Здесь сияла латунь, мерцало лакированное дерево, мягкие подушки и зеркала создавали непривычный комфорт, – и Василий Валерьянович с содроганием вспомнил отечественный транспорт, в котором ему пришлось поездить в его хлопотливом прошлом.

Он повернул голову к окнам, где мимо проплывала аккуратная, чистая Австрия, и ему пришло в голову, что для того, чтобы никогда не возвращаться в домашний, коммунистический рай, он готов на все.

Он за все заплатил. Что-то уступаешь, становишься другим, – но в результате получаешь нечто другое, тоже ценное. Власть, например. Возможность управлять жизнями людей.

Нечто от Бога.

Все равно, как называть жизнь, сказал он себе, замедляя шаг возле двери купе номер семь. Главное, – уметь жить.

Василий Валерьяныч приложил ухо к матовой поверхности двери, прислушался. Но деньги за билеты стоили дорого не зря, – здесь все было солидно, качественно, и он не услышал ни звука, и улыбнулся, и сделал еще два шага, и открыл дверь в купе номер 6.

У Джемини было сосредоточенное, словно вытесанное из камня лицо, лампа оттеняла идеальные черты. Рядом сидел молодой стенографист, аккуратную короткую прическу стягивали большие эбонитовые наушники. Сотрудник покрывал лист большого блокнота своими каракулями.

– Болтают? – еле слышно спросил Василий Валерьяныч, хотя извне сквозь мягкий стук колес и скрип вагона его вряд ли кто мог услышать.

Оба кивнули.

– Продолжай слушать, – приказал Василий Валерьянович. – А ты, идем со мной. В тамбур.

Они с Джемини прошли до конца коридора и остановились в небольшом, гремящем тамбуре.

Василий Валерьянович достал сигариллы и зажигалку.

– Ну, что там?

Лицо Джемини было равнодушным:

– Сначала говорили о Москве. В основном старший, Никонов. Ничего интересного. Судя по всему, за последний час он выпил несколько рюмок, и язык развязался. Младший почти все время молчит.

– А о чем сейчас разговор?

– После Москвы Никонов распространялся, какие перспективы у его спутника, мол, с таким покровителем, как он, все возможно. Целовались…

Василий Валерьянович хмыкнул:

– Это пока лучше в стенограмму не вносить. Никонов прекрасный семьянин, – хорошая жена, двое сыновей, правда, приемных…

– Сейчас говорят о цели поездки. У Николова заплетается язык.

– А что о поездке?

– Младший…

– Виктор Осин… – уточнил Василий Валерьянович.

– …спросил, а почему Вена. Николов начал хвастаться: какой он ценный сотрудник, – он единственный, кто на совещании с представителями Берлина обладает информацией о наших возможностях.

– Ну-ну. Ты посмотри, у них тут пепельница. Ни плюнуть на пол, ни сморкнуться. Загнивают… ладно, пошли обратно.

В купе номер шесть Василий Валерьяныч сел к столику, надел наушники. В уши вплыл сытый, умиротворенный, спотыкающийся басок.

– Залился по самые жабры, – пробормотал Василий Валерьяныч – Ладно, слушайте дальше, я пошел спать. Через два часа вас сменят Поль и Бульдог.

Работа продолжилась, «итальянец» ушел в свое купе, в соседнем вагоне.

Немного спустя прошел проводник, потом официант из вагона-ресторана, собиравший подносы с грязной посудой. Заказывали, в основном, бутерброды и вино.

Купе номер семь к этому времени превратилось в самое уютное гнездышко на планете.

– Дорогой мой Витенька, – пьяно шепелявил седой человек в парчовом халате, вязаных носках и домашних тапках. – Если мы будем осторожны и аккуратны, все будет хорошо.

Напротив, на диванчике, клубком свернулся молодой парень со смазливым лицом. Футболка «Динамо» и тренировочные шаровары подчеркивали гибкость тела.

– И что же будет? – капризно отозвался парень.

У него был бархатный, сонный и равнодушный голос.

