Чурсин по случаю успешной защиты пригласил присутствующих на официальное торжество. Все заулыбались и зашушукались. За несколько дней до его защиты вышло специальное постановление ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Он, откровенно говоря, немножко боялся, когда объявлял о некогда привычной и устоявшийся традиции советского образа жизни. Мероприятие было назначено ровно на восемнадцать часов вечера. Он с замиранием сердца сидел в роскошном номере гостиницы «Русь», ожидая своих недавних ученых оппонентов. К его радости, они пришли все до единого. Среди умных людей какой-либо пьянки не было, каждый осушил бокал шампанского и закусил. Не обошлось без теплых тостов и здравиц в адрес нового кандидата наук.

К Инне Кусковой Чурсин пришел поздно вечером. В его успешной защите была и ее заслуга. В первую очередь, ее моральная поддержка. Он сильно скучал, когда любимой женщины не было рядом с ним. Они встречались за все время знакомства лишь несколько раз. Эти встречи были мимолетными и очень короткими. Вечером они встречались, утром уже расставались. Ночью у них не было времени для разговоров, даже для очень серьезных. Они отдавались только любви, отдавались без остатка. Надеждами на очередную встречу, на очередную любовь они жили почти все эти годы. Чурсин прекрасно знал, что Кускова была верна ему, жила только им одним и любила только его одного. Хотя во время короткого пребывания в университете до него доходили слухи, что у заведующей кафедрой иностранных языков появлялись очередные поклонники. Профессорша их отметала или просто не замечала.

Затворничество красивой женщины очень радовало новоиспеченного кандидата наук. У него также не было женщин. Кроме одной, которой он жил все эти годы…

Чурсин иногда сожалел, что вел монашеский образ жизни, когда вглядывался в глаза красивых студенток. Многие из них, как ему казалось, специально получали двойки на семинарсих занятиях, чтобы попасть к нему на консультацию. Собеседование иногда очень сильно затягивалось. Кое-кто из двоечниц надолго оставался в его памяти. Со студенткой Оксаной Мироновой он впервые познакомился во время сельхозработ. Первокурсница от своих подруг держалась обособленно. Скорее всего, причиной этому была ее красота. Чурсин еще во время посадки студентов в автобусы, когда они отправлялись из института, заметил эту высокую и стройную девушку. Она часто бросала томные взгляды в его сторону. Она в первый же день по прибытию в лагерь, когда приехавшие еще по-настоящему не устроились, пришла в комнату комиссара и с улыбкой его спросила:

– Егор Николаевич! А почему у нас нет сегодня дискотеки… Я очень сильно хочу танцевать…

Увидев недоуменный взгляд мужчины, она замолкла, затем опять уже очень строго произнесла:

– Егор Николаевич! Вы же историк, так ли ? И почему наша студенческая молодежь должна остаться без идейного влияния?

Неожиданный визит студентки-малолетки, да еще ее назидательный тон с партийной «приправой» очень сильно рассердил комиссара. Он, еле сдерживая себя, с некоторым заиканием ответил:

– Т-о-оварищ Миронова, я вижу, что Вы очень нахрапистая девушка… Мне жалко, что некоторые из студентов не понимают, что стоило сегодня мне с начальником лагеря организовать ночлег и питание… Кое-кому нужны только танцы…

Читать нотации комиссару было больше некому. Студентка вспыхнула, словно свечка, и моментально закрыла за собою дверь. Чурсин в эту ночь не спал, все думал, как организовать дискотеку. Ехать за музыкальными инструментами в институт не хотелось, да и было бесполезно. Кроме ватмана и туши у партийных вождей ничего не имелось. За бумагой надо было еще и походить. После завтрака и распределения на работы он направился к секретарю парткома совхоза. Мужчина оказался довольно понятливым. Через несколько минут вопрос о материальной части дискотеки отпал, что было самым главным. Инструменты былого совхозного оркестра почти три года лежали в комнатушке у заведующего сельским клубом.

