Недостающие фрагменты картины мира

Комар совести

Любовь к ближнему – качество нестабильное. Иной раз и человек добрый может несправедливо или даже жестоко попрать интересы и чувства ближнего своего, иногда сгоряча, а иногда соблазнившись предпочтительностью личных интересов. Но после чуть менее страстной оценки ситуации у обидчика, бывает, возникают чувства стыда, вины, неправоты. Такова обычная ситуация проявления совести.

Посочувствовать пострадавшим от чужого зла – дело нехитрое, тут даже доброта не требуется, достаточно и гордыни собственной праведности. Но посочувствовать тому, кто пострадал от твоего же собственного зла, возможно только с признанием своей неправоты, с отвержением личных интересов и гордыни, а это уже настоящий нравственный подвиг. Совесть – это та же любовь к ближнему, то же сочувствие, но отягощенное чувством своей собственной вины перед ним, иногда даже и потенциальной.

Всякое человеческое взаимодействие нравственно окрашено. Даже мимолетное обращение к ближнему окрашено или скрытой неприязнью к нему, или стремлением эту неприязнь преодолеть, равнодушием или участием, благожелательностью или раздражением, деликатностью, пренебрежительностью, лукавством, великодушием, высокомерием… Любой человеческий контакт сам по себе предполагает нравственные проявления. Нравственные проявления – это неотъемлемая составляющая любого социального контакта, вероятно именно это и имел ввиду Пётр Дамаскин, когда сравнил множественную рассеянность греха с песком морским. Тогда как в богословской традиции грех – это конкретное, грубое, отдельно взятое деяние, с которым и следует идти на исповедь. А как принести на исповедь «песок морской» если ты не подонок какой, не вор и убийца, а просто человек совестливый?

Положительные нравственные перемены в характере человека обусловлены действием его совести, но происходят эти перемены медленно и незаметно. Если, конечно, они вообще происходят. И если кому-то кажется, что богоугодность может достигаться так же и усердным исполнением богослужебных обычаев, то он просто не знает Бога. Из великого множества, зачастую незаметных даже самому человеку, нравственных предпочтений воли и формируется вектор нравственного роста человека. А выбор модели поведения в такого рода ситуациях всегда делает совесть.

Общество, идеология, приличия, Церковь примешивают к понятиям совести, вины и стыда множество ложных норм, смыслов и значений, связанных с поведенческими обычаями и условностями. Никакого отношения к нравственности эти требования не имеют, но плохо то, что социальные нормативы морали вытесняют и подменяют совесть.

Совесть – это нравственное чувство, позволяющее различать в своих чувствах, мыслях, словах и поступках проявления зла, непорядочности, несправедливости, лукавства во всей их глубине и тонкости. Говорят, что голос совести – это голос Бога. И это очень похоже на правду, потому что совесть всегда требует поступать по-евангельски. А ещё, во многих европейских языках слово «совесть» происходит от словосочетания «совместное знание». Со-весть, совместное ведение, общее знание. А какое еще знание должно быть органично присуще человеку, если Господь ничего не требует от человека кроме соблюдения нравственного закона?

Но Господь Он такой, что ни тростиночки надломленной не преломит, ни былиночки тлеющей не угасит, как сказано в Евангелии. Вот и голос совести тише комариного писка. А потому и подменить этот голос проще простого или примитивными условностями мирской морали, или фарисейскими приличиями церковного благочестия, или «справедливостью» личных интересов.

Стыд нравственный – это раскаяние «проснувшейся» совести. Стыд же общественной морали – это реакция гордыни на нелестное мнение окружающих. Такая двойственность понятия стыда, свидетельствует о кардинальном различии между нравственным и моральным.

Испытывать сопутствующие голосу совести чувства стыда, вины, неправоты унизительно для человеческой гордости, а потому человек избегает замечать зло в проявлениях своей воли, легко находит себе оправдания, а как следствие, утрачивает и зоркость нравственного чувства, и способность к нравственному развитию.