– Если бы только мог понять, насколько важна эта поездка! Руководство оказывает мне большое доверие, и сам председатель поставил мне перед выездом задачу.

Димочка зевнул, словно спаниель, показав идеальные белые зубы. Он потянулся и пригладил короткие темные волосы.

– Хочу конфету, – промурлыкал парень.

Никонов встал, взял из чемодана коробку шоколадных конфет, достал одну, с ромом, поднес к розовым губам Витеньки.

Оближи, – ласково сказал Никонов и сладострастно вздохнул.

Сел на место.

– Эк вас распирает, – сказал парень жеманно. -Вам не отношение нужны, а слушатель, – чтобы восхищался, какой вы значительный…

– А ты бы и послушал, – Никонов закинул ногу за ногу. – Куда мы едем… Эти переговоры займут свое место в учебниках истории…

Парень состроил гримаску и обреченно махнул рукой.

В купе было жарко, аромат французских духов, помады и коньяка пополам с ромом висел в воздухе, словно персидское покрывало.

– Вы пьяны, дяденька.

– Эта встреча, – седой повысил голос. – Может и не станет главной в переговорах нашей страны, но подготовит почву…

Он икнул, потянулся за бутылкой, налил себе на два пальца, расплескав примерно столько же на бутерброд с семгой.

Джемини и молодой стенографист уже спали, лекцию слушала смена, – здоровяк Поль и маленький Бульдог, у которого щеки и губы отвисали к подбородку, и в самом деле делая его похожим на собаку…

Никонов опять налил, и жарко выдохнув, выпил Мартель, как сивуху.

– Ты ничего не знаешь, мальчик. Литвинова скоро уберут из наркоминдела. И кто станет наркомом? Да-да! Именно Вячеслав Михайлович, мой дорогой патрон. А с ним и я поднимусь, высоко-высоко. И тебя, негодника, с собой возьму. Хочешь стать дипломатом?

Витенька Осин опять свернулся клубочком, положил голову на подушку и закрыл глаза. В его мозгу звучали слова капитана Курочкина, сказанные еще в Москве:

«Не мешай старику говорить. Пусть выпьет в дороге, расслабится. Поддакни пару раз, дальше он все сделает сам. Он любит почесать языком, особенно после коньячка. И лучше тебе не вникать в то, что он болтает, иначе язык вырвут тебе…»

А Никонов-то разошелся. Он вещал, словно на собрании:

– Вся Европа убеждена, что Гитлер поднял Германию с колен. Безработица ликвидирована, дороги строит, рабочие получают хорошие зарплаты… но я тебе скажу одну вещь.

Он посмотрел на Витеньку и тот ответил ему мягким взглядом синих глаз.

– Гитлер, – идиот. Он профукал то ли 140, то ли 170 тонн золота, чтобы ублажить своих бюргеров. Ему нужны деньги. Ему нужна наша помощь. И ради сырья и продовольствия рейхсканцлер будет прыгать через веревочку. Они печатают бумажки вместо марок. И теперь у него голая задница…

Последние слова изменили направление его мыслей.

– А ну-ка снимай штаны, – сказал седой игриво.

Он попытался подняться, но ноги не повиновались, он завалился обратно на диван и долго смотрел осоловелыми глазами на пустую бутылку. Ему показалось, что у него двоится в глазах. Бутылок было две.

– Что-то я сегодня перебрал…

Голос в купе затих. Раздалось шуршание. Это Витенька Осин укладывал спать своего престарелого любовника.

Потом все затихло. Задремал Поль, Бульдог клевал головой, изредка вскидывался, вслушивался в треск наушников…

Рано утром поезд прибыл в Хауптбанхофф. Поездка Джемини в Цюрих и обратно заняла три дня.

Сегодня будет хлопотливый день, и надо многое успеть, – до вечеринки у гауптштурмфюрера Шелля.

А присутствие Джемини там обязательно.

Глава пятая

Уютный желтый дом в полтора этажа, с черепичной крышей, прятался за изгородью, сплетенной из ветвей. Летом, должно быть, – покрытая листвой, – она представляла красивое зрелище. Окна горели, из окон доносился патефон, негромкие голоса и звон бокалов.

