Шут императрицы: Халиф на час

– Но Либман тебе заплатит.

– На то и надеюсь. А то ты при деньгах уедешь, Буженинова с Квасником также. Одна свадьба в ледяном доме обеспечила их и их детей и их внуков, коли народятся таковые. Балакирев Ванька такоже богат стал. Жену свою он уже отправил из Петербурга.

– Куда отправил? – не понял Мира.

– Пока на Москву, а там она мужа своего станет дожидаться. А затем они отправятся в его имение под Казанью. Знаешь, что у Ваньки словно у князя есть имение. И неплохое. Душ крепостных более тысячи он заимел. А я про будущее не подумал. А как большой барин жить привык. Хорошо жилось шуту при веселом дворе Анны Ивановны. Эх! – Кульковский снова выпил водки.

– А сегодня мы хорошо поработали на Бирона. Миних был напуган. Хоть и держался хорошо, а он испугался. Могу поспорить на тысячу рублей, что он пойдет прямо к Бирону, когда попадет во дворец. Так что денег тебе Либман даст! А 30 тысяч это сумма изрядная. С такой можно прожить в России три жизни.

– Тридцать тысяч это деньги, но не богатство. Хотя я еще могу кое-что заработать. Выпьем?

– Выпьем!

И они снова выпили.

Глава 2
Смерть императрицы.

Год 1740, октябрь, 8-го дня. Санкт-Петербург.

В покоях императрицы.

Эрнест Иоганн Бирон оделся в новый красного бархата камзол, богато расшитый золотом. Он украсил себя орденами и летами Андрея Первозванного, Черного орла, Святой Анны. Пышный черный парик спускался на плечи герцога.

За ним шел в сером кафтане и седом парике Лейба Либман, опираясь на легкую трость.

– Челобитная вельмож уже у императрицы, – прошептал Либман Бирону.

– Моя жена не отходила от Анны этой ночью и предала мне, что она уже подписала указ о моем регентстве, – признался герцог.

– Хорошо если так.

– Тебя это не радует? Ты столь спокойно воспринял сие, Лейба.

– Я стану радоваться, когда указ о твоем регентстве будет провозглашен публично.

– Это будет сейчас. Ты уговорил даже фельдмаршала просить за меня, Либман. Я никогда не ожидал подобного от Миниха!

Слуги распахнули двери перед Бироном и Либманом. Они вошли в покои императрицы. Анне стало в этот день немного легче, но с постели она, по-прежнему, не вставала. Рядом с ней суетились врачи Рибейро Санчес, Кондоити, Фишер, Каав-Беургаве.

Императрица сидела на кровати, опершись на подушки, и фрейлины расчесывали её волосы. Рядом с ней сидела верная подруга Бенингна Бирон.

Бирон и Либман поклонились. Анна, увидев фаворита, улыбнулась.

– Эрнест! Рада тебя видеть.

– Анхен, я рад, что тебе стало легче, – сказал Бирон.

– Подойди ближе, Эрнест. И ты, банкир, подойди.

Они приблизились к кровати царицы.

– Я умираю, Эрнест, – произнесла императрица. – И уже не поднимусь с кровати.

– Анхен!

– Не нужно слов, Эрнест. Мне рано умирать. Мне всего 46 лет. Ты вот в таком возрасте еще полон сил и здоровья. Но я умру мужественно. Богу угодно прервать мои дни. Вон и лекари так говорят.

– Мы будем молить бога о твоем здоровье, Анхен! – Бирон сел на кровати и взял свою подругу и любовницу за руку.

– Я уже пекусь не о себе, Эрнест. Я пекусь о тебе. О тебе о Бенингне и о ваших детях. Мне принесли челобитную, где тебя желают видеть регентом. Вице-канцлер также просил меня о том. И сам Миних слезно молил сделать герцога Бирона регентом. Ты желаешь того?

– Да, Анхен! Я готов служить твоему племяннику императору Иоанну III, – решительно заявил Бирон.

– Эрнест, они сожрут тебя после моей смерти. Я советую тебе ехать в Курляндию. В нашей Митаве ты будешь герцогом. А что будет здесь?

Анна откинула голову.

– Анхен.

– Вижу, Эрнест. Ты сам желаешь этого. Ну да как знаешь. Тебе выбирать! Либман! Подойди ближе!