Несовестливый может быть столь виртуозен в самооправдании, что может считать себя человеком порядочным, даже если у него руки будут по локоть в крови. Нравственная безнадежность человека несовестливого в том, что его нравственное самодовольство чистосердечно, он честен в своей нравственной слепоте.

У человека нет более доступного объекта для изучения тонких человеческих проявлений, чем он сам. Насколько глубоко человек понимает себя, настолько глубоко он понимает всех. Но человек несовестливый не способен различать в своём поведении все те демагогические уловки, которыми он оправдывает своё зло, свой эгоизм, свою несправедливость и беспринципность. Несовестливый или не замечает зла в проявлениях своей воли, или воспринимает его искаженно оправдательно, таким образом, человек утрачивает способность объективно понимать огромное количество тонких человеческих мотиваций и проявлений.

Человек же совестливый, замечает в себе все более сокровенные уровни лукавства, нравственного самообмана и беспринципности, замечает именно то, что человеку и не хочется замечать в себе. Человек, тонко и верно понимающий человеческие проявления отличается проницательностью, глубиной и объективностью мышления, то есть тем, что часто определяется как ум.

Глубокое самопонимание обусловленное утончённой совестью, дает человеку проницательность и в понимании других людей. Но проницательность совести не ведет к осуждению окружающих, ибо чужая неправедность обязательно напоминает совестливому о своей собственной. Несовестливый же напротив, всегда старается осудить других для того, чтобы выглядеть в своих глазах ещё лучше. Злословящий всегда стремится доказать одну и ту же мысль: «А вот я, хороший!».

В подтверждение сказанного можно привести следующие слова Спасителя: «И что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или, как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучек из глаза твоего»; а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучек из глаза брата твоего». (Мф.7.3–5.) Иначе говоря, только человек обретший мудрость в нравственном самоанализе способен достоверно судить о том, когда, как и кому будет полезно сказать о его неправоте. Вот так скучно и невнятно я истолковал слово божие, тогда как образное слово Христа попадает в голову как разрывная пуля.

Мытарь – иудейский налоговый инспектор, помогавший римским оккупационным властям собирать налоги, и имевший свой процент с этого занятия. Размер налога в то время определялся на глаз, что порождало массу конфликтов и злоупотреблений, а как следствие и ненависть к мытарям со стороны соотечественников и единоверцев.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам себе так: Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику!

Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий себя, унижен, будет, а унижающий себя возвысится». (Лк.18.10–14).

Того, кто «унижает» свою совесть раскаянием, возвышает не сам акт раскаяния, но те качества, которые формируются в человеке под действием раскаяния. Совестливость – это единственно возможный способ становиться добрей, честней, дружественней, великодушней, а вот обладатель таких качеств уже достоин возвышения. Но дело даже и не в нравственных качествах самих по себе, а в том, что характер человека совестливого становится социально дружественным. Человек совестливый наносит все меньший ущерб социальному согласию, и становится пригодным для бытия в Царствии небесном. Совесть – это единственный ориентир, следуя которому личность человека может исправляться сообразно законам мира, любви и согласия.

Для тех, у кого возникло недоумение: «а причём тут совесть, если речь в Евангельской притче идёт о покаянии» замечу, что истинное покаяние никакого отношения ни к страху перед наказанием, ни к благочестивым причитаниям «ой грешный, я грешный», ни к ритуальному «очищению» от греха не имеет. Истинное раскаяние, это действие совести и стыда за свою бесчеловечность, беспринципность, несправедливость, непорядочность и криводушие. А если человек кается потому что наказания испугался, то это не раскаяние, а лицемерие трусости.

«Покайтесь!» – это первый призыв первой проповеди Христа, а также Иоанна Крестителя в известном евангельском эпизоде. И это не удивительно, ибо человек может преодолеть своё зло лишь в той мере, в которой сможет его увидеть и устыдиться. Нравственный уровень человека может определяться только тонкостью видения им своего зла, и мерой стыда за его осуществление.

А к совести своих соплеменников Иисус не мог взывать, потому что не было в арамейском слова «совесть». Но как здесь уже отмечалось, совесть – это та же любовь к ближнему, отягощённая чувством своей собственной вины перед ним. Действие совести всегда сопряжено с отвержением своих собственных интересов и гордыни, а потому это гораздо более трудная и высокая форма нравственного поведения нежели обычная доброта.

