Вокруг Кремля и Китай-Города

Газеты ухватились за такое скандальное противостояние и расписали его в подробностях. Если к этому добавить, что в павильоне экспонировалось ещё восемь картин Врубеля и его скульптурные произведения, а в городском Театре оперы мамонтовская труппа давала спектакль «Гензель и Гретель» в декорациях того же художника, то становится понятно, какой превосходный бенефис устроил Савва Иванович для своего гениального друга.

Михаил Врубель. Принцесса Грёза. Эскиз, 1896

Михаил Врубель. Гензель и Гретель, 1896. Т. С. Любатович и Н. И. Забела в опере З. Гумпердинка

Пожалуй, никогда больше Фортуна не улыбалась им так радостно, как летом 1896 года. О Шаляпине появляются в газетах первые восторженные отзывы, Серова осаждают желающие заказать портреты, Коровину ясно светит золотая медаль Парижской выставки, Врубель счастлив не тем, что обрёл наконец известность, а тем, что любит и любим – солистка Частной оперы Надежда Забела приняла его предложение руки и сердца. В другую солистку, Татьяну Любатович, всерьёз влюблён Савва Мамонтов. Он полон сил и планов, у него всё получается: со строительством дороги до Архангельска дело устроилось, Частная опера наконец-то имеет успех, таланты дорогих ему людей очевидны теперь не только для него одного.

В такие моменты жизни человек становится способным превзойти самого себя – и в то же время он делается очень уязвимым, как любой, кто думает, что схватил бога за бороду. Он готов пройти по туго натянутому канату и в состоянии это сделать, вот только ему и в голову не приходит, что канат могут подрезать. Окрылённый удачей, Савва, словно эквилибрист, жонглирующий несколькими совсем разными, но в равной степени дорогостоящими предметами, добавил к ним следующий.

«…Я в сообществе с несколькими товарищами арендовал на 25 л[ет] целый квартал в Москве (против Малого театра, где гостиница «Метрополь»), и страховое общество, владеющее этим местом, обязалось истратить до 1500 га на постройку первоклассной гостиницы, ресторана и художественных зал, из коих одна на 3100 чел. (т. е. театр в 6 ярусов). Мы, арендаторы, образуем акционерное общество, которое будет всё это эксплоатировать…» (Из письма С. И. Мамонтова режиссеру Петру Мельникову, 14 (26) мая 1898 года).

Помимо желания обеспечить своё любимое детище собственной сценой, Савва Иванович преследовал ещё одну цель – ему хотелось продемонстрировать Москве искусство наступающего ХХ века. Постройка большого здания в самом центре города предоставляла прекрасную возможность громко сказать слово на новом языке.

Вообще, если говорить о модерне (а совершенно невозможно рассказывать о «Метрополе» и при этом обойти молчанием стиль как таковой), то модерн – это не только имена и тенденции, но ещё и новые материалы и технологии, ставшие в определённом смысле одной из предпосылок к его возникновению. Ведь не было так, что некий гений набрёл на идею, а его последователи реализовали её в различных видах искусств.

Нет, модерн появился практически одновременно в разных странах под разными названиями: Modern Style, модерн – в России и в Англии, Art Nouveau – во Франции, Nieuwe Kunst – в Голландии, Sezession – в Австрии, Style sapin – в Швейцарии, Jugendstil – в Германии и Латвии, Modernismo – в Испании… В некоторых странах стиль обрёл названия по именам самых ярких представителей: Floreale – в Италии по фамилии владельца одного из мебельных магазинов, Tiffany Style – в США в честь знаменитого художника и дизайнера Луиса К. Тиффани…

Л. Н. Кекушев. Эскизный проект гостиницы в Москве. Обложка журнала «Зодчий», июнь 1901 года

Можно сказать, что в конце XIX века развитие западной цивилизации породило множество явлений, сплетение которых и привело к возникновению модерна. Например, возникли технологии, позволявшие без потери качества тиражировать вещи, имеющие художественную ценность. При этом появился и слой людей, способных воспринимать красоту и готовых за красивые изделия платить – пусть и значительно меньшие суммы, чем стоила бы вещица, созданная в единственном экземпляре, но существенно большие, чем стоило бы обычное изделие ремесленника. Приблизительно так: покупку мебельного гарнитура работы мастера Гамбса я себе позволить не могу, а дюжину простых дубовых стульев покупать не хочу, но вот мебель, выпускаемая на фабрике Шмита, мне очень даже подойдёт, потому что она делается на немецких станках по эскизам настоящих художников.