Банкир приблизился.

– В сем документе сказано, что мой кабинет министров, генералитет, Сенат и вся нация желает светлейшего герцога Бирона видеть регентом. Так сие?

– Точно так, ваше величество.

Анна усмехнулась.

– Знаю я все хитрости твои, банкир. Ну да будь, по-вашему. Я подписала документ. Быть герцогу Бирону в регентах. Можете объявить о том моим подданным.

Либман схватил бумаги и положил их в бархатную папку. Он был готов плясать от радости, но вида не показал. Он отступил на шаг и низко поклонился.

– Иди! – Анна отпустила его. – Иди, банкир. Делай свое дело.

Когда Либман вышел, Анна отогнала от себя всех кроме Бенингны и Бирона.

– Вы знаете, что у меня нет никого дороже вас. Ты Бенингна любила моего сына Карлушу как своих детей. Ты никогда не попрекнула меня ни чем.

– Что ты, Анна. Ты моя подруга и всегда была добра ко мне.

Бенингна взяла левую руку императрицы и приложилась к ней губами. Она плакала.

– И ты, Эрнест, был всегда рядом, – продолжала Анна. – И потому я желаю вам двоим добра. Хочу дать вам совет. Уезжайте из России.

– Анхен! – выдохнул Бирон.

– Анна! – Бенингна сжала её руку.

– И ты желаешь, чтобы Эрнест стал регентом, Бенингна?

– Желаю, Анна. Я больше всего этого желаю.

– Тогда живите, – Анна подняла глаза вверх. – Живите, как знаете. Я сделала все что могла. Но помните что вы в России. А это не Митава…. Не Митава…

***

Год 1740, октябрь, 16-го дня. Санкт-Петербург.

Смерть императрицы.

Утром 16 октября 1740 года императрица смогла немного заснуть. Уже два дня она мучилась нестерпимыми болями. Врачи ничем не могли ей помочь. Рибейро Санчес уверенно заявил, что императрица до вечера не доживет. Другие с ним согласились. Лейб-медик Каав-Беургаве приготовил свой эликсир и сказал, что сие облегчит страдания больной.

– Когда императрица проснется, она должна это выпить.

– Пусть будет так, – согласился грек Кондоити. – Хуже уже не будет.

Анна проспала недолго и сразу потребовала к себе Остермана. Пить лекарства она отказалась.

– Подите вы прочь со своими лекарствами. Мне уже ничего не поможет. Смерть пришла за мной. Остермана ко мне! Пошлите за Остерманом! Сколь можно повторять! Я желаю видеть вице-канцлера.

Рибейро Санчес передал приказ императрицы дежурному камергеру. Императорский курьер отбыл в дом вице-канцлера. Остерман ехать не хотел, но Анна была еще жива, и спорить с ней было опасно.

Его сразу допустили до императрицы. Анна осталась с вице-канцлером империи наедине.

–Ухожу я, Андрей Иваныч. Костлявая пришла за мной.

–Матушка….

–Не надо, Андрей Иваныч, не говори ничего. Знаю, что смерть пришла. И я готова встретить её. Беспокоит меня судьба империи и судьба наследника.

–Но регентом стал герцог Бирон. Он станет младенца оберегать.

–Того и боюсь. Ты и Миних камень за пазухой против него держите. И я то вижу, вице-канцлер. Вижу. Не любите вы Бирона. Но не про то тебе сказать хочу, зная хитрость твою.

– Я стар, матушка-государыня. Стар. Что я могу? Болезни одолевают меня.

– Вот что я скажу тебе, Андрей Иваныч. Если Бирон падёт, и вы с ним падете. И ты и Миних. Ты думаешь, что сможешь удержаться у власти при Лизке? После того как ты был моим вице-канцлером и кабинет-министром она тебя к себе не приблизит. Ты же оракул. Неужто, того не понимаешь?

– Я все понимаю, матушка, – ответил Остерман. – Но Елизавета не наследница. И я помогу Бирону привести придворных к присяге императору Иоанну III.

– Это одно, Андрей Иваныч. Но нужно вам всем держаться герцога Бирона. Лизка девка хитрая. Жалею, что не уничтожила её. Не сгноила в монастыре. При ней гвардейцы толпятся. И то опасно.

– Всякая мелочь, матушка. Сержанты да солдаты. Генералов при Елизавете нет.