– Это мое логово, – сказал Шалль.

Ну да, семейное гнездо, с ненавистью подумал Клюг. Отобранная недвижимость еще у одной семьи, не иначе. Сволочь…

Гостиную наполняла роскошная мебель; небольшой рояль стоял в углу, под темной картиной, с изображением реки и леса на берегу. Пышные шторы на окнах, свечные канделябры, сверкающий паркет создавали ощущение аристократичности.

Здесь болтали, пили и смеялись.

Уве прикинул, – всего десятка два человек, – мужчины в темных безукоризненных костюмах, дамы в вечерних нарядах. Темные костюмы перемежались с черной и зеленой формой, но таких было меньшинство – трио военных, два эсэсовца. Последние явно контрастировали с атмосферой довоенного приема в дворянском поместье, но держались, словно хозяева.

Табачный дым клубился между завитков большой люстры.

За роялем сидел молодой господин в смокинге, пытался попасть указательным пальцем в нужную клавишу.

Патефон, разговоры и бряцание струн рояля составляли приятную какофонию вечеринки, когда еще нет пьяных и все взаимно предупредительны.

Черт его знает, предположил Уве про себя. Может быть, здесь не заведено напиваться, и все благопристойно до самого разъезда?

– Вот тебе бокал, – Шалль всунул Клюгу в ладонь длинную рюмку с красным вином. – Идем, я тебя познакомлю. И перестань хмуриться! Ты у друзей…

Они прошли мимо большого дивана, где сидели две дамы в узких серебристых платьях. Над ними увивалось сразу четверо господ разного возраста и упитанности. У одного из мужчин на лице кустились кайзеровские бакенбарды, второй пускал электрические зайчики, отражая электрический свет блестящей лысиной.

Дамы хихикали, поворачивались то к одному, то к другому ухажеру.

У длинного стола стоял плотный человек с неприятным взглядом, мрачно жевал толстую сигару.

– Познакомьтесь, – сказал Шалль, подходя. – Старший инспектор главного полицейского управления, капитан Йоахим Лотар. Уве Клюг, Берлин.

Ни профессии Клюга, ни места работы он не назвал.

Полицейский коротко кивнул, не перестав мять в губах сигару. Глянул Клюгу в лицо. У него были темные глаза, – словно зрачки, расширившись в темноте, заполнили глазные яблоки.

– О, а это наш уважаемый гость, – воскликнул Шалль, придержав за руку седого стройного человека в строгом костюме-тройке, направлявшегося к столу с закусками.

Они отошли в сторону. Видимо, с точки зрения хозяина, дипломат не представлял для Клюга интереса.

– Где можно спокойно поговорить? – спросил Клюг.

Полицейский выдвинул нижнюю челюсть, помедлил, кивнул.

– Давайте-ка выйдем на заднее крыльцо, – предложил он угрюмо, – мне нужен свежий воздух.

Раздался грохот. Человек у рояля прекратил тыкать пальцем в рояль и свалился на пол.

– Гауптман опять перебрал, – пробормотал Лотар.

К упавшему уже шли двое слуг.

Снаружи моросил дождь, пятно света освещало влажную землю и угол аккуратно подстриженных в параллелепипеды кустов.

Лотар выплюнул окурок сигары, заменил сигаретой. У него было странное понятие о свежем воздухе.

Они остановились, обратив лица в темный сад.

– Мне посоветовали быть с вами откровенным, – сказал Лотар сквозь табак. – Пусть будет так. Что вы хотите знать?

– Что произошло с Синделаром и что знает следствие.

Полицейский ответил:

– Его нашли в квартирке над одной из кофеен. Он завершил карьеру, – деньги были, прикупил несколько заведений, в том числе и эту кофейню. Говорят, кофейня была любимая. Отравление угарным газом, комната обогревалась газовым камином. Погибла девушка, его подруга. Несчастный случай, дело закрыто.

– Показания свидетелей?

– Свидетелей чего? Нет свидетелей. Да, кое-кто считает, что расследование неожиданно свернули, что власти скрывают некоторые подробности…

– Могу я ознакомиться с материалами следствия?

