Лествица. Родной Конок

Стих «Конок»

Конок,

имя твое,

как Аккорды баяна!

В общий танец России,

жизнью влилось.

В клубе все веселились,

любовь гуляла.

До старых годин здесь,

жаль дожить не пришлось.

Стоишь ты у речушки,

в одежке бурьяновой,

в синей дымке закатов,

багровой зари.

Стежками в пояс,

цветами усыпана,

лес полынью укутал,

пороги твои.

Конок,

с поклоном,

счастья берегам,

отблеск лет,

не восхваляя в горе,

Любви,

оставшимся крестом.

В Петров день,

Конок играя,

и встрече рад,

приезду нам,

как будто нас объединяет,

в семью одну и по домам.

Вечная память,

лежащим в земле!

Живущим,

желаю здоровья,

и не теряться,

как путник во мгле,

когда морщина,

пересечёт ваши брови.

Земляки,

жизнь прекрасна,

во все времена,

не надо,

грустить понапрасну.

Эта встреча в Конке,

у ветхого плетня,

как свидание,

с девой прекрасной…

У бога здесь живут отныне,

мои родные,

друзья и земляки.

Вокруг поля,

и рощи полевые,

дел добрых,

Славы маяки!

Живым нам надо,

всех помнить поименно:

Скробо, Чипулёнок, Рожко,

Садовский, Сыроежко,

Томашенко,

Слишин, Пискунов, Улас,

Позднякова, Ковалев,

Трипутько, Нощик,

Петрулевич, Лесковский,

Жук, Сарай,

Адаменок, Шицко,

Яцкевич, Лой,

Зельц, Грицкевич,

Митковский, Мурзич,

Калита, Беляев, Полешко,

Пивоварчик, Пронько,

Грищук, Дерговец,

Волков, Лой,

Митковский, Крот,

Покельнишко, Поздняков,

Урбанская, Полешко,

Урбанович, Капустина,

Шульский, Вельчинский.

Земля родная пухом будет,

и царство,

в божьих небесах.

Кто видел,

цвет села родного?!

Строй жизни,

в горе нас не спас,

без узды коня,

оставил волкам удалого!

Стесняясь,

смотрим мы в глаза,

с вопросом,

к поколенью молодому,

не сохранив движенье,

виноваты тормоза!

Без нас решили,

провели измену дому,

кто,

где живем мы,

кое как…

В делах,

места не так плохие.

Луч солнца,

память мне распах,

с вами встрече,

Я рад,

Дорогие!

В. Сыроежко, июнь 1999 год.

Семейные сказки

Вася и Василиса

В те годы, я был мальчиком лет девяти, потому не могу сказать точно, была ли наша соседка Василиса, красивой. Она с мужем, жила напротив нашего дома, через улицу, в восьми квартирном бараке. Но даже в девять лет, я уже мог понять, что эта молодая пара была странной. Во-первых, Василиса была на голову выше мужа. Удивительно спокойная, высокая и статная, с полным добродушным лицом, светлыми, выгоревшими на солнце волосами и белесыми ресницами.

Это сейчас в моде субтильные худышки с тонкой талией и худыми бедрами, да с фигушками вместо титек… Раньше, мужики ценили в женщине статность, которая сейчас зовётся полнотой. Я считал Василису просто толстухой, пока однажды не подглядел, как она вечером купалась в нашей протоке. Какое там, толстуха?! Широкая в кости, молодая женщина, почти по- мужски бугрилась шарами мышц, при каждом движении. Которые неожиданно вспухали и перекатывались, под гладкой кожей.

Её супруг Василий, был ниже Василисы на голову. Худой и шебутной. Любитель погулять в компании и выпить. Хотя на работе был на хорошем счету. Выпив, он становился дергано-воинственным, причем старался вымещать свое неудовольствие на Василисе. Частенько, в выходной вечером, можно было наблюдать такую картину. Василиса шагала по улице, неся на плече пьяненького супруга, который пытался петь песни или размахивал кулаками. Когда его приносили домой, он вдруг оживал и орал на всю улицу. «Васька! Тащи табуретку! – командовал он, воинственно топорща реденькие усики. – Щас, я тебя бить буду!».

