Гладиаторы: Идущие на смерть

Последняя надпись запала даку в душу. Не умирать на арене, а бороться за свободу. Это совсем не походило на то, что твердил нубиец Юба, говоривший о гладиаторах, как о баловнях судьбы и кумирах толпы в римских цирках. Побеждать на арене и завоевать любовь римлян! Это могло дать свободу. Народ в цирке был всесильным. Даже императоры должны были считаться с ним. И народ мог дарить эту волю полюбившимся бойцам. Тем вручался деревянный меч – символ новой жизни без рабского ошейника. Это же говорил и Акциан.

А вот этот на стене призывал к иному. К чему же? Не умирать в цирке, а сражаться за свободу с теми, кто посылал его на арену. А это значит сражаться с той самой толпой. Ведь эта толпа очень любит кровавую потеху!

Что-то здесь не стыковалось. Слова Акциана и Юбы звали его к мужеству и победам в цирке. Это благородно и почетно для мужчины и воина умереть красиво в бою с мечом в руке. И этого дак не отрицал. Разве хорошо ходить по земле немощным стариком, измученным болезнями, с безобразным и дряблым телом? Нет! Он мог сто раз ответить на этот вопрос. Но получается, если взглянуть на это с другой стороны, что они завали его к покорности тем, кто его поработил. Правильно ли это?

А если умереть, бросившись на своих поработителей? Это также будет красивая смерть! Но кто оценит её? Что он докажет этой смертью? Не назовут ли его товарищи по казарме такой подвиг глупостью?

Да и на кого ему кинуться? На Квинта? Но что даст смерть простого рутиария – одного из тысяч подобных жестоких наставников? На Акциана? Но дак совсем не испытывал ненависти к этому мужественному человеку. Больше того он уважал его и даже преклонялся перед ним…

– Дакус! – в слуховом окошке показалась голова Кирна.

Дак вышел из задумчивости.

– Это ты, Кирн?

– Я. Рутиарий Квинт сильно зол на тебя. Я слышал его разговор с одним из надсмотрщиков. Он требует, чтобы ты просидел в карцере еще неделю и получил пятьдесят плетей у столба позора.

– Но меня уже отхлестали розгами.

– Квинт говорит, что этого мало. Розги, по его словам, существуют для воспитания детей. А для таких как ты, это снова он говорил, нужны плети с таволгой.

– А это еще что за таволга?

– Не знаешь? Крайне неприятная вещь. Прутья с шипами. Когда такая штука врезается в кожу, то выдирает целые клочья.

– Но я ведь ничего не сделал этой свинье. Только кнут его сломал. А нужно было зубы выбить.

– Тогда бы это назвали бунтом и тебя бы насмерть засекли.

– А что же Акциан? Ему-то это невыгодно чтобы меня выводили из строя надолго!

– Ему да. Но он бывает в казармах все реже и реже. Квинт и его компания здесь всесильны. Что ему будет, если кто-нибудь из нас подохнет? Да почти ничего. Тебе еду приносят?

– Кусок хлеба в день. Хлеб и вода. Вот и вся моя еда!

– Я принес тебе бобов, – грек бросил в камеру узелок.

– Спасибо, друг. Но не стой здесь долго, а то ещё заметит эта свинья, Квинт.

– До встречи, брат.

На следующее утро за Децебалом пришли два надсмотрщика.

– Выходи, – один из них грубо толкнул гладиатора.

– Что? Мой срок закончился? – спросил дак, вскакивая с лежанки.

– Да. Теперь пришло время угощения, – мерзко загоготал другой.

– Твою спину сейчас немного погладят таволгой.

Уже все было готово для экзекуции. На средине двора в землю был вкопан толстый гладкий столб. К нему привязывали в наказание тех, кто был недостаточно расторопен во время тренировки или дерзок с учителями фехтования. Рядом со столбом позора стояли деревянные козлы, которые вынесли, для того, чтобы растянуть на них тело для порки.

Сначала его станут сечь, и только потом привяжут к столбу. Все гладиаторы школы были собраны во дворе. Квинт позаботился о публичности наказания.