– И что с того? Меня верховники на трон посадили, и власть мою урезали. А самодержавной меня сделали именно сии рядовые да сержанты гвардии. Помнишь про то?

– Помню, матушка. Но кто тех гвардейцев организовал тогда дабы они «Виват Анна» орали? Я твою партию тогда направлял. И я главного верховника Дмитрия Голицына поддержки лишил. У Елизаветы нет своего Остермана.

–Напрасно ты так думаешь, Андрей Иваныч. Стоит только гвардии на своих штыках Лизку на трон возвести, как и генералы и сенаторы к ней толпой сбегутся. Али русских не знаешь?

–Про то не беспокойся, матушка. Остерман не даст Елизавете взойти на трон. Да и Либман при герцоге Бироне состоит. А умнее человека я не знал, матушка.

– Смотри Андрей Иваныч. Я тебя предупредила. Держитесь за Бирона и за Иоанна. Не дайте обидеть младенца. Иначе и вы обижены будете. А сейчас пусть войдут другие. Хочу попрощаться.

Анна почувствовала, что смерть пришла. И это её последние минуты. Разговор с Остерманом завершил её государственные заботы. Большего для своей империи она сделать не могла.

Звеня шпорами на ботфортах, к ней приблизился Миних.

– Фельдмаршал, – прошептала она. – Вот оно как вышло….

– Матушка! Твое царствование будут помнить. Я счастлив тем, что служил тебе.

– Прощай, фельдмаршал. Прости, ежели, обидела чем.

– Прощай, государыня.

К ней с другой стороны подошла Бенингна Бирон и упала на колени перед ложем императрицы.

– Анна! – горбунья зарыдала.

– Не плачь, Бенингна. Не по мне плакать надобно, а по вам. Вижу, что ваши горести токмо начинаются.

Биронша схватила Анну за руку и прижала её к губам. Слезы катились и по глазам герцога Бирона. Он понял, что императрица уходит от него навсегда.

– Прощай, Эрнест! – слабеющим голосом произнесла Анна. – Прощайте все!

Это были её последние слова. Императрица Анна Ивановна умерла. Царица отправилась в небытие. Её царствование закончилось.

***

Сразу, как только закрылись глаза императрицы, потеряла свое значение придворная кувыр коллегия. Многочисленные шуты и шутихи Анны, болтушки, арапчата никому стали не нужны. И можно было бы на этом закончить роман, но еще не зашла звезда герцога Бирона, который стал в русской истории «халифом на час»…

Глава 3
Его светлость регент империи Российской.

Год 1740, октябрь, 17 дня. Санкт-Петербург.

Покои светлейшего герцога.

На следующее утро после смерти государыни императрицы герцог Бирон оделся с небывалой пышностью. Слуги обрядили его в малиновый камзол с кружевами, красный кафтан с золотыми позументами, поверх которого возложили все регалии и ордена, как русские так и иностранные, коими был отмечен герцог Курляндии, Лифляндии и Семигалии.

Сегодня Бирон должен воплощать в своей особе верховную власть империи. Потому его черный парик был завит с особым тщанием, и на его шляпе сияла бриллиантовая пряжка.

Рядом с герцогом были Пьетро Мира и Лейба Либман, верные соратники Бирона. Пьетро на этот раз не одел положенных шутам полосатых чулок. Он выглядел как придворный кавалер.

– Эрнест, – восторженно заговорил банкир. – В приемной полно народа. Придворные пришли встречать тебя как царя. Это твой час! Там послы держав иностранных: прусский – барон Мардефельд, шведский – барон Нолькен, и австрийский – граф Эстергази. Не видать только маркиза де ла Шетарди.

Бирон посмотрел на себя в зеркало и остался доволен своим отражением. Он выглядел величественно. Как раз таким и должен быть регент.

– Левенвольде пришел? – спросил Бирон Либмана.

– Все курляндские дворяне в сборе, Эрнест.

– Миних?

– Фельдмаршала в приемной нет, – ответил банкир.

– Не явился, – сказал Бирон. – Встречать меня ниже его заслуг. Ну да и бог с ним. Обойдемся и без фельдмаршала. А кто из русских там?

– Много кто пришел. Бестужев-Рюмин, Никита Трубецкой, Андрей Ушаков….