Новые материалы и технологии позволяли воплощать такие художественные решения, которые прежде были неисполнимы по техническим причинам: появились железобетон, оконные стёкла большого формата, паровое отопление… Даже простой лифт – казалось бы, немудрёное приспособление, но до начала использования лифтов обычно дома строились не выше пяти этажей.

Первым зданием в стиле модерн принято считать дом профессора Эдмона Тасселя, построенный в Бельгии архитектором Виктором Орта в 1893 году. Но поскольку идеи, навеянные выставками ар-нуво, буквально носились в воздухе, то вскоре здания в новом стиле появились во многих городах Европы и Америки. Не осталась в стороне и Россия.

Понятно, что Савва Мамонтов был в курсе современных тенденций в искусстве и ему очень близки были идеи модерна – стремление к совершенству формы, к созданию целостной художественной среды. Желая сделать «Метрополь» суперсовременным не только по уровню удобств, но и по художественному решению, Мамонтов объявил в январе 1899 года о проведении международного конкурса на лучший вариант фасада.

Мебель, изготовленная по эскизам архитектора И. Фомина. Начало ХХ века

Рассмотрев 21 работу, жюри удостоило первой премии проект, представленный под девизом «PΣ». Автором оказался Лев Кекушев и его помощники – Сергей Шуцман, Николай Шевяков и Владимир Воейков. Но к тому времени, когда подводились итоги конкурса, Мамонтову уже пришлось отказаться от идеи театра, совмещённого с гостиничным комплексом, – экономика проекта не выдерживала такого сочетания, вынуждая удовольствоваться концертным залом.

В новых обстоятельствах, если уж первая из целей становилась недостижимой, принципиальное значение приобретала вторая. И Савва Иванович, пользуясь своим авторитетом, настоял на том, чтобы в проект были внесены некоторые изменения, подсказанные, в частности, удостоенным 4-й премии проектом молодого шотландца Валькота.

«Метрополь». Конкурсный проект В. Валькота. Фасад со стороны Театральной площади

Вильям Валькот, родившийся в Одессе в русско-шотландской семье, некоторое время учился в знаменитой Ришельевской гимназии, потом вместе с родителями уехал в Южную Африку, но в возрасте 17 лет вернулся в Россию, чтобы поступить в Императорскую академию художеств. Бывал он и в Москве и, поскольку был знаком с сыном Мамонтова Андреем, посещал также и Абрамцево, где заинтересовался майоликой. Осваивая технологию, он провёл много времени в мастерской и сделал несколько эскизов, поскольку рисовать всегда любил, – очевидно, тогда же Валькот и узнал о проводимом конкурсе. В своём проекте он обозначил на фасаде место, где могло бы разместиться мозаичное или майоликовое панно, – и эту идею Мамонтов принял с восторгом. Нет, не одно панно, пусть их будет несколько! А центральной композицией мы сделаем «Принцессу Грёзу», ведь повторить в технике майолики врубелевский шедевр нашим мастерам вполне по силам!.. Савва Иванович не только сам воодушевился открывшейся возможностью, но и владельцев будущей гостиницы этим увлёк. В итоге решили «строить по проекту, удостоенному первой премии, с добавлением к нему всего лучшего и оригинального из других премированных проектов».