– За дерзость и наглость этот раб получит сполна! Я приговариваю его к 50 ударам плетью с вплетенными прутьями таволги! Это урок всем рабам! Ваша главная задача – подчиняться! Смелость вы можете проявлять только на арене, дабы спасти свои никчемные жизни! – громко провозгласил рутиарий. – За неповиновение – наказание! За злостное неповиновение – смерть! Вы еще не поняли кто вы такие?! Вы варвары, захваченные в плен непобедимыми легионами Рима! Вы дерзнули поднять оружие против священного города, за которого стоят боги!

Толпа гладиаторов угрюмо молчала. Жестокость рутиариев, зачастую вчерашних рабов, была обычным делом в гладиаторских школах. И потому такие речи ни у кого не вызывали удивления.

– Вам сохранили жизни только для того, чтобы вы до конца своих дней развлекали граждан великого Рима и умерли для удовольствия римлян! Это ваш долг и это ваша судьба! Кто не хочет понять этой истины – получит смерть! Пусть наказание этого раба станет для всех хорошим уроком!

Квинт жестом указал палачам на Децебала, и они уже кинулись к нему, но в этот момент в ворота в сопровождении охраны вошел сам ланиста Акциан, хозяин школы гладиаторов.

– Что это здесь происходит, Квинт?

– Публичное наказание, господин.

– Дакус? – Акциан жестом приказал освободить гладиатора. – И что же он такого совершил, что заслужил таволгу?

– Этот раб дерзок и склонен к бунту. Такого опасно держать в казармах, господин.

– Но таволга надолго выведет его из строя, Квинт. Мне гладиаторы необходимы для того чтобы приносить мне деньги.

– Это так, господин. Но покорность – главный закон в гладиаторских школах!

– Покорность нужна! Но сейчас, все наказания отменяются, Квинт. У нас есть заказы! Пришла пора проверить, на что способны твои воспитанники. Это и для тебя проверка, как для рутиария. Конечно это совсем небольшие игры, но тоже можно неплохо заработать.

– Наши гладиаторы покажут себя. У нас есть ряд отличных бойцов.

– Смотри не опозорь школу ланисты Акциана перед школой капуанцев. Они привезут ряд хороших бойцов.

– Капуанцы? – Квинт презрительно ухмыльнулся. – Разве эти могут быть достойными соперниками?

– Но многие утверждают, что капуанцы недурно владеют мечом. Не стоит недооценивать противника, Квинт. Это зачастую плохо заканчивается.

– Я знаю школу в Капуе очень хорошо. Щенки! Двойным выпадом они не владеют. Только и похвальбы, что они из школы, где был рутиарием сам Спартак. Попомни мои слова, господин, они нам проиграют.

– Хорошо если так! Тогда мы приблизимся к Риму на один большой шаг!

– Да, господин, – Квинт поклонился и приказал слугам убрать козлы для экзекуции.

– Заставь всех работать! Чего они стоят? – ланиста проследовал в дом рутиариев.

– Будет исполнено! – рутиарий еще раз поклонился и повернулся к гладиаторам. – Всем тренироваться! Разбиться по парам, как я вас распределял вчера! Кто будет плохо работать – получит таволгу! Работать!

Все гладиаторы вернулись к своему привычному занятию. Тренировка теперь проводились с удвоенным рвением. Квинт решил доказать свои таланты Акциану и подтвердить мнение, что именно он лучший рутиарий в этом городе…

Помпеи.

Казармы гладиаторов школы Акциана.

Давид.

Иудей Давид был одним из лучших учеников школы Акциана. Он владел любым оружием в совершенстве, и в бою словно танцевал, появляясь то тут то там. Из всех учебных схваток он выходил победителем. По школе даже прошел слушок, что иудей владеет каким-то секретным заговором или амулетом. Его вещи уже несколько раз обыскивали в его отсутствие в поисках этого волшебного талисмана, но никто ничего не нашел.

Каждый вечер Давид кормил голубей, набрав в свой деревянный учебный шлем целые пригоршни хлебных крошек, которые он всегда запасал для птиц.

– Зачем тебе это, Давид? – спросил Децебал. – Мало ли у нас своих проблем? Ведь мы не на родине.

– Эти птицы не знают родины, друг.

– Ты не прав, брат. У каждой живой твари есть родина. И они, как и мы, люди, её любят. И всегда туда возвращаются. Но на них нет цепей и ошейников, и они свободны, лететь куда вздумается.

