Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя

– Что? – спросил особист.

– Да как ей управлять теперь?! Мы сколько взяли?

– Так механик же говорил…

– Да, говорил, что полную, а сколько это?

– По две двестипятидесятых на внешних держателях и шесть соток во внутреннем бомболюке.

– Тысяча шестьсот?!

– Да.

– Я-то думаю, что это мы так долго оторваться не могли!

– Все нормально?

– Да в принципе норма. Но все равно маленько не по себе.

– Курс шестнадцать, – выдал штурман, когда мы поднялись на три тысячи метров.

При подлете к мосту мы внимательно обшарили глазами небо.

Чисто, только «рама» вдали.

– Сперва бомбим, потом пикируем. Веди, – принял я решение.

– Я Сокол-семнадцать, вышли на цель… – забубнил в рацию Никифоров.

– На боевом!

«Блин, и свернуть нельзя!!!» – подумал я, когда буквально в десяти метрах под нами вспух очередной разрыв снаряда. Немецкие зенитчики не спали.

– Сброс!!! – заорал Никифоров, и почти сразу «пешка» скакнула вверх, освободившись от груза.

– Ну что там? – спросил я нетерпеливо, уходя противозенитным маневром.

– Падают… падают… Пока еще пада… Есть!!!

– Ну???

– Да не видно ни зги! Пыль одна… Сейчас… Черт! Мост цел! В скопление войск попали рядом с берегом, горит там что-то.

– «Мессеры» заходят с солнца! – вдруг закричал Степанов.

Смело повернувшись в ту сторону, я, чуть прищурившись, посмотрел на две пары немцев, которые с высоты падали на нас.

«Отлично подготовленная и исполненная атака. На пять баллов! Однако еще далековато, уйти мы не успеем, но вот спикировать – это да. Успеем!» – подумав так, дернул «пешку» вправо, вводя в пологое пикирование.

– Парни, держитесь, пикирую на мост! – закричал я, положив палец на кнопку сброса бомб.

Надрывно загудели так хорошо мне знакомые по симулятору моторы.

– А-а-а. Н-на! – выдохнул я, выводя машину из пике. – Стрелок, что там?

– На второй заход идут, – отозвался Степанов. – Первый раз они промахнулись, слишком резко мы вниз ушли.

– Щас на пары разобьются и снова атакуют. Штурман, что там с мостом?

– Две легли на мост рядом с берегом, метров на тридцать моста нет. Всю технику, что на нем была, снесло, да и другие пролеты покоробило. Две остальные упали на берег. Мост поврежден, и сильно. Но лучше бы в середину попасть было.

– Ну спасибо! Я вообще на этом аппарате второй раз лечу, а вы от меня что-то хо…

– Немцы атакуют! – прервал наш спор Степанов, его пулемет стал огрызаться короткими очередями.

– Сейчас посмотрим, что это за тяжелый истребитель! – сказал я и, виражом увернувшись от первой, пошел в лоб второй паре.

– Я пустой! – устало выдохнул я, уворачиваясь от очередной атаки одного из «худых».

Этот нелегкий бой научил их осторожности. Два неосторожных догорали в бурьяне, подошедшая восьмерка «мессеров» не стала атаковать, а с интересом наблюдала наш бой с оставшимися двумя немцами.

– Я тоже все до железки! – откликнулся Никифоров.

У стрелка патроны закончились еще раньше.

– Что же они не атакуют? Все кружатся рядом, – спросил особист, глядя на «мессеры».

– Что-то замышляют, – ответил я, тревожно крутя головой. В это время рядом пролетела пулеметная очередь, из-за чего мне пришлось дернуть штурвал, поворачивая всю избитую «пешку» в сторону немецкого тыла.

– На свой аэродром гонят, поняли, что мы пустые, – хрипло сказал Степанов.

– Похоже, что так. Только я сомневаюсь, что долетим. Левый мотор вот-вот заклинит, уже дымит. Слушай, бортстрелок, а что у нас с рацией?

– В начале боя еще разнесло, так что связи нет, – откликнулся он.

