Пробуждение. Роман-мозаика

И он принялся изо всех сил охаживать их палкой, которую они приготовили для него. Тяжеленькая такая, увесистая… И чем дольше бил, тем больше ему это нравилось, тем глубже он погружался в исступление. Никогда прежде не было у него таких садистских наклонностей, он не узнавал себя, но удовольствие получал глубокое и незнакомое. Пацаны давно уже не сопротивлялись, а только сжались в окровавленные комочки и глухо постанывали. Андрей вспомнил, что у него есть кинжал и собственный нож – пришла идея проверить, каково это, когда лезвие входит в живую плоть. В конце концов: кто с кинжалом придет, тот кинжалом и порезан будет.

Он достал из кармана складной нож и раскрыл его, а из-под ремня вытащил отобранный кинжал. Присел. Избитые не шевелились. Возникло сомнение – вонзать с размаху или медленно, наблюдая, как остриё уходит в тело? Странное сомнение – убивая, убивай!..

«Маньяк я, что ли?», холодно подумал он и решил опробовать оба способа. Занес кинжал для удара, закричал с ощущением внутреннего восторга: «Умри!!!» и вдруг почувствовал, что не может сдвинуть руку, словно она вросла в бетон. Подергался – ничего не получается. Тело дергается, а рука – ни на миллиметр. Попробовал пошевелить рукой со складным ножом – то же самое. И тут Андрею стало страшно. Во-первых, от своей скованности чем-то невидимым и оттого еще более леденящим. Во-вторых, до него вдруг дошло, во что он совсем недавно превратился, и эти темные глубины его испугали не меньше, чем внешнее вмешательство. Оно-то как раз нелогично осозналось чем-то спасительным. Андрей понял, что всего одно движение руки отделяло его от собственной смерти. Опять нелогичный вывод, но прочему-то он был уверен, что, убив первого же пацана, убил бы себя, а убив остальных, лишился бы всякой возможности воскрешения. Какого такого воскрешения?..

Руки вдруг обрели подвижность, и занесенный кинжал выпал из разжавшейся ладони, воткнувшись острием в землю. Андрей заткнул его за ремень, а нож сложил и убрал в карман. Присмотрелся к своим жертвам – вроде дышат. Надо оказать первую помощь и скорую вызвать!

Домовой понял, что этот спасен. Пора приниматься за следующего.

Мадам Луиза де ла Манш проснулась в своей роскошной постели от того, что услышала ласковый мужской голос. Давно она не слышала столь приятных мужских голосов. В первый момент она даже не осознала, о чем он просит или чего требует, просто, сердечко ее неровно забилось, и к лицу прилила кровь. Но в следующий момент она уже осознала суть его просьбы-приказа:

– Умри! – бархатным баритоном нежно просил он. – Умри – и мы будем вместе…

– Кто ты? – испуганно и одновременно очарованно прошептала она.

– Умри-и-и, – призывно умолял он, и она почувствовала, как холодеют кончики пальцев на ногах, хотя лицо по-прежнему горело. – Умри-и-и… – и это звучало для нее, как «Я люблю тебя», даже как: «Я хочу тебя». Ее давно уже никто не хотел. Не было у нее домового, и, вообще, никого не было. Поэтому она подчинилась мольбе-приказу: холод быстро распространился от кончиков пальцев ног и рук к сердцу и мозгу. Она упокоилась с блаженной улыбкой на лике.

Прапорщик Петров был военным человеком, причем, не по контракту, хотя оный имел место, а по душе: дед был военным, отец тоже был, вот и он теперь. И все прапорщики – главные люди в армии. Прапорщик Петров был дисциплинирован не формально, а по конструкции психики. Поэтому, когда в голове его раздался приказ: «Умри!», он моментально и умер, даже не успев включить инстинкт самосохранения. Не было у него этого позорного инстинкта. И не было числа «прапорщикам Петровым»: «сержанты Смиты» тоже ими были, как и «капралы Асан, Бюжо и Валуа». К сожалению, аналогично себя повели военнослужащие и других воинских званий вплоть до генералитета, кроме рядовых срочной службы, которые к воинской дисциплине приучены еще не были.

Домовые в армии не служат.

