша в руках, показывал Алине, и кричал: «Это что?!» Она хотела взять щенка себе, тянула к нему руки, но Пётр Васильевич не дал, а только продолжал кричать, сколько бы девчонка не пыталась его успокоить. «Это, – говорит она, – твой сын! Он вырастет могучим. То будет зверь, что станет…»

– …всем зверям зверь, – закончил Макаров за Рогова.

– Да, – удивился ветеринар. – А ты откуда знаешь?

– Неважно, – отмахнулся Макаров. – Алина, конечно, пережила роды?

– Да. Я сам не представляю как. Зубарев заколол щенка тем же ножом, каким вскрыл ей живот. Вот тут она закричала. Не когда её саму резали, а теперь только. Как кричала! Не представляешь! Пыталась отобрать детёныша назад, но Пётр Васильевич унёс его сюда, и просто свалил здесь. Рассказал мне легенду, которой мы оба должны были придерживаться, касательно родов: мол нормальный ребёнок был, но что-то умер. И взял слово, что буду молчать. А кому о таком расскажешь? Я и теперь не совсем верю, что тебе рассказываю. И в то, что вообще всё так и было. Тот… м-м-м… «наркоз» меня не отпускал до самого утра. А утром уже вся деревня узнала. Алина носилась туда-сюда, будто живот ей и не вспарывали, и орала, словно сумасшедшая. С тех пор по ночам приходит сюда и ревёт. И так громко, что по всей деревне слышно. Меня аж жуть берёт. Как так может быть, чтобы слышно везде было? – и поёжившись добавил: – Да как вообще хоть что-то из того, что я рассказал, может быть?

– Может, – только и ответил Дима. – Идём.

Ещё на поминках, смекнув, что животные в Тихозёрке подвергаются неестественной усталости, Макаров понял – это дело рук хтонического чудовища. То есть тесно связанного с изначальными природными силами. Но какого именно, никак не мог сообразить, пока не услышал от Рогова знакомую фразу: «То будет зверь, что станет всем зверям зверь». Слова из сказки об Áли.

А имя-то какое выбрали – Алина!

Никто из родственников Димы никогда не встречался с Али. О ней Макаров знает только из прочитанных книжек, но там информация о чудовище подана в таком виде, что у охотника просто не было шансов догадаться сразу, с кем он имеет дело.

Согласно сказкам, Али – злобный лесной дух, вредящий роженицам, новорождённым, одиноким путникам и кому бы то ни было ещё. В общем, по большому счёту, выбирает жертву без разбору. Иногда является людям в образе близкого родственника и заманивает в воду.

Дальше интересней. Али чувствуют в мужчинах «силу воина», если такова у тех есть. Они высоко ценят знакомство с подобными «могучими воинами» и стремятся их очаровать. Так как обитают эти существа в лесу, то из «воинов» всех мастей встретиться им могут разве что егеря, да охотники.

Если человек вступит в интимную связь с Али, та будет защищать его от бед и покровительствовать на охоте. Каким образом, в сказке не уточняется, просто «приносит удачу», но возможно она морит животных своей способностью к истощению, пока те не валятся с ног.

По поводу этой её силы в сказке сказано лишь одно: «Али очень любят лошадей. Они могут вывести их на ночь из стойла и кататься до рассвета. Но всегда возвращают на место, правда, спутав им гриву».

«Кататься, как же, – думал Макаров. – Высасывает из животного все соки. Наверняка она просто питается жизненной силой зверей и птиц».

Али можно подчинить себе каким-то образом. Каким – Дима забыл. Но Зубарев точно должен знать, раз она жила в его доме. Едва ли она делала это по своей воле. Однако, видимо, ей всё-таки удалось вырваться из плена и отомстить за рабство и убийство своего детёныша, утопив старшего сына Петра Васильевича в озере.

Али действительно не могут родить самостоятельно. Им нужна помощь отцов их детей. Скорее всего, по этой причине Зубарев и переезжал с места на место. Его сыновья, в силу возраста, могли не понять, что вечная беременность Алины ненормальна. Но окружающие люди бы точно заметили. И вот Зубарев, видимо, наконец, устал метаться по деревням, набрался смелости, и завершил затянувшуюся беременность Али.