«Метрополь». Детали фасада (эскизы В. Валькота)

«Метрополь». Детали фасада (эскизы В. Валькота)

КОНКУРС МЕТРОПОЛЬ

(фасады по Театральному проезду)

1-я премия. Проект Л. Н. Кекушева, С. С. Шуцмана, Н. Л. Шевякова и В. В. Воейкова

2-я премия. Проект Н. Т. Стуколкина

3-я премия. Проект П. А. Заруцкого

1-я премия. Проект Л. Н. Кекушева, С. С. Шуцмана, Н. Л. Шевякова и В. В. Воейкова. Фасад со стороны Театральной площади

4-я премия. Проект В. Ф. Валькота

Проект И. В. Подлевского. Фасад со стороны Театральной площади

Проект Валькота был существенно переработан (скорее всего, всё тем же Кекушевым, ведь он в качестве главного архитектора Северного домостроительного общества уже год руководил перестройкой «челышей»). Появились дополнительные плоскости для панно, арочные окна цоколя, стеклянные балконы-фонари и купол над зрительным залом, пинакли на крыше и скульптурный фриз вдоль всей плоскости фасадов.

Место над центральной частью фасада заняла «Принцесса Грёза», по сторонам от неё разместились панно Александра Головина: «Жажда», «Орфей играет», «Жизнь», «Полдень», «Поклонение божеству», «Поклонение природе» и «Поклонение старине».

Сергей Чехонин совместно с Татьяной Луговской выполнил роспись стеклянного потолка над главным залом, а вместе с мастером Петром Ваулиным – серию плиток, украсивших карниз четвёртого этажа. На них причудливым шрифтом написана была фраза Фридриха Ницше: «Опять старая истина, когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему».

Вообще-то немецкий философ свою мысль закончил так: «…научился кое-чему, что непременно нужно было знать, прежде чем начинать постройку». Но даже если бы цитату воспроизвели целиком, в судьбе Саввы Мамонтова ничего бы не изменилось. 11 сентября 1899 года он был арестован.

Помимо дел, связанных с Частной русской оперой и постройкой «Метрополя», Мамонтов занимался и решением других задач, не менее важных. Едва он достроил узкоколейку до Архангельска, как взялся за проект новой железной дороги – от Петербурга до Вятки. Кроме того, обстановка вынуждала провести реструктуризацию бизнеса. Чтобы не зависеть от поставщиков рельсов и подвижного состава, Савва Иванович взял в аренду Невский механический завод в Петербурге и ещё несколько металлургических заводов в Иркутской губернии, вложив в их модернизацию средства, полученные после продажи в казну Донецкой каменноугольной железной дороги, построенной Мамонтовым в 1882 году.

Желание Мамонтова самостоятельно выпускать паровозы и вагоны было разумным в стратегическом плане, но создало большие проблемы тактического характера: когда слишком большая доля капитала вложена в основные средства, на счетах сразу возникает нехватка денег для осуществления текущих операций. А новый проект Мамонтова – Сибирская железная дорога – требовал очень серьёзных капиталовложений.

Министр финансов С. Ю. Витте открыто поддерживал начинания Мамонтова и даже представил промышленника к награждению орденом Святого Владимира, но дружба дружбой, а денежки врозь – покупать акции строящейся дороги Министерство финансов не желало. Оно могло лишь подтвердить факт концессионного соглашения, что укрепляло стоимость акций на фондовом рынке, но и не более того. Продав 1650 акций Международному банку, Мамонтов получил возможность продолжать реализацию своих планов.

Он всегда был сильной фигурой, настоящим игроком, умеющим рассчитать и рискнуть, способным держать удар… мог ли он предположить, что окажется пешкой в чужой игре?

Министр юстиции Николай Валерианович Муравьёв, человек амбициозный и властолюбивый, начал борьбу за влияние в правительстве с министром финансов Сергеем Юльевичем Витте. Это не было открытой схваткой, это был красиво исполненный подкоп. Чтобы свалить Витте или хотя бы уронить его авторитет, атаку направили на Мамонтова, как на человека, тесно связанного с министром финансов.