А что заставляет человека идти наперекор нравственному закону совести?

1. Нелюбовь (бездушность, аэмпатичность), которая безразлична к тому, что ущерб будет нанесён интересам и чувствам другого человека.

2. Гордость, которая уязвляется признанием своей вины и неправоты.

3. Неумеренность, для которой личные интересы превыше правды и справедливости.

Эта, казалось бы, простейшая структура пороков душащая совесть человеческую включает в себя весь спектр недружественного, социально деструктивного, греховного поведения. Эти базовые причины зла определяют всё многообразие греховных проявлений человека.

Нелюбовь – (эгоизм, бездушность, бессердечность, бесчувственность, чёрствость, жестокость).

Гордость – (честолюбие, тщеславие, самодовольство, наглость, высокомерие, презрительность, пренебрежительность, хвастовство).

Неумеренность – (невоздержанность, прихотливость, жадность, пристрастность, алчность, капризность).

Соответственно и вся праведность определяется тремя базовыми добродетелями…

Любовь – (эмпатичность, доброта, благожелательность, сострадательность, отзывчивость, сочувствие, гуманность, альтруизм, деликатность).

Смирение – (в миру – скромность, бесстрастное отношение к высоте своих достоинств).

Умеренность – (бесстрастие, неприхотливость, воздержанность, терпение, аскетичность, непритязательность).

Удивительно, но все остальные (без)нравственные проявления являются производными от этих трёх базовых пороков-добродетелей, даже такие, казалось бы, фундаментальные как совесть и великодушие. Но великодушие и совесть настолько значимы, что их всё же следует выделять как базовые нравственные понятия.

Гордость и скромность. Невидимые гиганты

Для начала перечислим проявления гордости (пристрастного отношения к высоте своих достоинств).

а) Комплекс неполноценности.

Страх перед неодобрительной молвой, перед пренебрежительным, нелестным мнением.

Страх перед насмешкой, осуждением и презрением.

Страдание из-за незначительности, ущербности, неполноты своих достоинств.

Мнительность, ранимость, застенчивость, обидчивость, страх публичности.

б) Комплекс демонстративности (тщеславие).

Гипертрофированная потребность в лестном мнении о себе.

Стремление быть объектом интереса и внимания.

Стремление выделяться, отличаться, удивлять, производить впечатление.

Стремление оставлять о себе память (хотя бы и негативную).

Стремление к известности, популярности и славе.

Бравада, вычурность, позерство, хвастовство, эпатажность.

в) Комплекс доминирования (честолюбие).

Стремление к лидерству, главенству и авторитетности.

Неприятие чужой значимости, первенства и превосходства.

Стремление контролировать, направлять, распоряжаться, руководить.

Неприятие подчинения, ограничений, опеки, зависимости.

Стремление влиять, поучать и убеждать.

Неприятие чужих мнений, замечаний, возражений, критики и советов.

Стремление превзойти, победить, опередить, стать первым.

Неприятие превосходства чужих благ, достоинств и успехов (зависть).

Высокомерие, надменность, пренебрежительность, самодовольство.

г) Комплекс агрессивности.

Агрессия гордыни побуждается удовольствием от демонстративного и грубого попрания чужого достоинства во утверждение своего превосходства. Агрессия гордыни проявляется как стремление словом или делом унизить, оскорбить, опорочить; как грубость, хамство, язвительность, наглость, вызывающее поведение, циничность, презрительность, жестокость.

Вот она какая, эта гордость, вот и попробуй дать ей определение.

А существует ли свойство характера, противостоящее всем этим проявлениям гордости? Существует ли антоним к слову «гордость», обозначающий «бесстрастное отношение к высоте своих достоинств»? К чести лексикографов, я по крайней мере дважды сталкивался с определением скромности в контексте «бесстрастное отношение к высоте своих достоинств». Хотя обычно главным смыслом в определениях скромности является «небогатство», что и неудивительно, потому что главные предметы гордости – это предметы благосостояния. Но у гордости помимо богатства много и других статусных ценностей, например, заслуги, достижения, звания, таланты, успехи, первенство, независимость, бесстрашие, сила, модность, внешность, место жительства и множество других обстоятельств и предметов, вплоть до совсем уж ничтожных.