Она хотела родить совершенное существо. Какое, Дима себе не представлял. Скорее всего, очередное чудовище, вроде эрифманфского вепря, или грызозуба. Это был бы зверь, что выросши стал бы всем зверям зверь – так говорилось в сказочке.

Всё сошлось. Живя в плену воли Петра Васильевича, Али приходилось соблюдать диету. И вот, наконец, вырвавшись, она принялась возобновлять упущенное с неистовой интенсивностью. Под раздачу попали все звери и птицы в Тихозёрке. Мелких Али просто «выкачивала» до дна, и те гибли. Обычно хтонические существа так не поступают, но этой нужно было восполнить силы.

– Куда мы идём? – уточнил Рогов обеспокоенным голосом.

– В гараж Григорича. Нужно взять кое-что из автомобиля.

Ветеринар проделал несколько шагов молча и снова спросил:

– Лопату?

– Нет, я больше не хочу выкапывать зверёныша Алины, мне и так всё понятно.

– А мне нет. Может быть, объяснишь, что происходит?

– Какое объяснение тебе подойдёт?

– А какое предложишь ты?

Дима покачал головой:

– Моё объяснение ещё безумней, чем то, что ты мне только что рассказал. Едва ли оно тебя устроит.

– А ты попробуй, – настаивал Артём.

– Ну что ж… Я уверен, что Алина – не человек.

– Но она выглядит, как человек! – тотчас возразил Рогов. – Кем же ещё она может быть?! Пришельцем?

– Хорошее замечание, – кивнул Дима. – Как именно она выглядит?

– А на мои вопросы ты ответить не хочешь?

– Ты не готов.

– Но ты уже начал… Сказал, что думаешь, будто она не человек!

– И ты не поверил.

Рогов замолк, напуганный серьёзностью, с которой Макаров говорил о вещах, являющихся в системе координат ветеринара совершенно безумными.

– Так как она выглядит? – повторил вопрос Дима.

– Да обычная девчонка… Красивая. Но на вид восемнадцать не дашь. С короткой стрижкой, под мальчика, – Артём кое-как поспевал за Макаровым и задыхался, произнося слова на ходу.

– А какие-нибудь особые приметы? Лучше бы мне знать заранее, что это она, если я её встречу.

– Как-то даже не знаю… Она сама как особая примета. У нас же в деревне девок молодых нет: поразъехались все. Или тётки взрослые, или дети совсем до двенадцати. Даже подростков нет – увозят всех. Только Соня, да Алина и остались.

Макаров припомнил чернявую трусиху с утренней пробежки:

– Врёшь, ещё есть. Минимум одну видел. В сарафанчике.

– В сарафанчике, – утвердительно повторил Рогов.

– Чего ты поддакиваешь? Есть девка молодая у вас. Семнадцати-восемнадцати лет. В сарафанчике. Чернявая.

– Чернявая, ага, – снова подтвердил ветеринар. – Наверное, ты Алину и видел.

Дима напрягся. Сразу ему та девочка чем-то не понравилась… Вернее сказать, чем-то зацепила. Нечто в ней было неправильное. Но все вокруг твердят, что Алина – стриженная.

– Ты говоришь у неё волосы короткие, а у той до груди косички доставали.

– Ну… – Рогов неопределённо развёл руками. – Чего-то ты, видать, путаешь.

Они подошли к гаражу.

– Ладно, – отрезал Дима. – Жди здесь. Или, если не хочешь, не жди, а иди спать.

– Да уж подожду теперь.

Макаров отпёр дверь гаража ключом, полученным у Григорича, оставил Рогова на улице и вошёл внутрь один. Обоняние сразу атаковал резкий запах мазута и бензина. Охотник грустно отметил про себя, что долго теперь придётся проветривать салон. Ключи от его автомобиля лежали на полке, там, где Григорич и обещал.

Дима дёрнул за шнурок, свисающий с потолка. Зажглась электрическая лампочка. Он поднял дверь багажника, а затем открыл и потайное дно.