Сначала пошли разговоры о злоупотреблениях и растратах в правлении Ярославской железной дороги. (Наверняка в правлении были информаторы, или у прокуратуры, подчинявшейся Муравьёву, или у директора Международного банка А. Ю. Ротшейна.) Начавшаяся ревизия показала, что действительно средства железной дороги перечислялись на счета других предприятий, а именно Невского механического завода, Московского вагоностроительного… То есть Мамонтов перебрасывал деньги со счетов предприятия, где был основным акционером, на счета им же арендованных предприятий, для того чтобы за счёт сильного привести в порядок слабые, а затем позаимствованные средства вернуть. Однако по букве закона это следовало считать растратой. Тем более что для получения ссуды Мамонтов заложил в Международном банке значительную часть акций, принадлежавших лично ему и членам семьи, – то есть опять-таки формально уже не являлся совладельцем железной дороги. Всё это с любой точки зрения выглядело скандально, и Витте поспешил отойти в сторонку – он аннулировал концессию.

Валентин Серов. Портрет С. И. Мамонтова, 1887

Илья Репин. Портрет Елизаветы Мамонтовой, 1874—1879

Дальше всё полетело, как снежный ком с горы. Упал курс акций Ярославской железной дороги, и банк потребовал либо вернуть ссуду, либо покрыть разницу между старой и новой ценой акций. Естественно, нужной суммы наличными у Мамонтова не имелось, а продать что-то из недвижимости (а у него было что продавать) Савве Ивановичу просто не позволили – он был арестован. Причём то, как это было сделано, заставляет думать, что Мамонтова просто «заказали».

Арестовав Савву Ивановича, его не отвезли, а пешком отвели в Таганскую тюрьму. Известному и уважаемому человеку идти по своему городу под конвоем само по себе унизительно, а на пятьдесят восьмом году жизни прошагать четверть Садового кольца ещё и нелегко – так что это явно было попыткой сломить его дух. С той же целью Мамонтову каждое утро приносили свежую прессу. Газетчики состязались в острословии, стараясь пнуть побольнее. Те самые издания, что раньше именовали Мамонтова Московским Медичи и Саввой Великолепным, теперь живописали образ зарвавшегося купчишки, растратившего чужие деньги, дабы снискать восхищение кучки бездарных прихлебателей.

Правда, в освобождении до суда Савве Ивановичу не отказали – просто назначили залог в размере 763 тысяч рублей.

Чтобы вызволить мужа, Елизавета Григорьевна обратилась за помощью к своим родным и деньги получила. Кроме того, Савва Тимофеевич Морозов, очень близкий своему тёзке по духу человек, тоже готов был внести какую-то долю – но тут размер залога внезапно увеличился до пяти миллионов… Такая сумма была чрезмерной даже для Морозова.

Арестант не располагает практически ничем лишним, в избытке у него только время, которое нечем занять. А Мамонтов ещё в молодости сформулировал принцип: «Спеши жить, не упуская случая что-нибудь лишнее сорвать с жизни». Савва Иванович попросил доставить ему глину и принялся лепить: портреты охранников с натуры, а любимых людей – по памяти.

Но тюрьма – это всё-таки не дом творчества, и на пятом месяце заключения здоровье арестованного ухудшилось. Избавление пришло откуда не ждали. Валентин Серов, приглашённый в Петербург, чтобы написать портрет императора, сумел замолвить словечко, и Николай II распорядился перевести Мамонтова до суда под домашний арест. Дом на Садовой-Спасской был опечатан, и Савва Иванович поселился за Бутырской заставой, в доме дочери, стоявшем рядом с керамической мастерской, переведённой из Абрамцева в Москву ещё в счастливом 1896 году.