Понятно, что у «пристрастного отношения к высоте своих достоинств» очень много реакций и проявлений, но какие такие реакции могут быть у безразличия, у «бесстрастного отношения»? Какие могут быть проявления, когда отсутствуют побуждения как-либо реагировать?

А у скромности-то, оказывается, нет никаких проявлений. Оказывается, что скромность обнаруживается только как отсутствие привычных и повсеместных проявлений гордыни. Поэтому попытки дать определение тому, что никак не проявляется, и уводят мысль куда попало. Дать определение скромности непростая задача.

«Замечая же, как званые выбирали первые места, сказал им притчу: когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: „уступи ему место“; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место». (Лк.14:7–9)

«Услышав сие, прочие десять учеников вознегодовали на двух братьев. Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть бо́льшим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом». (Мф.20:24–27)

«В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном». (Мф.18:1–4)

«Пришел в Капернаум; и когда был в доме, спросил их: о чем дорогою вы рассуждали между собою? Они молчали; потому что дорогою рассуждали между собою, кто больше». (Мк.9:33–34)

«Молчали», ну стыдно как-то признаваться, что опять спорили о том, кто первый, лучший и главный. Вот уже и Тайная Вечеря, а апостолы все спорят о том, кто из них главней. Понимая, сколь разрушительна гордыня, и видя, что никакие увещевания на учеников не действуют, Сын Божий, собирающийся на свою собственную казнь, совершил невероятное:

«Влил воды в умывальницу и начал обмывать ноги своим ученикам и обтирать полотенцем, которым был подпоясан… Когда же умыл им ноги и одел одежду Свою, то, возлегши опять сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг Другу. Ибо Я дал вам пример чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам». (Ин.13.5,12–16)

Человек перед казнью не может так поступить, человеку в такой момент не до морального облика тех, кто остается жить. Так мог поступить только Бог. В той иудейской традиции ноги гостям и хозяевам мыли рабы. А тут ноги человекам моет Бог, идущий на смерть. Разумеется, что речь в этом нравственном уроке идет не о мытье ног. Спаситель как обычно воспользовался образным выражением мысли, которую Он хотел донести.

Смирение означает то же, что и скромность – «бесстрастное отношение к высоте своих достоинств», но в этом случае язык не поворачивается сказать, что Господь явил скромность. Смирение – это, я бы сказал, скромность превосходства. Смирение – это вам не застенчивость, и не глазки долу, это качество достоинства и силы. А когда я вижу обряд, где гордец делает вид, что моет ноги другим гордецам, я вижу в этом лишь обезьянничание.

Избежать ловушек гордыни, приводящих иной раз к очень тяжёлым формам нравственной деградации, возможно только пренебрегая «авторскими правами» на свои достоинства и достижения, относя их на счет судьбы, случая, воспитания, участия других, врожденных способностей. Верующий же, памятуя о божьей всепричинности, все свои достоинства и достижения должен считать вверенными ему «талантами», которые ему вменено реализовать.

«Я ничего не могу творить Сам от Себя, как слышу, так и сужу и суд Мой праведен, ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца». (Ин.5:30). «Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали то, что должны были сделать». (Лк.17:10).

И хотя скромность никак не проявляется, в силу своей поведенческой естественности, все же попытаемся немного восполнить этот понятийный пробел…

Бесстрастное отношение к высоте своих достоинств освобождает человека от необходимости притворяться, чтобы представляться в выгодном для себя свете, что позволяет человеку быть естественным и непринужденным.

Бесстрастное отношение к высоте своих достоинств чувствует себя естественно как на дне общества, так и среди его элиты. Чувства же гордеца, при такой перемене ситуации, меняются от презрительного высокомерия до чувства неполноценности.