– О Господи Аллах, защити меня от зла моих грехов, от больших несчастий и загробных мук. Защити от унижающего меня нрава, от друга, приносящего мне вред, от надежд, отвлекающих меня от Тебя, и бедности, заставляющей забыть Тебя. Защити меня и от богатства, что может погубить меня!

Умертви меня мусульманином и оживи мусульманином. Одари меня милостью Своей и защити от кары Своей, о Аллах.

Если мне лучше жить, оставь меня живым, если же мне лучше умереть – умертви меня. Умертви же меня, о Аллах, умертви меня… умертви меня… умертви меня… – бормотала вслух и про себя толпа молящихся вокруг Каабы. Сначала они обращали свою молитву к Аллаху, сложив молитвенно руки на груди, потом склонялись на коленях в земном поклоне. Не все распрямлялись – Аллах не мог отказать в столь искренней и глубокой мольбе, но ко многим он послал Пророка Мухаммада, которого люди могли воспринять, в отличие от Аллаха, человеческому восприятию недоступного.

– О, досточтимые единоверцы мои! – обратился Мухаммад к каждой душе, жаждущей слова Истины. – Бог, нас сотворивший, совершал чудо сотворения не для того, чтобы мы умирали до того, как он решил, что мы достойны предстать пред ним. Грех молить о смерти сотворенным для жизни! Когда придет ваш час, ОН не заставит ждать. Мольба о смерти от Иблиса! Воистину Иблис – владыка мертвых, от которых отвернул свой лик Аллах. Он торопит вас, чтобы завладеть вами! Отверните свои души от него и повернитесь к Аллаху! Он милостив и милосерден, и вернет вас к жизни, дабы вы нашли свой путь к нему. Да будет так!..

И стало так! И оглохли люди для призыва к смерти и стали жить.

– ОМ ШРИ ГАНЕШАЯ НАМАХ, – звучало над полем в сотню тысяч голосов и сотню тысяч разумов, а также над миром – в миллионах голосов и разумов по всей планете, защищая всё сущее от недоброжелателей и устраняя препятствия на пути света и добра и усиливая защиту: – ОМ ШРИ ДУРГАЙАЙ НАМАХ ОМ ДУРГАМ ДЕВИМ САРАНАМАХАМ ПРАПАДЙЕ – дополняя ее защитой от негативного воздействия темных сил, защитой, рассеивающей дурные влияния, избавляющей от эгоизма. И все это завершается всеобщей и всесильной мантрой: – ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ, которая кроме установления душевного контакта с Абсолютом, а точнее вследствие этого контакта дарит успех, успокаивает и устраняет различные нервные заболевания.

Всё это воробьишка, сидя на ветке дерева, слышал, не понимая, конечно, но ощущая тепло, которое излучало поле-площадь, недавно источавшее жуткий мороз, который чуть не убил бедную птичку. Ему до сих пор было очень жаль себя – так переволновался, так переволновался, чир-чи-чик!

И тишина стояла по всем храмам православным, и люди были погружены в нее, как в болото – не пошевелиться, а пошевелишься, еще глубже увязнешь. А хотелось не просто пошевелиться, а рвануться птицей к облакам и ветру вольному. Но некуда христианину податься, потому что обездвижен он, как Илья Муромец. И кажется ему, что купол храма, святые небеса то есть, медленно-медленно опускается на него, и совсем скоро не останется в пространстве между небом и землёй пространства для его христианской жизни. А по части того, что наступит после этого для него жизнь вечная, как обещано Христом-Богом, он очень сильно сомневаться стал, ибо чуял, что не от Христа то, что творится в душе его, возжаждавшей вдруг смерти нехристей. Никогда не было в душе такой жажды! Гнев был, он же ярость благородная, но жажды дьявольской – нет, нет и нет! Но все громче бормотал бес в мозгу: – Умри! Умри! Умри!.. Умри сам и пусть враг твой умрет! И придет новый мир на Землю и Новый Иерусалим воздвигнется и воссияет. И войдет в его ворота только тот, кто в Боге!..

