Непобедимое солнце. Книга 1

Цветы ведь тоже распускаются не для пчел. И не для поэтов. И даже не для себя. Они просто раскрываются миру, а вокруг бродят поэты, летают пчелы и ползают политологи Егоры. Цветок существует не для чего-то или кого-то конкретно, а для всего сразу. Разные умы проведут через него разные сечения, и каждый будет думать, что все понял. Поэтому к Егору претензий нет. Он цветет такими вот бурыми смысловыми репьями, и где-то у него их даже покупают.

Мои метания, над которыми он издевался, действительно имели место. Причем я добавила бы, что в разное время я металась в разных направлениях и под разными углами.

Началось с йоги, и я до сих пор каждое утро делаю несколько любимых упражнений – «приветствие солнцу» и асаны вокруг. Я раньше фанатела от асан, потому что мне казалось, что вот оно: пара лет на коврике, и все тайны мира автоматически раскроются, проблемы отпадут, и наступит сияющая ясность. Она, увы, не наступила – но растяжка осталась.

Потом была анапана. Медитация на вдох-выдох. Роман с кончиком собственного носа. Завершился как и все мои романы – надоели друг другу, особенно он мне. Нет, все было нормально. Просто это… Как бы сказать…

Вот ты начала гладить утюгом штору, проходит день, два, неделя – а потом ты постепенно понимаешь, что эта штора тянется от тебя до луны, и прогладить ее всю следует минимум три раза. Этому надо подчинить жизнь, и то не факт, что будет результат. Причем, если сравнивать с другими вариантами на рынке, это еще короткий путь.

Потом были трансерфинг, майндфулнес, суфийский танец, дзогчен и что-то еще кратчайшее и окончательнейшее из тибетской лавки, забыла, как называется. Тоже повисло на ожерелье, сверкает и искрится до сих пор. Да, тусовочное знакомство. А разве в наших кратких городских жизнях бывает другое? Нет. Бывают только бусы. Только нитки, на которых висят разноцветные понты.

Если бы меня спросили, что я по всем этим вопросам сейчас думаю, я процитировала бы одного очень странного человека по имени Ганс-Фридрих, встреченного мною в Индии.

Он выразился примерно так:

– Человек – это загадка, не разгаданная еще никем. Ты родилась, живешь, взрослеешь – и постепенно видишь, что в существовании много непонятного. На самом деле – одна сплошная тайна. Но мир давно научился ловить таких как ты. Как только ты понимаешь природу загадки, вокруг тебя появляется сто разных табличек с надписью «Окончательная Эксклюзивная Разгадка Всего За Смешные Деньги». Ты подходишь к одной из табличек. Там, если коротко, стоит лопата – и инструкция «копать сто лет». Ну или ждать сто лет, пока все спонтанно выкопается, только не забывать жертвовать на храм… Все эти таблички – тоже часть лабиринта, элементы мирового обмана. Они существуют не для того, чтобы открыть тебе глаза, а для того, чтобы глубже спрятать тайну. Уже навсегда спрятать. Пока ты ищешь сама, ты еще можешь что-то случайно найти. А когда ты повелась на одну из этих табличек, ты уже все как бы нашла. Ты получила лопату и место, где рыть, получила фотографию Мудрого Учителя, чтобы повесить над кроваткой, и больше не можешь повторять свои детские «почему?» и «зачем?». Теперь надо копать, копать, копать, потому что тебе дали ответ. Тебя поймали в сачок, сестра…

Ну да, да. А люди без духовных интересов, они разве заняты чем-то другим? Вот мой папа. Он точно так же копает лопатой, только без всяких вопросов и ответов. Просто по денежно-макаронной части.

В конце концов, чем кончается любой успешный духовный поиск? Да тем, что человек говорит: «Ага!» – и дальше живет обычной человеческой жизнью из секунды в секунду, ни на чем особо не залипая. Видит он точно так же, как прежде, слышит тоже, холодно и жарко ему по-прежнему (потому что по-другому с людьми не бывает), и даже думает он так же – только, может, реже и яснее. И умирает потом так же. Просто великих вопросов у него больше не остается. Так их и у моего папы нет. И в чем разница?

Знаменитый индийский святой Рамана Махарши ходил по земле, как все остальные. Папа тоже ходит по земле. Вернее, ездит по ней на «Бентли» (бизнес-необходимость). По небу летают исключительно в тибетском маркетинге.

«В том, чтобы летать, – сказал перед друбченом геше Напхай Вмешок, – ничего особенного нет…»

Ганса-Фридриха я встретила как раз в ашраме Раманы Махарши. Вернее, не в самом ашраме, а в гостинице для паломников возле Аруначалы. Мне было тогда двадцать пять лет.