– Понятно. Жопа, значит.

– На их аэродром я идти не хочу! – решительно заявил Никифоров.

– Да, а я хочу? Смотри, как нас эскортируют. Целых восемь «мессеров». Думать надо.

– Да что тут думать?! Прыгать! – выдал предложение Степанов.

– Да какое там. Со злости в воздухе расстреляют, – отмел я этот вариант.

– Смотри-ка, справа к нам один подлетел, что-то руками показывает, – вдруг сказал стрелок.

Повернувшись в ту сторону, я увидел, что «ганс» с улыбкой показывает на нас и на землю.

– Вот гад, еще и издевается! – возмутился особист.

Вспомнив так некстати «Хроники пикирующего бомбардировщика» и подивившись похожести сюжета, я сделал то же самое, что и пилот в кино. Показал на себя, на землю, потом фигу немцу. Ухмыльнувшись, тот ушел вверх.

Перед глазами продолжали стоять кадры из фильма, как летчики, которых привели на немецкий аэродром, бросили свою «пешку» на самолеты врага.

Но я не такой. Эти парни – настоящие герои, да, это так. Но я другой и погибать не хочу. Я врага хотел бить и жить. Да, жить, и сейчас судорожно искал выход из создавшейся ситуации.

Прибавив газу поврежденному движку, отчего он затрясся и задымил сильнее, я крикнул, как только мотор выбросил густой клуб дыма и появились языки пламени:

– Парни, есть идея! Держитесь крепче, мы пада-а-а-е-е-ем!

Летели мы на тысяче метров, поэтому мне пришлось использовать все свое искусство, чтобы вывести «пешку» из штопора на пятидесяти. Сбив носом верхушку березы, просевшая машина, ревя одним мотором, понеслась над лесом. Место для посадки, которое я разглядел, с высоты выглядело зеленым лугом у реки.

Выпустив закрылки, убавил газ и стал планировать, сбрасывая скорость. До опушки, где находился луг, оставалось метров сто, когда Степанов крикнул:

– Немцы с двух сторон заходят!

В это время лес кончился и под нами появилась сочная зеленая трава луга.

Отдав штурвал от себя, опустил «пешку» пузом на траву. Корпус затрясся на кочках так, что щелкали зубы. Справа и слева от нас в фонтанах грязи врезались снаряды пушек, несколько попали в левое крыло. Луг оказался заболоченной частью реки, и мы, разбрызгивая воду и куски торфа, неслись по ней, скользя на брюхе. Немцы после промаха ушли в набор высоты, чтобы снова атаковать. Похоже, мы сильно их разозлили.

– Держитесь, берег!!! – заорал я и уперся ногами в приборную панель. Было тесно и трудно, но управился за какие-то секунды.

В это время «пешка», проскочив болото, вылетела на открытую воду, подняв большой бурун, форсировала стометровую речку, врезалась в противоположный берег и взлетела по четырехметровой пологой песчаной круче наверх. Где и замерла хвостом в воде. Посмотрев на толстый ствол дуба, росшего в полуметре от разбитого носа бомбардировщика, я быстро скомандовал:

– Покинуть машину!

Сзади завозился особист и послышались щелчки пряжек. А вот у меня одну, похоже, заклинило.

– Твою мать!!!

– Что? – спросил Никифоров, откидывая фонарь.

– Ремень, бл…! О! Есть, отстегнул! – Я одним рывком вывалился из кабины на крыло, но не удержался на нем, а скользнул вниз и покатился по круче в воду. Когда вынырнул, ища дно ногами, увидел катящегося прямо на меня особиста. Рядом послышался шум падения – Степанов тоже выбрался из дымящейся машины.

– Ныряем, «мессеры» заходят! – успел я крикнуть обеим головам.

Пропитавшийся водой парашют резко потяжелел и стал тянуть меня на дно, пришлось его срочно скидывать. И как раз в это время послышались оглушающие удары по железу и по воде.