И вдруг зазвучала песня без слов, полная красоты и любви – той самой, которая есть Бог. И трудно было сказать, мужской голос звучит или женский – это был голос жизни, ибо наполнял он души такой жаждой жизни, словно пламень возжигал, от которого свет и тепло и по душе разливаются, и в мир излучаются. И стал свод храма ввысь подниматься, пока с небом не слился, и повеяло свежим ветром, и капли дождя издали донеслись, и воробей залетел в храм да в полнейшей тишине прочирикал: – Чик-чирик-чик-чирик-чик… И прозвучало это, как звон колокольный… Воробей сам испугался своего «чирика» и спешно выпорхнул подальше от эдакой акустики…

Однако не только воробьи, голуби и прочие представители городской фауны наблюдали странное поведение человечества. Сельская и даже дикая фауна его тоже наблюдали, хотя не все были столь же эмоциональны, как эти маленькие непоседы. И по большому счету всем им было до кончика хвоста поведение человечества до тех пор, пока оно не мешает им жить. А вот планетарной ГНТ-системе1

1 ГНТ-система – гомоноотронная система, состоящая из человеческих интеллектов, усилителей интеллекта, «облачных» кибернетических центров, в том числе квантовых, и систем коммуникаций. Предназначена для интеграции всей этой интеллектроники в коллективный разум. Впервые описана в романе Владимира Васильева «Наука как наука», журнал «Звезда Востока» №3,4,1990г., изд. им. Г. Гуляма, Ташкент.

было не все равно, наоборот – она внимательно наблюдала за поведением людей и по ходу наблюдения корректировала оное. Вернее, этим занимались несколько противоборствующих ГНТ-систем. В течение нескольких десятилетий они формировались и крепили из своего электората эгрегор, то есть некую духовно-интеллектуальную общность: сначала просто завлекали и привлекали, потом индексировали, тщательно изучая геном каждого человека и затем настраиваясь на него, присваивали человеку личный индекс «ай-ди» который и служил ключом для подключения человека к ноотронной системе. Сначала базой для консолидации служили естественные единящие факторы: раса, национальность, вероисповедание, государство. Потом пошли искусственные: экономические интересы, партийная принадлежность, ну, и далее по мелочи и по изобретательности агитаторов и пропагандистов – профессиональных промывателей и перекрасчиков мозгов, для которых ГНТ-технологии оказались фантастическим подарком. Невозможное стало возможным, и выход из тупика показался совсем простым – убрать лишних, паразитирующих на планете.

Стандартное человеческое опошление великих открытий и изобретений, предназначавшихся для улучшения жизни людей, но используемое, в первую очередь, для их уничтожения под всегда уважительным и чрезвычайно обоснованным предлогом. И ГНТ-систему создали фелицитологи, стремясь осчастливить человечество через создание коллективного разума, способного учесть все их чаяния и надежды в исторически реальных пределах. Однако первым пользу от таких систем обнаружило для себя военное ведомство. И резон был железобетонный, даже титаново-стальной: если не мы их, то они нас. «Они» рассуждали точно так же – из одной глины леплены. Справедливости ради надо отметить, что и «там» заварили «кашу» фелицитологи. Благие намерения – страшная сила. Фелицитологов довольно быстро отодвинули в сторону, оставив им игрушку, дабы не роптали, а создавали свой коллективный разум и с его помощью учились осчастливливать жаждущих счастья – авось, пригодится когда-нибудь. А военное применение поручили специалистам без фелицитологических комплексов. Исследования были поставлены на большой конвейер: одна группа спецов училась ГНТ-сигналом останавливать сердце, другая – отключала легкие, третья – печень и другие внутренние органы – всякое может понадобиться и для индивидуальных, и для массовых целей. Не забыли и про спинной мозг – обездвижить человека – милое дело! Но наиболее активные разработки шли в направлении управления мозгом, как в индивидуальном, так и в коллективном варианте. Управляя им, можно было управлять всем, в том числе, жизнью и смертью, произвольно сдвигая границы между ними. Но военные – люди практические, и качество практики заключается для них в цифрах потерь противника. Убивая, убивай, а возиться с калеками дорого и непрактично. Они требовали разработки методов надежного умерщвления противника без потерь или при минимальных потерях своей живой силы.

