В иных мирах я тоже как-то шастал. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть I

Божественный мотив из литер четырёх

Михаил Гундарин

Весёлая тоска венецианских зим,

божественный мотив под номером четыре.

Он умер, но смотри, остался негасим

и медленно плывёт в предпраздничном эфире.

Лови, покуда он – полупрозрачный шар

из рыбьей чешуи сияющего моря

(рисованной страны несмелая душа,

блаженное окно в стене ночного горя)

Владимир Буев

Божественный мотив из литер четырёх

в значенье музыкальном опусом зовётся.

И опусов таких из разных эр, эпох

не два, не три, не пять десятков наберётся.

Времён у года есть четыре (а не пять),

И ровно столько же концертов у Вивальди.

Венеции тоску на скрипке обыграть

сумел он точно так, как Ломоносов – смальту.

А рыбью чешую сумел познать поэт

посконный и лихой, большой знаток покушать.

Он видит чешую и рыбий силуэт

в шарах и там, где в окнах можно море слушать.

P.s. Короче, везде: не складно, зато верно, как учение Маркса, которое всесильно.

Там же

Михаил Гундарин

НА КУХНЕ

Полночь бродит долгими кругами,

тёмная, невидимая нам,

розовым вином и пирогами

веселящим сонный Инстаграм.

Батарею тёплую потрогай,

помечтай, что посреди пурги

в этот дом потеряна дорога…

Но уже сужаются круги.

Владимир Буев

ТАМ ЖЕ⁶

Ночь мне очи застит. Я включаю

свой проверенный годами ноутбук.

(Полночь – это к слову). Открываю

Инстаграм, а сам пишу в Фейсбук.

До полуночи минут так тридцать.

Не беда! Пурга – везде пурга.

В полчаса пурге не завершиться –

к тёплой батарее жму бока.

Времена года

Михаил Гундарин

ИЮЛЬ⁷

Дудеть в свою дуду, не думать об ином,

простить заблудший мир,

остаться виноватым –

таков соблазн дождя, прошедшего сквозь дом

и вышедшего вон по желобам покатым.

Июльские дела! Весь день, зевая, ждёшь

летучей вести о заслуженной награде,

пока сырой асфальт, сверкая, словно грош,

играет в зеркала, своей забавы ради.

Порой заглянет гость – «На несколько минут…

Какой там, к чёрту, чай, тащи скорее кваса,

на пиво денег нет, а Кока-Колу пьют

мажоры да жлобы из правящего класса».

Ты прав, мой милый друг! Давай поговорим

за кружкой о судьбАх сегодняшней культуры,

о том, как низко пал презренный Третий Рим,

а, впрочем, и о том, какие шуры-муры

стоят в повестке дня… Оставим лучше их

до осени – жара и так невыносима.

Ну что ж, тем слаще квас,

тем бесшабашней стих,

тем медленнее жизнь… Пускай проходит мимо.

Владимир Буев

ВРЕМЕНА ГОДА

Пришли июль и дождь (неважно, что январь⁸

безумствует сейчас в Москве у пародиста).

В июле вечно так (так повелось уж встарь):

Вручают ордена героям-гуманистам.

А я ведь он как раз! А я и есть герой!

Я с первого июля не схожу с дивана.

Из дома целый месяц я невыездной.

Квартира для меня – что хватка лап капкана.

Когда же весть придёт? Ведь август на носу.

Ну, пусть не на носу, но – середина лета.

Уже недели две я вестника пасу.

Когда ж конец туннеля озарится светом?

Опять снаружи дождь. Сырой асфальт опять.

Приятель без гроша, мечтая о халтуре,

Заглянет в дверь мою. Ему бы всё болтать

О Риме Третьем да о девках и культуре.

И вдруг закончен дождь. Меня бросает в жар.

Ужели?.. Снова нет. И края нет волынке.

Не гордый я. Готов сменить репертуар:

не нужен орден мне, медаль куплю на рынке.

Тра-ля-ля. Проснусь. Увижу

Михаил Гундарин

А день был таким простым,

Ярким, одушевлённым

Зелёным и золотым,

Золотым и зелёным.

Утром любили нас,

Вечером обижали,

День понемногу гас,

Размывая детали.

В темноте полетим

К огонькам отдалённым,

Зелёным и золотым,

Золотым и зелёным.

Владимир Буев

Тра-ля-ля. Проснусь. Увижу

Жёлтое на зелёном.

Как будто бы я в Париже

В Версале ихнем хвалёном.

Любили тут постоянно

И утром, и вечерами

Безбожниц преокаянных.

А пуще всего – ночами.

Дождусь темноты. Спрячусь.

Я чувства к искусству питаю.

Ведро зазвенит – раскорячусь.

Уборщицу в сети поймаю.

Иоанновна Анна на Русь привела…

Михаил Гундарин

Вот и прожита жизнь в ледяных гаражах.

Второсортным портвейном попробуй согрейся!

А с копеечным Югом ты был на ножах…

Ни на что не надейся!

