Черные мифы о Великой Победе

«Большая часть Красной армии с первых же дней войны бросила оружие и разбрелась по лесам»

Отечественные «диванные стратеги» очень низко оценивают действия Красной армии в начале Великой Отечественной войны и свои оценки они с фанатичным упорством навязывают обществу. Так, Марк Солонин еще в 2013 г. издал книгу «Июнь 41-го. Окончательный диагноз», которая была переиздана в 2014 г., а в 2017, 2018, 2019 и 2020 гг. книга была выпущена в свет издательством «Яуза» под названием «22 июня. Окончательный диагноз». Основной тезис этих книг Солонин сформулировал так: «…Главная причина поражения (Красной армии в первые дни войны. – В.Л.) лежит вне сферы проблем оперативного искусства, тактики, количества и качества вооружений… АРМИЯ НЕ ВОЕВАЛА… с первых же дней войны большая часть личного состава Красной армии бросила оружие и разбрелась по лесам…»

Владимир Бешанов в предисловии книги «Танковый погром 1941 года» (издана в 2002, 2011, 2018 и 2020 гг.) заявляет: «…На каждого погибшего красноармейца пришлось десять попавших в плен либо дезертировавших». В книге «Кадры решают всё» он пишет: «Красноармейцы десятками тысяч, бросая оружие, дезертировали и сдавались в плен…» В статье «Мы были еще не совсем готовы…» (сборник «Великая Отечественная катастрофа II. 1941 год. Причины трагедии») Бешанов утверждает: «Созданный Сталиным гигантский бездумный, не умеющий и не желающий сражаться за “завоевания Октября” и отнятые у соседей территории механизм прекратил свое существование».

Бывший московский мэр Гавриил Попов в книге «Заметки о войне» (под разными названиями книга была издана в 2005, 2007, 2008 и 2011 гг.) говорит «о полной катастрофе социализма за десять дней 1941 г.». По его представлениям, в первые десять дней войны с немцами никто не воевал: «…Народ – и соответственно армия – не хотел умирать за советский строй, за сталинский социализм, за диктатуру пролетариата». А вот потом, считает Гавриил Попов, когда народ понял, что немцы хуже большевиков, начало расти сопротивление врагу и война приняла характер отечественной.

Поскольку Марк Солонин наиболее плодовит и нахрапист в «обосновании» низкого «боевого духа» Красной армии в начале войны, обсудим сначала его тезис о том, что в первые дни войны «АРМИЯ НЕ ВОЕВАЛА». Этот тезис тенденциозен и невежественен, он ложен по нескольким причинам.

Вермахт против Солонина

Прежде всего, согласиться с приведенным Солонинным тезисом мешают генералы, офицеры и солдаты вермахта: их оценки боевых качеств Красной армии в 1941 г. кардинально расходятся с оценками Солонина.

Начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта (до сентября 1942 г.) генерал-полковник Франц Гальдер (запись в дневнике от 29 июня 1941 г.): «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. Теперь наши войска должны сражаться в соответствии с учебниками ближнего боя. В Польше и на Западе они могли пренебречь правилами, но здесь снова пришлось вспомнить о них».

Начальник штаба 4-й немецкой армии (группа армий «Центр» – 1941 г.) генерал-майор Гюнтер Блюментрит^[5] (статья о Московской битве в сборнике «Роковые решения»): «Первые сражения в июне 1941 года показали нам, что такое Красная Армия. Наши потери достигли 50 процентов. Пограничники защищали старую крепость в Брест-Литовске свыше недели, сражаясь до последнего человека, несмотря на обстрел наших самых тяжелых орудий и бомбежку с воздуха… Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои… Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя…»

Генерал-майор вермахта Эдгар фон Бутлар (статья о войне с Россией в сборнике «Мировая война. 1939–1945 годы»): «…В результате упорного сопротивления русских уже в первые дни боев немецкие войска понесли такие потери в людях и технике, которые были значительно выше потерь, известных им по опыту кампаний в Польше и на Западе… способ ведения боевых действий и боевой дух противника… были совсем не похожи на те, с которыми немцы встречались в предыдущих “молниеносных войнах”…»

Начальник штаба командования люфтваффе генерал-майор Гофман фон Вальдад (запись в дневнике от 3 июля 1941 г.): «Ожесточенное сопротивление (советских войск. – В.Л.), его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным представлениям».

