Темно и холодно

Дневник мог бы привести к разгадке. Может быть, он не давал ответа на вопрос – почему, за что была убита его жена. Честно говоря, я и сам до конца этого не знаю. Будучи бухгалтером, она, похоже, узнала о какой-то денежной махинации и, видимо, поставила в известность кого-то из руководства банка. Глупая честность и принципиальность стоила ей жизни. В деле был замешан В.Н., который нашел для решения проблемы «парня со стороны» – меня. Он часто бывал в «Джулии», как-то раз мы познакомились. Слово за слово, он понял, что мне нужны деньги и предложил «прибыльное дело». Видимо, я раскрылся слишком сильно, потому что, судя по его виду, он нисколько не сомневался в том, что я соглашусь. Уломал. Наплел, поулыбался, посулил… потом и аккуратно пригрозил. Я был в кармане. Опасный, коварный, беспощадный сукин сын этот В.Н. При этом и правда какой-то убогий. Лизал бы подметки любому, будь он простым клерком. Но когда случается, что такие как он берут ситуацию под свой контроль… Их нельзя недооценивать. А Г.П. сделал именно это. И поплатился. Пугливый и осторожный чиновник, карьеру которого, сам того не зная, попытался поставить под сомнение беззащитный, хоть и бесстрашный «простой» человек, раздавил его как муравья. Может быть даже хорошо, что жизнь Г.П. оборвалась тогда, когда он лишь едва почувствовал надежду. Он так и не узнал, что этой надежде не суждено было сбыться, что до решения той задачи, которую он себе поставил, еще очень и очень далеко… А так, можно сказать, что он умер героем – мужественным и несломленным. Только вот кроме меня об этом вряд ли кто-то узнает. Просто еще одно самоубийство. Несчастный муж не смог справиться со своим горем и повесился на крюке от люстры в гостиной квартиры своего двоюродного брата. Почтим память вставанием и накатим по полтиннику за упокой души. Так и не узнав, что это был за человек, чем он жил и как умер.

Этот блокнот – вот единственное, что после него осталось. Он многое для него значил, даже, видимо, слишком. Когда мы с ним говорили, он часто на него косился, думая, что я этого не замечаю. А я сразу понял, что это дневник. Так и оказалось. Забрав его, я спас В.Н. от неприятностей, да только он этого не знал. А знал бы, оценил бы по-своему. Прежде чем убрать меня, потребовал бы этот блокнот себе. Да уж, ощущение, что тобой управляют и делают с тобой всё, что хотят – не из приятных. Зато приятно выскользнуть из этих «объятий» невредимым. Черт с ними, с деньгами. Урок на будущее. Для моей новой жизни в незнакомом городе.

«С вами случилось какое-то несчастье?» – спросило вдруг это нежное синеглазое создание.

Я вздрогнул и посмотрел на нее. Да, вопрос предназначался мне. Не мигая, она глядела в мои глаза, чуть приподняв левую бровь. Одухотворенное, открытое лицо.

Я затянулся еще раз и выбросил сигарету в окно тамбура, пытаясь перестроиться. Действительно, странно. Минут десять мы говорили о всякой чепухе. Вернее, говорила в основном Наташа, а я курил и смотрел в окно, слушая ее историю вполуха. Она мешала мне, не знаю, с какой стати она увязалась следом… «Хочу подышать», – сказала она своей маме. На здоровье, только причем здесь я? Мне не нужно никакого общения, я просто хотел, наконец, побыть в одиночестве хотя бы несколько минут. Но послать ее подальше тоже не имел права. Вот и пришлось стоять и слушать о том, что летом она поступила в престижный институт на заочное платное обучение, а теперь направлялась на сессию. И что деньги, которые у них чуть не украли, были платой за очередной семестр. И что ее мама бы не перенесла, если бы эти деньги вдруг пропали. И как все они переполошились, когда мальчишка схватил со стола сумочку. И как всем стало хорошо, когда я им ее вернул. Бред какой-то, наваждение. Все упорно пытаются сделать из меня героя. Какая-то нелепая насмешка судьбы.

И вдруг этот вопрос. Сродни удару поддых.

«У вас лицо человека, пережившего драму», – поясняет она, словно пытаясь угадать причину моего замешательства.

Этого еще не хватало.

«У меня обычное лицо», – отвечаю ей спокойно, – «И потом, почему вы решили, что я должен рассказывать о своих бедах? Они есть у каждого, и каждый живет с ними».

«Вы не должны о них рассказывать, но вы можете это сделать. Вы совершили добрый поступок, и мне хочется отплатить вам добром, помочь вам, если вы в этом нуждаетесь. Мы с вами вряд ли еще увидимся, поэтому я подумала, что вы сможете рассказать мне обо всем, что вас гнетет».

Мне трудно смотреть на нее. Слишком хорошее, доброе лицо.

Трудно слушать ее. Слишком нежный голос, говорящий какие-то невероятные для меня вещи так вот просто, как бы между прочим. Я чего-то не знаю? В этом мире что-то изменилось?