Летом 1900 года состоялся суд. Обвинение старалось не упустить ни единой мелочи. Всё в дело годилось, вплоть до счёта на 30 рублей за мох для оленя. Копали очень старательно, но доказать преступный умысел так и не сумели. После речи знаменитого адвоката Фёдора Плевако присяжные вынесли оправдательный вердикт, однако С. И. Мамонтов был признан несостоятельным должником, суд потребовал от него подписку «о несокрытии своего имущества и о невыезде из Москвы». Решение суда полагалось опубликовать в газетах, а также «прибить к дверям суда и вывесить на бирже».

Савва Иванович Мамонтов в последние годы жизни

Из кредиторов самым заинтересованным был, естественно, Международный банк. Ротшейн, подобно известному шекспировскому персонажу, захотел «вырезать свой фунт мяса». Вполне возможно, даже и не для себя. Для друзей. Кто именно входил в число его друзей, теперь уже и не разобрать, но поговаривали, будто из имущества Мамонтова кое-что досталось в итоге родственникам С. Ю. Витте. А построенная Мамонтовым железная дорога перешла в собственность государства, что для судебной практики тех времён было в общем-то нехарактерно.

Церковь Спаса Нерукотворного в Абрамцево. Фото из Ежегодника Общества архитекторов-художников, 1906

На этом завершилась деятельность Саввы Мамонтова как промышленника и мецената, но ему было отмерено судьбой ещё почти два десятилетия жизни в роли частного лица. Выпускавшиеся его керамической мастерской художественные изделия получали призы на выставках, а владельцы и архитекторы строившихся в начале XX века домов часто покупали и заказывали майолику для украшения фасадов.

Запас жизненных сил у этого человека был такой, что ему предстояло пережить и дочь Веру, и старшего сына Сергея, и младшего – Андрея, увековеченного Виктором Васнецовым в образе Алёши Поповича.

Скончался Мамонтов 24 марта 1918 года от воспаления лёгких и был похоронен в часовне Абрамцевской церкви. Имение было куплено на имя жены, поэтому претензии кредиторов на него не распространялись.

Эпилог

Написанный Серовым портрет Николая II революционные матросы в 1917 году изорвали в клочья. Тот, что хранится в Третьяковской галерее, – авторская копия.

Картины, подаренные Мамонтову его друзьями, а также мебель и прочее имущество Саввы Ивановича – всё в 1902 году пошло с молотка для удовлетворения претензий кредиторов. Некоторые полотна были приобретены для Третьяковской галереи, кое-что выкупили друзья и вернули Савве. Стоявший в его кабинете рояль купил для своего музея страстный театрал Алексей Бахрушин – ведь это был тот самый рояль, на котором учился играть великий Шаляпин.

Вообще-то Шаляпин ещё до ареста Саввы Ивановича с ним разругался. Певец полагал, что Мамонтов чересчур придирчив к нему. Кончилось тем, что солист покинул Частную оперу, подписав контракт с Большим театром. Савва страшно рассердился на него за эту измену и велел Федьку даже на похороны свои не пускать, если придёт. Потом, конечно, смягчился, тем более что и Фёдор Иванович о случившемся сожалел.

Татьяна Любатович перешла в другую антрепризу и отправилась с итальянской оперой на гастроли в Тифлис, в Петербург, в Нижний. Впрочем, она и прежде свои выступления в мамонтовском театре совмещала с гастролями.

Константин Коровин уехал на Всемирную выставку в Париж, где получил две золотых медали и стал кавалером ордена Почётного легиона. По возвращении на родину он тоже покинул Частную оперу и стал главным художником Императорских театров, после чего старался с Саввой Ивановичем не встречаться, стыдясь своего «дезертирства».

Частная русская опера после финансового краха Мамонтова и ухода ведущих исполнителей вступила в трудный период. Композитор Михаил Ипполитов-Иванов, дирижёр этого театра и профессор Московской консерватории, предложил возглавить оперу другому страстному театралу, предпринимателю Сергею Зимину, но тот счёл себя неготовым к такой миссии. Однако через некоторое время, набравшись опыта в организации театральных представлений и съездив в Италию, С. И. Зимин всё же открыл свою Частную оперу, ставшую продолжением дела, начатого Мамонтовым.