Командующий 1-й танковой группой (группа армий «Юг» – 1941 г.) генерал-полковник Эвальд фон Клейст^[6]:

«Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость».

Офицер 18-й танковой дивизии вермахта (запись в дневнике): «Несмотря на огромные пройденные расстояния, не было чувства, которое у нас было во Франции, не было чувства, что мы входим в побежденную страну. Напротив – здесь было сопротивление, всегда сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было…»

Танкист 12-й танковой дивизии вермахта Ганс Беккер: «На восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть» (цит. по книге Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных»).

Лейтенант Гельмут Риттен (6-я танковая дивизия вермахта): «…В плен никто не сдавался, поэтому и пленных практически не было. Между прочим, наши танки довольно быстро расстреляли весь боекомплект, а такого не случалось нигде – ни в Польше, ни во Франции» (цит. по книге Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных»).

Даже откровенный апологет гитлеровской армии Пауль Карелл (псевдоним оберштурмбанфюрера СС Пауля Шмидта – исполнительного директора службы новостей Третьего рейха и руководителя пресс-департамента Министерства иностранных дел Германии) в книге «Восточный фронт. Гитлер идет на Восток», описывая первые дни войны, отдает должное стойкости советских солдат: «… Немецкие солдаты начинали сознавать, что с таким противником нельзя не считаться… 126-я пехотная дивизия из земли Рейн-Вестфалия, сражаясь бок о бок с солдатами из Шлезвиг-Гольштейна, также на собственном горьком опыте познали силу и стойкость советских войск… То, что эта танковая война в Прибалтике не станет веселой прогулкой, легким блицкригом, встречей профессионалов с дворовой командой, немцы на горьком примере познали уже в первые сорок восемь часов после начала кампании…»

Можно было бы предположить, что Солонин незнаком с приведенными выше мнениями, но в своей книге он цитирует и Гальдера, и Блюментрита, т. е. позиция Солонина объясняется не незнанием, а сознательным игнорированием высказываний военнослужащих вермахта. Это значит, что Солонин грубо нарушил один из основополагающих принципов научного исследования – принцип всесторонности рассмотрения явлений. Так историки не поступают, так ведут себя, согласно терминологии, самого Солонина, «историки-пропагандисты».

Искаженное представление о блицкриге

Солонин уверяет читателей, что в июне 1941 г. «…сопротивлялась лишь малая часть огромной советской армии», а большая ее часть «…с первых же дней войны… бросила оружие и разбрелась по лесам», что в тех условиях дезертиры и пленные «…в значительной степени неразличимы – сначала происходило бегство в лес, а затем… переход из леса в лагерь военнопленных». Другими словами, Солонин полагает, что в начале войны сдача в плен красноармейцев носила фактически добровольный характер. Этот вывод – результат непонимания Солониным сути блицкрига. Солонин объясняет победы вермахта в мае-июне 1940 г. во Франции и в 1941 г. в СССР грамотным применением немцами двух принципов ведения боевых действий: «концентрации сил и взаимодействия родов войск». Однако в реальном блицкриге «концентрация сил и взаимодействие родов войск» играли важную, но не главную роль.

Главным в стратегии немецкого блицкрига было нарушение управления и снабжения обороняющихся войск в результате стремительного и безостановочного (обходя без боя сильно укрепленные позиции) продвижения танковых и моторизированных соединений на большую глубину обороны противника, охват и окружение его войск.