По словам пенсионера раньше на центральной усадьбе был прекрасный оркестр. Распался он из-за пьянства его руководителя. Чурсин, не имеющий никакого понятия в музыкальных инструментах, стал искать таланты среди студентов и совхозной молодежи. Он с успехом это сделал. В восемь часов вечера в лагере заиграла музыка. Миронова одна из первых пришла на танцевальную площадку. Во время первого танца она то и дело бросала взгляд в сторону комиссара, который с заумным видом инструктировал совхозного киномеханика и специальную группу из числа студентов. Им предстояло обеспечить противопожарную безопасность большого мероприятия. Оно и на самом деле было таковым. На площадке собралось около двухсот человек. На дискотеку пришли ребята и девчата из близлежащих деревень. Приостановить приток молодежи было невозможно. Чурсин еще заблаговременно позвонил секретарю парткома совхоза и попросил его посодействовать в наведении общественного порядка. За час до начала дискотеки в лагерь пришел участковый милиционер. Им оказался молодой парень, который, словно петух, ходил вокруг площадки и все время косил глаза на молодых студенток. Через час он, скорее всего, по собственной инициативе «сложил» свои полномочия.

Комиссар то и дело видел сержанта, танцующего с одной и той же студенткой. Иногда молодая парочка появлялась перед начальником и весело улыбалась. Среди танцующей молодежи мог оказаться и сам комиссар. Он не думал, что первой студенткой, пригласившей его потанцевать, будет опять Миронова. Она пригласила его в полночь. Многие из обитателей лагеря в это время покидали площадку, шли отдыхать. Чурсин стоял возле большого стола, на котором громоздилась аппаратура, и наблюдал за несколькими парами, которые очень вяло двигали свои ноги и руки. Неожиданно кто-то сзади его легонько хлопнул по плечу и еле слышно шепнул ему на ухо:

– Егор Николаевич! Я хочу Вас пригласить на танец…

Чурсин невольно отпрянул в сторону и несколько опешил. Перед ним стояла Миронова. Она была одета в спортивный костюм голубого цвета, который очень плотно облегал ее фигуру. На какой-то миг он залюбовался фигурой и красотой молодой девушки. Эту красоту не могла даже затмить ночная мгла, которая то и дело пронизывалась различными лучами цветомузыки. Комиссар несколько мгновений молчал, затем почти машинально ответил:

– Товарищ Миронова, мне сейчас не до танцев… Извините…

Затем, строго взглянув на студентку, он быстро отошел в сторону и направился в спальное помещение. Он хотел немного отдохнуть. Через час он вновь появился на тацплощадке. Она была почти пустой, лишь две молодые пары лениво двигались в ритме музыки. Мироновой среди них не было, что в какой-то мере его обрадовало. Честно говоря, он не хотел попадать в какие-либо переплеты со студентами, не говоря уже о каких-либо танцах с одной из самых красивых студенток-малолеток. Он облегченно вздохнул и вновь направился в свою комнату.

Сон, к его удивлению, не шел. Не спалось ему, без всякого сомнения, только из-за Мироновой. Природная красота девушки, ее детская наивность все больше и больше ему импонировали. Он до мельчайших подробностей воспроизводил в своей памяти все моменты ее поведения. Каких-либо подвохов со стороны студентки он не находил. На свои же ответные действия по отношению к ней, он злился. Его надежда на то, что она пригласит его потанцевать на очередной дискотеке, не оправдалась. Оксана больше вообще не появлялась на площадке. Ее неординарное поведение вызвало у комиссара множество мыслей и предположений. Иногда он хотел пригласить ее к себе на собеседование, как он часто делал с нарушителями трудовой дисциплины. Хотел, но не делал. Не делал по очень простой причине. Он прекрасно знал, что среди студентов и преподавателей есть «активисты», которые незамедлительно сообщат руководству института о прелюбодеяниях холостого историка и молодой студентки. Даже если оных и не будет…

Очередная возможность пофлиртовать со студенткой Мироновой представилась Чурсину через месяц, после окончания сельхозработ. Девушка оказалась в составе группы студентов технологического факультета, в которой он вел семинарские занятия. Он и сам, не зная почему, этому неслыханно обрадовался. Скорее всего, предыдущая работа на износ требовала разрядки. Особенно после защиты диссертации. Раньше у него свободного времени, как такового, которое необходимо для любого человека, не было. Оно уходило на написание диссертации и сдачу кандидатских экзаменов. Год защиты был для него наиболее тяжелым. Много нервов забрала подготовка к защите диссертации и сам ее процесс. Одних только справок, характеристик и отзывов он насчитал около 80 штук. Вся эта бюрократическая писанина требовала от нищего ассистента и денег, которых у него страшно не хватало. Без помощи отца ему пришлось бы очень туго.