Аруначала – это священная гора, где Рамана провел практически всю свою жизнь. Рамана действительно был нереально крут.

Вот, например, у махаянских буддистов, с которыми я много тусила по молодости, есть тема насчет «бодхисаттв». Если вы будете ходить на тибетское хоровое пение или так называемый «дзен», вас обязательно когда-нибудь ею пролечат.

Смысл в том, что «бодхисаттва» отказывается от окончательного просветления и берет торжественный обет перерождаться в мире страдания до тех пор, пока не спасется все живое.

Когда это объяснили Рамане Махарши, он ответил – «это примерно как сказать – я беру обет не просыпаться, пока не проснутся все те, кого я вижу во сне».

Меня это, помню, поразило. Я даже почитала потом немного на эту тему – оказывается, сам Будда Гаутама ничему подобному не учил, а придумали это сильно позже: такой душещипательный средневековый нью-эйдж, который почему-то тоже назвали «учением Будды».

Ничего удивительного, что прижилось – под эту волынку куда проще собирать донат. Нам ведь нравится слушать, что кто-то придет из вечности/бесконечности, чтобы нас спасти. А учения, не собирающие донат, долго не живут. Надо быть Раманой Махарши, чтобы одним ударом лопаты…

В общем, понятно, почему мне в двадцать пять лет захотелось съездить к нему в ашрам – и почему люди до сих пор туда ездят, хотя Рамана давно уже перестал видеть всех нас во сне.

Эмодзи_привлекательной_блондинки_почтительно_вешающей_над_кроваткой_фотографию_загорелого_индусского_старичка_с_красивой_белой_щетинкой.png

Когда мы с Веркой (моя попутчица в Индии, больше мы толком не общались) ехали на Аруначалу, это был настоящий трип. Причем совсем не из-за веществ.

Сначала долго тянулась унылая сельскохозяйственная зона. Постепенно вокруг стали появляться такие очень своеобразные каменистые горки, как бы насыпанные кем-то из огромных глыб (я поняла при их виде, откуда берутся сказки про великанов) – а потом машина затормозила на перекрестке, я повернула голову и чуть не поцеловалась с огромной белой буйволкой с погремушками на рогах. Причем рога были раскрашены в три цвета.

Телега на буйволиной тяге. Все как три тысячи лет назад. Только покрышек резиновых тогда не было… Хотя кто его на самом деле знает.

И после этого меня весь день уже не отпускало – словно из реальности я переехала в сказку.

Мы с подругой добрались до Аруначалы и вселились в гостиницу для паломников. Свободные номера были только на первом этаже; Верка завалилась спать, а я пошла погулять во двор. И увидела его. Этого немца.

То есть я потом уже узнала, что он немец, а тогда это был просто седой старикан с длинными волосами, который сидел на табурете и внимательно глядел на горящую на полу свечу-плошку в алюминиевой оболочке – вроде тех, что продают в «Икее».

Окна и двери в гостинице выходили во двор. Когда в комнате на первом этаже открывали дверь, она превращалась в узкий альков, насквозь видный всем проходящим мимо.

Этот немец со своей свечой выглядел так странно, что я остановилась у двери и уставилась на него как баран. Как баранка, поправили бы меня боевые подруги – но здесь я не соглашусь, поскольку слово «баранка» намекает, что я пыталась заинтересовать его своей дырочкой. А такого не было совсем.

Через пару секунд он почувствовал, что я на него гляжу, поднял голову, кивнул – и сделал приглашающий жест: мол, заходи. И, самое главное, возле свечи стояла еще одна табуретка, словно он сидел перед открытой дверью, ожидая моего визита. Что-то в этом было нереальное. Как будто эта буйволка с перекрестка взяла меня своими мягкими губами и перенесла прямо сюда… Я вошла, почему-то прикрыла дверь и села на табурет напротив.

– Смотри на свечу, – сказал он по-английски.

Я уставилась на свечу.

– Ты веришь в знаменательные встречи? – спросил он. – Способные перевернуть всю жизнь?

– Да, – ответила я. – Но лучше, когда обходится без полиции.

Он улыбнулся.

– Ты приехала на Аруначалу, потому что ищешь истину.

– Ну да, – согласилась я. – В некотором роде.

– Я расскажу про истину, – сказал он, – слушай внимательно и смотри на свечу…

И вот тогда-то я и услышала про таблички и лопаты. Он, правда, потом добавил кое-что еще.