Стратегией блицкрига предполагалось, что у окруженных, лишенных управления и снабжения войск противника будет сломлена воля к сопротивлению и они быстро капитулируют. Эта стратегия себя полностью оправдала в Польше и во Франции. Но в России, как справедливо отметил английский историк Роберт Кершоу в книге «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных», «азбучные» истины блицкрига «…оказались поставлены с ног на голову отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в, казалось, безнадежнейших ситуациях…». Именно это сопротивление привело к тому, что «половина наступательного потенциала немцев и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на закрепление уже имевшихся успехов». При ликвидации образовавшихся в конце июня 1941 г. «котлов» под Белостоком и Минском немецкие войска пленили сотни тысяч красноармейцев. Но вермахту это стоило столько времени и сил, что 19 июля 1941 г. ОКВ (Верховное командование вермахта) вынуждено было издать директиву № 33 «По дальнейшему ведению войны на Востоке», в которой признавалось: «Группе армий “Центр” потребуется время для ликвидации сильных боевых групп противника, продолжающих оставаться между нашими подвижными соединениями». А 30 июля ОКВ направило в войска директиву № 34, которой командование вермахта сочло необходимым «предоставить 2-й и 3-й танковым группам для восстановления и пополнения их соединений около десяти дней» и «временно отложить выполнение целей и задач, поставленных в директиве № 33 от 19.07». Группе армий «Центр» было предписано перейти к обороне. В результате ожесточенного сопротивления советских войск назначенное Гитлером взятие Москвы и Ленинграда (20 июля 1941 г.) не состоялось. Срок был перенесен на 25 августа, затем на 7 ноября 1941 г., а потом вопрос взятия вермахтом Москвы и Ленинграда отпал навсегда.

В действительности для абсолютного большинства советских войск сдача в плен в начале войны была не добровольным, как считает Солонин, а вынужденным актом: окруженные войска сдавались в плен, лишь находясь в безвыходном положении, когда у них заканчивались продовольствие, горючее и боеприпасы. Это подтверждают немецкие документы. Франц Гальдер на 7-й день войны (28 июня 1941 г.) записал в дневнике: «…На всех участках фронта характерно небольшое число пленных…» 30 июня 1941 г. в оперативной сводке группы армий «Центр» отмечалось: «…Пленных мало». Только ко 2 июля 1941 г. материальные ресурсы окруженных под Белостоком советских войск были исчерпаны, и они были вынуждены сложить оружие. Окруженные под Минском советские войска оказывали упорное сопротивление вермахту и начали сдаваться в плен вследствие истощения сил и средств лишь после 4 июля 1941 г. Приведенные факты, во-первых, опровергают утверждение Солонина о том, что красноармейцы «с первых же дней» бросали оружие и разбредались по лесам, а во-вторых, говорят о том, что число добровольно сдавшихся в плен красноармейцев было мизерным.

И еще один факт, опровергающий домыслы Солонина о том, что большая часть советских войск «с первых же дней войны… бросила оружие и разбрелась по лесам», и характеризующий действительную силу сопротивления Красной армии вермахту в июне 1941 г. По данным немецкого исследователя Рюдигера Оверманса среднесуточные потери погибшими, которые понес вермахт в боях с советскими войсками в июне 1941 г. (2,5 тыс. чел), оставались самыми большими в течение трех последующих лет войны вплоть до лета 1944 г., когда в ходе Белорусской стратегической операции была уничтожена немецкая группа армий «Центр».

Математическая беспомощность

В эпилоге книги Солонин обозначил ее цель: «Перевести обсуждение вопроса “о человеческом факторе” и его роли в катастрофическом поражении Красной армии из области эмоций, ритуальных фраз… в сферу науки; для начала такой простой науки, как арифметика».

Но отношения с «такой простой наукой, как арифметика» у Солонина не заладились.

Во-первых, Солонин безнадежно запутался в численности людских потерь Западного фронта. Сначала он «подсчитал», что общие людские потери Западного фронта в период с 22 июня по 9 июля 1941 г. составили 540 тыс. чел. А затем Солонин привел другие данные о потерях Западного фронта: попало в плен 338,5 тыс. красноармейцев, убито и ранено – 80—100 тыс. чел., «рассеявшихся» – 400–450 тыс. чел. В сумме получается не 540 тыс. чел., а значительно больше – порядка 820–880 тыс. чел. Можно было бы предположить, что Солонин в число «рассеявшихся» включил и пленных, но в предисловии, описывая успехи вермахта, он разделяет эти категории потерь: «…Войска Прибалтийского и Западного особых военных округов… были разгромлены, рассеяны по лесам или взяты в плен…» (выделено мной. – В.Л.). Так сколько потерял Западный фронт по «подсчетам Солонина» – 540 тыс. чел. или более 800 тыс. чел.? Видимо, все же не 800 тыс. чел., поскольку общая численность войск Западного фронта перед началом войны была значительно меньше (625 тыс. чел.).