Подрывали его нервную систему и партийные поручения. Партийный монстр давил на него без всякого сожаления. Чурсин, как коммунист не мог их ни выполнять. Он был здоров и молод, умен и страшно работоспособный. Партийный комитет «кооператива» дифференцированно подходил к выбору партийных поручений. Седовласые коллеги по кафедре, как правило, политику родной Коммунистической партии проводили на местах: в самом институте или в городе.

Чурсин же в прямом смысле осваивал сибирскую глубинку. Его посылали в самые отдаленные деревни, в которых не было ни только каких-либо гостиниц, но и настоящей пресной воды. Одна из страниц дискомфорта ему запомнилась на всю жизнь. В деревню Богодуховку он приехал поздно вечером, хотя его лекция планировалась на обеденный перерыв. Из-за сильного дождя лектора не забрали из соседней деревни. Чурсин проспал ночь в конторе на раскладушке, которую ему принес из дома управляющий. Рано утром его пригласили перекусить в столовую. Он был страшно голоден и поэтому очень быстро расправился с довольно большим куском мяса и макаронами. Официантка вскоре принесла стакан компота, который почему-то издавал неприятный запах. Чурсин настороженно поднес стакан ко рту и сделал маленький глоток. Затем отставил компот в сторону и вопросительно посмотрел на женщину. Она в ответ мило улыбнулась и спокойно произнесла:

– Молодой человек, не переживайте… Это вчера наши деревенские ребятишки бросили дохлую собаку в колодец… Сегодня наш управляющий еще засветло пытался ее вытащить…

Лектор в ответ ничего не произнес. Он стремительно приподнялся со стула и ринулся вон. Затем заложил два пальца в рот и опустошил свой желудок. Чурсин читал лекции еще два дня. Приглашения покушать он решительно отвергал, говорил, что сыт. Питался он исключительно покупными продуктами, что имелись в сельских магазинах. Разносола не было. Килька в томатном сосусе, которую он страшно не любил, да сухие пряники в основе своей составляли съестное меню посланника областного комитета партии.

В конце сентября ученый совет кооперативного института объявил конкурс на замещение вакантной должности преподавателя кафедры истории КПСС. Чурсин успешно его прошел.

Занятия у первокурсников начались в конце октября. Через неделю сотрудники и студенты «кооператива» узнали, что историку Чурсину Егору Николаевичу Высшая Аттестационная Комиссия при Совете Минстров СССР присвоила ученую степень кандидата исторических наук. Об этом написали не только на доске объявлений, но и в многотиражной газете. Чурсин ходил по институту очень довольный, часто улыбался. Он то и дело принимал поздравления от своих коллег и студентов.

Поздравила его и Оксана Миронова. Поздравила при необычных обстоятельствах. Чурсин после работы всегда покупал хлеб в небольшой булочной, которая находилась в трех десятках метров от института. Он сразу же заметил в небольшой очереди красивую девушку, стоящую перед кассой. Какая-то неведомая сила вытолкнула его из очереди, и он, словно на крыльях, рванулся к молодой покупательнице, которая ложила свой хлеб в небольшую сумочку. Увидев своего преподавателя, студентка слегка покраснела и протянула ему руку. Затем с улыбкой сказала:

– Егор Николаевич, наступила и моя очередь для поздравлений… – На миг она замолкла, словно подбирала нужные слова для более теплого поздравления своего наставника. – Потом сквозь набегающие слезы добавила. – Простите меня, Егор Николаевич, простите…

От неожиданности Чурсин замер. Он все еще не мог понять причину нервного расстройства своей студентки. Этим и воспользовалась Миронова. Она выбежала из булочной и в миг растворилась в многоликой толпе. Ночью Чурсину снились сплошные кошмары. Он часто просыпался и открывал окно. Свежий воздух этой ночью почему-то не способствовал новоиспеченному кандидату наук ни притоку умных мыслей, ни хорошему сну. Только утром он окончательно успокоился, когда посмотрел свой план работы. Через день в группе, где училась студентка Миронова, он проводил семинарские занятия. Он почему-то с тревогой ожидал этих занятий. Эта тревога у него удесятерилась, когда он, зачитав фамилию студентки, не увидел ее на своем месте. Никто из группы не знал причину ее отсутствия. Чурсин рванулся в деканат технологического факультета. Заместитель декана, увидев возбужденную физиономию историка, принялся его успокаивать:

– Егор Николаевич, я наслышан о Вашей работоспособности и заботе о студентах… Меня это очень радует…

Затем сморщив лоб, он принялся разгребать руками большую гору папок, лежащую на широком столе. Чурсин с нетерпением ждал, когда этот толстый человек с большим мясистым носом откроет рот. Через пару минут до него донеслось:

– Егор Николаевич… Довожу до сведения Вам и коллегам кафедры… Оксана Ивановна Миронова уволилась из нашего института по причине перевода ее родителей на другое место работы…

Чурсин с облегчением вздохнул и тотчас же покинул деканат. Воспоминания о красивой студентке остались для него только воспоминаниями. И больше ничем иным…

После получения диплома кандидата исторических наук Егору Чурсину разрешили читать лекции для студентов всех трех факультетов: экономического, технологического и товароведного. В декабре он получил существенную надбавку к своей заработной плате – 60 рублей.

Новый год молодой кандидат наук решил провести в родном Марьино. История, как наука ушла для него на второй план. К родителям он приехал за день до праздника. Они были без ума от его успехов. Особенно радовался отец. Он хлопал рукой сына по плечу, затем по голове и весело говорил:

– Гошка, ты и вправду у нас такой умный… Я вот в свои двадцать восемь баранку крутил, а ты сегодня уже кандидат… Хотя почему кандидат, а не какой-то начальник?

После своих умозключений он смачно матюгнулся, что вызвало общий смех его супруги и сына. Вскоре он успокоился и пригласил всех за стол. Первый тост был за новоиспеченного кандидата наук. Егор Чурсин в этот вечер был на седьмом небе от счастья. Его пьянило не только его научные успехи, но и спиртное. Он то и дело обнимал своих родителей и приговаривал:

– Спасибо Вам, мои дорогие папенька и маменька… Спасибо Вам… Я сделаю все возможное, чтобы стать большим человеком… Обязательно сделаю, дайте только мне время…

Заверения умного сына родителям очень нравились, они гордились им. Гордился своим земляком и небольшой городок Марьино. В районной газете «Молодой сибиряк» был опубликован большой очерк о молодом историке, который успешно пропагандировал исторические решения партийного съезда… Егор Чурсин не мог наглядеться на свою фотографию, которая красовалась на первой странице газеты. Он с улыбкой посмотрел на мать, глаза которой от радости были полные слез. Она, увидев вопросительный взгляд своего сына, тихо произнесла:

– Гошенька, прости меня… Я твой альбом с фотографиями корреспонденту показала. Он обещал вернуть твое фото… Надо вот только выждать немножко…

Егор Чурсин не намеревался ругать свою мать. Он любил своих родителей, любил их в равной степени. Он прекрасно знал, что ни отец, ни мать не хотели, чтобы их единственный сын стал ученым, тем более, историком. Они с самого раннего детства знали одно: лишь мозолистыми руками можно заработать себе на кусок хлеба. Однако своему сыну не хотели перечить. Они каждый день видели и обратное. Чиновники от партии имели куда больше в своей жизни, чем те, кто трудился у станка или стоял за прилавком. Семейное празднество по поводу научных достижений сына в доме Чурсиных затянулось. Все легли в постель далеко за полночь.

Виновник торжества с радостью плюхнулся на мягкую перину и мгновенно заснул. Через час он проснулся и вышел на улицу. Мороз был жуткий, за тридцать градусов. На морозе Чурсин стал немного приходить в себя. Его радовал очень теплый прием родителей. Его, как сына, все это многому обязывало. Вскоре он вновь оказался в постели, опять заснул. Проснулся он очень быстро и долгое время не мог отойти от страшного сна. Он видел Инну, которая была почему-то голой и звала его на помощь. В его голову тотчас стали приходить тревожные мысли, одна страшнее другой. Чурсин, едва забрезжил рассвет, решил ехать в Тарск. Уговоры родителей остаться дома и вместе провести Новый год, на него не действовали. Не действовали и слезы его матери, которая принялась причитать, чтобы его уговорить. Никто и ничто не действовало. Чурсин старший, видя бесполезность всех попыток, сдался. Он подошел к жене, и полуобняв ее, сквозь слезы произнес:

– Слушай меня, мать… Наш Егорка стал взрослый и умный… Не будем ему мешать в выборе своей жизни… Пусть едет…