Оттолкнувшись от дна, я добрался до берега. Рядом отфыркивался Никифоров, а вот Степанова видно не было. Пришлось нырять за ним.

Повезло: рука сразу опустилась на его плечо, осталось только покрепче вцепиться в гимнастерку. Рывком приподняв сержанта над водой, мы с Никифоровым вытащили Степанова на берег, где он судорожно выплевывал воду, которой успел наглотаться. Подхватив его под руки, мы поднялись на кручу и скрылись среди деревьев.

– Скидывай парашют, он из-за него тяжелей стал в два раза.

Освободив сержанта от намокшего парашюта, мы присели кто где стоял. Степанов, продолжая тяжело дышать и кашлять, проговорил:

– Спасибо… вам! Я уж… думал… все, отлетался…

– Да не за что. Блин, все промокло! – расстроенно сказал я, вынимая все бумаги и раскладывая их, чтобы просушить. Достав заодно шоколад, я одну плитку убрал, а остальные две разделил. Одну нам с особистом пополам, другую – Степанову.

– Ешь-ешь. Ты и так на ногах еле стоишь. Сейчас побегать придется, силы нужны будут, – сказал я, заметив, что он хочет отказаться от большей доли.

Закончив с вещами, принялся стягивать с себя одежду, бормоча:

– Хотел ведь сегодня искупаться сбегать, но никак не думал, что это произойдет так.

На относительное приведение себя в порядок у нас ушло минут пять: раздеться, отжать одежду, назначить ее условно сухой и натянуть опять. И пожалеть об оставшемся в сожженном немцами самолете НЗ…

– Уходить надо. Наверняка наземным войскам сообщили о нас.

«Хотя сейчас не середина или конец войны, могут и рукой махнуть. Но все равно лучше перебдеть!»

– Ну как вы? Бежим? – спросил я, укладывая вещи обратно в планшет и карманы.

– Ты куда? – с подозрением поинтересовался Никифоров, заметив, что я собираюсь бежать на запад.

– Туда.

– Нам в противоположную сторону надо. На восток.

– До фронта шестьдесят километров пехом топать? Да ну, товарищ политрук! Тут до немцев километров восемь осталось. До аэродрома, я хотел сказать.

– У тебя есть какое-то предложение? – нахмурившись, спросил особист.

– Ну да! Идем на аэродром, выбираем самолет, который готовится к взлету, и…

– Думаешь, получится?

– Год назад «мессер» у них угнал, и ничего, стреляли, конечно, вслед… Да ладно, давно это было.

Сказал я это не просто так. В санчасти давно уже обдумывал, за кого себя выдать – за советского-то не получится. Из-за незнания жизни в это время спалюсь на мелочах. Поэтому оставался единственный выход – эмигрант из Франции, благо по-французски балакаю чисто. Сирота, родители погибли во время бомбежки при захвате немцами Франции. По мелочам еще не продумывал, но основную версию выработал и даже заучил. Но главный ответ – родители погибли, сирота, начал новую жизнь, про старую не спрашивайте, не скажу. Где-то так.

– Очень интересно, а вам не кажется, ТОВАРИЩ старший сержант, что нам надо поговорить?

– О чем? – я сделал вид, что не понимаю.

– О жизни. Так, Степанов, а ну-ка отойди метров на сорок.

– Товарищ политрук, сейчас тут немцы будут, а вы все о своем. Бежать надо, и быстро. К тому же я все равно ничего не скажу!

– Это еще почему?

– У меня новая жизнь. Старой нет, все, – развел я руками.

– В полку поговорим. Так, насчет твоего плана, самолет угнать сможешь?

Я только возмущенно фыркнул в ответ.

– Товарищ политрук, побежали, в полку через два часа ужин. Пельмени. Мне Люба сказала.

– Хорошо. Вперед.

И мы побежали. Степанов довольно быстро запыхался, и нам приходилось то и дело переходить с бега на шаг.

– Очки сними. Бликуют, – подсказал Никифоров.

– Ах ты черт, я про них совсем забыл! – досадливо ответил я, стянув со лба очки и убирая их в карман галифе.