Фантазии исследователей не было предела! Особенно у имитаторов, осуществлявших психическое моделирование воздействия на организм летальных факторов. Уж и расстреливали они испытуемых, и взрывали, и сжигали, и топили, и душили, и со скал да небоскребов сбрасывали, и разгерметизировали в самолетах и космических аппаратах, и замораживали с разной скоростью, и под автомобили разных марок толкали, и под поезда, и даже под асфальтовый каток. И ведь получалось у них! Очень даже хорошо получалось – подопытные мерли, как мухи. Впрочем, мухам все их упражнения ни малейшего вреда не наносили, мухи их просто не замечали. Военные комиссии называли имитаторов «романтиками», относились к ним снисходительно, то есть не сокращали финансирование, но и не увеличивали. Приберегали на случай не кардинального решения проблемы, для предупредительных акций.

Главное же внимание уделялось разработкам «прагматиков-гуманистов». Прагматиками их считали, потому что целью себе они выбрали мгновенное умерщвление любого количества «пациентов» – от одного до всего человечества. Гуманистами – потому что мгновенное умерщвление подразумевало отсутствие у пациента каких-либо эмоций при умирании, даже намека на осознание факта. Подразумевался «щёлк» скоростного выключателя жизни. Его и искали. Ясно, что выключатель в мозге, но где и какой наиболее эффективен? То ли нужен импульс на остановку сердца, дыхания, то ли есть более простой и быстрый без отправки относительно медленного импульса к органам? Ни один вариант не остался не пройденным… Не только теоретически, разумеется, но и практически.

«Пациенты» почти без ограничения черпались и «романтиками», и «прагматиками-гуманистами» из локальных и глобальных военных конфликтов, без которых хронически не обходилось человечество, из хосписов, из бомжатников, тюрем и обычных больниц (аккуратно) и больниц психиатрических, где находились добровольцы с суицидальными устремлениями.

Ясное дело, что исследования велись всеми сторонами в строжайшем секрете от широких народных масс и от потенциального противника. Широкие массы, как им и положено, пребывали в неведении, а вот потенциальные противники примерно представляли уровень достижений конкурентов. И находились в состоянии постоянного страха опоздать быть первыми, потому что «вторых» в этом случае быть уже не должно. А ведь существовали еще и «третьи», и «четвертые», которые не примкнули к первым двум… Они вполне могли оказаться «темными лошадками», которые взбрыкнут не вовремя и окажутся первыми. Поэтому меры по привлечению их в свой лагерь, то бишь ГНТ-систему, принимались весьма активные и неординарные.

Самой официальной и широко обсуждаемой «платформой» для объединения была идея создания единого коллективного разума человечества и, соответственно, единого человечества, где уже не останется места для противостояния и конкуренции, для тайн и заговоров, для конфликтов и войн. Всем всё будет известно, и решения будут приниматься на основании всеобщего согласия и в целях всеобщего счастья. По крайней мере, благоденствия. Прямо-таки царство Божие на Земле, но проблема в том, что боги у всех разные, даже если по Святым Писаниям Он один и тот же. И это только боги официальные, но ведь у каждого человека, народа, страны – свой внутренний бог, который – его система мироздания. А идея единого коллективного разума и единого человечества – это одновременно и идея единого бога. И если официальных формализованных богов можно было как-то интегрировать, то внутренние неформализованные боги не желали объединения и слияния, ибо оно для них – уничтожение.

И потому велись активные обсуждения и даже обмусоливания в мелочах этой «великой идеи», но никакого движения в сторону действительного сближения не наблюдалось. Потому что, если простые люди склонялись в сторону принятия новой «парадигмы бытия», как красиво и непонятно называли новое мироустройство философы, то элиты, особенно, властные элиты друг другу ни на грош не верили, и, произнося в изобилии правильные речи, всеми силами противодействовали сближению, выдвигая все новые условия его, для противоположной стороны невыполнимые. Например, предлагали подключить ГНТ-систему конкурента к своей, что означало исчезновение чужой и увеличение мощи своей системы. Естественно, конкурент отвечал: «нет уж, нет уж, лучше вы к нам…». Тем временем проводились полумеры, четвертьмеры, децимеры, вырождающиеся в наномеры. А ситуация не менялась.