– Проблема не в том, что истину нельзя найти, моя девочка. Проблема в том, что ее слишком много на рынке. Найти ее чересчур просто. Жизнь коротка, а прилавков, где торгуют этим продуктом, слишком много… Ты даже не успеешь обойти их все, какое там попробовать товар на вкус. Понимаешь?

– Так что же делать? – спросила я.

– Для начала надо понять, что истину нельзя узнать от людей.

– Почему?

– «Человек» и «истина» – это антонимы.

– В каком смысле?

– Каждый человек есть по своей природе вопрос. Вопиющий вопрос. Откуда же у него возьмется ответ? Люди могут прятать эту свою вопросительность под разными мантиями, рясами и так далее – и раздавать другим великие окончательные учения. Но это просто бизнес.

– А что не бизнес?

– Бог, – улыбнулся он. – Если это и бизнес, то не с нами. Истину можно узнать только от бога.

– А как? Он что, с вами беседует?

– Да. И со мной, и с тобой. Со всеми.

– И когда вы с ним последний раз общались?

– Мы с ним общаемся прямо сейчас, – сказал он, – ты и я.

Тут я подумала, что он может быть банальным психом. Или, вернее, глубоко верующим человеком.

– И что он вам говорит?

– Что он говорит мне, совершенно не важно, – ответил он. – И даже тебя не касается. Важно, что он говорит тебе.

– Я ничего не слышу, – сказала я.

– Тебе так только кажется. Бог изъясняется не словами. Он шифрует свои послания. Но расшифровать их несложно.

– Вы знаете как?

Он кивнул.

– Хочешь, я ненадолго стану для тебя Раманой? Я объясню так, как сделал бы он, если бы жил в наше время.

Это было уже интересно.

– Окей, – сказала я. – Попробуем.

– Вот смотри. Мы сидим и глядим на свечу. Одновременно через твой ум проходит, сорри за эту дикую формулировку, поток сознания. Это, конечно, не поток, потому что сознание не жидкость – но так говорят. Ты не возражаешь, если я буду так выражаться?

– Кто я такая, чтобы спорить с Раманой?

Он засмеялся.

– Что это за поток? Посмотри сама. Ты что-то быстро думаешь, потом что-то слышишь, вспоминаешь и так далее. Чувствуешь сквозняк. Или замечаешь запах горящего фитиля. Все это смешано в особую комбинацию поочередно осознаваемого, существующую только в тебе. Уникальный поток переживаний и впечатлений, меняющийся каждый миг. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила я. – Конечно.

– Этот поток, – сказал он, – и есть ты. Но это еще и бог. Смесь, сделанная из божественной души, перемешанной с материей.

– Материя – это тоже бог?

– Что-то вроде его ногтей или волос, скажем так. Твои ногти – это ты?

Я пожала плечами.

– Вот и тут то же самое. Бог, как вода, может находиться в разных состояниях. Он может знать, что он бог. Это пар. Может не знать, что он бог. Это лед. И еще он может быть тем, что мы условно назвали потоком, жидкостью. Чем-то иногда понимающим свою природу, иногда нет. Как бы смесью.

– Допустим.

– Бог в своем всезнающем аспекте присутствует везде и проникает во все. Сквозь разные состояния и формы проходит единая нервная система, сейчас бы сказали – информационная сеть, пользоваться которой можно даже тогда, когда ты совсем не понимаешь своей природы и состоишь из одного только льда, как снеговик. Ты можешь задавать богу вопросы и получать от него ответы.

– Как?

– Он будет посылать тебе знаки. Своего рода личные шифрограммы.

– Я не очень понимаю, – сказала я. – Как я буду их расшифровывать?

– Тебе не надо ничего расшифровывать. Сообщения зашифрованы только для других. Мгновенная конфигурация твоего сознания уникальна и меняется каждую секунду. О ней знают двое – ты и бог. И в какой-то момент из внешнего мира прилетает тихий голос: «Вот! Вот это!» Как бы стрелка, которая на что-то указывает. В этом и заключается сообщение: обрати внимание на то, что ты видишь, слышишь или думаешь прямо сейчас. Объяснять подробнее нет смысла. Понять надо на опыте.

Я кивнула. Потом без особого интереса подумала: «Может, правда?»

И тут огонек свечи качнулся. Легонько, как бывает от сквозняка. Я подняла глаза на немца. Он улыбался.

– Учти, – сказал он, – бог будет говорить только с тобой. Другие не увидят знаков, посланных тебе. А ты не увидишь того, что он сообщит другим. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – ответила я, – понимаю. Но как быть, если я не верю в бога? Вот совсем-совсем не верю?

– Ты в него веришь. Иначе ты не приехала бы на Аруначалу.

– Я лучше знаю, во что я верю.