Лотар молчал.

– Хорошо, я уже просил Шалля предоставить мне нужные бумаги.

– Части документов по этому делу нет, – глухо сказал полицейский. – Они, скажем так, неожиданно пропали.

– Как это случилось?

Лотар сжал губы.

– Спросите ваших коллег, – глухо сказал он.

– Что же, господин следователь, спасибо. Могу я рассчитывать на вашу помощь? Слишком много вопросов…

Лотар повернулся к нему.

– Только у меня нет ответов. Повторяю, обращайтесь к коллегам.

Он швырнул недокуренную сигару на темную клумбу и шагнул в дверь.

– Погодите, – остановил его берлинец. – Я ведь должен осмотреть квартиру Синделара…

Полицейский поглядел исподлобья:

– Хорошо. Завтра, в первой половине дня. Лучше всего до десяти утра.

– Мне подходит.

Лотар вернулся в дом.

Чуть позже и Уве Клюг вошел в гостиную.

Пьяного уже убрали. Лотар стоял на том же месте, что и прежде, пил коньяк. Он даже не посмотрел в сторону берлинца.

На Уве набежал Шалль.

– Поговорили?

От него пахло выпивкой и женскими духами.

– Без особой пользы.

– Лотар всего лишь полицейский.

– К тому же тупица, – раздался у его плеча женский голос.

Она появилась, словно из воздуха.

Уве повернул голову и посмотрел на незнакомку.

Женщина была почти на голову ниже его, черные волосы коротко острижены.

Шалль засуетился:

– Позвольте вас познакомить. Марика Фанк, личный секретарь гауляйтера. Уве Клюг, Берлин, журналист.

Казалось, его улыбка растеклась шире лица:

– Марика, – доверенное лицо, богиня канцелярии рейхскомиссара Бюркеля по Союзу Австрии с Германским Рейхом.

Уве и женщина молчали. Шелль давился слюной и потел:

– Герр Бюркель выполняет стратегически важную работу, отвечая за полную интеграцию Австрии в качестве Ostmark политически, экономически и культурно в Рейх. И труд Марики Фанк в дело Великой Германии трудно переоценить. Эта валькирия трудится не покладая рук. Представительские поездки по близлежащим странам занимают много драгоценного времени. Да, да, это воистину правая рука гауляйтера. Кроме того, мы все преклоняемся перед ее красотой, стилем и изяществом…

– Заткнитесь, Шалль, – холодно сказала женщина. – Знаю я вас… Познакомили, и достаточно. Занимайтесь гостями, не то скоро все будут валяться под столами…

Шалля будто сквозняком сдуло.

– Берлин? Жуткое место. – Женщина скривила тонкие губы.

– А как вам Вена?

– Я прибыл лишь сегодня утром…

Она обошла Уве и стала перед ним. Глядела снизу вверх.

– И уже на приеме у крошки Шалля. Вам нужна помощь?

У нее были черные глаза, в которых отражались пятнышки света, смуглая кожа и грация хищницы джунглей. Бесстрастное лицо египетской кошки, сработанной из черного базальтового камня.

– Не помешает, – осторожно сказал Уве.

Женщина скользнула взглядом по его волосам и лицу, склонила голову налево и направо, осматривая плечи. Чуть отодвинулась, осмотрела нижние этажи. Пришла к выводу:

– Подержанный, но вполне годен к употреблению.

Уве смешался:

– Каков есть…

– Что ж, обращайтесь. Мой телефон в справочнике. Одна из задач канцелярии гауляйтера, – помогать посланникам Берлина.

Она отошла от Уве, помахала поднятой рукой, словно ненадолго прощаясь.

Она действительно была невысокой, с правильной фигурой женщины-легкоатлета. Руки стягивала ткань платья, и Уве показалось, что изящные мышцы налиты силой.

– Вопрос в том, что стоит помощь, – пробормотал он под нос.

Уве остался один. Он выпил три порции кирша, закусил бутербродом, долго выбирал сардельку. Смотрел на гостей.