К аэродрому мы вышли со стороны леса. И судя по тому, что тут была натянута тревожка в виде проволоки с консервными банками, не первые тут оказались. Да и пулеметные гнезда, где дежурили пулеметчики, навевали сомнения в нашем плане.

– Банки-то, наши, – тронув одну, тихо сказал Степанов.

– Угу. Похоже, тут наш аэродром был, вон, где здания, разбитая «сушка» лежит.

– Там еще зенитная пушка, – указал рукой особист на мелкокалиберную зенитку.

– Уходить надо, – буркнул Степанов.

– Согласен, ничего не получится, охраняют тут крепко.

– Ну да, если шумом и стрельбой, то, конечно, хрен они нам что сделать дадут, но я про это и не говорил.

– По-тихому? – поинтересовался особист.

– Ага. Видите, во-о-он там транспортник стоит, в который мешки грузят из машины? Заметьте, он готов к взлету, моторы уже запущены. Значит, в течение пятнадцати минут он взлетит. Если по-быстрому пробежим по лесу и выйдем вон там, то можно по-пластунски добраться до него. А уж там…

– Попробуем, все равно другого выхода нет.

– Да. Жаль, что мы не в летных комбинезонах, временно, пока близко не подошли, можно было прикинуться своими, но в гимнастерках, мне кажется, это вряд ли получится. Ладно, чего ждать, побежали.

И тут случилось то, на что я никак не рассчитывал, даже не задумывался. Мы встретили своих. Буквально выскочили на них.

– Стоять. Хенде хох! – тихо выдохнул сержант-пограничник, держа меня на прицеле карабина, так как я бежал первым. Под его ногами лежали два тела в знакомой серой форме. Видимо, патруль.

– Свои, мать твою… … … … – От испуга я загнул такой коленец, что даже сержант заслушался, однако карабин не опустил, продолжая держать меня на прицеле.

– Кто такие? – послышался вопрос справа: из-за куста выглянул лейтенант тех же войск.

– Летчики сбитые. Ребята, там транспортник под парами, мы его угнать хотим. Не успеем, если вы нас задержите. Слышите, моторы у него гудят?

– Подожди, а там места много? – спросил быстро лейтенант.

– Ну, его грузят, вес неизвестен, а что?

– У нас шесть раненых. Возьмете?

– Захватить поможете – возьмем, – ответил вместо меня особист.

Мы успели. Как это ни странно, но мы успели. Или немцы задержались? Не суть. Пограничники, пользуясь тем, что их скрывает высокая трава, подползли к самолету и взяли в ножи не только солдат-грузичиков, но и пилотов, куривших у хвоста.

«Повезло, что, похоже, они только заняли эту площадку, день-два, не больше, а то так бы легко не было. И вообще, где они все? А! Время же ужина! То-то я смотрю, народу мало!»

– Вперед! – скомандовал лейтенант, и мы поползли к транспортнику, волоча носилки. Захватившие самолет бойцы, пользуясь тем, что от остального персонала аэродрома они закрыты корпусом «юнкерса», занялись разгрузкой. Когда мы подползли, они уже освободили салон и дали нам возможность попасть внутрь.

– Товарищ политрук. Самолет пустой. Мы можем взять их всех, – прокричал я в ухо Никифорову, помогавшему грузить раненых.

– Веса хватит взлететь?

– На пределе, но думаю, взлетим, их же всего семнадцать с ранеными.

Пока шла загрузка, я пробрался в кабину, вытащил из кресла труп немецкого летчика, скинул на гофрированный пол и показал на него одному из пограничников.

С приборами разобрался быстро, так как, летая на «мессере», был вынужден запомнить все надписи.

– Ну как? – втиснулся ко мне Никифоров.

– Норма. Жду, когда дадут разрешение на взлет.

– Чего?!

– Да шучу я. Все сели?

– Да.

– Тогда полетели!