Затем он подошел к сыну, и сжав его плечи, сказал:

– Егор, моя и твоя жизнь не есть две капли воды… Это и хорошо. Я думаю, что и для тебя наступила пора семью заводить. Если у тебя есть любимая женщина – езжай. Люди, любящие друг друга, должны все радости и горести делить только вместе…

Чурсин приехал в Тарск в полдень. Многотысячный город был полностью погружен в предновогодние заботы. Свидетельством этому было множество елочных базаров. Лесные красавицы он видел почти на каждой улице, в пролетающих мимо него автобусах и легковых автомашинах. Первым делом он решил купить красные розы. Они могли быть только на привокзальном рынке. И в этом он не ошибся. Продавцы цветов обосновались в небольшом сборном домике. Цены очень кусались. Он очень долго торговался, прежде чем в его руках оказался долгожданный букет из трех больших роз. Затем он направился к стоянке такси. Вскоре он оказался возле знакомого дома и подъезда. Он стремительно взлетел по ступенькам на четвертый этаж и с замиранием сердца нажал на копку звонка. Дверь никто не открывал. Он нажал еще и еще. Только через минуту, а может и больше, за дверью раздался знакомый голос. У него сразу же отлегло от сердца. Он медленно опустился на корточки и закрыл глаза. Кускова, открыв дверь своей квартиры, и увидев своего любимого мужчину в необычном положении, в руках которого были ее любимые розы, с тревогой в голосе стала его спрашивать:

– Гошенька, Егор Николаевич! Что с тобою случилось? Что произошло? Скажи же мне… Я очень тебя прошу…

Чурсин приподнял голову и с вожделением стал рассматривать свою любимую женщину. Затем он быстро вскочил на ноги и очень спокойно произнес:

– Нет, нет, еще раз нет… У меня ничего не случилось…

Потом он с силой притянул ее к себе и страстно поцеловал ее в губы. Увидев радостное лицо женщины, он вновь и вновь ее поцеловал. После этого очень серьезно сказал:

– Инна, в моем сердце и в душе произошло очень важное, которое называется любовью… Я люблю тебя, Инна, моя Иннушка…

Выслушивать любовные объяснения мужчины, женщина больше не стала. Она взяла его за руку, провела в коридор и закрыла дверь. Через несколько мгновений они оказались в постели. В этот последний день уходящего года никто из них не скрывал, что эту встречу они ждали с большим нетерпением. Каждый из них сейчас жаждал не только любви, но и хотел поделиться тем, что произошло за время разлуки.

Инна Кускова была уже в курсе, что ее любимый получил подтверждение из Москвы. Она очень долго смеялась, когда он рассказал ей о своем страшном сне. Она и сама нередко видела его во сне. Лицо любимого всегда почему-то было расплывчатым, даже неузнаваемым. После сноведения она открывала глаза и принималась гладить рукой подушку, которая лежала на другой стороне широкой постели. Ей все казалось, что она и сейчас хранит в себе тепло и любовную страсть молодого и красивого мужчины, очень редко появляющегося в этой комнате. За время его отсутствия она так и не прикоснулась своими губами ни к одному из мужчин, не говоря уже о большем. Ее очень часто приглашали на всевозможные банкеты и празднества, посвященные юбилярам из мира ученых или партийной номенклатуры. На все эти мероприятия она шла, но с очень большой неохотой. Особенно ей претили попойки партийных чиновников. Она прекрасно знала, что все обитатели, которые пришли сюда вкусно покушать и изрядно выпить, гуляли не на свои кровные деньги.

Она знала и то, что попасть в лоно партийной номенклатуры большого ума не стоило. Надо только льстить, льстить и еще раз льстить. Этого «достоинства» у нее как раз и не было. От отсутствия оного она довольно часто страдала. Она очень переживала, когда одному из чиновников городского комитета партии при сдаче кандидатского экзамена по немецкому языку поставила неудовлетворительную оценку. Относительно молодой человек с явным пренебрежением прореагировал за критические замечания профессорши, которая стала подводить основы для «заслуженной» оценки. В определенной степени чиновника подвела тактика его поведения. В аудиторию он пришел последним, последним и сдавал экзамен. Он наделся на то, что наедине с членами комиссии можно келейно, а то и в приказном порядке, потребовать нужную оценку. Несмотря даже на полнейшее отсутствие знаний. Мужчина абсолютно никакого понятия не имел в вопросах, которые стояли в его билете. Однако это его нисколько не смущало. Он, скорее всего, понимая свое высокое положение в местной иерархии власти, решил в прямом смысле атаковать членов государственной комиссии, которые то и дело ставили ему наводящие вопросы, чтобы вытянуть его на слабенькую тройку.