– Хорошо, – прервал банкира герцог. – Мне стоит показаться. Не нужно заставлять себя ждать.

– Ты регент и тебе все можно! – сказал Пьетро. – Пусть подождут.

– Он прав, Эрнест, – поддержал Миру Либман. – Придворные любят сильных и властных правителей. Не давай им спуску.

– Но я не природный монарх, Лейба. И про сие забывать не стоит. Пусть объявят о моем выходе.

Либман вышел, чтобы дать распоряжение.

Перед выходом герцога к придворным, его личный мажордом в кафтане с гербами герцогства Курдяндского, трижды стукнул посохом об пол и торжественно произнес:

–Его герцогская светлость, повелитель Курляндии, Лифляндии и Семигалии, регент империи Российской герцог Эрнест Иоганн Бирон!

Герцог вышел к придворным. Все склонились в низком поклоне. Бирон приветливо улыбнулся собравшимся.

Князь Трубецкой первым бросился к нему и приложился к его руке. За ним тоже стали делать и другие вельможи. Бестужев-Рюмин закричал:

– Да здравствует регент! Слава герцогу Бирону!

Эрнест расчувствовался. Либман поморщился, когда увидел слезу на его щеке. «Неужели он принимает эту комедию за чистую монету? Не умеет Эрнест притворяться и это плохо».

– Господа, я рад всем, и всегда буду помнить о вас, яко об отечества радетелях. Клянусь, что никто из вас не пожалеет о том что поставил свою подпись под документом с просьбой о моем регентстве.

– Вы самый достойный к тому кандидат ваша светлость, – заговорил Бестужев-Рюмин.

– А сейчас господа, – продолжил Бирон, – прошу вас последовать за мной в покои нашего нового императора Ивана Антоновича. Кстати, а почему я не вижу здесь принца Антона Брауншвейгского?

Придворные засмущались и опустили глаза. Принц отказался идти приветствовать регента. Дело в том, что Бирону надобно было даровать титул «высочества», как новому правителю России. Но принц Антон наотрез отказался это делать, и за ним стала в позу и его жена, принцесса Анна Леопольдовна.

– Его высочество не желает меня видеть? – все понял Бирон. – Но я не враг ему. И смогу при случае это доказать. Прошу вас за мной господа.

Бирон проследовал в покои, где лежал в колыбели в окружении мамок новый император России. Регент почтительно склонился перед колыбелью. Вслед за ним поклонились все остальные.

– Я господа и дамы клянусь верно служить новому императору России. И клянусь действовать во благо народа империи. И если принц Антон и принцесса Анна не явились сюда, я сам вынужден от имени малолетнего императора даровать себе и принять титул «высочества», как назначенный по воле усопшей государыни регент!

Младенец при этих словах заплакал и заворочался в колыбели. Мамки кинулись к нему. Герцог еще раз поклонился колыбели и покинул покои царственного младенца. Так началось короткое царствование императора Иоанна Антоновича….

***

Бирон после этого удалился в свои покои. Он сразу приступил к исполнению своих обязанностей. Тем более что на встрече с ним настаивал начальник Тайной розыскных дел канцелярии генерал Андрей Иванович Ушаков.

–Что уже могло случиться, Андрей Иванович, – спросил герцог. – Неужели в первый день моего регентства кто-то планирует заговор?

–Вы смеетесь, ваша светлость? – удивился Ушаков. – И напрасно! С такими делами шутить нельзя.

–Садитесь, генерал. Прошу вас. И не обижайтесь на меня. Я не хотел смеяться и готов вас выслушать.

Ушаков сел.

–Я ведь только что стал регентом и еще не знаю как себя вести.

–Ваша светлость….

–Мне присвоен титул высочества, генерал. Я все-таки регент Российской империи.

–Простите, ваше высочество, сегодня рано утром мне принесли бумаги, расклеенные на стенах домов. Вот прочтите.

Бирон взял лист бумаги и прочитал:

И не царь теперь нами властвует,

И не русский князь отдает приказ,

А командует, потешается

Злой тиран Бирон из Неметчины!

Герцог поднял голову.

–Что за ерунда? Я еще не успел стать регентом и меня уже назвали тираном. Что я им сделал, генерал? Ведь они не знают даже, каким я стану правителем. Ведь может быть, что я буду лучше остальных, и при мне им будет хорошо.