В таких условиях и, просто, из соображений самосохранения велись активные работы по защите от ГНТ-атаки, дабы никто не смог дотянуться до твоего «выключателя». Испокон веку повелось у отравителей, что на каждый яд должно быть противоядие. Разумеется, и интеллектронная часть системы, и индивидуальные «айди» эгрегора были максимально защищены, но известно, что любая защита, созданная человеком или его системой, может быть взломана другим человеком и системой, поэтому чисто информационной безопасности было недостаточно. Нужна была защита на уровне человеческого интеллекта и организма и совокупностей интеллектов и организмов, способная противостоять ГНТ-атаке. И для этого ГНТ-система должна была натренировать интеллекты и организмы своего эгрегора на противодействие внешнему вмешательству, которое надо еще уметь отличить от «своего». Ну, и тренировались! Все! Решающим считался первый момент: не включиться в чужую систему, когда она на тебя покусилась – в боевых условиях это означало не умереть, получив приказ «умри!». В следующий момент срабатывала общая системная защита.

И, наконец, некто решился – включил систему в состояние глобальной атаки в режиме мгновенного умерщвления. Однако фактор внезапности оказался практически ничтожным, потому что все противодействующие системы включились одновременно, что агрессор с удивлением моментально и почувствовал, получив сильнейший ментальный удар. Этот же удар инициировал включение его собственных механизмов защиты и защитную реакцию всей системы. Блаженного мгновенного умерщвления не произошло – убийственный удар превратился в инициатора различных, почти случайных процессов «имитационного» убийства. Полностью нейтрализовать приказ «умри!» не удавалось – слишком он был мощен и категоричен. Миг обретал длительность и наполнение процессом убийства, а это, в свою очередь становилось выигрышем времени, которое каждая ГНТ-система затрачивала на генерацию реанимационно-регенерационных процессов в своем эгрегоре. То есть, если, грубо говоря, кто-то с занудным маниакальным упорством вонзал в вас нож, то раны ваши тут же затягивались. Веселенькое занятие для парочки садист-мазохист. Здесь же имело место всемирное столпотворение, а не «веселая парочка». Известно, что Господь сделал с Содомом и Гоморрой… Сейчас же Он оторопел, осознавая, что Ему ничего делать не надо – человечество перешло на самообслуживание.

Ощутив оторопь мироздания, и залетали воробьишки меж людьми, пытаясь понять, что с ними происходит, и от непонимания принялись зябнуть и грустить. А когда грустят малые мира сего, мироздание бьет набат и начинает принимать меры.

Тем временем по ветвям городских и сельских деревьев, по своему поняв оторопь мироздания, расселись вороны да сороки, терпеливо дожидаясь щедрой трапезы, как испокон веку было на полях боёв. В небе над городом величественно, как ангелы смерти, кружились грифы, сипы, стервятники и прочие падальщики. Со свалок в жилые кварталы стали подтягиваться бродячие собаки, кошки, крысы. В соответствующих географических зонах – шакалы и гиены.

Тогда-то и зазвучала Песня Жизни в каждом умерщвляемом, который, слушая ее, возжаждал жизни для себя и для недавнего врага своего. А поскольку ГНТ-система в психо-интеллектуальной своей части направляется волей составляющих ее людей, то и она всеми силами устремилась к жизни, врачуя, регенерируя, извлекая из бездны смертельного безумия. Тогда-то и домовые почувствовали, что у них получается защитить своих домашних от беды. Тогда-то и Бог посетил храмы свои…