– Может ты и прав насчет родины. Но все твари угодны богу.

В этот момент, один из питомцев Давида сбросил на голову дака, нечто не сосем приятное. Давид, увидев это, мягко улыбнулся. Голуби слетались к иудею со всей казармы и настолько привыкли, что садились на голову и плечи.

– Как тебе такое может нравиться, – дак с отвращением очистил себе волосы.

– Все твари живые угодны господу, – повторил он. – Хотя он и не нуждается в их крови.

– Я не совсем понимаю твоего бога, брат. С нашими все гораздо проще. Вот ты недавно говорил, что твой бог въехал в Иерусалим на простом осле.

– Это так. И что же?

– Но почему бог, если он бог, ехал на простом осле? И почему он дал себя распять простым смертным? Наши боги могущественны, и среди них самый великий Замолвсис. И они могут поразить любого смертного молнией. Они могут обратить в бегство целые армии.

– А ты видел хоть раз, как боги делали это? – с усмешкой спросил Давид. – Ты видел бога в земном сражении со смертными?

– Нет. В последнее время они редко лезут в дела людей.

– Богу совсем и не нужно лезть в дела людей, Дакус. Царство божие на небе, а не на земле. Запомни это!

– Это так, и наши боги живут далеко в небесах! Но заслужить лучшее будущее там может только смелый и решительный человек. Воин, который убивал врагов, получит там почет и уважение.

Давид ничего не ответил даку и только молча про себя улыбнулся.

– Ты, говорят, скоро, попадешь на арену. Одним из первых. Ты смерти не боишься, Давид?

– Нет. Смерть всего лишь начало новой жизни. Жизни вечной и светлой. И её не стоит бояться.

– Но ты говорил, что вам, христианам, нельзя убивать. Как же ты станешь это делать?

Иудей снова загадочно улыбнулся и промолчал.

В этот момент к ним подошел Кирн.

– Снова Давид рассказывает о своём боге. Вот пропустил я потеху. Ты, иудей, делаешь нашу жизнь здесь совсем не такой тоскливой.

Давид никогда не отвечал на насмешки и издевательства. Он словно был одет в непроницаемую броню и никогда не отвечал греку. Даже когда Кирн намалевал на стене их общей казармы иудейского бога в виде длинноухого осла, пригвожденного к кресту.

Вот и сейчас он, чтобы не сказать резкого слова греку, стал бормотать себе под нос слова молитвы. Кирна это всегда начинало бесить.

– Что ты за человек, Давид? – спросил он, уже без смеха. – Разве можно жить так? Бабы, которых нам приводят, тебе не нужны. Почему? Ты не мечтаешь ни о чем, что нужно каждому молодому и здоровому мужчине!

– А ты разве хочешь меня понять, Кирн? Я ведь много раз говорил тебе. Я много раз отвечал на твои вопросы. Но ты не хотел и не хочешь слышать мои слова.

– Да то, что ты говорил сплошная дрянь. Любому мужику баба нужна! Что твой бог баб запретил? А размножаться то как? Без баб, да? Да без баб род человеческий бы вымер начисто! Разве не так?

– Господь благословил любовь между мужчиной и женщиной. И я никогда не отрицал и не стану отрицать этого. Но любовь – освященную узами брака, чистую. А эта любовь, о которой говоришь ты, порочная любовь. Похоть.

– А разве нам дают возможность завести жен? Кто освятит нас браком? Ты?

– Я ведь не судья тебе, Кирн. Я не смею судить тебя, ибо сам грешен. Судить право господа, а не моё. Поэтому я живу, так, как мне позволяет моя совесть. А ты так, как позволяет тебе твоя.

– Если мы попадем с тобой в одну пару, когда-нибудь, я выпушу тебе кишки, иудей.

– На все воля господа, – спокойно ответил Давид.

Грек плюнул ему под ноги и удалился. Давид никогда не углублялся в разговоры о женщинах. И как только гладиаторы начинали хвастаться друг перед другом своими похождениями, иудей краснел, как девушка, и немедленно уходил. Этот случай с Кирном был редкостью, когда он ввязался в подобный разговор…

На следующий день три пары гладиаторов были отобраны для боев на вилле одного знатного патриция приехавшего из Рима. Это были Кирн, Юба, Давид и трое «стариков», что были в школе еще до прибытия Дакуса, и которых не продали в деревенские эргастерии.