Во-вторых, аргументы Солонина в пользу своих цифр потерь Западного фронта несостоятельны. Поскольку упомянутые цифры намного превышают сведения о потерях Западного фронта, содержащиеся в книге «Гриф секретности снят» (418 тыс. чел.) авторского коллектива под руководством генерал-полковника Г. Ф. Кривошеева, то Солонин попытался опорочить цифры Кривошеева. Он заявляет: «…Сегодня уже не вызывает сомнений явное и значительное занижение данных о потерях, допущенное составителями сборника “Гриф секретности снят” (сборник Кривошеева…)». В качестве подтверждения этого вывода Солонин ссылается, в частности, на собственный подсчет балансовым методом безвозвратных потерь Красной армии в 1941 г., проведенный в книге «22 июня. Анатомия катастрофы». Однако подсчет Солонина безграмотен. За основу им взята справка о численности Красной армии, пополнении и потерях за период с начала войны по 1 марта 1942 г., которую подписал начальник организационно-учетного отдела Оперативного управления Генерального штаба полковник Ефремов. Согласно этой справке, к 1 марта 1942 г. в Красную армию было призвано (с учетом довоенной численности) 17 414 тыс. чел. За вычетом безвозвратных потерь в армии должно быть 14 197 тыс. чел., а реально было 9315 тыс. чел. Недостающие 4882 тыс. чел. Солонин полностью отнес к безвозвратным потерям, получив общую оценку «безвозвратных потерь 41 года в размере 7,5–8 млн чел.», что на 3,9–4,4 млн чел. больше, чем у Г. Ф. Кривошеева (около 3,6 млн чел.). Оказывается, Солонин понятия не имеет о структуре убыли личного состава Красной армии в годы войны – он не знает, что в период с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1942 г. в Красной армии, кроме безвозвратных потерь, была и другая убыль личного состава: мобилизованные, но захваченные немцами до прибытия в войска (500 тыс. чел.), уволенные из армии по ранению или болезни (около 600 тыс. чел.), направленные для работы в народное хозяйство (1300–1400 тыс. чел.), на пополнение внутренних войск и вооруженных формирований других ведомств (около 200 тыс. чел), находящиеся в госпиталях (свыше 1300 тыс. чел.), осужденные за воинские преступления (около 150 тыс. чел.) и не разысканные дезертиры (примерно 50 тыс. чел.). Если все эти составляющие убыли личного состава Красной армии учесть, то на долю безвозвратных потерь советских войск за период с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1942 г. будет приходиться не 7,5–8,0 млн чел., как подсчитал Солонин, а примерно 3,6 млн чел. Именно эта цифра приведена в книге «Гриф секретности снят», т. е. при оценке безвозвратных потерь Красной армии с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1942 г. авторским коллективом под руководством Г. Ф. Кривошеева, в отличие от Солонина, учтена вся убыль личного состава армии за указанный период.

В-третьих, Солонин так и не сумел дать количественную оценку якобы низкого «боевого духа» советских войск. Конкретные цифры у Солонина так и не сложились: он смог лишь продекларировать, что дезертиров было «огромное количество», а «…пропавших без вести было во много раз (часто – на порядок) больше совокупного числа учтенных в штабных документах убитых и раненых».