Включив динамик салона, я четким дикторским голосом произнес:

– Уважаемые товарищи военнослужащие. Авиакомпания «Люфтганза» выполняет внеплановый чартерный рейс с аэродрома номер один на аэродром номер два. Командир корабля и экипаж просят вас воздержаться от курения на борту и пристегнуть привязные ремни.

Мой пассаж был встречен смехом и улюлюканьем, хорошо различимыми через открытую дверь.

Ревя моторами, транспортник стал разгоняться по полосе, однако какого-либо беспокойства среди немцев это не вызвало, кроме того, что меня стали ругать по рации.

Показав пальцем на наушник сидящему на месте второго пилота особисту, продолжил взлет.

Когда шасси оторвались от полосы, Никифоров что-то забормотал в микрофон, явно успокаивая дежурного.

«Ого, он еще и по-немецки говорит!» – подумал я, наращивая скорость. Летели мы на запад, а как только аэродром скрылся из виду, развернулись по большой дуге на восток.

– Товарищ политрук, что там с курсом?

– Сейчас… – Слышимость в наушниках была просто изумительная по сравнению с нашими, так что болтать можно было спокойно, не напрягая связки.

Набрав полную скорость, я на бреющем полетел в полк.

Линию фронта мы пересекли спокойно, а вот при приближении к нашему аэродрому встретили пару «мессеров», недоуменно закрутившихся рядом.

– Странно. Они же должны были найти убитых, – сказал я особисту.

– В эфире этого не было. Я его внимательно слушаю.

В это время немцы наконец-то развернулись и отправились по своим делам, видимо, приняв нас за везущий диверсантов транспортник.

– Уф-ф, ушли!

– Не радуйся, посмотри на сорок пять, – обломал меня Никифоров.

К нам приближались три самолета, в которых легко опознавались «чайки». И я был более чем уверен, что они из полка Запашного.

– С нашими свяжитесь.

– Частоты не те, не получается.

– Вот, блин, попали! Они же сейчас нас атакуют!

– Садись!

– Что?

– Садись немедленно!!!

– Да понял я. Им, чтобы нас догнать, надо минуты две… Сколько нам до аэродрома?

– Минут десять.

– Тогда садимся. Вот дорога, где наша войсковая колонна идет, в поле и сяду.

Сбросив скорость и выпустив закрылки вместе с шасси, я стал планировать вниз. Бойцы, которые шли по дороге, сперва недоуменными фигурками застыли, глядя на нас, но потом бросились в поле, видимо, поняв, что мы собираемся сделать.

– Держитесь, сейчас будет трясти! – крикнул я в салон.

И не обманул, трясло нас преизрядно.

– Фу, сели… – Выступивший на лице пот заливал глаза. Пришлось снять очки и утираться рукавом.

В это время снаружи послышались крики – в основном матерный русский – и рев моторов. Когда я выбрался из салона, вокруг машины, уже сверкая улыбками, стояла толпа человек в триста, а лейтенант-пограничник что-то говорил. Прислушавшись, понял, что он в подробностях рассказывает, как мы захватили самолет у немцев.

Пехота была непуганая, шла к фронту, поэтому и встретила нас так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.

Проведя рукой по волосам, я надел шлемофон, помахал «чайкам», делавшим очередной круг над нами, и подергал особиста за рукав:

– Товарищ политрук, к ужину опоздаем!

– Сейчас, нужно раненых вытащить.

– А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.

– Думаю, что ты прав. Подожди, – быстро сказал он и направился к майору, командовавшему «взявшими» нас в «плен» бойцами.

«Чайки», сделав последний круг, улетели к себе, и Никифоров махнул рукой:

– Взлетаем!

К моему удивлению, погранцы тоже вернулись в салон, видимо, не желая бросать своих.

На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только что сели, и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.

Поэтому, когда у остановившегося транспортника открылась дверца и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо, народ охренел.

После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять, отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и забитого в угол трупа немецкого летчика, который так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого и ничего не было.

Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе мертвого немца, хмыкнув, быстро содрал ее и сунул в карман галифе, затем, подхватив один из маленьких мешков с отчетливо шуршащей внутри бумагой, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки, куда погрузили раненых, и мое появление прошло незамеченным.