Сам Децебал был еще в числе новичков, и считалось, что он мало обучен искусству боя. Хотя он сам себя новичком не признавал и вполне мог сражаться, но у ланисты Акциана были насчет дака свои планы.

Поэтому он остался ждать своих друзей в казарме. Еще у себя на родине Децебал слышал греческую легенду о знаменитом мореходе царе острова Итака Одиссее. О том, как этот Одиссей попал в пещеру людоеда и дал ему вина, после чего чудовище обещало в виде милости съесть его последним. Тяжело было итакийскому царю видеть, как гибнут его друзья. Вот и он, Децебал, сейчас подобен легендарному греческому герою. Ему предстояло ждать.

Но ведь Одиссей не только ждал. Он сумел обмануть людоеда и спас уцелевших друзей. Может ли он Децебал бездействовать?

И снова перед его глазами возникла надпись: «Не умирать на потеху толпе, а сражаться за свободу…»

Помпеи.

Казармы гладиаторов школы Акциана.

Рутиарий Квинт.

Рутиарий Квинт в третий раз пересчитал золотые монеты, полученные от Акциана. Отобранные им бойцы отлично выступили на вилле римского патриция Кальвия, и тот был восхищен искусством провинциальных гладиаторов.

Ланиста получил сумму вдвое большую, чем та, что была обещана первоначально, и щедро одарил своего рутиария.

«Я сегодня отлично подзаработал, – думал Квинт. – И это всего лишь начало. В будущем я получу много больше и снова попаду в Рим. Тогда некие господа сенаторы будут вынуждены вспомнить о существовании Квинта. А то сохранили мне жизнь и думают, что мы квиты? Нет, господа, не будет по-вашему! Я сделал для вас в свое время много больше. Если бы не я, Нерон тогда снял бы ваши головы с плеч. Ведь обещали, что по гроб своей жизни не забудут этой услуги».

Перед глазами рутиария встали те далекие и страшные события, когда император Нерон²⁵ устроил гонения на христиан, обвинив их в поджоге Рима. Горящие кресты с дико кричавшими людьми и запах горелой человеческой плоти, преследовали его в страшных снах и по сей день. Квинт не был человеком мягкотелым. И он мог, не моргнув глазом, всадить нож в своего врага, но жестоких пыток он боялся.

Некогда приближенный Нерона Тигелин²⁶, префект претория²⁷, любивший присутствовать на пытках и даже сам не гнушавшийся обязанностей палача, привел молодого Квинта в пыточный подвал, где пытали молодых христианок.

– Это враги императора. И ты, как верный его слуга, должен исполнить волю божественного.

– Я готов, – пробормотал Квинт. – Но это совсем юные девочки, префект. Что они могли сделать императору?

– Они христианки, а все христиане – враги Рима.

– И что я должен делать, префект?

– Обязанности палача тебе известны?

– Палача? – побледнел юноша. – Нет. Я совсем ничего не знаю об этом деле.

Тигелина забавлял его страх.

– Ты еще не видел, как пытают девственниц?

– Девственниц запрещено подвергать пыткам по законам Рима, – тихо ответил тогда Квинт.

– Верно, – засмеялся Тигелин. – Потому мы и станем строго соблюдать закон. Перед тем как их начнут пытать, они будут лишены девственности вот этими палачами. А ты не желаешь к ним присоединиться, юноша?

– Я? – Квинт задрожал так, что это стало всем заметно и люди, окружавшие Тигелина, засмеялись.

– А разве ты предпочитаешь мальчиков? – спросил Тигелин.

Префект преторианцев взял со стола «кошачью лапу» – металлическое приспособление для сдирания кожи с осуждённого.

Квинт тогда потерял сознание, и его отливали водой…

* * *

Об этом периоде жизни Квинта здесь в Помпеях никто не знал. Он тогда был моложе и удачно начал делать карьеру при императорском дворе. При Нероне можно было легко подняться на самые высокие ступени. Достаточно было одного уместно сказанного слова об актерском даровании императора.