Когда Василиса ставила перед ним табурет, супруг вскарабкивался на него и едва удерживая равновесие, пытался ударить жену в лицо, своим кулачком. Василиса, легонько отмахивалась от него, сильной рукой и ворчливо уговаривала: «Ну, чего ты, Василей?! Угомонись! Идем лучше баиньки. Утречком тебе на работу в кузню, не проспать бы. Потом хватала супруга в охапку и несла в постель». Тогда он примирительно говорил: «То-то! Спужалась, значит. Ладно, более не трону!».

Наши сенокосы в те годы были рядом. Василий сооружал на своей деляне добротный шалаш и накрывал его скошенным сеном. Когда наступала пора сенокоса, он на велосипеде, с притороченными к раме косами, приезжал на свою деляну. К которой Василиса, добиралась пешком.

Мой отец, заранее договорился в конторе леспромхоза насчет лошади и вечером в субботу мы всей семьей отбывали на участок. Рано утром, меня разбудили тихие голоса и вжиканье точильного бруска, по лезвию литовки. Протерев глаза, я отбросил одеяло, которым меня накрыла мама, поднялся и вышел из шалаша. Отец и мама, давно были на ногах. «Ты чего поднялся? Спи» – сказал отец. «Я косить с вами, папа, хочу! – поеживаясь от утренней свежести, пробурчал я. – Зря вы меня, не разбудили». В ответ, отец засмеялся.

На траве лежала роса, а лёгкие облачка, полупрозрачного тумана, поднимались от земли и истончались прямо, на моих глазах. Комаров и гнуса еще не было. В кустах чирикали и свистели проснувшиеся птицы. Одинокий жаворонок, летал над сенокосом и трепеща крылышками, насвистывал утренние песенки. Приветствуя, поднимающееся над лесом, Красное Солнышко! Лучи которого, отражаясь в капельках росы на траве, превращались в сказочные самоцветы.

«Глянь, Василиса уже косит!» – сказала мама. «Ага, а где сам Василий?» – поинтересовался отец. В дальнем углу поляны, женская фигурка в легком платьице, споро размахивала косой, двигаясь вкруговую. «Дрыхнет, как всегда! Будто не помнишь, как в прошлом году было» – с лёгким раздражением, сказала мама. «Точно. Васька косить не любит! – засмеялся отец. – Впрочем, с такой женой, которая прёт, словно трактор, к вечеру деляна будет выкошена! Без Васьки. Вот и нам пора, браться за дело».

После чего, он тяжело вздохнул. Болезнь, проклятая чахотка, подхваченная на фронте, медленно подтачивала его силы. Мама раздраженно фыркнула. Косить она не умела, правда чему, жалея больного мужа, пыталась научиться в прошлом году. Что обошлось нам в две, сломанных литовки. Ближе к обеду, когда роса подсохла, Василиса подошла к нам напиться. «Что, твой-то не косит и из шалаша не вылазит?» – спросила мама. «Пущай отдыхает, Василей-то! – отмахнулась Василиса. – Как он косит, так лучше пусть дрыхнет в шалаше, на ночь силу копит. Мужик ведь!». Мама понимающе фыркнула, а Василиса вдруг залилась ярким румянцем, который со щёк переполз на шею, ключицы и скрылся под вырезом платьишка.

Тарасов Анатолий Николаевич (1939-2012), о своей жизни в 1950 году.

Мой дед, отец и я

Моего деда, звали Гурием Ивановичем. По современным меркам, он был крепким, но не высоким мужчиной. В свои зрелые годы, я тоже был, не слабеньким мужиком! При росте в 186 сантиметров и весе в 93 килограмма, я мог двухсотлитровую бочку с соляркой или бензином, одним рывком поставить себе на колено и столкнуть в тракторные сани. При том, что в рукоборстве, меня редко кто мог положить.

Правда до деда, мне было далеко, впрочем как и моему отцу Николаю. Который в молодости, был сильным, хорошо тренированным парнем. Из за чего он, немного задирал нос. Как-то раз, вместе со своим другом, моим тезкой Анатолием, он решил попытать, молодецкую удаль. Для чего оба, стали подначивать Гурия Ивановича, поучаствовать в потехе. Однако просчитались, в своих силах! Дед сгреб, обоих парней в охапку и затолкал под кровать. Потом уселся на неё, расшиперив руки и ноги, не выпуская задир. В итоге, дед Гурий, заставил друзей, бесславно капитулировать. Хотя, для того, чтобы составить, себе представление, о силе моего отца в молодости, я приведу пару примеров.