Врубелевский холст «Микула Селянинович» где-то затерялся, а вот хранившуюся у Мамонтова «Принцессу Грёзу» выкупил Зимин за 10 тысяч рублей золотом. Несмотря на то что Мамонтов сильно нуждался в деньгах, он согласился расстаться с картиной лишь после того, как Зимин показал место, где панно будет висеть – в портале над сценой арендованного им театра Солодовникова (ныне Театр оперетты на Большой Дмитровке). Там панно и находилось до 1918 года, пока большевики не национализировали частную оперу и не убрали с глаз долой эту безыдейную живопись.

Что же до «Метрополя», то ему досталась удивительная биография – но уже без участия Саввы Ивановича. Крутых виражей предстояло так много, что сущим пустяком покажется замена цитаты из Ницше другой фразой: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала. В. И. Ленин».

Этого увидеть Савве Мамонтову уже не довелось, да оно и к лучшему, пожалуй.

2. «Метрополь»

После ареста Саввы Мамонтова строительство «Метрополя» приостановилось, но с заменой подрядчика было продолжено, и осенью 1901 года гостиница приняла первых постояльцев. Со стороны площади и Театрального проезда фасады сияли огромными окнами первого этажа и стеклянными эркерами, поражали прохожих невиданными картинами и окрашенными в тёплые цвета фигурами барельефа, а в дальних частях здания продолжались отделочные работы…

Оттуда и начался пожар. Случилось это 14 декабря 1901 года. Несмотря на все усилия и даже жертвы среди пожарных, сорок два часа боровшихся с огнём, гостиница выгорела практически полностью.

Пока владельцы здания подсчитывали убытки, а московские обыватели обсуждали извечный вопрос: кто виноват, газета «Московские ведомости» опубликовала мнение протоиерея Бухарева: «Проезжая мимо дома с гостиницей «Метрополь», невольно останавливаешь внимание на украшающих верх его разноцветных картинах… и барельефах, изображающих в разных положениях фигуры людей, по большей части женщин в обнаженном виде. Благомыслящие люди видят в пожаре «Метрополя» Божье наказание и вразумление. Вразумитесь, господа строители, поймите урок от пожара и, при исправлении дома, уничтожьте соблазн».

К счастью для нас, не прислушались к пастырскому слову владельцы «Метрополя», озабоченные совершенно другими вопросами. Оказавшись перед необходимостью полного восстановления здания, они сочли разумным произвести изменения внутри, ничего не переделывая снаружи, – прежде всего в целях снижения расходов. Майолику, не пострадавшую от пожара, оставили в неприкосновенности, а скульптурный фриз отчистили добела, в результате чего он стал выглядеть ничуть не хуже, чем в прежнем полихромном варианте.

«Метрополь» после пожара. Фото из журнала «Искры»

Самым серьёзным из того, что предстояло сделать внутри, была трансформация зрительного зала. Его решено было превратить в зал ресторана, ведь без поддержки Саввы Ивановича такой роскошный зал для его оперы стал непозволительной роскошью. Снова был приглашён Лев Кекушев, автор первоначального проекта, а также Павел Висневский. Последнему предстояло выполнить инженерные расчёты новых конструкций и руководить работами по исправлению фундаментов, поскольку был он в большей степени инженер-строитель, нежели архитектор.

Открытка 1910-х годов из коллекции Юрия Угольникова

«Метрополь» открылся повторно 20 февраля 1905 года. На пяти этажах разместилось 220 великолепно обставленных комнат и гостиных. Апартаменты класса люкс декорировались по отдельным проектам, поэтому на третьем этаже вдоль Театрального проезда ни одна из комнат не показалась бы похожей на другую. В номерах были телефоны и горячая вода (а ведь в те годы и холодная-то имелась далеко не в каждом московском доме), существовали даже холодильники – хотя всего лишь в виде ёмкостей, наполняемых льдом, но всё равно для того времени это был высший уровень комфорта.