Выполним теперь то, что не сумел сделать Солонин – оценим количественно справедливость его утверждений относительно «боевого духа» Красной армии в начале войны. Сначала определим численность советских солдат, дезертировавших из войск Западного фронта в ходе боев с 22 июня по 6–9 июля 1941 г. Для этого оценим отдельные составляющие потерь Западного фронта в рассматриваемом периоде. Поскольку данные Г. Ф. Кривошеева, как показано выше, несравненно адекватнее цифр Солонина (т. е. квалификация коллектива под руководством Кривошеева неизмеримо выше квалификации Солонина), то для количественной оценки отдельных составляющих потерь Западного фронта воспользуемся сведениями из книги «Гриф секретности снят».

В общее число потерь Западного фронта (418 тыс. чел.) входят санитарные потери (77 тыс. чел.) и безвозвратные потери (341 тыс. чел.), включающие погибших и умерших от ран, попавших в плен и пропавших без вести. Число пленных на Западном фронте Солонин определяет в 338,5 тыс. чел., но эта цифра завышена, поскольку в числе пленных было большое количество гражданских лиц. Солонин, правда, с этим категорически не согласен: «В последние годы чрезвычайное распространение в патриотических кругах получила байка (выделено мной. – В.Л.) о том, что “немцы хватали всех мужчин призывного возраста и зачисляли их в военнопленные”. Авторов и распространителей этого бреда нисколько не смущают простые вопросы: “Зачем?”, “Кто их должен кормить?”, “Как совместить это с фактом освобождения сотен тысяч реальных военнопленных?”». Эта фраза Солонина «феерически» (любимое его слово. – В.Л.) дремуча. Удивительно, но «тучные стада» (это тоже из словаря Солонина – таким эпитетом он характеризует советских историков. – В.Л.) единомышленников не подсказали Солонину, что автором «байки» был не кто-то из «патриотических кругов», а немецкий чиновник Ксавьер Дорш из организации Тодта, который 10 июля 1941 г. сообщил министру по делам оккупированных территорий Розенбергу, что войска 4-й армии генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге оборудовали под Минском «на территории величиной примерно с Вильгельм-плац (берлинская площадь. – В.Л.)» лагерь для почти 100 000 военнопленных и 40 000 гражданских лиц. А одним из «распространителей этого бреда» (о наличии среди военнопленных лиц, не относящихся к военнослужащим Красной армии) стал известный немецкий историк Кристиан Штрайт, указавший в книге «Они нам не товарищи…», что «члены специальных дружин из гражданских учреждений, народное ополчение, рабочие батальоны, милиция и пр. <…> составляли в 1941 г. значительную часть пленных». Реально в общем числе советских пленных 1941 г. примерно 20 % составляли лица, не относящиеся к военнослужащим Красной армии, т. е. из 338,5 тыс. человек, взятых немцами в плен в Белостокском и Минском «котлах», пленных красноармейцев было около 270 тыс. чел. (часть из них – примерно 10 % – попали в плен ранеными). Это значит, что на долю погибших и пропавших без вести воинов Западного фронта приходится порядка 70 тыс. чел. (341 тыс. чел. – 270 тыс. чел.). В немецких документах сообщается об уничтожении большого числа красноармейцев при их многочисленных попытках вырваться из окружения. В оперативной сводке группы армий «Центр» от 30 июля 1941 г. сообщается: «…Русские несут громадные потери убитыми, пленных мало…» (строго говоря, одной этой фразы достаточно, чтобы поставить жирный крест на всей «концепции» Солонина). Очевидно, число погибших воинов Красной армии на Западном фронте было не менее 50 тыс. чел. Таким образом, избежавших немецкого плена пропавших без вести красноармейцев Западного фронта было примерно 20 тыс. чел. Если из них вычесть вышедших из окружения, а также примкнувших к партизанам, то дезертиров из состава войск Западного фронта, которые постарались «остаться на оккупированной противником территории, вернуться к себе домой, осесть в “примаках” у сердобольной солдатки и т. п.», было не «огромное количество», как полагает Солонин, а статистически незначимое число – несколько тысяч человек.