Тогда-то и исчез из мультиверсума мир, покончивший самоубийством. Он сделал свой выбор, и никто не способен отменить этот выбор. А вот создать новый мир, во всем подобный исчезнувшему, кроме безумного стремления умереть, способен. Кто? А фиг его знает? Может, вселенский Гомеостат, снабженный генератором миров? А то, быть может, вселенская клетка поделилась на две части?.. Более того – этот Некто или это Нечто не может этого не сделать, согласно законам сохранения энергии и жизни. И поскольку в истоках этого нового мира стояли ГНТ-системы, объединившиеся в процессе борьбы за жизнь в единую систему, то и воспринимались они в нем как данность, объективная реальность, единственно возможный способ жизни. Нет, никто не забыл, что системы эти созданы человечеством, но все их элементы осознали, что этот способ совместного бытия наилучший из всех возможных, если он оказался способным преодолеть приступ коллективного безумия и теперь приобрел иммунитет от подобных психических явлений. Теперь они жили так, как родились вместе с миром – в единстве и согласии. Из парадигм бытия исчезло все, что было способно разделять человечество на всех уровнях: раса, национальность, религия, государство, класс… Нет, никто и не помышлял возражать против разнообразия: расового, национального, культурного, но превращать это в яблоко раздора никто позволять не собирался. И государство как механизм согласования интересов его граждан никого серьезно не интересовало – ведь есть ГНТ-система, которая именно для этого и предназначена, а бюрократическая система в данной ситуации оказывалась совершенно излишней. Не просто из соображений неуважения к бюрократии, а по элементарной линейной логике. Никто не нужен для согласования интересов между людьми, кроме самих людей. Разве что интегрирующая их разумы ноотронная система, ну, так она всегда рядом. Разумеется, пресловутую «кухарку» никто не принуждал управлять миром – для этого постоянно динамически формировались Советы Специалистов по конкретным проблемам, но посоветоваться с «кухаркой», оценить ее отношение к принимаемому решению, скорректировать сие решение так, чтобы оно не вызывало протеста у «кухарки» – этого Коллективный разум не мог не сделать, алгоритм функционирования не позволял.

Армии стали частями Всемирной Армии Спасения, то есть отрядами по ликвидации и предотвращению чрезвычайных ситуаций. Оружие как средство убийства было выведено из обращения и производства, по большей части утилизировано, по небольшой части – законсервировано на недоступных складах на случай чисто теоретического иномирного вторжения, в которое никто не верил, но береженый сам себя бережет.

Понятие частной собственности на средства производства сменилось понятием всеобщего владения средствами жизни в сочетании с принципом разумного добровольного ограничения потребностей. Разумность определялась ГНТ-системой, которая оценивала возможность удовлетворения каждого конкретного запроса в данный момент и в ближайшее время. Ну, и жадность, алчность и тому подобные стремления, как и в древние времена, стали искренне считаться смертными грехами.

Но все это не сразу. Пробуждение длилось век, как минимум. Да и ныне не все проснулись.

А сразу было очень тяжелое похмелье, ломка и генеральная уборка изгаженного мира вне и внутри человечества, численность которого все же уменьшилась. И не на доли процента, а на немыслимо тяжкие десятки процентов. Большинство и пыталось не мыслить об этом. Плохо получалось. Этой болезнью предстояло переболеть, дабы обрести иммунитет. Своих мертвецов надо было похоронить. С особыми почестями не получалось – их было слишком много, а времени мало, но с великой скорбью получилось.

А сразу воробьишка почувствовал, что можно вернуться в детский садик, и вернулся, сев на краешек девочкиной пустой тарелки. Девочка-бабочка его уже не испугалась, а только приветственно взмахнула крыльями, и они тут же превратились в голубое платьице.

– Здравствуй, воробышек, – улыбнулась она. – А я тебя уже не боюсь, ты опять маленький и хорошенький. Садись ко мне на ладошку, если сам не боишься, я тебя не обижу, у меня печенька в кармане есть.

– Чик! – ответил он, еще не хватало девчонок бояться. И не будь дураком перепорхнул в ее ладонь. Про печеньку он все прекрасно понял и потому, выжидательно наклонив головку, требовательно смотрел на девочку.

Она достала из кармана платья печенюшные крошки и посыпала в ладошку. Воробей с удовольствием принялся за трапезу, стараясь не сделать больно ладошке, а то пискнет, дернется – и прощай печенье.

«Скорая помощь» не отвечала на вызов, и тогда Андрей принялся сам приводить в чувство поверженных противников. Было только непонятно, каким образом он их так ухайдакал, ведь в руках его не было ни палок, ни кинжалов? Да и поблизости ничего такого не было – лес как лес. Вон даже белка на сосне затаилась и стреляет глазками – не перепадет ли какой подачки? В первый момент саднило костяшки на пальцах, словно он недавно усиленно колотил ими в эту самую сосну. Тут Андрей вспомнил, что колотил он не сосну, а этих пацанов, но было четкое ощущение, что ему все это приснилось. Не было у него причин их колотить – первый раз видит.

Наконец, пацаны стали подавать признаки жизни – застонали, заворочались, приоткрыли глаза и удивленно воззрились на Андрея.