Здесь хранились: старенькое дедовское ружьё, пистолет, два деревянных ящика, набитых патронами к ним, и целый арсенал холодного антикварного оружия, устилающего и днище секретного отделения и его крышку. Половиной этих вещей Дима даже не умел пользоваться должным образом – все они принадлежали его предкам.

Парень вытащил и надел жилет из кожаных ремней со множеством чехлов для экипировки, в том числе: ножнами и кобурой. Поднял пистолет, отвёл назад затвор – патрон уже в патроннике. Извлёк магазин, осмотрел заряженные пули – обычные, свинцовые. Вернул на место, поставил на предохранитель, сунул в кобуру справа, у пояса.

Теперь его взгляд упал на ряд инструментов, закреплённых под крышкой двойного дна. Пальцы заскользили сверху вниз, как между полок в библиотеке, когда ищешь нужную книгу. Тут много чего было: укороченный дротик – метательное копьё; панабас – меч с лезвием странной формы, напоминающим топорище на одном своём конце; мэнкетчер – оружие, похожее по форме на прихват для печи; клевец – помесь молота и кирки; пкхак – клинок, закреплённый на трости; катар – нож с нестандартной рукоятью; кусаригама – серп, совмещённый с грузом на цепи, и прочее, что Дима никогда не брал в руки, предпочитая более удобное вооружение.

Его выбор остановился на обыкновенном охотничьем ноже, который он закрепил в вертикальных ножнах жилетки у левой части груди, рукоятью вниз. Многие из современных ножей куются в сериях именованных разными звучными словами или названиями животных: «Медведь», «Морж», «Грифон», «Адмирал», «Буян»… Отцовский нож выходил под серией «Витязь», но он забрал его с собой. Это был очень хороший, широколезвийный нож, но у Димы остался не хуже. У него дедовский нож, который однажды уже выручил Диму – в стычке с хаштару.

Нож и пистолет… Макаров замер. Что ещё? Как именно следует убивать Али? Он не знал. Лучше всего перестраховаться и выспросить у Сени через Интернет. Если только он ещё не спит.

Но Макаров не собирался медлить и откладывать охоту на потом. Он ещё раз пробежал глазами по багажнику, и решил надеть на левую руку тряпичный рукав, вокруг которого намотал и закрепил цепь. Обыкновенную боевую цепь с грузом, безо всяких серпов. Этого должно хватить.

Дима захлопнул багажник, достал с заднего сидения «Волги» отцовскую куртку и накинул её, чтобы скрыть снаряжение. Дёрнув шнур, погасил свет и вышел на улицу.

Рогов, конечно, всё ещё ждал его. Ветеринар подступил слишком близко к неизведанному, и уже успел почувствовать вкус приближающейся разгадки, чтобы вот так взять и спокойно уйти спать.

– Есть телефон, в Интернет выйти? – спросил Дима, запирая гараж на ключ.

– Э-э-э… Сейчас.

Рогов похлопал себя по карманам:

– Наверное, дома оставил.

– Ладно.

Можно сходить на постоялый двор, попросить смартфон у Сони. Дима сунул Рогову ключ от гаража и повёл за собой. Он не был уверен, как ему теперь стоит поступать с ветеринаром, куда его девать. Но гораздо больше его сейчас волновал другой вопрос. Али способна почувствовать «силу воина» – говорилось в сказке. Если так, то успела ли она почувствовать самого Диму? И если да, то что она предпримет, или уже предприняла?

Шли быстро. Макаров не делал скидку на скорость ветеринара. Когда он вышел на улицу, где располагался постоялый двор, Рогов уже успел отстать метров на сто.

– Жди у калитки, – бросил охотник себе за спину, и вошёл во двор.

Свет нигде не горел. Наверное, уже спят.

Парень аккуратно шагает в коридор…

– Дима!!!

Краем глаза он замечает огромный силуэт на кухне и моментально отскакивает за угол. Прямо из-под ствола ружья.

От резкого рывка врезается в стену. Вжимается в неё.

– Пётр Васильевич? – громко спрашивает Макаров из укрытия, вынимая пистолет.