Постепенно градус вечеринки повышался. Кто-то с кем-то целовался, прикрывшись шторой. В смежной комнате играли в скат. В одном из углов соревновались на самый идиотский тост.

В дверях то и дело появлялись новые гости. Это были пары, небольшие компании и, реже, – одиночки.

Светская жизнь в Вене била ключом.

У буфета с выпивкой остановился плечистый молодой красавец со скандинавской шкиперской бородкой.

– Кажется, вы пьете вишневку… – неопределенно сказал он.

Ни дать, ни взять, – капитан дальнего плавания.

– Это кирш. Но к вишне имеет прямое отношение.

– Тогда и я попробую, – он ловко налил себе стаканчик. – А вы тот самый журналист из Берлина?

Мышцы живота Уве непроизвольно напряглись.

– Кажется, с вами я незнаком…

Бородач выпил немного, крякнул, засмеялся.

– И я вас тоже не знаю. Господин Шалль упоминал о вас. Только что.

Он протянул руку:

– Матиас Экхольм. Знаете, я регулярно читаю вашу газету. «Народный обозреватель». Мощное издание, агрессивная пропаганда идей господина Гитлера. Производит впечатление. Простите, а вы…

– Уве Клюг.

– Да-да. Простите великодушно еще раз, – но ваших материалов я не помню. Как это я пропустил…

Клюг потер подбородок.

Маттеус и Матиас. Абсолютно ничего не означающее совпадение, – этого звали почти так же, как погибшего футболиста.

Может, хорошее предзнаменование?

– Я, – спортивный обозреватель. Анализирую футбол и легкую атлетику.

Уве показалось, что бородач иронически смотрит на него.

– Нет, спорт меня не интересует, – сказал он.

Уве поспешил добавить:

– Собственно, я не публикую материалы. Я собираю нужную информацию для газеты. Работал на Олимпиаде…

– В самом деле? – равнодушно отозвался швед.

– Дорогой Уве, ты времени не теряешь, – вмешался в разговор подошедший к буфету Шалль. – Успел познакомился с нашим другом?

– Мы как раз этим занимаемся…

Шалль снова принялся за представительские функции:

– Матиас, – шведский писатель. Весьма влиятелен у себя на родине. Сейчас путешествует по Европе. Кажется, разделяет наши великие идеи…

– Не совсем, – улыбнулся бородач.

– Ну, не скромничайте. Ваше мнение, высказанное в скандинавской прессе, и на радио, чрезвычайно ценно для нас. Кроме того, ваша книга…

– Книга? – удивился Клюг. – Вы пишете о Германии?

– О фюрере, – уточнил Экхольм. – В любом случае, мои сограждане, шведы, – а также датчане и финны, должны знать правду. Сейчас в нашей прессе германская официальная политика освещается несколько однобоко. Да и сам я не прочь разобраться. Мое правило, – хочешь изучить вопрос, напиши книгу. А там пусть будет то, что будет.

Шалль спохватился:

– Дорогой Матиас, с вами хочет поговорить Пауль Фогтс, наш финансист и промышленник. Думаю, вам обоим будет полезно это знакомство. Учтите, у него большие интересы, – здесь, в Вене. А мы с господином Клюгом провернем одно маленькое дельце. А потом все выпьем!

Швед учтиво кивнул, и со стаканом в руке стал пробираться к группе гостей.

– Пусть порезвится, – буркнул Шалль. – Кроме финансиста, там еще дипломат, представитель МИДа советник Франц Крапф. Они ему споют колыбельную..

– Это настоящий дипломат, или..?

Шалль был уже хорошо навеселе, поэтому не церемонился:

– Без примесей, чистых кровей. К тому же с 1933 года унтерштурмфюрер СС и с 1936 года член НСДАП. Много таких присоединилось к движению, – разумеется, после нашей победы. Черт с ними, пойдем ко мне в кабинет.

Они поднялись по лестнице и оказались в большой комнате, обшитой полками с книгами.

– Садись за стол, и читай. То, что ты просил по делу Синделара. Просмотри, сложи в папку, запри дверь и возвращайся в гостиную.