Внезапно ловлю себя на том, что мне страшно оттого, что я вижу и слышу. Я пытаюсь сохранять спокойствие, но чувствую себя оглушенным.

Не так. Что-то пропустил. Зачем она спрашивает. Почему я не отмахиваюсь от этих слов, не изображаю высокомерие или не надеваю на себя еще какую-нибудь глупую маску?

«Я наблюдаю за вами. Вы интересны мне, в вас чувствуется что-то новое для меня. Что-то, чего я не вижу в других людях. Но есть что-то, что сдерживает вас, не дает раскрыться. Я думаю, что это – недооценка вас окружающими и… может быть, какое-то горе?»

Замолчи.

«Вы столько времени проводите с ручкой и блокнотом, но, может быть, вам проще рассказать обо всем мне?»

Я вдруг почувствовал, что она убивает меня. Каждым своим новым словом. Своей добротой, которая разрушает то, что кажется незыблемым мне. Разрушает мой мир и меня вместе с ним.

«Вы ошибаетесь, Наташа», – наконец, говорю я, – «Заблуждаетесь в отношении меня. Я всего лишь начинающий писатель, еду к родственникам, а пока ищу новый сюжет».

Чушь какая. Белые нитки. Никогда не мог сочинить что-то путное на ходу. Но мне нужно остановить поток этих вопросов.

Наташа смотрит на меня недоверчиво, затем улыбается. Как-то ласково, по-домашнему.

«Надеюсь, ваш литературный герой – добрый и великодушный человек. И все же, если захотите поговорить – пожалуйста, я к вашим услугам», – сказала она и взялась за ручку двери.

«Вы учитесь на психолога?» – спросил я.

Она снова улыбнулась и молча покачала головой. В следующую секунду я остался один в тамбуре, но именно в этот момент мне меньше всего хотелось оставаться наедине с самим собой.

Я вернулся через несколько минут и, не глядя ни на кого, сразу забрался на свою полку. Вскоре женщины стали играть в карты, позвали в свою компанию меня, но я притворился спящим. Притворился? Мне стало казаться, что я на самом деле сплю. Что еще мгновение, и все вокруг растворится. Не будет никакого разговора в тамбуре, не будет этих неожиданных наивных добрых глаз юной девушки напротив меня, не будет ее голоса. Не будет вороха мыслей, которые словно ждали своего часа, чтобы обрушиться на меня всей своей массой. Не будет никаких трудностей, которые вдруг появились совершенно из ниоткуда. Часом раньше все было так просто – я знал, что должен делать и чего делать не следует. У меня был простой план, которому недоставало только денег. "Всего лишь", по сравнению с тем, что я мог распрощаться с собственной жизнью. Но вот. Сначала дневник, а затем этот диалог.

Я растерялся. Страх. Словно я вдруг забыл, как дышать. Словно в шаткую конструкцию кто-то бросил маленький камень.

Через час я забылся беспокойным, каким-то нездоровым сном.

Когда проснулся, на часах было уже 02:15. В вагоне было тихо – мои попутчицы, как и все пассажиры, мирно спали. На верхней полке напротив меня лежала Наташа. Блики света от дорожных огней мелькали на ее милом, спокойном во сне лице. Внезапно мне захотелось разбудить ее и сразу же, здесь же рассказать ей обо всем, что со мной случилось. Так испуганный ребенок будит свою маму посреди ночи. «Испуганный ребенок». Вот во что превратился самоуверенный хладнокровный убийца, притушивший свои чувства, искусственно умертвивший все живое в себе.

Я сел на полке, не сводя глаз с Наташи. Казалось бы, так просто – протянуть руку и прикоснуться к ней. Наверняка, она спит чутко. Наверняка, одного взгляда на меня ей будет достаточно, чтобы понять, что ее глаза нужны мне.

Нет.

Нельзя. Не имею права.

Она должна продолжать жить своей молодой, полной ярких красок жизнью. Закончить институт, устроиться на нормально оплачиваемую работу, встретить порядочного мужчину, родить и воспитать ребенка с такими же, как у нее, лучистыми глазами. И лучше ни ей, ни ему не узнать никогда, что на свете есть такие, как В.Н. И такие, как я. Она ненамного моложе меня, всего на пару лет. Но ее поезд мчит на всех парах. А мой… Моему впору идти под откос.

В 02:30 должны были остановиться на очередной станции. Как раз на узловой. Это был мой единственный выход. Назавтра я бы не удержался и обязательно обо всем рассказал ей.

Заспанный проводник даже толком не слушал мои объяснения. Когда мы остановились, он выпустил меня, сонно кивнув на мое «до свидания», и отправился досматривать свой "железнодорожный" сон.

Поезд тронулся через три минуты, оставляя меня одного на платформе. Я долго смотрел вслед исчезающим в темноте вагонам, и сердце мое разрывалось от боли и отчаяния. От меня уезжали мои последние иллюзии на новую жизнь. От меня уезжал единственный человек, рядом с которым я хотел бы побыть хотя бы еще немного…