– Ты х-хто, карамелька? – с трудом спросил, видимо, самый живучий или ловкий, ибо ему меньше досталось.

– Андрей… Я здесь живу, – ответил он.

– А, Андрейка-карамелька! – хмыкну пацан.

– Да почему ж карамелька? – не мог понять Андрей.

– Да весь сладенький такой, облизанный, – презрительно покосился пацан.

– Не облизанный, а умытый и причесанный, не то что некоторые, из мусорного бака вылезшие.

– Ах ты! – рванулся пацан и рухнул обратно. – Что за хреновина? Больно! Ребра, поломал, что ли?.. Постой… Так это ж ты нас! – вдруг, похоже, вспомнил он.

– Кажется я, – не стал отнекиваться Андрей. – Ума не приложу, с чего вдруг…

– И я не помню, – кивнул пацан. – Вот те и хрен с горчицей, – хмыкнул он. – Схлопотали по самое не хочу, а с чего – конопля знает…

Остальные пацаны уже с интересом прислушивались к разговору.

– Если не привиделось, – сказал один из них, – мы его пощипать хотели.

– Ага, – кивнул первый, – и сами в ощип попали. А ты, Карамелька, здоров драться… Научишь?

– Как смогу, почему нет? – легко согласился. – Я не тренер, но… Поправьтесь сначала.

Тут из-за деревьев появился Домовой.

– Приветствую вас, молодые люди, – поздоровался он. – Ну, что тут у вас? Вижу, помощь требуется.

– Если не возражаете, Андрей Иваныч, – обратился он к мальчику. – Попробуем вдвоем их в дом сопроводить? Не думаю, что вы, учитывая ваш возраст и детские силы, могли их серьезно покалечить.

– Попробуем, – кивнул Андрей.

– Нифига себе несерьезно, – проворчал первый пацан, пытаясь подняться самостоятельно. Андрей его подхватил, и вместе они справились. Домовой стал помогать другому мальчишке, а третий тоже норовил сам встать на карачки. В общем, минут через пять все находились в покачивающемся вертикальном положении. Андрей и Домовой повели их к дому.

Андрей даже удивиться забыл, что Домовой так решительно взял руководство в свои руки, успев сообщить мальчику, что в доме народ пока лежит, отходит. Родители тоже в относительном порядке.

Больше прочих обитателей дома пострадали охранники. Видать, в буквальном смысле пережили бой не на жизнь, а на смерть. Домовой немало сил отдал на то, чтобы жизни в них осталось больше, чем смерти. И сейчас она все отчетливей проступала на их избитых лицах. Хоть бой и был виртуальным, последствия его оказались вполне реальными, ибо психика принимала его, как настоящий мордобой. Но чувствовалось, что Коллективный разум, теперь уже действительно един и изо всех сил, не покладая мощностей и психик, занимается врачеванием фактически самого себя, ибо нет ГНТ-системы без людей.

Пацанов Андрей с Домовым разместили в гостевых комнатах, которых в доме было несколько. Перед этим засунули их по очереди в ванну, добавив в воду лекарственных настоек и шампуней. Обработали раны, накормили и уложили спать.

– Вы кто? – спросил Андрей у Домового, когда все пациенты уснули.

– Совсем недавно я считал себя деклассированным элементом, люмпен-пролетарием, бомжом, что одно и то же, потом хитрым приживалой в вашем благословенном доме, хотя допускаю тщеславную мысль, что некоторая польза от общения со мной у некоторых обитателей его была. Очень интересные беседы мы вели с вашим батюшкой, Андрей Иваныч… Однако теперь я понял, что и рожден был, и жил в ожидании того момента, когда стану собой, то есть домовым. Не знаю, понятно ли изъясняюсь?

– Понятно, – подтвердил Андрей. – Я чувствую, что это вы нас всех здесь спасли.

– Это было бы несправедливо ко всем остальным домовым. Мы все вместе работали. И не только мы.

– А кто еще?

– Не знаю, я чувствовал присутствие, помощь, но от кого она, не ведаю. Она и сейчас с нами.

– Да, я тоже чувствую… – признался, прислушиваясь к себе, Андрей. – Я думал, что мне кажется.