Кускова и та, решила бросить ему спасательный круг. Она почти по слогам прочитала ему коротенькое предложение и попросила написать его на доске. Борис Иванович и этого не смог сделать. Мало того. Все слова, за исключением первого, он написал с маленькой буквы. Из шести слов три были имена существительные. Экзаменаторы от бессилия опустили головы. Чиновник сухо и очень официально простился и вышел с гордо поднятой головой. Через день Кускову вызвали в партийный комитет и попросили разъяснить ситуацию, которая произошла во время сдачи экзамена по немецкому языку. Она рассказала все, что и как было. Затем секретарь парткома попросил ее написать объяснительную записку на имя секретаря горкома партии.

Профессорша категорически отказалась. Больше ее никто никуда не вызывал. Несколько позже она узнала, что объяснительные записки в горком написали две женщины, которые были членами государственной комиссии. Это, скорее всего, и спасло ее от неминуемого изгнания из вуза. Еще через три года она узнала, что некогда ее подопечный, получивший двойку по немецкому, после окончания Академии общественных наук при ЦК КПСС, стал кандидатом философских наук. Через полгода его избрали первым секретарем районного комитета партии одного из районов города. У Кусковой после этого появилась очень стойкая аллергия на чиновников, которые носили партийный билет и были «остепененные».

Встречу Нового года влюбленные чуть ли не проспали. За разговорами они не заметили, как быстро пробежало время. До боя кремлевских курантов остались считанные секунды. Они бросились наполнять свои бокалы шампанским. С последним ударом курантов на Спасской башне Кускова слегка чокнулась с Чурсиным и с улыбкой произнесла:

– Егорушка, я пью за твое счастье и за твои научные успехи в наступившем году… Счастья и здоровья тебе, мой любимый…

Затем она с жадностью осушила игристую жидкость до дна и неожиданно заплакала. Чурсин никак не ожидал такой развязки. Он, как и его любимая, осушив бокал, быстро поставил его на стол и с нечеловеческой силой прижал женщину к себе. Увидев слезы на ее глазах, он с тревогой в голосе спросил:

– Инна, Инночка, что случилось с тобою… Почему ты молчишь? Что у тебя произошло за время моего отсутствия? Говори же…Тебе, очень плохо…

Блондинка на его вопросы и мольбу не реагировала. Она продолжала плакать. Из ее голубых глаз все катились и катились маленькие капельки жидкости, которые медленно растекались по ее красивому лицу и затем исчезали в никуда. Чурсин с недоумением продолжал смотреть на женщину. Он все еще не мог понять, что у нее стряслось. В конце концов его терпение лопнуло. Он быстро подхватил ее на руки и стал кружиться с нею по комнате. Только на его руках Кускова успокоилась. Смахивая руками свои слезы, она тихо прошептала:

– Егорка, мой Егорушка… Партия разлучает нас с тобою… Я ведь никогда не думала, что я еще могу послужить этой организации, которая называется Ке-пе-эс-эс… Партия для себя и для простого народа…

Все то, что рассказала Инна Кускова, Чурсина очень разочаровало, даже рассердило. Он никогда не думал, что его беспартийная любимая может попасть в «партийные лапы». В начале марта ее пригласили в областной комитет партии и предложили место заведующей кафедрой в одной из военных академий в Москве. В какой академии ей предстояло работать, ей не сказали. Одно сказали, что ей предоставят прекрасное жилье, машину и даже дачу. Чиновник, видя некоторое замешательство умной и красивой женщины, дал ей неделю на размышление. Кускова целую неделю не находила себе места. Уезжать из родного города ей не хотелось. Да и ее квартира, как ей представлялось, была нисколько не хуже той, которую ей предлагали. Не было у нее и проблем с деньгами. Свои пятьсот рублей она всегда получала. Довольно часто были и «довески». Она выступала с лекциями в вузах своего города. Отдел народного образования и институт усовершенствования учителей также ее приглашали на семинары и конференции. Довольно часто в ее голове были и другие мысли, почти земные и человеческие. Ей было уже далеко за сорок лет. Она так и ни разу в своей жизни нигде не отдыхала, не была и за границей. В самой Москве была пару раз и то мимоходом. Во время раздумий о смысле своей жизни перед нею очень часто возникал образ историка Егора Чурсина. Особенно он часто витал поздно вечером, когда она приходила с работы и от усталости засыпала на диване. Дойти до кровати у нее не было сил. В наиболее тяжкие минуты одиночества ей не хотелось вспоминать о любимом. Она даже сознательно «выгоняла» его из своей жизни, из своего сердца и своей души. Иногда это получалось, но ненадолго.