Среди тех, кто счёл себя достойным самого лучшего, перечислю лишь несколько исторических личностей. Здесь останавливался Георгий Седов перед своей последней арктической экспедицией. Гришка Распутин, бывая в Москве, любил кутить в ресторане «Русская палата» (теперь «Боярский»). Знаменитый промышленник Савва Морозов на постоянной основе арендовал помещение на втором этаже (в наши дни оно стало банкетным залом, названным в честь мецената). Валерий Брюсов разместил в «Метрополе» издательство «Скорпион», а также редакцию журнала «Весы».

«Метрополь»: парадный зал

«Метрополь»: американский бар

«Метрополь»: кухня

А в том самом зале, что был сотворён для аншлагов Частной оперы, но заполнялся только для банкетов и ужинов, Федор Шаляпин однажды всё-таки спел: стоя на столе, он исполнил «Дубинушку». Видимо, от судьбы не уйдёшь.

Не ушёл от своей судьбы и «Метрополь», недаром же он смотрит восточным фасадом на площадь Революции. Собственно говоря, пространство между Театральной и Манежной так названо и было как раз потому, что в октябре 1917 года здесь шли настоящие бои. Засевшие в гостинице юнкера смогли продержаться почти неделю – удобная планировка коридоров и наличие телефонов в номерах позволяли быстро перебрасывать подкрепления из одной части здания в другую. Выбить обороняющихся удалось только Михаилу Фрунзе. Подтянув артиллерию к Большому театру, он открыл огонь прямой наводкой – и юнкера прекратили оборону, поскольку через пару часов артобстрела им всё равно оборонять было бы уже нечего. Но хотя победителей и не судят, эта победа не украшает послужной список наркома.

«Метрополь» после обстрела, вид с Театральной площади. Фото из фонда ЦИГИ

Понятно, что победившая сторона заняла под свои нужды все лучшие здания Москвы (да и всей страны). «Метрополь» стал называться 2-м домом Советов. Первым был «Националь» – там поселились члены Совета народных комиссаров во главе с товарищем Лениным.

Население «Метрополя» было рангом пониже, но с биографиями не менее интересными. Здесь жили нарком иностранных дел Чичерин (наркомат обосновался на втором этаже); бывший подпоручик Владимир Антонов-Овсеенко, руководивший захватом Зимнего дворца и арестовавший членов Временного правительства; балтийский матрос Павел Мальков, назначенный комендантом Кремля; генеральская дочь и феминистка Александра Коллонтай, получившая в первом большевистском правительстве пост народного комиссара общественного призрения.

Свою деятельность на этом посту она начала с ареста всех прежних сотрудников ведомства, не пожелавших пустить её на рабочее место, а продолжила попыткой реквизировать ценности Александро-Невской лавры, что привело к человеческим жертвам в результате столкновения революционных матросов с безоружными верующими.

Александра Михайловна стала не только первой женщиной-министром, ей предстояло стать ещё и первой в истории женщиной-послом, что было вполне достойно человека, говорившего на шести языках и не путающегося в столовых приборах. Жаль, что старый фильм «Посол Советского Союза» был посвящён вымышленному образу, а не ей – такой судьбы и такого характера хватило бы на несколько захватывающих серий. Например, серия «Метрополь»: головокружительный роман между 45-летней дворянкой и 28-летним матросом Павлом Дыбенко, сыном черниговского крестьянина, взлетевшим до поста народного комиссара по морским делам.

Человек нахрапистый, но не слишком умный, Дыбенко оказался совсем ни на что не способным, когда его во главе отряда моряков бросили под Нарву, чтобы остановить наступление германских войск. Отряд Дыбенко 23 февраля 1918 года был разбит, Нарва сдана немцам, а доблестный нарком бросился в Москву. Павел жил в «Метрополе» в номере своей любимой, и все делали вид, что не знают этого, хотя неудачливого полководца ждал трибунал. Через некоторое время суд всё же состоялся, но подсудимый был оправдан, потому что пропагандисты-большевики к тому времени уже перекрасили поражение в победу, и впоследствии день 23 февраля вообще сделался праздником.