– Да ты весь мокрый! – удивился сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.

– Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите, откуда это? – развел руками один из бойцов БАО в звании сержанта. Насколько я помню, он был оружейником в нашем полку.

– Рассказать? Ну слушайте. – Я закинул мешок обратно в самолет – вдруг там что важное.

Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, по бледному виду Степанова было понятно, что многого он не расскажет, так что отвечать, то есть отдуваться, пришлось мне.

– Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз – и двадцать «мессеров»! Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!» Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж – и еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом бац по хвосту!

– И что? – спросил один из «черных духов» с улыбкой – люди сразу поняли, что я заливаю, но слушали с интересом.

– Хвост в щепки, но летит, зараза. Тогда я пропеллером левого мотора по крылу…

– И-и-и? – не выдержал все тот же. Среди толпы слышались смешки.

– Крыла как не бывало, но летит!.. – развел я руками. – Тогда я крылом по фюзеляжу…

– Ну и-и-и?

– Фюзеляж вдребезги, немец на моторе сидит, как-то управляет, но летит!

В толпе слышался откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:

– Во заливает! Ну, комик, ему бы в артисты!

– Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!» Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю – Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикирование и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый «мессер». Ну а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться, как тут опять «мессеры» налетели… э-э-э-э… м-м-м? – завис я на миг.

– Сто? Двести? – подсказал чей-то голос.

– Двести? Чего врать-то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю, все, будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.

– Разбились? Насмерть?

– Не-е. В болото упали. Вылезли, а куда идти?

– И куда?

– Тут мы вспомнили, что рядом есть немецкий аэродром, и мы туда. Прибегаем – немцев на нем видимо-невидимо! Ну я роту охраны схватил левой рукой, правой колочу им по мордасам. А сам кричу экипажу: «Захватывайте самолет, а то улетит сейчас!» Смотрю, а тот действительно на взлет пошел, тут наши подбегают и за хвост его держат. Ну я с охраной разобрался, стволы у пулеметов и пушек в узел завязал и побежал на помощь. В общем, выкинули мы немцев из самолета и домой полетели.

– А пограничники?

– А-а-а, э-э-э?.. А!!! Так летим мы, значит, смотрю – внизу наши идут и рукой машут. Подвези, мол, ну а мы что? Не русские, что ли? Подобрали, и вот здесь. Кстати, а ужин был уже?

– Был-был. Если поторопишься, то успеешь, столовая собирается – и на машины. Передислоцируемся мы.

– Ну я побежал тогда… – И действительно побежал.

Заскочив в санчасть, подхватил свой сидор, сунул в него очки и, закинув на плечо, отмахавшись от соседей по палате, тоже собиравшихся, помчался в столовую.

– Теть Вер, как насчет поесть?

– Ой, матушки! Суворов! Ты же с вылета не вернулся, говорили, вас немцы сбили! – всплеснула руками повариха в столовой.

– Сбили-сбили. Так как насчет поесть?

– Только холодное оста…

– Да мне пойдет. Там еще особист и сержант Степанов некормленые.

Мне наложили холодных пельменей, которые я стал с урчанием поедать. Минут через семь пришел Степанов и присоединился ко мне. Никифорова не было, но одна из официанток унесла куда-то судок.

Когда я почти закончил и пил чай с вареньем, в столовую вошел капитан Смолин.

– Суворов, а кто за вас рапорт писать будет?

– Сейчас, товарищ капитан! – кивнул я и, вытерев руки салфетками, взял карандаш.

– Пиши только правду, а не то, что ты у «юнкерса» заливал.

Капитан внимательно читал все, что выходило из-под моей руки. Кое-где делал пометки на черновике, но молчал.

– М-да. Покрутило вас. Двух сбили?

– Да. Один – я. Другой – Степанов.

– Понятно, их трудно будет провести по бумагам, но попробуем. Пиши теперь чистый лист.