Но во время гонений на христиан он сплоховал из-за своего отношения к пыткам. Выдай он тогда тех знатных господ префекту претория Тигелину, то, без всякого сомнения, получил бы четверть их состояния. Но пытки девственниц-христианок стояли у него перед глазами и он промолчал. Квинт ненавидел Тигелина!

Воспоминания завели Квинта еще дальше – в 62 год. Он тогда поддался уговорам и вступил в ряды заговорщиков. Обычно в таких делах он никогда не ошибался и четко чувствовал собственную выгоду. Император Нерон в тот год приказал отравить свою жену Октавию, любимицу римлян. По Риму поползли нехорошие слухи и на стенах храмов появились злобные надписи против него. Среди патрициев возник заговор.

Заговорщики прочили в императоры после убийства Нерона известного оратора Гая Кальпурния Пизона и Квинту пообещали должность центуриона в преторианской гвардии. Проклятый соблазнитель Публий Клодий Тразея тогда говорил ему:

«Не теряйся, и хватай свою судьбу за волосы! Одно удачное дело и ты получишь многое и сразу! Пизон умеет быть благодарным в отличие от Нерона. Что ты сможешь получить у Агенобарба²⁸? Ничего!»

Вот он и не растерялся. Дал втянуть себя в заговор по самые уши. Еще бы! Среди заговорщиков был сам воспитатель Нерона философ Сенека – сказочный богач. Он много раз жил его щедрыми подачками. Но через несколько лет, когда заговор окреп и упрочился, в 65 году их предали! И покатились головы и полетели смертные приговоры. Погибли Пизон, Сенека, поэт Марк Аней Лукан, Петроний и другие.

Он ждал и своего ареста и казни, но никто не назвал его имени. А Вестин, хотя и ненавидел заговорщиков, и знал лично о нем многое, но также никому ничего не сказал. И Квинт стал ему обязан.

«А может быть, стоило тогда рискнуть? – в тысячный раз спрашивал он сам себя. – Плюнул бы тогда на все приличия и отбросил бы условности! Может тогда, и не было бы всех этих долгих лет неудач и лишений?»

Стук в двери перевал его раздумья.

Ржавые несмазанные петли надрывно скрипнули, и в комнату вошел седой старик с широкой густой бородой и блестящей лысиной. На его широких крепких плечах был серый хитон, и вся фигура пришедшего, говорила о его принадлежности к военному сословию. Ноги он расставлял широко как моряк, привыкший стоять на шаткой палубе корабля больше чем на твердой земле…

Глава 3
Похищение.

Помпеи.

Казарма гладиаторов школы Акциана.

Комната рутиария Квинта.

Ржавые несмазанные петли надрывно скрипнули, и в комнату вошел седой старик с широкой густой бородой и блестящей лысиной. На его широких крепких плечах был серый хитон, и вся фигура пришедшего, говорила о его принадлежности к военному сословию. Ноги он расставлял широко как моряк, привыкший стоять на шаткой палубе корабля больше, чем на твердой земле.

– Я прибыл по твоему зову, Квинт! И буду весьма огорчен, если твое дело не стоило того, чтобы я отрывался от основного промысла.

– Приветную тебя, Тимагор! И ты зря сразу же стал ворчать, едва преступив порог. Разве я когда-нибудь отрывал тебя от дел понапрасну?

– Всегда мне у тебя перепадали несколько сот сестерциев. А они никогда не были лишними в кошельке бедного моряка.

– Несколько сот? Ты шутишь, Тимагор? Меньше тысячи ты никогда не брал за свои услуги. Так что не прибедняйся. Заходи и садись за стол. Там есть вино и на амфоре ты увидишь клеймо хиоских виноделов.

– Вот как? – старик быстро сел на деревянный стул и его руки потянулись к амфоре. – Смотри ты! Клеймо настоящее! Не подделка! Я давно не пил ничего кроме кислой дряни, что досталась мне в виде добычи на одном купеческом корабле. Сами боги захотели наказать меня, когда подсунули эту кислятину под видом добычи.

Клеймо было сломано, и густая ароматная влага полилась в фиалы.

– За хорошим вином и беседа лучше! – продолжил Тимагор. – Садись рядом и говори, что тебе нужно.