Темно, хоть глаз коли. Сонин визг всё ещё стоит в ушах. Если б не она…

Тяжёлый, как булыжник, голос невнятно даёт утвердительный ответ.

– Отпустите девочку! – требует Дима. – Вы же не хотите причинить ей вред?!

– Не хочу, – подтверждает бас из кухни. – Но ещё как причиню, если надо будет!!!

Судя по говору, Зубарев страшно пьян, а значит вполне может осуществить любую угрозу.

– Не надо, – Макаров аккуратно выглядывает одним глазом в коридор – слишком темно. – Я знаю, что у вас приключилось.

– А знаю я, что ты знаешь! – ревёт медведем Пётр Васильевич. – Всё ты любишь знать! И она поняла, что ты до всего догадался уже! Не мог просто уехать! Я же и ремонт твоей машине оплатил. Езжай куда хочешь. А ты всё думаешь. А ты не можешь спокойно! Всё вынюхиваешь!

Дима прикинул какие ещё убедительные укрытия, кроме угла, за которым он уже притаился, есть в коридоре по пути до кухни. Насчитал всего два – дверь в одну из комнат, и тумбу с цветочным горшком у стены. Вот только дверь заперта, её ещё нужно успеть вовремя отворить.

– Я же не хотел, – оправдывался Пётр Васильевич. – Я же ж… Думал ты уедешь и всё. Но ты же не уедешь! Вот мне и пришлось! А я ж специально, чтобы всем хорошо, Григоричу заплатил, за твою машину проклятую.

– Я знаю, я это ценю, – громко ответил парень. – Но вы даже утра не дождались. Когда мне было уехать-то?

– А ты б и не уехал! Она сказала, что ты б не уехал.

– Точно, не уехал бы, – согласился Дима.

– Ну вот, – протянул Зубарев. – И она сказала. Не уедет. Убей!

– Но вы же не убийца.

Макаров как мог тянул время, пытаясь придумать выход из ситуации. Был, конечно, вариант без вреда для себя просто уйти. Путь от его угла до выходной двери никак не простреливался с кухни. Можно будет выйти наружу и попытаться обойти Зубарева с окна. Да только будет ли тот ждать? Зубарев пьян и в отчаянии. Али послала его убить Диму. Пётр Васильевич пришёл, а Димы нет, вот он и взял в заложницы Соню. И где-то ещё тут должна быть её мать. Если Зубарев решит, что Макаров пытается сбежать, он может рассвирепеть и застрелить их обеих.

– Нет! Конечно нет! – ответил Зубарев. – Но ради сына… Ради сыночка, Дима!.. Богом клянусь, я тебя убью!!! И Соньку убью, если ты, падла, щасже не выйдешь в коридор.

Он встряхнул девушку, та заскулила от страха.

Макаров слышал, как надломился её голос. Ещё немного, она сорвётся и начнёт рыдать – это может не понравится Зубареву.

– Щасже!!! – рявкнул Пётр Васильевич.

И ни одной толковой идеи в голове.

– Хорошо, я выхожу. Медленно. Только давайте без поспешных решений.

Макаров действительно осторожно вышел в коридор, держа обеими руками пистолет, нацеленный в чёрное пятно на кухне. Здесь, в доме, без лунного света, едва способного пробиться через занавески, ещё темней, чем снаружи. Парень даже толком не различал Зубарева и Соню. Они сливались.

– Что там у тебя? – недовольно спросил Пётр Васильевич.

– Ничего.

Дима ждал, когда глаза привыкнут к темноте, но процесс шёл слишком медленно. В «живом» пятне на кухне явно выделялся только длинный ствол охотничьего ружья. Парень с облегчением отметил, что пока оно смотрит в пол.

– Я могу помочь вам, – заверил Макаров.

– Никто не может помочь мне! – огрызнулся Пётр Васильевич. – Я сам виноват. Сам! Она убила Свету. Светочку мою любимую!

Теперь помимо ярости и водки в голосе Зубарева звучали слёзы:

– И Митеньку… Это из-за меня.

– Никто не виноват, – умиротворяющим голосом произнёс Дима, продолжая держать силуэт на мушке.

