Зайка

Некоторые игрушки милой не нравились и она, капризничая, попинывала нелюбимых, задвигала куда подальше: под кровать, на шкаф, в кладовку. А кому могла и просто лапы-уши оторвать.

В защиту постылых Александр даже оду сочинил:

«В дождь остался на скамейке

Нелюбимый и чужой

В черной парковой аллейке

Заяц с рваною душой».

Апофеозом зайчизма стал маленький живой кролик, подаренный Зое на годовщину их встречи. Вислоухий белоснежный дрожащий комочек с голубыми глазами растрогал любимую, и она взяла его на ночь в кровать.

– Он такой манюсенький. И одинокий. Ему страшно без мамы.

– Ага, и без папы.

– Вы мужики все чурбаны бездушные. Ты ночью уснёшь, Саша, и раздавишь его во сне – не почувствуешь. Иди на кушетку.

Впервые за год милые легли порознь. Сон не шел ни к нему, ни к ней. Александр маялся всю ночь на жесткой, продавленной кушетке и только к утру забылся, нащупав телом более или менее удобные для сна ложбинки.

Она же ночь на пролёт подкидывалась в тревоге за зайчика.

Ночью кролик нагадил на кровати. Выдал на белоснежные простыни россыпь черных твёрдых катышков.

– Ах, словно нитку жемчуга разметало, – всплеснула восторженно руками она.

– И откуда в нём столько говнища, – насупился Александр, разглядывая «жемчуг».

За ночь зайка как-то округлился, пополнел. А, может, просто перестал дрожать от страха и съёживаться.

– Растёт не по дням, а по часам. Вот что значит правильный уход за малышом, – заявила она, намекая на недюжиный материнский талант.

– Жрать ему меньше давай – он же карликовой породы, больше ладони не вырастет, – посоветовал Саша.

Но с карликовостью зайчика вышла, по всей видимости, неувязочка. Косой ел с аппетитом всё, что давали, и заметно прибавлял и в весе, и в росте. Жить в корзинке и в клетке он отказывался напрочь. Жрал, спал и гадил на кровати. Через пару недель он догнал размером кота и выжил того из квартиры. А уже через месяц вымахал со сторожевую собаку. Стал покусывать исподтишка Зою и даже попытался куснуть Александра, но тут же получил ботинком по морде.