Квинт сел и взял своё вино.

– Итак? – спросил старик, осушив фиал и налив себе новый.

– Дело моё опасное, но плачу я за него хорошие деньги. Четыре тысячи сестерциев.

– Четыре? Отлично! Деньги мне сейчас очень нужны. Мою посудину солидно потрепали императорские боевые триеры. И почему это Флавии так не любят пиратов? Непременно хотят искоренить все пиратство на Средиземном море. А зачем?

– Вы препятствуете торговле и процветанию империи. Так говорит божественный император, – Квинт отхлебнул из своего фиала. – Римские всадники (купеческое сословие) требуют нормального прохода для своих торговых судов. Так тебя прихватили охотники за пиратами?

– Да! Но я сумел вырваться из их лап. Если бы не этот проклятый Марк Метел!

– Что? – Квинт с удивлением посмотрел на старого моряка. – Тебя прижал сам Марк Метел? И ты сумел уйти от него?

– Глупый вопрос, Квинт. Если бы не сумел, то разве мы с тобой сейчас разговаривали бы?

– Верно! Но они тебя потрепали? Сколько негодяев из твоей команды остались в живых?

– Всего шесть человек. И не такие уж они и негодяи. Все мои лучшие люди отправились на корм рыбам, и не представляю, как стану работать дальше. Ты не сможешь мне порекомендовать нескольких моряков? Ну, тех, у кого проблемы с законом?

– У меня есть кое-кто на примете. Беглые рабы с сельских эргастериев Сильвия Феликса. Раньше они были пиратами и были проданы в рабство за морской разбой. Я приютил их в старом схроне для беглых рабов, и хотел было передать городскому префекту, но вспомнил о тебе.

– Вот как? Это просто находка для меня. И сколько их?

– Одиннадцать человек.

– Отлично! Это как раз восполнит мою команду. А что там насчет четырех тысяч?

– Чтобы получить их, тебе нужно похитить одного человека.

– Похитить? И за этот пустяк ты дашь мне четыре тысячи сестерциев? С чего это такая щедрость? Ты хочешь похитить римского сенатора?

– Нет! Всего лишь гладиатора!

– Что? – старик едва не выронил из рук фиал. – За паршивого гладиатора целых четыре тысячи? Ты решил посмеяться над стариком?

– Совсем нет. Если ты похитишь этого гладиатора и увезешь его далеко от Италии, то я дам тебе 4 тысячи. В дальних краях, например в Египте, ты продашь его в рабство.

– Он мешает тебе?

– Я хочу, чтобы его не было в Помпеях и вообще в Италии! А зачем это мне нужно – не твое дело. Я плачу деньги – чтобы ты сделал, так как я хочу.

– Но не проще ли попросту убить его здесь и закопать подальше от города? Его костей не найдут даже собаки. Зачем гонять корабль к самому Египту, если ты более не хочешь его видеть?

– Нет! – решительно возразил Квинт. – Если бы я хотел просто его убить, то сделал бы эту работу при помощи местных наемных убийц за 500 сестерциев и не платил бы тебе 4 тысячи. Я хочу, чтобы он стал черным рабом и страдал! Долго! Я хочу, чтобы он молил о смерти, и она не приходила к нему.

– Чем же это простой гладиатор мог так насолить рутиарию? Впрочем, это не мое дело. Когда я получу деньги?

– Как только гладиатор окажется в трюме твоего корабля.

– Тогда вели их приготовить. За мной дело не станет…

Помпеи.

Казарма гладиаторов школы Акциана.

Рутиарий в этот день совсем не придирался к Дакусу. И тому это показалось странным. Он шепнул Давиду, с которым занимался в паре, несколько слов:

– Что-то эта свинья Квинт придумал нехорошее.

– С чего ты взял?

– Слишком уж он сегодня любезен и не орет как обычно. На меня же вообще внимания не обращает. Да и во сне я сегодня видел черного быка! А это совсем не к добру.

– Не разговаривать! – Квинт увидел, что бойцы шепчутся. – Плетей захотели?

Но, произнеся это, он сразу же отошел в сторону и больше не придирался к воинам. Сразу было видно, что он сделал свое замечание больше для проформы.