Когда мы с братом Валерием, стали подростками и решили накачать мышцы, то соорудили турник, рядом с нашим домом в Копьево. Иногда, отец с интересом наблюдал, за нашими упрямыми попытками, сделать склепку, подтянуться на руках или выполнить силовой выход. Временами Николай, давал нам, дельные советы, а потом не выдержал! «Ну а вот так, вы сможете?!» – спросил он и повис на перекладине, ухватившись за неё, только правой рукой. После чего, быстро на ней, три раза подтянулся и задохнувшись, отошел в сторону. Если принять во внимание, что в то время, отец ходил с трудом, из за неизлечимого туберкулеза, то его сила, показалась нам, просто невероятной!

Однажды отец, мне с младшим братом, рассказал о Морском поединке. Который произошёл, во время его службы, на Тихоокеанском флоте. Тогда он был, инструктором по спорту, на своей подводной лодке. Однажды во время похода, они причалила к безымянному островку в Тихом океане и вся команда, высыпала на берег. Как вдруг, на другой стороне островка, они увидели Японскую подлодку! В то время у СССР с Японией, было нечто, на вроде вооруженного нейтралитета. Ввиду того, что оба экипажа, оказались на одном острове, к нашему командиру, подошел старшина японцев и предложил устроить, соревнования по Русской борьбе, на поясах. Говорил он по-русски с сильным акцентом, однако понять его, было можно. Так что подумав, наш командир согласился.

Вперед вышел японский моряк, невысокого роста, правда весь в буграх, могучих мышц. Из за чего, он выглядел, словно квадратный шкаф! Советский командир, выбрал для поединка Морозова, сильного матроса в команде. Наш Краснофлотец, вышел вперёд и схватка началась. Правда, закончилась она, очень быстро. Морозов с такой силой, был брошен японцем на песок, что сразу не смог подняться! Тогда в ярости, от позорного проигрыша, командир вызвал из строя отца и приказал ему, победить японского богатыря! Отец подчинился.

Матросы сошлись в центре, притоптанного круга и взяли друг друга, за пояса. Когда в хватке японца, отец внезапно ощутил, напористую смелость, опытного борца. Поэтому он решил положиться, только на силу, своих крепких рук. Как только, схватка началась, Николай оторвал противника от земли и перебросил, прямо через себя! Так что японский борец, неожиданно для всех, воткнулся головой в песок и замер неподвижно. В команде противника, послышались злобные выкрики и несколько сослуживцев, подбежало к японскому борцу, раскинувшемуся навзничь. В это мгновение, товарищи отца, спешно оттеснили его, от озлобленных японцев и в живом кольце, сопроводили на подводную лодку.

Не менее интересный случай, характеризующий силу моего отца, произошёл во Владивостоке. Когда по приказу командования, Тихоокеанского флота, были организованны, тренировочные поединки. В которых мой отец, был постоянным партнёром, Чемпиона Тихоокеанского флота, в среднем весе, по вольной борьбе и почти, ему не уступал.

Так как тогда, в конце тридцатых годов, отец поднимал штангу, весом сто двадцать килограмм! Его руки, могли удержать вес, намного больше, но подводили ноги. Поскольку с весом, больше ста двадцати килограмм, он не мог встать с разножки. Потому что толчок штанги, выполнялся с характерным движением ног, называемым «ножницы». При том, что его собственный вес, не превышал семидесяти шести килограмм!

Например, как Советскими Краснофлотцами, воспринимался вес штанги, поднимаемой Николаем Гурьевичем, в том далёком, тысяча девятьсот тридцать шестом году? Можно вполне, себе представить, если сравнить его толчок, с послевоенным достижением, Советского спортсмена, Якова Григорьевича Куценко. Который, в тысяча девятьсот сорок седьмом году, на одиннадцать лет позже, установил новый Рекорд Европы. В подъёме штанги, весом в сто семьдесят килограмм, правда выступая в тяжёлом весе, свыше девяноста килограмм. Поэтому мой отец, после увольнения в запас, в тысяча девятьсот тридцать девятом году, закономерно стал Чемпионом Хакассии, по толканию ядра!