–Это чернь, ваше высочество! Она и не на то способна. Им надобен страх! А то смерть императрицы многие восприняли с радостью. Думают, что конец власти и порядку пришел!

–Вы нашли тех, кто сие написал? – спросил Бирон.

–Мои люди уже пошли по следу. Через день-два они попадут ко мне.

–Я бы хотел узнать, за что они меня так ненавидят. И я желаю сам с ними говорить, генерал.

–Как будет угодно вашему высочеству. Но это еще не все. Гвардия неспокойна. Пока они буянят только в кабаках, но кто знает, что будет завтра?

–Я прикажу сменить караулы во дворце только солдатами лейб-гвардии Измайловского полка.

–Это верно, ваше высочество, но этого недостаточно. Преображенцы и семёновцы имеют друзей среди измайловцев.

–Но мой брат Густав подполковник гвардии Измайловского полка!

–Немецкие офицеры полка мало, что смогут сделать. И тем более ваш брат. Он не популярен среди солдат. Слишком жесток и крут. Его не любят.

–Вы правы, генерал, – согласился с Ушаковым Бирон. – Что вы советуете сделать?

–Пусть Миних стянет в столицу армейские полки. Они станут противовесом гвардии ежели что.

–Думаете, что в армии я больше популярен, генерал? – горько усмехнулся герцог.

–Нет. Но если ввести в город полностью Ингерманладский пехотный полк, Ингерманладский драгунский полк, Ижорский пехотный полк, и Печорский драгунский полк, они станут противовесом вашим врагам. Армейцы не сильно любят гвардейцев. Скоро они не договорятся.

–Я подумаю над этим. У вас все?

–Да, ваше высочество. Я ваш верный слуга!

–Я не забуду вашей службы, генерал. И вы всегда будете мною отмечены.

Ушаков поднялся и поклонился регенту.

–Я служу трону империи Российской, ваше высочество. Я желаю быть полезным, и всегда буду стоять на страже интересов особ царствующих.

***

После Ушакова к Бирону явился князь Никита Трубецкой. Его назначили распорядителем погребальных церемоний.

–Ваше высочество, я пришел за приказом выдать деньги на погребение государыни императрицы.

–Деньги? – Бирон посмотрел на Трубецкого. Он хорошо знал, что князь Никита вор. Такого казнокрада было поискать. – И сколько же вам надобно денег?

–Двадцать тысяч золотом, ваше высочество.

–Сколько? Князь, вы, что сошли с ума? Врачи сейчас бальзамируют тело государыни и готовят его для выставления в церкви.

–Но для украшения гроба и траурного кортежа надобно….

Трубецкой развернул список. Бирон не дал ему возможности зачитать. Он сказал:

–Князь, после свадьбы шутов много чего осталось. Берите со складов все. И страусовые перья можно забрать у шутов. Кувыр коллегия ликвидируется. И им они более не понадобятся.

–Но мы хороним императрицу, ваше высочество. Все должно быть новое. Можно ли брать с шутовской свадьбы ткани, и перья у шутов для украшения гроба государыни?

–Можно. Я даю вам сей приказ, князь! Вы намерены его обсуждать?!

–Никак нет, ваше высочество! – до самой земли поклонился Трубецкой. – Как вам будет угодно…

***

После ухода Трубецкого Бирон засел с Пьетро Мира в кабинете, и они стали пить вино. Герцог приказал никого не пускать к нему в течение получаса.

–Ты представляешь, какие это люди, Пьетро! Они уже назвали меня тираном!

–А ты чего ждал от русских, Эрнест? – спросил Мира. – Твоя проблема в том, что ты немец. И потому ты всегда у них будешь виноват. Им нужен кнут. Они понимают только язык кнута. Так возьми кнут в руки, если они так его хотят.

–Пьетро! Ты же знаешь, что кнут, это не по мне. Да и русские не всегда слушаются его. В этом ты не прав. Я дольше тебя живу в России. От них можно ожидать чего угодно.

–Но ты правитель империи.

– Да. Хоть я и не совсем еще сие осознал, Пьетро. Кстати, а что намерен делать ты? Ведь Анна Леопольдовна готовит приказ о ликвидации кувыр коллегии. Она имеет на сие право, друг мой. Здесь я не могу ей помешать.