Завершая обсуждение цифровой эквилибристики Солонина, оценим справедливость его утверждения о том, что «пропавших без вести было во много раз (часто – на порядок) больше совокупного числа учтенных в штабных документах убитых и раненых». Поскольку часть красноармейцев попала в немецкий плен ранеными, то совокупное число раненых в войсках Западного фронта было примерно 100 тыс. чел. Тогда численность общих «кровавых потерь» (убитых и раненых) составляет ориентировочно 150 тыс. чел. Так как попавших в плен (не считая взятых в плен раненых) и пропавших без вести было около 270 тыс. чел, то отношение потерь попавшими в плен и пропавшими без вести к «кровавым потерям» равно 1,8:1. Ну и где же здесь превышение «во много раз», «на порядок»? Отметим, что отношение числа пленных и пропавших без вести к числу только убитых (50 тыс. чел.) существенно выше – 5,4:1. Но ничего «ненормального», как это пытается представить Солонин, в таком соотношении нет: оно обычно для операций, заканчивающихся окружением и разгромом противника. Если это соотношение послужило Солонину основанием для вывода, что в начале войны Красная армия «не воевала», то тогда нужно признать, что и вермахт «не воевал» в июле и августе 1944 г., когда, по данным Б. Мюллера-Гиллебранда, в ходе операции «Багратион» число пропавших без вести немецких солдат было в 5–6 раз больше, чем убитых: в июле – 310 тыс. пропавших без вести и 59 тыс. убитых (соотношение 5,3:1); в августе – 407 тыс. пропавших без вести и 64 тыс. убитых (соотношение 6,3:1).

* * *

Вообще попытка Марка Солонина количественно оценить «боевой дух» Красной армии примитивна. В ней не фигурирует общепризнанный показатель «боевого духа» войск – показатель их стойкости в боях. В качестве такого показателя используется отношение числа погибших воинов к числу сдавшихся в плен: чем больше это отношение, тем более стойкой считается армия. Оценим стойкость Красной армии в 1941 г. в сравнении со стойкостью других участников войны в критические для них периоды войны. Красная армия в 1941 г., по данным Г. Ф. Кривошеева, потеряла 802,2 тыс. чел. погибшими и 2353 тыс. чел. пленными. Потери Польши за 20 дней боев против немцев в сентябре 1939 г., по данным М. И. Мельтюхова, составили 66,3 тыс. чел. убитыми и 420 тыс. чел. пленными. Франция в мае-июне 1940 г. понесла следующие потери: убитыми – 90 тыс. чел., а пленными – более 1,5 млн. Наконец, вермахт с июля 1944 г. по 8 мая 1945 г. потерял около 1500 тыс. чел. погибшими и 6,1–6,2 млн чел. пленными (на советско-германском фронте – около 2,9 млн чел., на Западном фронте – 3,2–3,3 млн чел.). Рассчитанные по приведенным данным характеристики стойкости армий Второй мировой войны представлены в табл. 1.2.

Данные табл. 1.2 показывают, что в 1941 г., в самое катастрофическое для Красной армии время войны, ее стойкость в борьбе с врагом была выше стойкости польской армии более чем в два раза; стойкости французской армии – более чем в пять раз; и выше стойкости гитлеровской армии в последние 10 месяцев войны – примерно в 1,4 раза. Последняя цифра демонстрирует, что солдаты и офицеры Красной армии более стойко и отважно защищали СССР в 1941 г., чем солдаты и офицеры вермахта Германию в 1945 г.

Таблица 1.2

Характеристики стойкости армий во Второй мировой войне

* * *

В книге Солонина содержится много пренебрежительных и язвительных фраз, высмеивающих «ритуальные фразы» и «пропагандистские заклинания» советских историков. Но по части пропагандистских уловок советские историки – дети малые в сравнении с Солониным. Его книга просто кишит различного рода «ритуальными фразами» и «пропагандистскими заклинаниями»: о «стихийном распаде» и превращении Красной армии «в вооруженную и стремительно разоружающуюся толпу», о «массовом дезертирстве» и огромном числе «рассеявшихся» и «убежавших в лес» красноармейцев, о том, что «сопротивлялась лишь малая часть огромной советской армии», что ее боевые потери были «многократно меньше потерь от явного и скрытого дезертирства», что «история войн такого не знала», что «стрелявших было во много раз меньше, чем “пропавших”», что «на каждых десять героев, проливавших кровь за Родину, приходилось 30–40—50 бросивших свое оружие», и т. д. и т. п.