Таким образом, Николай Гурьевич, жил и побеждал, имея вес, среднестатистического человека. Тогда как вес, его отца и моего деда, Гурия Ивановича, при росте в сто семьдесят семь сантиметров, был за сотню килограмм. Причём толстым, дедушка никогда не был. Так однажды, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, он навестил сына во Владивостоке. Когда в соединении подводных лодок, как раз проводили, легкоатлетические соревнования. Поэтому Гурий, решил размяться и вышел на спортивную площадку, вместе с Краснофлотцами. На удивление которых, он толкнул ядро и метнул диск, дальше всех!

Однажды, я спросил отца о том, был ли он в молодости сильнее, чем дедушка Гурий, однако в ответ, Николай лишь безнадёжно махнул рукой и добавил: «Нет, сынок! У деда сила была немереная, а природного веса, в полтора раза больше, чем у меня!». Так что позднее, в очередной приезд, к деду в гости, я уговорил его не противиться и матерчатым, полутораметровым сантиметром, измерил его рост и окружность бицепсов. В том числе, на грузовых весах, измерил массу деда. Вышло то, что при росте, в сто семьдесят восемь сантиметров, что на восемь сантиметров, меньше моего, веса в Гурие Ивановиче, оказалось почти, сто шестнадцать килограмм.

При встрече с дедом, мне всегда бросались в глаза, его необычайно широкие, в полтора раза шире, моих собственных, пястья рук. При соответственно, крупных кистях, кончавшихся сухими пальцами, с узловатыми суставами. В которых угадывалась, спящая сила. В возрасте, шестидесяти лет с гаком, Гурий оставался крепким мужчиной. Поэтому, когда мы ходили мыться, в общественную баню, я невольно восхищался его фигурой. Куда там, нашим леспромхозовским мужикам! Конечно, среди них тоже попадались, видные парни с развитой мускулатурой. Правда ни один, из них, не мог сравниться, с дедовой мощью.

Моего деда, можно было сравнить, только с крепким, кряжистым дубом! В отличие от хилой, молодой поросли, его шея, была крепкой, как короткий чурбак, а две ноги, будто крепкие корни. Могучие плечи, как неприступные ветви, а грудь выпуклая, словно пивная бочка! Мне всегда казалось, что невидимая энергия, созидающей силы, исходит от него. Возможно, я немного завидовал ему, как носителю природной, немереной силы! «Эх, внучок! – однажды вздохнув, сказал он. После того, как я потрогал, его бицепсы. – Ведь ты, даже представить себе не можешь, что физическая сила, доставляет множество хлопот! Потому что она, неразрывно связана с телесной формой. Ведь из за неё, я никогда в жизни, не мог купить себе, фабричный костюм или пальто. Так как мои руки, попросту не проходят в рукава!».

После чего, я взирал на огромные клешни рук, своего невероятного деда и на перекатывающиеся, под его кожей, бугры мышц и утвердительно кивал головой, полностью соглашаясь. Ведь действительно, как такие крупные кисти, могли пролезть в стандартные рукава?! Вполне понятно, что никакой костюм, не мог быть застёгнут, на такой, выпуклой груди и могучих плечах!

Силой дед не хвастал, но иногда кое-что рассказывал. Как-то раз, я пристал к нему с вопросом, отчего у него на левой щеке шрам. Гурий отмахнулся: «Да так, Толька. Дурь получилась. Мой друг по пьяни, ножиком зацепил!». Что услышав, я заинтересованно воскликнул: «Вот это, да! Деда, тогда вы, что же?! Гурий: «Я упредительно нож, из его рук выбил и за глотку схватил. У меня в молодости, такая сила в руках была, что любого мужика, мог поймать, одной рукой и не выпустить!». После такого откровения, я со страхом спросил: «Так вы его, задушили деда?». Он: «Нет, конечно! Сперва немного придушил, чтобы не брыкался, а потом отпустил».

В другой раз, он рассказал мне эпизод, с двадцати пяти пудовым маховиком, используемым в локомобиле, который не смогли стащить с «полуторки», восемь мужиков. Убедившись, что чугунный маховик, наподдаётся бригаде грузчиков, дед подошел к машине и один опустил, тяжёлый маховик, из кузова на землю! Каким был вес этого маховика?! Дед считал вес по старинке, на пуды. Двадцать пять пудов или тридцать? Сейчас я уже не помню. В детстве, я видел эти локомобили и огромные маховики, когда приходил к Гурию, на работу. Литые из чугуна колеса с массивным, плоским ободом и не менее массивными, спицами. По поверхности обода, бежал плоский широкий ремень, передавая вращение, меньшему шкиву, насаженному на вал генератора.