–Да теперь, когда нет государыни, мне не дорога сия служба, Эрнест. Со смертью Анны Ивановны шутовство престанет приносить доходы. А стало быть, какой в нем толк? Я бы хотел вернуться к музыке. Ты можешь это устроить?

–А что ты желаешь? Играть на скрипке у сеньора Арайя?

–Нет, – замотал головой Пьетро. – Только не в капелле у Франческо Арайя. Я бы мог создать свою капеллу. И Мария Дорио будет петь у меня.

–Вот как? Это возможно. Я буду твоим покровителем. Это будет капелла герцога Бирона.

–Спасибо тебе, Эрнест! Ты настоящий друг.

–Но это разве все чего ты желаешь? – спросил Бирон.

–А чего же еще, Эрнест? Я и так заработал в России достаточно крупную сумму денег. В Италии я буду очень богатым человеком. А музыка мое призвание. Наверное, даже большее чем шпага. Да и Мария желает снова петь. И я намерен предоставить ей такую возможность….

***

Год 1740, октябрь, 17-го дня. Санкт-Петербург.

Дом Пьетро Мира.

Пьетро вернулся домой к полудню. Мария ждала его. Она знала, что должен был просить Мира у Бирона в первый день его регентства.

–Что? – спросила она, когда он вошел. – Получилось?

–Да, Мария. У меня будет капелла! И ты снова станешь петь. Это будет личная капелла герцога.

Дорио бросилась к нему на шею:

–Пьетро! Арайя сдохнет от зависти! Я ему покажу какую певицу он потерял. Против герцога Бирона он не пойдет. Слишком сеньор Франческо труслив. Но не обманет ли твой Бирон? Капелла будет создана?

–Зачем ему обманывать меня? Я его друг, Мария. Да и совсем не дорогое это удовольствие – капелла.

–Вот как? Я думала, что наоборот. Капелла сеньора Арайя обходилась императрице Анне дорого.

–Все относительно, Мария. Дорого обходилась России шутовская кувыр коллегия. А капелла Арайя и одной сотой тех денег не забрала из казны государства. А нынче кувыр коллегию ликвидируют. Да и мой друг и покровитель герцог Бирон богат несметно.

–Пьетро!

Она снова обняла его и поцеловала. Но радостная весть почему-то не рассеяла тревоги в её душе. Мира заметил эту нервозность любовницы и спросил:

–Ты не рада, Мария?

–Рада, Пьетро, но…. Но что-то меня тревожит. Меня пугает этот город без императрицы Анны. Ты не заметил, что он стал нам враждебен?

–Что за ерунда, Мария. Ничего не изменилось. Придворные кланялись Бирону до пола! Он теперь первая фигура в России. Но я хочу тебя не развлекать разговорами, любимая. Я хочу тебя любить.

Он подхватил Дорио на руки и понес в спальню. Если бы он мог знать, что тревога Марии была не напрасной…

***

Год 1740, октябрь, 18 дня. Санкт-Петербург.

В покоях регента.

Его высочество регент 18 октября года 1740-го собрал министров у себя в покоях. Он с самого утра взялся за дела государства. Бирону хотелось во все вникнуть самому, дабы показать русским, что он не хуже ушедших монархов с сим делом управиться.

Явились князь Черкасский и Бестужев-Рюмин. Вице-канцлера Остермана не было. Из его дома прибыл секретарь и сообщил, что Андрей Иванович тяжело болен.

–Ну что же. Обойдемся и без него, – сказал герцог. – Мы с вами все сами обсудим, господа.

–Да не болен он, ваше высочество, – сказал Бестужев-Рюмин. – Ведь вчера только он ко двору Анны Леопольдовны таскался. Старый пройдоха.

–А я про сие знаю, – ответил Бирон. – Остерман желает выждать, удержусь ли я в кресле регента. Но сейчас меня интересует не вице-канцлер. Я бы хотел знать о состоянии дел в империи.

–Положение дел наших после войны с турками тяжелое, – начал Черкасский. – Многим армейским полкам жалование не плачено уже более года. И потому многих офицеров велела ещё государыня-матушка Анна Ивановна распустить по имениям.

–Про сие я уже знаю, князь. И полки, что подле столицы квартиры имеют, жалование получат из моей личной казны. Либману дано сие распоряжение. Это будет решено за три дня.