– Видел? – снова спросил Децебал иудея.

– Да! Ты прав здесь что-то не так. Посмотрим, что он задумал.

И они принялись с удвоенной силой отрабатывать удары. Деревянные клинки гулко стучали вокруг них, сопровождаемые выкриками бойцов, сопением и стонами.

В конце дня, когда гладиаторы закончили тренировки, рутиарий Квинт окрикнул дака:

– Дакус!

Тот подошел к рутиарию и слегка поклонился:

– Да, господин?

– За воротами лежит небольшой кусок розового мрамора, привезенный хозяином Акцианом для кодекса гладиатора. Принеси его и положи под столбом наказания. Я прикажу отворить ворота и выпустить тебя. Но смотри не урони мрамор.

– Исполню, господин!

– Эй! На воротах! Пропустите гладиатора!

Децебал двинулся исполнять приказание рутиария. Давид испугался за друга и хотел последовать за ним, но другие рутиарии задержали его и с криками заставили отправиться в казарму.

– Нечего шататься по двору! Соблюдать распорядок!

– Живо в казарму!

Пришлось подчиниться. В казарме Давид догнал Юбу и все ему рассказал. Нубиец с удивлением выслушал рассказ иудея и пожал плечами:

– И что стало с Дакусом?

– Пока ничего, но он ушел за ворота.

– Но если я все правильно понял, то он сейчас вернется, не так ли?

– Вроде так, – согласился Давид. – Но предчувствие у меня не совсем хорошее. А что если Квинт задумал от него избавиться?

– Акциан сильно ценит дака и рутиарий не решится на такой поступок.

– Но кто сможет бросить обвинение в глаза Квинту? Доказательств не будет. Пырнут ножом под ребра, и поминай как звали! Но мы в этой ситуации ему никак не сможем помочь. Вот в чем беда.

– В том-то и дело, что не можем. Хотя стоит подумать. Ладно, пока подождем дака в казарме во время ужина. А там если что-нибудь действительно случится – решим, что делать. Не стоило Дакусу тогда задевать рутиария. Он мстительный человек и раздражать такого опасно.

– Ты же знаешь характер дака. Он строптив как норовистая лошадь.

– Но все же он раб, а не свободный гражданин…

Море.

Корабль «Веселая матрона».

Децебал пришел в себя и увидел над головой синее безоблачное небо и змеевидные флаги на высоких мачтах, что бессильно висели при полном штиле.

«Что это? – подумал гладиатор. – Как это я здесь оказался? Уже не надумал ли великий Замолвсис вызволить меня из рабства?»

Он пошевелился и обнаружил, что связан по рукам и ногам. Его голова дико болела в области затылка.

Рядом с ним прозвучал зычный голос:

– Он очнулся, триерарх! Пришел в себя голубчик. Я уже и не думал, что он выживет после моего удара. Живуч этот дакийский Геркулес!

Децебал немного повернулся и увидел рядом жилистого загорелого мужчину средних лет, коротко стриженного со шрамом на лбу. Дак сразу понял, что на месте этого шрама ранее было выжжено слово «сервус», что переводиться как «раб». Так римляне метили тех, кто был склонен к побегам. На мужчине была только грязная набедренная повязка и широкий потертый кожаный пояс с ножнами для короткого меча.

– Где я? – спросил у него гладиатор.

– На корабле «Веселая матрона», дак. Ты теперь собственность нашего триерарха. Вот он сейчас приблизиться, и ты сможешь лицезреть своего нового господина.

Подошел бородатый старик с красной блестящей лысиной и внимательно всмотрелся в самые глаза связанного воина.

– Вот ты какой, дак Дакус! Я представлял тебя по-иному. Хотя Квинт предупреждал, что ты настоящий Геракл.

– Квинт? – словно молния мелькнула в голове дака. Он вспомнил о том, как рутиарий послал его за куском розового мрамора и как, выйдя за ворота казарм, он получил ужасающей силы удар по своему затылку, после которого потерял сознание.

– Квинт, Квинт! Чем-то ты сильно насолил ему, гладиатор.

– Он редкая сволочь, твой Квинт! – яростно выкрикнул Децебал. – Жаль, что я тогда не раскроил его голову!