Он услышал, как Соня всхлипнула, и как следом постаралась глубоко вдохнуть, видимо, чтобы успокоиться. Но вдох вышел дробным – девушку трясло.

Макаров нашёл глазами голову. Вернее, ту часть тени, в которую слились обе головы: Сони и Петра Васильевича. Дима проследил тень вниз внимательным взглядом и понял, что Зубарев очень осторожно стоит за спиной девушки. Едва ли она закрывает его собой целиком, слишком велика разница меж их габаритами. Но в темноте прицелиться нормально просто невозможно. В висках у Димы застучало.

– А ну стой! – ружьё вздёрнулось вверх, когда Макаров попытался приблизиться к кухне всего на один шаг. – Не двигайся, мать твою! Думаешь, я шучу?!

Судя по истерике в его рёве, Пётр Васильевич явно не шутил. От решимости нажать на спусковой крючок его теперь отделяли какие-то секунды, Дима чувствовал это.

Тело обдало жаром изнутри. Сердце колотилось так, что едва не калечило себя о рёбра.

Соня легонько хныкнула. Зубарев снова встряхнул её, и Макаров понял, что тот держит девушку за шею.

«Хотел спасти всех?!», – неожиданно из глубины памяти раздался голос Диминого отца.

Спина у Макарова похолодела. Он судорожно выдохнул, почувствовав, как трясётся всем телом.

«Ты что?! Хочешь стать героем, или как?!», – распалялся отец в яростной иронии.

Пистолет трясётся в руках. Зубарев плотней прижимает Соню к себе, сдавливая ей горло. Девушка хрипит. Ружьё целится точно парню в грудь.

«Ты должен был выстрелить, Дима! Стрелять!»

«Я не мог прицелиться», – эхом отзываются его собственные оправдания.

«Не нужно было целиться!!! Нужно было стрелять!»

Хаштару незримо и беззвучно опускается на плечи Макарова, тяжёлым и страшным укором. Возможно, прямо сейчас, где-то, как и здесь, ночь. И жуткий демон, сложив пальцы на черепе своей жертвы, лишив её даже возможности изливать свои муки в виде крика, жрёт её прямо на улице. Ещё живую. Потому что он – Дима – не умеет принимать сложные решения. И что важнее всего, потому что он не умеет делать этого вовремя.

– Витеньку я тронуть не позволю, – как бы прося прощения, выговаривает Зубарев.

Мысли путаются. Всё путается. Прошлое, настоящее. Скрипящие зубы хаштару, пережёвывающие человеческую плоть, и Сонин хрип. Постоялый двор и та комната, незнакомого Диме паренька. Кровь ключом бьющая в жилах от адреналина, и надрывающийся от ярости голос отца.

В одно мгновение Дима вскипает, взрывается, сдвигает угол пистолета на один градус и спускает крючок. За выстрелом следует объединённый вскрик боли Петра Васильевича и Сони. Девушка рушится на пол, мужик отлетает спиной на стену. Ружьё громко брякает возле его ног, выскочив из руки и так и не пальнув в ответ.

Макаров бросился на кухню, щёлкнув налету выключатель. Свет резанул глаза.

Стол был опрокинут к дальней стене, ещё до прихода Димы, видимо, Зубаревым.

Соня громко и протяжно выла, спрятав лицо в пол. Пётр Васильевич гудел, как холодильник – плечо зияло огнестрелом.

Парень прыгнул к нему и как следует отвесил в челюсть. Тот окончательно свалился на бок и заплакал:

– Нет! Нет… Витя! Она сказала, если я не сделаю, то она утопит его!

Макаров опустился на пол рядом с Соней, отодвинул ружьё подальше, и развернул девушку к себе. Та мгновенно отозвалась ещё большим рёвом и попыталась вырваться. Её руки были связаны, плечо кровоточило.

– Прости, мне пришлось, – залепетал Дима, разрезая ножом верёвки. – Это ничего, это ерунда, заживёт.

Соня ничего не отвечала. Она его не видела. Она его не слышала. Только что она почти истерично дёргалась, как рыбёшка, втянутая в лодку, и вот уже полностью обмякла.