–Это немного успокоит армейские части, ваше высочество. Но сие не решение проблемы. Казна пуста! А принц Антон вчера потребовал для своего личного обихода 50 тысяч рублей. Где взять сие? – спросил Черкасский.

–Денег принцу не давать, – приказал Бирон.

–Это его озлобит, ваше высочество, – предостерег регента Черкасский. – Лучше откупиться и пусть пока помолчит.

Бирон подумал и понял, что князь прав. Надобно посоветоваться с Либманом.

–Пока никакого ответа принцу не давайте. Я сам решу, что делать. Меня интересуют также приговоры смертные, коие были вынесены до смерти императрицы.

–А что приговоры? – спросил Бестужев-Рюмин. – Все заведенным порядком идет.

–Стало быть, казни по тем приговорам продолжаются? Того допускать я не желаю и потому отдаю приказ – всех, кого наметили к казни до дня смерти Анны, помиловать!

–Но ваше высочество! – вскричал Бестужев-Рюмин. – Много кто по делам изменным на плаху идет. И имущество сих господ в казну пойдет.

–Я уже сказал свое слово, господин кабинет-министр. Всем помилование. Царствование новое, государя нашего императора Иоанна III, не следует начинать с крови. Довольно уже было казней и слез.

–Как будет угодно, вашему высочеству, – согласился Бестужев-Рюмин.

–И еще, господа министры, есть у меня проект банкира Либмана о сокращении подати подушной на 17 копеек с души.

–Но сие резко сократит поступление денег в казну государства, ваше высочество, – на сей раз возразил князь Черкасский.

–Нет, – ответил князю Бирон. – Либман все подсчитал и выходит, что сим действием мы не токмо не сократим поступления в казну, но увеличим их. Увеличим не сразу, но сокращения доходов не будет. Ведь нынче команды воинские недоимки рвут, и многие села от того в полный разор пошли. И потому снижение подати подушной благостно скажется на империи. Проект сего Указа мной уже подписан. Вы, князь возьмите его и сделайте все что надобно.

–Слушаюсь, ваше высочество, – Черкасский взял у герцога лист Указа.

–И еще одно, господа министры. При императрице Анне слишком много трат были вынуждены придворные нести на пошив костюмов новых. Императрица почившая требовала в одном и том же платье дважды при дворе не показываться. Так вот я планирую ввести ряд законов против роскоши. Отныне придворные должны приходить ко двору в платье не дороже 4 рублей за аршин. И пусть хоть год ходят в одном и том же.

–Будет исполнено ваше высочество, – сказал Бестужев-Рюмин. – Указ будет заготовлен и отдан вам на подпись.

–Завтра все должны знать про сие. Чрезмерная роскошь разоряет государство. И да не станут более дворяне своих крестьян отягощать податями сверх меры.

–Будет исполнено.

–Банкир Либман доклад мне представил о воровстве заводчиков Уральских, – продолжил герцог. – Демидовы, Строгановы, Турчаниновы много работных людей своих обижают. Того более терпеть не можно!

–Ваше высочество, трогать заводчиков сейчас не стоит. Они много пользы государству Российскому приносят.

–Но в записке докладной, которую фон Штемберг составил, будучи на посту берг-директора, говориться, что сии заводчики намеренно казенные заводы железнодельные разоряют, – сказал Бирон, глядя на Черкасского.

–Порядок на заводах уральских навести не столь просто, ваша светлость, – осторожно высказался Бестужев-Рюмин. – И дело сие наскоком решать не следует. Трогать осиное гнездо пока не нужно. Всему свое время.

–Хорошо, – согласился герцог. – Пока погодим.

На том первое заседание кабинета при регенте и закончилось….

***

Министры удалились, и к герцогу пришел Лейба Либман. Он сообщил, что полки армейские жалование получат в скорости. К тому все действия им предприняты

– Но скажу тебе, Эрнест, что толпа просителей в моей конторе не уменьшается. Они идут и идут.

– Нам надобно завоевать доверие сего народа. Ты сам сие много раз твердил, Лейба.

– Это так, Эрнест. Но так долго продолжаться не может. Я не могу постоянно давать. Моя касса не бездонная яма. Вот вчера приходил пиит Тредиаковский.

– И что? Он просил денег?

– А чего же еще? – усмехнулся Либман. – Он пострадал от Волынского и просил сумму в 500 рублей.