Бесстрастное отношение к высоте своих достоинств благожелательно к обладателям меньшего социального статуса, гордость же лишь скрывает свое презрение к «ничтожествам» за лицемерной вежливостью, а при удобном случае даже и не скрывает.

Скромность сохраняет непринужденность отношений, ибо не обнаруживает неравенства, а также не стремится и не боится его обнаружить, тогда как гордость и зависть создают вокруг неравенства лицемерно-напряженное умолчание.

Скромность порождает взаимоуважение даже между хозяином и прислугой, тогда как гордость сеет неприязнь даже среди друзей.

Проявления чужого превосходства непроизвольно «унижают» гордыню окружающих. По одной этой причине бесстрастное отношение к высоте своих достоинств носит тотальный миротворческий характер. Грубые, демонстративные, неуважительные проявления гордости обычно скрывают из страха нажить себе или врагов, или дурную репутацию, или в соответствии с приличиями. Но при этом чувства и эмоции гордости никуда не деваются, а потому гордость так или иначе проявляется в скрытых, вторичных формах. Коварство гордости заключается в том, что она, оставаясь незаметной, разрушает гармонию мира своими косвенными и необычайно многообразными проявлениями.

Один из важнейших предметов гордости – это положительная репутация, но притворяться человеком приличным гораздо легче, чем быть таковым в действительности. И человек, разумеется, идет по легкому пути, по пути притворства. Человек нравственно не очень здоровый вынужден непрестанно пребывать в состоянии лицемерности. Лицемерие становится естественным для человека настолько, что перестает распознаваться как некое лукавство. Лживая благопристойность становится настолько органичной человеку, что ее уже и не отделить от настоящего характера личности. Но в этом есть и некоторые плюсы, ведь если бы лицемер чистосердечно позволял себе быть хамом и подонком, то было бы еще хуже.

Гордец ищет лестного мнения о себе у окружающих и при этом испытывает к ним же скрытую недоброжелательность за свою зависимость от их мнения. Человек, стремящийся к благоприятному мнению о себе, утрачивает свободу быть самим собой, он становится марионеткой общественного мнения. А если честолюбец, стремящийся к лестному мнению о себе, попадает в сообщество с бесчеловечными нравами, то он легко принимает их, для того чтобы завоевать уважение такого социума. А не принять дурные нравы или даже выступить против них означает обречь себя на презрение такого сообщества. Как и учил Господь: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».

Но и борцам за правду гордыня уготовила свое коварство. Моральное превосходство может легко обернутся гордыней превосходства над «порочным стадом». Гордыня морального превосходства делает человека самодовольным, высокомерным, презрительным, злым. Иные «борцы за правду» в упоении своим «благородством» бывают отвратительней конформистов. Чтобы избежать падения под весом своего морального превосходства не следует превозноситься над «греховодниками и соглашателями», а следует любить их, как любят неразумных детей, ну или, в крайнем случае, как больных. Удивительно, но без любви правда и справедливость легко обращаются в гордыню и неправедность. Поэтому поосторожней надо быть с праведным гневом, уважаемые борцы со злом. Тем более, что и «тупое стадо» иногда бывает правым.

Гордость получает удовлетворение только в сравнении с меньшими достоинствами окружающих. При обнаружении у других больших достоинств, гордость оборачивается чувствами зависти, досады, неполноценности. Стремление к предметам гордости – это скрытое стремление стать объектом зависти. Но за удовольствие смотреть «сверху вниз» с гордостью, человеку неизбежно приходится расплачиваться необходимостью смотреть «снизу вверх» с завистью. Зависть – это обратная сторона гордости, это страдание гордости, уязвленной превосходством чужих достоинств, благ, успехов.

Зависть унизительна, поскольку является болезненным для гордости признанием чужого превосходства, а потому зависть всегда скрывается, неосознанно замещаясь злословием, неприязнью, осуждением, осмеянием, ненавистью, направленными на объект зависти. А причины для недоброжелательности завистливый ум всегда находит.