Сам маховик вращался, вроде бы неспешно, зато маленький шкив вращался стремительно, раскручивая генератор, дающий электроэнергию механизмам, на Обогатительной фабрике. Предположим, что вес маховика, двадцать пять пудов. Значит, двадцать пять умножаем на шестнадцать и получаем, четыреста килограмм! Дак ведь это не штанга, а огромное колесо из литого чугуна, неприспособленное для перемещения, вручную!

Тарасов Анатолий Николаевич (1939-2012).

Копьёвский заклад

В тысяча девятьсот шестьдесят втором году, через два года, после смерти моего деда, Тарасова Гурия Ивановича, дед Ворошилов, вспоминал о нём, с восхищением: «Да, Анатолий! Мне есть, что вспомнить, о покойничке. Так как, незадолго до своей смерти, Гурий потешил стариков, на славу!». Вот как, мне запомнился, его рассказ.

Четыре года назад, летом тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, Копьёвские старики в воскресный день, как обычно, коротали время, на небольшом базарчике. Который располагался, рядом с книжным магазином и для пущей важности, был отгорожен, невысоким штакетником. Как правило, покупатели и продавцы, торговались здесь тихо, потому что, на другой стороне улицы, возвышалось здание Районного Отдела Милиции.

Почему там, оказался мой дед, мне неизвестно. Важно то, что в тот день, на посиделки собрались, его близкие друзья. Естественно, они разговорились и как водится, скинулись на бутылку, чтобы отметить встречу. Тогда же Милиции, никто не боялся.

После первой бутылки, собравшиеся разобрались со второй и приговорили третью. Немного захмелев, дедки стали вспоминать, какими они были раньше, ловкими удальцами. Сильными, здоровыми и шустрыми, насчёт баб. Не то, что современная молодёжь, слабаки и рахитики! Потом старики, решили помериться силой, для чего облюбовали низенький прилавок. На котором, начали рукоборствовать. Как говориться, тянуться на руках и одобрительно шуметь. Мой дед, в этом состязании, оказался вне конкуренции.

Потом деды, стали пересказывать подвиги силачей, своего времени. Вспомнили Ивана Поддубного, Ивана Заикина и других. Которые ломали подковы, гнули на плечах железные балки и устраивали бои, вкруговую. В ответ, на одно бравое высказывание, подвыпившего товарища, мой дед обмолвился, что как то раз, по молодости, он тащил на себе, пострадавшего коня и что теперь, он ещё способен поднять, взрослую лошадь. Подгулявшим старикам, этого оказалось достаточно и моего деда, поймали на слове. В итоге, Гурия обступили со всех сторон, привели выпряженную лошадь и призывая в свидетели милицию, стали биться об заклад, на четверть водки! Долгие годы, я не знал, что четверь водки, это три литра. Дореволюционная мера жидкости, означающая четверть ведра.

Тем не менее, для того, чтобы выиграть спор, деду требовалось поднять и пронести лошадь, пятьдесят шагов! Гурий Иванович, отступать не привык, поэтому подлез под лошадь и кряхтя встал, подняв её на плечах. После чего, он сделал два десяток шагов и остановившись перед забором, поспешно спросил: «Дальше то, куда её нести?!». На что кутилы, убедившись в правдивости слов, моего деда, примирительно закричали: «Бросай её, Гурий Иваныч! Твоя взяла, ты победил!».

Старики расшумелись так, что на крыльце милиции, столпились служивые, поглядывая на затейников и осуждающе, покачивая головами. В то время, как проигравшие, радостно зашелестели ассигнациями и кинулись в ларек, закупать обещанный заклад. После чего, хорошо подгуляв, дедки так расшумелись, что своей оравой, едва не попали в милицию. В последствии, разговоров о стариковской пьянке, по посёлку, ходило много. Так что, несмотря на своё молчание, Гурий Иванович, вскоре получил от моей бабушки, Антонины Прокопьевны, ожидаемый нагоняй.

Тарасов Анатолий Николаевич (1939-2012), о семейных событиях, в период с 1958 по 1962, годы.