Переписав все набело, я отдал рапорт начштаба, который, внимательно прочитав, расписался, достал из кармана печать и, хэкнув на нее, прижал к листу.

– Через полчаса вылет. Ты летишь на «юнкерсе», его уже заправляют и грузят имуществом. Раз нам достался такой подарок, то грех не воспользоваться такой возможностью.

– Товарищ капитан, а мой истребитель?

– Ах да. Совсем забыл. Мотор привезли, но поставить не успели, так что твой ЛаГГ вместе с мотором и горючим погрузили на две освободившиеся машины и готовят к эвакуации.

– Ясно, товарищ капитан. Спасибо.

Кивнув, Смолин развернулся и вышел из столовой. Допив холодный чай, отдал стакан и блюдце с вареньем Любаше и побежал в санчасть. Лютиковой, когда собирался, не было, видимо, возилась с ранеными, и сейчас я надеялся застать ее.

– Можно? – спросил я, заглядывая в ее кабинет. Марина была там, собиралась.

– Суворов? Что-то случилось?

– Нет, товарищ военврач. Вот подарок вам, лично снял с тела немецкого летчика, – сказал я, протягивая желтую кобуру.

– Это с которого? Не с того ли, который на моторе летел? – спросила она с любопытством.

– Ну вот зачем так меня оскорблять? Нет, оружие того летчика у Степанова. Это с пилота «юнкерса».

Подарок она приняла, но от попытки обнять ее и поцеловать ловко увернулась. Однако не стукнула, и это обнадеживало, поэтому я, выходя, обернулся и твердо сказал:

– А ведь все равно вы будете моей! – и выскочил, увернувшись от брошенной склянки, которая звонко разбилась о дверь.

За время, пока обедал, салон вымыли и привели в порядок. Тела немецкого летчика, как и мешков, не было, зато везде лежали папки, ящики и другое имущество. Только лавки по бокам были свободны – судя по посадочным местам, со мной летят еще и десять пассажиров. Прикинув грузоподъемность, только вздохнул: взлетать мы будем на пределе. Как всегда.

Выпрыгнув из «юнкерса» на землю, осмотрелся. Вдали формировалась автоколонна, где-то там был мой ястребок. Степаныч уже подбегал, доложился об эвакуации, так что тут я был спокоен.

От санчасти в моем направлении потянулись раненые с личными вещами в руках. Последней шла Марина, неся два чемодана. Увидев ее, побежал навстречу и перехватил груз. Судя по звяканью и тяжести, там были медицинские препараты. Шедшая рядом санитарка тетя Галя несла что-то из медицинского оборудования.

– Вы что, со мной?

– Да. Смолин приказал грузиться, он, кстати, с нами летит, – ответила Лютикова.

– Понятно. О, наши к взлету готовятся. Четыре аппарата осталось. М-да.

Бомбардировщики поднялись в воздух и в сопровождении одиннадцати «чаек», оставшихся в истребительном полку за последние дни горячих боев, направились на новый аэродром под Могилевом.

– Заводи! – издалека махнул рукой Смолин. Посмотрев, как он трусцой бежит к самолету, я залез в салон и, протиснувшись между пассажирами, добрался до кабины. На старте стоял «ишачок» Запашного с крутящимся пропеллером. Вот он взревел мотом, стронулся с места и пошел на взлет.

Все три двигателя уже ревели, прогреваясь, когда Смолин сел на место второго пилота и, надев наушники, спокойно сказал:

– Можно взлетать. Майор Запашный будет нас сопровождать.

«Ишачок» к этому времени, крутясь над аэродромом, набирал высоту, явно собираясь прикрывать нас.

Выведя «юнкерс» на начало полосы, дал газу и повел транспортник на взлет.

Путь до нового аэродрома был спокойным, где-то сбоку мелькали чьи-то самолеты, но нас они то ли не видели, то ли не обратили внимания, так что долетели мы без проблем. После посадки быстро стемнело, но новое место оказалось подготовленным. К моему удивлению, и полк Запашного тоже передислоцировался с нами, так что мы селились фактически в соседние землянки. На аэродроме никого не было, даже охраны, так что пришлось выставлять ее из летчиков и членов экипажа. БАО ожидался нескоро.