Но как старый резец захлебнётся резьбой

И далёко летят заостренные брызги,

Так и мир, победивший тебя, на разбой

Не решается больше, измызган

Роковым поединком, где вышел твой щит,

Как луна с финкарём из густого тумана,

И, на небе черкнув, будто лазером, «shit»,

Стал изнанкой экрана.

Где твой гаечный ключ, словно меч, словно луч,

Выбил ржавую искру

Из покрытых бронёй, обезвоженных туч –

Продырявил канистру.

Спи спокойно, увидев иное, боец,

В головах твоих ветошь и масло.

В «Жигулях» полумёртвых – охрипший певец,

Ожидающий часа.

Будет утро похмелья и час торжества,

Мы их вряд ли увидим.

Наше дело – ослепнув, придумать слова,

Послесловье к обиде.

Владимир Буев

Иоанновна Анна на Русь привела

Ледяные дома как тусовку с массовкой

Там и пили, и ели… Гараж без тепла,

без еды, но с вином – то издёвка.

В гаражах ледяных самогон лишь спасёт.

Не спасут каберне, Изабелла с мускатом,

«Солнце Юга» не всё за копейки идёт:

то, что дёшево, кроется матом.

Неспроста и на небе зажёгся с крестом

Яркий лозунг in hoc signo vinces,

А не cи́мъ побѣди́ши под лунным ярмом.

Не случайно друг Костя был взвинчен.

Если гаечный ключ в гараже, словно крест,

Выбил ржавую искру на небе,

То под спирта парами «Жигуль» в «Мерседес»

Превратится вот-вот (мы же слепы).

Издырявить канистру, разлить весь бензин

Вместе с маслом, поджечь и смотаться.

Но куда? Ну, конечно, туда, в магазин,

А потом горевать и метаться.

В гараже угоревшие, спите, бойцы.

Я, случайно спасённый судьбою,

Как любые секретные гимнов певцы

Солнцепёк отыщу под скалою⁹.

В гараже ледяном как бойцов всех собрать,

Как дотла выжечь лёд, я научен.

Вот теперь будут знать, как меня обижать.

Я теперь с торжеством неразлучен.

Карусель скрипуча?

Михаил Гундарин

Всё идёт по плану. Весна – красна,

Карусель скрипуча, как древний бог.

Лишь самой себе до конца верна,

Раскрывается книга в двенадцать строк.

Вот и всё, что осталось от болтовни

Пылкой юности (думали – не унять!).

Двадцать третьего будет плюс пять в тени.

Не забудь же перечитать

Эти строки, придуманные тебе.

(А по сути, придуманные тобой.

И особо – двойной пробел,

Несмолкающий, как прибой…)

Владимир Буев

Карусель скрипуча? Есть солидол –

Он не только в вёсны осилит скрип.

Книг в двенадцать строк поиск был тяжёл,

Но стихов полно у поэтов-глыб.

По двенадцать строк у Бальмóнта есть.

Грибоедов, Пушкин, Есенин, Фет,

Маяковский, Брюсов – пусть всех не счесть,

Но на память вспомнит любой эстет.

Здесь Ахматова с Блоком прошлись по льду.

Тут Некрасов и Лермонтов жар гребли.

И Цветаева в этом длинном ряду.

И попроще поэты жгли.

Вдруг поэму «Двенадцать» имел в виду?

Человек там двенадцать, а не строк.

Я словесную снова бурю руду,

Чтобы выучить тот урок.

Эти строки, придуманные одним

(А по сути, придуманные другим)

Плагиатом не станут никаким,

Я надеюсь… но пальцы скрестим.

Пропустил остановку? Проспал?

Михаил Гундарин

Сердце качается, как вагон

Поезда «Барнаул-Кулунда».

Повторяется, как рефрен,

Продвигается, как патрон

В тоннеле грязного льда.

Здесь попутная лесостепь

Царапает стёкла до дрожи,

Здесь нарезанный чёрный хлеб

На серой газете разложен.

Крепко-крепко связан стоп-кран

Проволокой железной.

Я её размотаю сам,

Горячо, бесполезно.

Владимир Буев

Пропустил остановку? Проспал?

Разогнаться твой поезд успел?

Чья ж вина, что ты спал наповал

Или если в окно ты смотрел,

Если взор твой бежал в лесостепь

Или если ты хлеб поглощал?

Повторюсь: чья вина, коль нелеп

Сам раззява, упавший в астрал?

Чья вина, что не спрыгнул, когда

Осознал, что вагон твой в рывке?

Твоя воля была не тверда,

Коль стоп-кран не сорвался в пике.

Ничего – вот достигнешь села

(Кулунда – там маршруту конец),

Раз уж смелость твою забрала

Рукоятка простая, хитрец!

Наука молча принимает факт

Михаил Гундарин

Очередной зимы стальная ось

Легко нашла живое полотно,

Вошла в него, прошла его насквозь

И там, где вышла вон, – воспалено.

Но поболит недолго: это март,

Неприхотливый черновик всего,

Дурак-игрок в карманный биллиард,

Полезное, однако, существо:

Ему известен путь в холодный лес,

Где рваный город вроде башмака

Валяется среди семи небес.

Их видит тот, кто старше сорока.