– Согласен, – спокойно и безучастно произнес триерарх. – Сволочь и подонок. Но он заплатил мне за тебя четыре тысячи сестерциев. И пополнил мою команду новыми матросами. А этот как раз то, что мне сейчас больше всего нужно.

– Тебе заплатили за мое похищение?

– Именно так, гладиатор. И здесь нет ничего личного, а только деловой интерес. Мы с Квинтом партнеры и иногда оказываем друг другу услуги.

– Значит, меня ждет смерть? – спросил воин.

– Нет, Квинт просил продать тебя в рабство где-нибудь подальше от Италии. Например, в Египте. Тебе нравиться Египет, дак?

– Не бывал.

– Тогда у тебя есть шанс туда съездить. В этой стране много чего можно посмотреть и есть чему подивиться.

– Но я поеду туда не для осмотра достопримечательностей, не так ли?

– Нет. Ты должен стать там черным рабом и будешь строить плотины, каналы, дамбы. Работа тяжелая и долго на такой никто не выживет. Но лично я вражды к тебе никакой не испытываю и продавать тебя не хочу. У меня к тебе есть иное предложение. Но для этого приглашаю тебя в мою каюту.

– Связанного?

– Нет, – усмехнулся старик. – Если ты дашь слово вести себя хорошо, то путы с тебя снимут.

– Даю слово! – решительно проговорил дак. – Клянусь богом отца моего Замолвсисом!

– Эй! Развязать воина и доставить ко мне! – триерарх резко повернулся и зашагал прочь.

В каюте триерарха под самым потолком висела, раскачиваясь, медная лампа, заправленная земляным маслом. Тимагор сидел на своем ложе и потягивал хиосское вино.

Децебал расположился напротив него прямо на полу на овечьей шкуре и также пил отличное старое вино. Гладиатор ждал, когда заговорит хозяин каюты, но тот молча изучал своего нового собеседника.

Допив свой фиал, старик отставил его в сторону и, наконец, произнес:

– Я получил деньги, чтобы продать тебя в Египте, но ты отличный воин. А мне как раз нужна новая команда. Не хочешь ли наняться ко мне, дак?

– Ты пират, господин?

– Именно так, воин. Я старый пират и зовут меня Тимагор. И я предлагаю тебе также стать пиратом. Это гораздо лучше, чем быть гладиатором или черным рабом.

– Грабить чужие корабли?

– Именно так. Грабить корабли, команды убивать, а ценности брать себе.

– Я воин. Вернее, был им до моего пленения.

– А воины те же грабители, что и пираты! Никакой разницы! – ответил старик. – Одно дело делают. Цель любой войны – грабеж!

– Любой? Нет, господин! – решительно возразил гладиатор. – Мы даки воюем с римлянами за свою свободу. За право нашего народа жить в своей стране так, как нам хочется.

– Вот как! – Тимагор засмеялся и жестом приказал гладиатору снова наполнить фиалы. – А разве ты был свободен у себя дома в Дакии? Ты ведь делал то, что прикажут, воевал с теми, кто неугоден твоим правителям и жрецам. Разве это свобода? А вот я предлагаю тебе истинную свободу! Только пират может насладиться этой капризной дамой по полной мере! Мы берем, то что хотим и даже больше чем хотим. Мы никогда и никому не кланяемся. Мы сами себе хозяева.

– Но так ли это? Разве у вас нет начальников, кто забирает себе львиную часть добычи?

– Есть, но и рядовым участникам рейда многое перепадает. У нас есть понятие справедливости, что давно погибло в твоей империи. Я с молодости искал эту капризную женщину по имени Справедливость и пришел к выводу, что каждый понимает её по-своему. Есть справедливость римского сенатора или всадника, а есть справедливость гладиатора или раба. И они совершенно разные. У каждого из них есть своя правда. Ты не согласен?

– А если я откажусь? Ну, не приму твоего предложения? Что тогда?

– Тогда я продам тебя в Египте, как мне и было велено. И выбор у тебя невелик, Децебал. Выбирай – свобода или рабство! Не каждому рабу предоставляют такой выбор….

Помпеи.

Казарма гладиаторов школы Акциана.

Давид не находил себе места и не мог уснуть. Гладиатор метался по своей камере подобно раненному хищнику.