Меня опять определили в санчасть, так что караульная служба не грозила. Как и остальным раненым.

Аэродром располагался у города Шклов на краю большого лесного массива. Землянки были вырыты на расстоянии ста метров от опушки и вполне могли уберечь от бомбардировок. Да и поле отлично подходило для ВПП, я уже убедился в этом, посадив тяжелый транспортник, который на следующий день угнали куда-то в тыл.

Пощипанная автоколонна нашего полка пришла после обеда следующего дня, другие встретили это событие радостно, а вот у меня возникли новые проблемы.

Очередная почищенная картофелина полетела в таз с водой.

– Товарищ старший сержант, вы потоньше чистьте, а то смотрите, какая кожура толстая, – учил меня молоденький боец, тоже, как и я, получивший наряд вне очереди. Только один, а не два, как я.

– Боец, я картошку в первый раз в жизни чищу, что ты хочешь? За один наряд не научишься.

– Ничего, товарищ старший сержант. Пять нарядов, и научитесь, я же научился.

– Спасибо, обрадовал. Мне и двух нарядов вот так хватило, да еще и шагистики Страхова.

– Да, старшина – зверь. Вот у меня никак не получалось поворот налево, так он меня за полдня научил.

– Что? Тоже хворостиной по ногам стегал? – спросил я после очередного бульканья. Гора нечищеной картошки понемногу уменьшалась, а таз наполнялся.

– Ага.

– Ну что, молодцы, почистили?.. Так, половину я на борщ забираю, а вы продолжайте, – сказала тетя Вера и, подхватив ведро с результатами нашего труда, ушла в столовую.

– Товарищ старший сержант…

– Ну чего тебе еще, боец?

– А за что вам второй наряд влепили?

– За то же самое.

– А?

– Спросил, за что, – пояснил я, бросая в ведро очередную картошку и беря следующую.

Нож я использовал свой, тот самый, снятый с поляка. С первого человека, которого я убил. Мне нравилась удобная рукоятка и возможность пальцем придерживать лезвие.

Эти наряды, что я получил позавчера, были, на мой взгляд, странными. Ну обратился я не совсем по уставу к командиру. Одно дело – уставы будущего, которые я более-менее знал, другое – образца сорок первого, который со скуки пробежал, когда была возможность. Не знаю, виноват ли тут наш особист, пропавший три дня назад, – с того момента, как он вылез из «юнкерса», я его больше не видел. То ли действительно довел командира. Да и просьба-то была обычная – допустить меня к полетам, в связи с тем что чувствую себя хорошо, да еще мой ЛаГГ починили и провели все тестирования. Однако командир мгновенно вспылил и отправил меня на работы и занятия шагистикой у местного «зверя» по этой части – старшины Страхова. Проще говоря, влепил наряд, потом второй. В общем, создалось такое впечатление, как будто меня изолировали.

Закончив с картошкой, подхватил ведро с грязной водой и, отойдя от землянки, рядом с которой стояла наша походная кухня, широким жестом вылил воду. В это время мое внимание привлекло гудение моторов небе. Гул был незнакомым, такой я еще не слышал, поэтому, поставив ведро на землю, направился к опушке.

Там стояли несколько командиров и смотрели в небо, где шла тридцатка самолетов.

– Вроде немцы, – обратился один из них ко мне.

– Да. «Дорнье», – ответил я, опознав силуэт. Опустил голову, снова посмотрел на небо и с чувством добавил: – Твою-ю-ю ж-ж-же-е мать, а?!

И было отчего. Вопрос прозвучал на французском, ответ – на нем же. Меня банально подловили. Посмотрев на ухмыляющегося парня, я увидел рядом и Никифорова. А из стоящей неподалеку «эмки» вылез майор – нет, не майор, а дивизионный комиссар, я спутал ромбы со шпалами, да и нарукавные знаки не сразу разглядел – и направился к нам.