Шелль вернулся к двери. Уве сел в кресло, спросил:

– Здесь все?

– Что ты имеешь в виду?

– Ваш полицейский проговорился, что документы по делу исчезли. Мне интересно, – это все, что осталось, или полноценное дело?

Шалль замер, держась за ручку. Помолчал, что-то прикидывая.

– Ты представитель вновь образованного IV управления РСХА, и я не посмел бы водить тебя за нос. Скажем так, здесь ПОЧТИ все. Однако некоторые документы затребованы на Морцинпланц 4, – личным указанием оберштурмабаннфюрера Ахамера-Пифрадера.

– А их можно затребовать обратно?

– Думаю, – Шелль как-будто протрезвел, – что Главное отделение гестапо в Вене готовит эти бумаги к передаче на ПринцАльбертштрассе, твоим начальникам. Так что если хочешь, можешь обратиться туда.

Он резко повернулся и вышел.

Уве Клюг просидел больше часа, – делал выписки, рассматривал фотографии полицейского фотографа, читал подписи на протоколах.

Закрыл папку, некоторое время дергал себя большим и указательным пальцами за нос, тер подбородок, высунул язык. Активизации мозговой деятельности все это не способствовало.

Потушил свет, запер дверь и вышел.

В гостиной патефон играл венгерский чардаш; несколько гостей, став в круг, старались попасть в такт. Некоторые с трудом держались на ногах.

Увидев Клюга, Шалль, пивший коньяк с одним из гостей, – здоровяком с тяжелым бровастым лицом, поднял руку.

Уве решил не пересекать гостиную, опасаясь пасть жертвой, затоптанной хороводом.

Шалль мотнул головой, пошел к нему, огибая танцующих и пьющих.

– Закончили? Идемте, угощу вас арманьяком. Повеселитесь! Обратите внимание на танцующую блондинку. Вон та, в синей блузке. Она сегодня свободна, – не теряйте времени!

Клюг покачал головой:

– Извините, но я устал. Хочу спать.

Шалль махнул рукой, расплескав содержимое рюмки.

– Ну, как хотите. Я за руль уже не сяду, так что вас отвезет водитель. Он знает, куда. Вас проводить?

– Нет, веселитесь.

Шалль покачнулся, для поддержания равновесия схватился за рукав Уве.

– Автомобиль перед домом, а Феликса я сейчас разыщу. Хорошей ночи.

– Хорошей ночи. Благодарю за приглашение.

Уве начал пробираться к выходу.

Ему хотелось на воздух, – в гостиной от ароматов табака, духов, алкоголя и жара разгоряченных тел было не продохнуть.

Когда он миновал стойку буфета, его локтя коснулась рука.

– Уже уходите?

Это был Матиас Экхольм. Светлые волосы падали на глаза. Абсолютно трезвые глаза снайпера.

Покоритель морей прислонился к столешнице, держал в руке стакан с киршем; рядом, обернувшись к буфету, стояла женщина, и в свете люстры были видны блестящие завивающиеся каштановые волосы, и белая кожа шеи, и стройная спина.

– А я вот, – швед поднял стакан, – по вашему примеру пью кирш. Хорошее пойло.

Женщина повернулась, и посмотрела на Уве, и у него упало сердце. Потому что это была Гейл.

– Познакомьтесь с моей женой, Уве, – сказал Экхольм. – Ее зовут Гейл.

Уве неожиданно для себя обнаружил, что пьян. Не в стельку, чтобы не соображать, но достаточно, чтобы наговорить чепухи.

– А я вот не обзавелся женой, – сказал Уве. – Жизнь проходит зря.

Гейл чуть заметно покачала головой. Зашторила глаза пушистыми ресницами. Индифферентно надула губы.

Швед протянул ему стакан.

– Выпейте, это вас поддержит, – засмеялся он, Клюгу захотелось заехать ему кулаком в лицо.

Он сдержался.

– С меня хватит на сегодня.

Он развернулся, но тут же понял, насколько груб.

– Простите, я устал. Я был рад познакомиться с вами.