Зависть всегда оправдывает свое негодование стремлением к справедливости, но как достичь справедливости, если у каждого завистника свои представления о ней? Вульгарное стремление к справедливости – это всего лишь стремление уязвленной гордости (зависти) уничтожить чужое превосходство, опустить возвысившихся до своего уровня.

Благородная, но утопичная идея социального равенства и справедливости издавна использовалась для разжигания ненависти и оправдания насилия, что порой приводило к огромным человеческим жертвам и перераспределению благ, но никогда не приводило ни к равенству, ни к справедливости. Потому что возвысившаяся зависть неизбежно обращается в гордость и уже презирает «меньших», вымещая свою прошлую униженность.

Чувство неравенства возникает не из-за имущественного, иерархического или какого-либо иного расслоения общества, но из-за неравенства в праве на уважение, которое определяется в иерархии гордости мерой причастности человека к статусным ценностям.

Обладатель высокого социального статуса, возможно, и не испытывает высокомерного пренебрежения к окружающим его «ничтожествам», но с недоброжелательностью зависти он столкнется непременно. Обладатель же низкого социального статуса, возможно, никому и не завидует, но с презрением, исходящим от некоторых «хозяев жизни», столкнется и он. Нравы общества очень сильно зависят от того напряжения, которое возникает между презрительным высокомерием, исходящим «сверху», и завистливой неприязнью, исходящей «снизу».

Чувство социального равенства может определяться только равенством в праве на уважение, но равенство в праве на уважение невозможно устроить для других (для всех), потому что чья-либо гордость при любых условиях будет уязвлена чьим-либо превосходством. Равенство осознается и принимается только лично каждым, как признание всеобщего равенства по праву человеческого естества.

Чувство человеческого достоинства основано на чувстве равенства, тогда как чувство гордости основано на чувстве превосходства. Самоуважение человека складывается как из гордости, так и из достоинства, но чем выше человек ставит предметы гордости, тем менее у него остается уверенности в праве на беспричинное самоуважение, то есть на чувство достоинства.

Гордец определяет свое достоинство статусными ценностями, к которым он причастен, и в случае их недостаточности испытывает чувство ущербности. Таким образом, гордость убивает в человеке чувство достоинства, которое способно сформироваться только через отвержение иерархической значимости статусных ценностей.

Гордость отвергает свое равенство с обладателями низкого социального статуса, но зато претендует на равенство с носителями статуса большего, что создает неразрешимое социальное противоречие. Неуважительное отношение гордости к «ничтожествам» неизбежно оборачивается для неё болезненно мнительным самолюбием, ибо человек непроизвольно переносит свое отношение к «меньшим» на отношение «больших» к себе. Уважительное же отношение к обладателям низкого социального статуса утверждает человека в чувстве достоинства перед «большими».

Сколь высокого статуса ни достиг бы гордец, он всегда будет страдать от недостатка собственной значимости, он всегда будет устремлен к признанию и возвышению. Безысходность гордости в ее ненасыщаемости. Разрастаясь, гордость стремится превзойти все. Исход гордости возможен разве что в претензии на место Бога, как это однажды уже случилось, если верить Преданию.

«Стыд» гордости возникает, когда обнаруживается несостоятельность человека в том, что является для него статусной ценностью. Поэтому каждый предмет гордости налагает на человека бремя ответственности за соблюдение его положительного образа. Отсюда возникает тревога за благоприятное мнение о себе, которая проявляется в виде мнительности, обидчивости, подозрительности, ранимости, застенчивости, а такого рода проявления уже и не определяются как проявления гордости.

Стыд же совести возникает из-за попрания своих нравственных убеждений в угоду своим интересам. Вот и в понятии стыда мы сталкиваемся с лукавством общественной морали, подменяющей нравственные понятия. Двойственность морально нравственных понятий наводит на мысль о какой-то дьявольской злокозненности в этом странном феномене.

Психология гордыни – это огромный и совершенно неразработанный пласт представлений о человеке. Такая интеллектуальная нетронутость гордыни обусловлена вероятно тем, что присматриваться к этой стороне человеческой порочности очень неприятно. И только из святоотеческой литературы можно почерпнуть достаточно полное представление об этом удивительном нравственном феномене.