Молодой и красивый мужчина, который по возрасту годился ей в сыновья, все больше и больше ее преследовал. И эту неделю он все думала о нем. В своей душе она была не против навсегда с ним связать свою судьбу. Она его сильно любила. В том, что он ее любит, у нее также сомнений не было. Одновременно, исходя из своего жизненного опыта, она нисколько не сомневалась, что совместного счастливого будущего у них никогда не будет. Такие люди, как они, и особенно Чурсин, всегда были и будут под колпаком партийных органов. Партийные комитетчики родного университета сделают все возможное, чтобы приостановить их «неравный брак». Любовь, как человеческое понятие, для многих партийцев не существовала. Перипетии человеческой жизни партия в счет не брала. В этом Кускова убедилась буквально за пару месяцев до своего приглашения в серый дом. Молодого доцента одного из институтов города исключили только за то, что его мать продавала самогонку. Пожилая женщина жила в маленькой деревушке, недалеко от города. Сил для работы на приусадебном участке у нее уже не было. Сын довольно часто сам бедствовал. Взносы за кооперативную квартиру поедали значительную часть семейного бюджета. Кто-то из соседей ученого решил сыграть с ним злую шутку и написал письмо в институт, что его мать торгует первачом. Сам он тоже не выполняет партийные решения по борьбе с пьянством, привозя домой бутылку, а то и две, самогонки. Реакция на пасквиль последовала незамедлительно. Сначала доцента исключили из Всесоюзного общества трезвости. Затем объявили партийное взыскание. Через неделю был объявлен конкурс на замещение вакантной должности доцента кафедры автоматизации производства. Перспективный ученый документов не подал…

Ровно через неделю в квартире профессорши Кусковой раздался телефонный звонок. Она сразу же узнала, откуда звонили и кто звонил. Уверенный и очень строгий голос задал один и тот же вопрос. Она, едва сдерживая слезы, очень тихо произнесла в трубку:

– Я согласна…

Больше она ничего не могла сказать. Какой-то комок образовался в ее горле. Сердце от волнения и неведомого страха готово было выскочить из ее груди. Через два дня ее вновь пригласили. В этот же кабинет и за этот же стол. Рядом с чиновником сидел еще один мужчина, который ей был незнаком. На сей раз вопросы задавал только он. Она не всегда успевала отвечать на его вопросы. Они были довольно разные и даже очень странные. Она с недоумением смотрела на строгого экзаменатора, который почему-то очень дотошно интересовался всей ее родословной. Затем посыпались вопросы, которые в полном смысле ее ошарашили. Плешивый незнакомец с рыбьими глазами попросил ее без всякого стеснения рассказать ему о дружеских и недружеских связях с мужчинами, и о том, почему она до сих пор незамужем. Профессорша исподлобья посмотрела на него и на полном серьезе сказала:

– Извините, товарищ начальник. У меня всегда на первом плане была наука и только наука…

От неожиданного ответа красивой блодинки мужчины громко рассмеялись. Смеялась и та, которая почти полчаса отбивала словесную атаку представителя каких-то органов. Каких органов, она не знала. И не хотела знать. Ей сейчас не до этого было. Ее глаза были полные слез.

Финал затянувшегося собеседования был очень неожиданным. Плешивый встал из-стола, подошел к женщине, и положив свою руку на ее плечо, очень тихо прошептал:

– Уважаемая товарищ Кускова… Мы сделали правильный выбор… – Затем с улыбкой добавил. – У меня есть к Вам очень маленькая просьба… Пожалуйста, не разглашайте то, о чем мы сегодня с Вами говорили. И еще. Вам, как это возможно, необходимо ограничить контакты с родственниками, даже с близкими…

Кускова молча кивнула головой, и почти полупьяная вышла из кабинета. Через месяц ее приняли кандидатом в члены КПСС…