Владимир Буев

Наука молча принимает факт,

Что семь небес в апокрифах живёт.

А то и десять – компромиссный пакт

Не заключён. В фантазиях – полёт.

Кругов ещё у ада тоже семь.

А может, девять, кто ж там вёл подсчёт!

Ну, разве Данте то ли стратегем,

А то ль мифологем провёл учёт.

Черновиков неприхотливых столь уже,

Что даже март (не только мир) готов

В них захлебнуться при демонтаже

Конструкций из осей и облаков.

Очередной зимы стальная ось

На полотне живом отоспалась,

А в марте у оси всё вкривь и вкось.

В том полотне зараза завелась?

Не старше сорока в твоих мечтах?

За пятьдесят давно – всё биллиард?

Игра на городах как башмаках

В холодный лес пристроит даже март.

Три сорта темноты познал я в жизни

Михаил Гундарин

Закроем глаза, чтобы лучше видеть

Серебристые облака,

Ползущие медленно, как в обиде,

К центру материка.

Пена космического прибоя,

Светящееся ничто,

Трансгалактического конвоя

Штопаное решето.

Или наоборот – посланья

Тем, кто всегда вдали,

Тяжёлые, кружевные зданья,

Поднявшиеся с Земли, –

Мелом струящимся расчертите

Нашу ночь на лету,

Пробросьте свои ледяные нити

Сквозь каждую темноту!

Владимир Буев

Три сорта темноты познал я в жизни:

Есть «всякая» кругом,

«Любая» тоже есть, но мною признан

Лишь сорт один хитом.

У темноты-хита свои симптомы:

Глаза зажмурив, видеть свет,

Смотреть с блаженством, как плывут фантомы,

Каких в реале нет.

Мелом расчерчен асфальт на квадраты¹⁰ –

Это послания Бога.

Но не дают их прочесть бюрократы

Под глупым предлогом.

Я в облаках, кружевных этих зданьях,

Плавать мастак.

«Каждая» – третьего сорта названье.

Третий – не брак.

Проникновение

Михаил Гундарин

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

Посреди серьёзных дел

Что нам скажет коленвал?

«Если ты меня вертел,

То и я тебя пинал»

Обезумевший на треть,

Запиши в свою тетрадь:

«Если будете вертеть,

Нам придётся вас пинать».

Все окольные пути

Приведут в родимый край!

Вот тогда и поверти,

Вот тогда и попинай!

Владимир Буев

ПРОНИКНОВЕНИЕ

Коленвал молчит всегда.

Коль не смазан, то скрипит.

Работяга – хоть куда:

Вертит-крутит и кружит.

Посреди серьёзных дел

Не найти уже тетрадь:

То десктопом пальцы грел,

То айфон пришлось держать.

Коленвалов бойся ты,

Коль в родимый край зайдёшь:

Не кранты, но все мечты

В срамоте ты обретёшь.

Попинали бы – крутяк:

Не окольный путь – прямой!

Да сходи уже в кабак,

Всё когда-нибудь впервой…

Я гляжу в стакан

Михаил Гундарин

В РЕСТОРАНЕ

Никотин заполняет верхушки лёгких,

И они темнеют, как на картине

Художника Х. закатные горы,

Словно сопки на Сахалине.

Я там не был. Я не был нигде, но море

Настигало сердце везде и всюду.

Даже в здешнем полуночном разговоре

Я его ощущал отрицаньем чуда.

Всё равно нагонит меня, нагонит,

Всё равно обманет меня, обманет,

И не важно уже, на каком перроне,

За какою дверью, в каком стакане.

Моя мера не та, что несёт в бутылке

Гладко выбритый малый в дешёвом фраке,

Не во взгляде его, не в его улыбке.

Она там, в подступающем с моря мраке.

Владимир Буев

Я гляжу в стакан, там единственный друг мой¹¹.

Но картинно мой рот не лает «In vino…»,

Мозг мой «…veritas» помнит – словес трёх сумме

Покоряются тонны никотина.

Если автора мысли сделать проще,

То стакан коррелирует с сигаретой.

А художник Икс или Худридóщев

В ресторан тоже ходит не для обеда.

Не во взгляде его, не в его улыбке,

И не в мимике всех официантов

Алкоголиков мера по ошибке

(Как у кроликов взор) живёт в мутантах.

Вот меж пьяными веет официантка.

Ну, так это ж совсем другое дело!

Незнакомка по виду дебютантка

И без спутников. Вовремя подоспела.

В её взоре поверья – матерь Божья! –

Так античны, как и шелка её древни.

Меня в море несёт по бездорожью.

Незнакомка в вуали? Из деревни?

Берег дальний зовёт, рукою машет.

Вот уж скоро моря меня догонят.

По колено мне море. Перья пляшут.

Привидения или без шляп фасонят?

Позовёт меня море в даль, обманет.

Очарованный берег – что перроны.

И глухие секреты живут в стакане.

Все излучины чьей души застонут?

Ну, конечно, моей, вино ведь терпко.

Да и солнце сегодня в руки рвётся,

…Вся в бездонных очах вдруг синь померкла,

Но ура! Мне опять бутыль несётся.