В номере 340 жил Юрий Ларин (он же Михаил Лурье) с женой и 4-летней дочкой Анечкой, а как раз под ними, в номере 240 – редактор газеты «Коммунист» 30-летний Николай Бухарин. Наверняка маленькая Аня заходила в гости к дяде Коле, потому что у него в номере жил настоящий медвежонок, привезённый однажды с охоты. Бухарин любил охоту, но вот добивать подранков никогда не мог. Потому подстреленных птиц он привозил домой и лечил их, как умел, и они жили у него в номере. Ни Бухарин, ни Анна ещё не знали тогда, что через шестнадцать лет она станет его третьей и последней женой, что всем его жёнам придётся отмотать срок за связь с врагом народа независимо от того, отрекутся они от бывшего мужа или нет.

Но тогда, в 1918-м, всем жильцам «Метрополя» будущее представлялось чудесным и полным сияющих перспектив, а настоящее состояло из непредсказуемых поворотов, словно сюжет чёрно-белой немой фильмы.

«Мой старший брат Сергей – большевик. Он живет в «Метрополе»; управляет водным транспортом (будучи археологом); ездит в шестиместном автомобиле на вздувшихся, точно от водянки, шинах и обедает двумя картофелинами, поджаренными на воображении повара». Так это виделось поэту Анатолию Мариенгофу.

«Метрополь» со стороны входа в кинотеатр. Фото 1925 года из собрания А. М. Дедушкина

Открывшийся в «Метрополе» ещё в 1906 году первый в Москве двухзальный кинотеатр (он назывался «Театр Модерн») был поставлен на службу революции. Прославленный ресторан под стеклянным куполом тоже переоборудовали. Теперь в нём по вечерам происходили митинги, на которых нередко выступали Ленин или Троцкий, а днём он превращался, говоря по-советски, в точку общепита.

«Бойкий человек с черпаком в руках стоял ногами на бархатном диванчике и покрикивал: «Ну, шевелись, а ну, дружно!» – и шлепал кашу в подставленные миски, тарелки, банки…» – такой видела эту картину маленькая Соня Пилявская, жившая в «Метрополе» вместе с отцом, крупным партийным функционером. (Когда девочка выросла, она стала актрисой Художественного театра, и даже те из нас, кто ни разу во МХАТе не был, помнят Софью Пилявскую в роли аристократичной Алисы Витальевны, тётушки Костика, в фильме «Покровские ворота».)

Когда на Берсеневской набережной напротив Кремля был построен знаменитый Дом Правительства (сейчас более известный как Дом на набережной, по одноименному роману Юрия Трифонова), основная часть жильцов «Метрополя» переселилась туда, а остальные отправились, куда послала партия, – кто на периферию, а кто и на Соловки. Освободившееся здание в 1929 году вновь стало гостиницей.

В «Метрополе» останавливались самые уважаемые гости советского правительства – например, знаменитый драматург Бернард Шоу в 1931 году. Сопровождавшие его лорд и леди Астор своей предусмотрительностью произвели сильное впечатление на персонал гостиницы. Лорд привёз с собой ящик сигар, что в общем-то не удивляло, а вот багаж леди содержал изрядный запас провизии. Направляясь в страну, где население всего пару лет назад умирало от голода сотнями тысяч человек, английские аристократы проявили разумную осторожность. Они не предполагали, что гостям товарища Сталина даже в принципе не угрожало испытывать нужду в чём бы то ни было, ибо социализм – это не только строгий учёт, но и правильное распределение. Неизрасходованный двухнедельный запас консервов леди Астор в день отъезда раздала горничным, и те благодарили её сдержанными улыбками, потому что полученное им всё равно предстояло сдать уполномоченному НКВД.