Все это пропагандистское кликушество Солонина вызывает, пользуясь его же фразеологией, «чувство неловкости и стыда» за все им написанное.

Впрочем, в словарном арсенале Солонина есть три слова (предназначенные им, естественно, для других), справедливо и точно указывающие место, которое заслуживают его многочисленные военно-исторические «изыскания», – «только на свалке». Книги Солонина достойны именно этого места не столько из-за их научной ничтожности, сколько потому, что они представляют собой опасный для нравственного здоровья населения страны духовный яд, состоящий из исторической клеветы, искажений и грязных домыслов относительно поведения воинов Красной армии в начале Великой Отечественной войны. Какие бы красивые слова Солонин ни говорил о назначении своих книг, но именно такие книги, унижающие и оскорбляющие Красную Армию, называющие ее «огромной вооруженной толпой», обливающие грязью якобы трусливых и не умеющих воевать советских полководцев и солдат и восхваляющие военное искусство немецких генералов и воинское мастерство солдат вермахта, формируют у подрастающих поколений – как в России, так и в других странах, образовавшихся при распаде СССР, – негативно-пренебрежительное отношение к подвигу советского народа, способствуют росту нацистских настроений в молодежной среде. Такой духовный яд крайне опасен для нравственного здоровья населения России. Недооценка этой опасности вылилась в Украине в бесчинства бандеровских нацистских банд, яростно разрушающих памятники советским воинам, оскорбляющих и избивающих ветеранов Великой Отечественной войны, и, в конечном счете, явилась одной из причин кровавой братоубийственной гражданской войны.

За что воевала Красная армия

Что касается приведенных выше утверждений Гавриила Попова и Владимира Бешанова о том, что в начале войны «народ и армия не желали воевать за социализм», то они также не соответствуют действительности. Во-первых, как было показано выше, народ и армия сражались с фашистами с первого дня войны. Это, кстати, подтверждают и зарубежные исследователи. Арон Шнеер в книге «Плен» цитирует эмигранта Б. Л. Двинова, писавшего в книге «Власовское движение в свете документов» (издана в Нью-Йорке в 1950 г.): «Надо раз и навсегда отказаться от кое для кого весьма удобных, но совершенно неверных настроений о том, будто Красная армия и русский народ только и мечтали о приходе немцев. Это представление ни в малейшей степени не отвечает действительности. Признавая наличие элементов пораженчества в армии и народе, необходимо в оценке его строго соблюдать пропорции. К тому же пораженчество было довольно скоро изжито даже в этих скромных размерах. Этому способствовало то, что завоеватель очень скоро сбросил маску “освободителя народов” и явился русскому народу во всей реальности жестокого бездушного поработителя».

И еще один показательный факт: за первую неделю войны только в Москве 170 тыс. человек подали заявления о добровольном уходе на фронт.

А во-вторых, народ и армия упорно сражались не просто за Родину – Россию, а за социалистическую Родину – СССР. Это вынужден был признать уже в июле 1941 г. руководитель Абвера (разведка вермахта) адмирал Канарис: «…Не все идет по намеченному плану. Увеличиваются признаки того, что эта война не только не вызовет ожидавшийся в России внутренний коллапс, но, напротив, приведет к укреплению большевизма» (цит. по книге А. И. Уткина «Вторая мировая война»). Такое же мнение сформулировало Верховное командование вермахта (ОКВ) в приложении к директиве от 8 сентября 1941 г.: «Впервые в этой войне немецкому солдату противостоит противник, подготовленный не только как солдат, но и как политический противник, который видит в коммунизме свой идеал, а в национал-социализме – своего злейшего врага» (цит. по книге Б. Г. Соловьева «Внезапность нападения – орудие агрессора»).

Наконец, то, что народ и армия сражались за социализм, подтверждает статистика: в годы войны только в армии и на флоте в коммунистическую партию вступили 3788 тыс. чел.