– Ты, я надеюсь, ему не отказал, Лейба?

–Нет. Я дал ему денег. Но не 500 рублей, а 350.

– Напрасно ты не дал всю просимую им сумму. Он все же не последний пиит в России.

– Это так. Но кроме него я дал по 200 рублей трем вдовам офицеров, героев турецкой кампании. 100 рублей разорившему бригадиру. 50 разорившемуся поручику.

– Пусть пока все будет, как будет, Лейба. Мы с тобой на сем деле не разоримся. Тем более ты намерен прибрать к рукам всю меховую торговлю России.

–Анна Ивановна не дала мне сего сделать ранее. Я бы давно навел там прядок, Эрнест. Ведь твоей казне скоро понадобятся деньги. Хотя в этой стране нормальные законы финансовые не действуют.

–Что семейство Брауншвейгское? Что говорят твои соглядатаи?

–Принц не доволен тем, что ты регент, и сего не скрывает.

–Сие мне известно и без соглядатаев. Он стал вести себя нагло, с тех пор как стал отцом императора. И Анна Леопольдовна не лучше своего муженька.

–Эрнест, принцесса желает вызвать в Россию графа Линара.

–Её любовника из Саксонии? Того, которого Анна выставила вон? Нет. Нам его не надобно. Хватит и так при дворе всякой сволочи. И, тем более, что он доверенное лицо канцлера Брюля. А Брюль при короле Авсгусте III – первый советник. Я же, как герцог Курляндии, являюсь вассалом Речи Посполитой, королем коей и является ныне Август III Саксонский.

–Но как регент империи Российской ты ему не подвластен, Эрнест.

–Все равно, Линара в России я видеть не желаю. И пусть знает сие Анна Леопольдовна….

***

Год 1740, октябрь, 19 дня. Санкт-Петербург.

В покоях принца Антона Брауншвейгского.

Остерман был у принца Антона в полдень. Остерман пожаловался, что у Бирона для всех есть деньги. Он раздал жалование полкам, сделал щедрые выплаты просителям. А на нужды отца наследника трона денег нет.

– Но герцог не ответил мне отказом, – сказал принц. – Так что может я и получу с него 50 тысяч.

– Вам надобно не денег у него просить, ваше высочество.

– На что вы намекаете, вице-канцлер? – спросил принц.

– Вы генерал-аншеф русской армии. Вы не забыли про это, ваше высочество?

– И что с того?

– Солдаты обязаны выполнять ваши приказы, – подсказал Остерман. И жалование они должны получать из ваших рук.

– Но казна в руках регента, граф. Да и то, по правде сказать, сама казна империи пуста. Жалование герцог платит из своих личных средств. А мне с чего платить солдатам? У меня нет и тысячи рублей в настоящий момент.

– Я добуду для вас денег, ваше высочество.

– Вот как? – принц при этом встрепенулся. – Добудете? Когда?

Остерман вытащил из своего глубокого кармана увесистый кошель и положил его на стол перед принцем.

– Здесь пока три тысячи золотом, ваше высочество. Еще 50 тысяч вы получите через одну неделю.

– Отлично! – принц Брауншвейгский жадно схватил кошель.

Остерман поморщился. Вице-канцлер не любил расставаться с деньгами. Но приходилось субсидировать принца.

«Этот венский щенок слишком жаден, – подумал про себя Остерман. – Налетел на кошелек словно коршун. Сможет ли он стать регентом? Нет. Но мне и не нужно чтобы он правил Россией. За его спиной стану я. Пусть пока Бирон укрепит власть младенца-императора, а затем его можно будет и убрать».

– Вы меня просто спасли, Андрей Иванович. Я ваш должник.

– Я готов вам помогать и далее, ваше высочество. Но за сие я прошу вас быть моим учеником в делах политических. Вы хоть и умны, но еще так молоды и у вас нет моего опыта.

– Принимать советы такого великого государственного деятеля, как вы, граф, для меня честь. Но есть еще и моя жена принцесса Анна. А мы с ней не всегда ладим. Вы же знаете это, Андрей Иванович.

–Я многое знаю, ваше высочество. И знаю, чего желает принцесса. Вам не стоит ссориться с её высочеством. Я помогу и вам и ей….

***

Год 1740, октябрь, 19 дня. Санкт-Петербург.