– Хорошо, – сказал он, – во что ты веришь?

– Я верю… – я замялась. – Я считаю, что мы живем в виртуальной реальности. И еще я верю в единую одушевленную природу всего существующего. Только не надо меня спрашивать, как одно состыкуется с другим.

– Состыкуется просто, – ответил он. – Через бога. Ты видела у туристов такие фото-палки? На них крепится телефон или камера, и люди себя фотографируют.

– Да, – сказала я. – Штативы для селфи.

– Мы все работаем у бога штативами для селфи. Бог доверяет тебе видеть за него твой участок реальности. Как бы работать на специально выделенной грядке.

Меня стало уже утомлять такое частое повторение слова «бог». Ну сколько можно.

– Но почему вы называете это богом? – спросила я.

Он развел руками.

– Это слово популярно среди индийских святых. Можно говорить как угодно – «дух», «единая информационная сеть», «квантовый сознательный фактор» и как там еще. Все это просто надписи на табличках, под которыми стоят лопаты. Сколько ни рой, ничего не найдешь, кроме других табличек. Дело не в том, как мы это назовем. Дело в том, как мы этим воспользуемся.

– А как этим можно воспользоваться?

– Зависит от тебя, – ответил он. – Вернее, от бога в тебе. Ты сама не можешь ничего. Бог в тебе может все.

В этот момент огонек опять качнулся – и дверь открылась. На пороге стояла Верка.

– Ты здесь, – сказала она и кивнула немцу. – Я тебя уже обыскалась, Саша. Могла бы предупредить…

На следующий день мы втроем поднялись на Аруначалу.

Сначала Верка не хотела идти. Небо было низким и серым, и мы боялись дождя. Но Ганс-Фридрих уверял, что дождя до вечера не будет и можно обойтись без местного гида, поскольку он знает дорогу сам.

По пути Ганс-Фридрих рассказал про себя. Он был ученым-микробиологом, потом стал бизнесменом, а теперь ушел на покой. «Пенсионер», вдумчиво перевела для себя Верка. Он считал себя последователем Раманы Махарши и приезжал на Аруначалу каждый год. Кроме этого, посещал ритриты Гоенки по випассане, куда очень советовал съездить и нам. Он уверял, что одно никак не мешает другому.

– Восхождение на Аруначалу – совершенно особый опыт, – сказал он. – Смотрите внимательно по сторонам и старайтесь услышать, что это место хочет вам сообщить… Оно шепнет вам что-то важное, если вы настроитесь на его волну.

Мы пошли вверх – Ганс-Фридрих впереди, а мы сзади.

Вообще говоря, место поначалу не особо впечатляло. Не то чтобы прямо такая Гора-Гора с большой буквы – просто зеленый склон с каменными глыбами. Но было красиво.

По дороге Ганс-Фридрих ядовито и смешно издевался над индийскими гуру, торгующими «просветлением». По его словам, у слова «просветление» было два значения: «фьючерс» и «ролевая игра». Верка спросила, как это понимать.

– Участники рынка делятся на просветленных и ищущих просветления, – ответил Ганс-Фридрих. – Слова эти, разумеется, надо брать в кавычки. Если вы «просветленный», то «просветление» – это фьючерс, который вы продаете другим участникам рынка. Одновременно это ваша ролевая игра. Если вы «ищущий просветления», то это тоже ваша ролевая игра, потому что после года работы с купленными ранее фьючерсами вы можете изображать просветление не хуже любого гуру – но этого не допускает ваша роль. У каждой из этих ролевых позиций свой язык и своя функция… Впрочем, не засоряйте голову, девочки. Смотрите лучше по сторонам. Где еще вы увидите такую красоту…

Виды и правда становились все зачетнее.

Вокруг нас поднимались горы в несколько цветов – ближе темные, дальше светлые, от коричневых до светло-голубых на горизонте. Помню, сразу две или три горы показались мне похожими на женскую титьку – с острой вершиной, сильно сдвинутой к правому краю.

Потом я заметила в земляной стене что-то типа маленькой норки всего в несколько сантиметров шириной – внутри росли ярко-белые грибы очень нежного вида. Словно такая квартирка для гномиков. Выглядело их жилье хлипко и ненадежно, будто могло в любую секунду обрушиться, и я испытала все надлежащие ассоциации с человеческой жизнью.

Еще через пару минут мне попался красивый зеленый бронзовик с длинными-предлинными лапками. Заметив, что я гляжу на него, он принялся вяло выбираться из поля моего внимания, и я оставила его в покое.

Потом нам повстречалась пара светло-серых обезьян – одна выглядела как положено обезьяне и стояла на всех четырех лапах. А другая – видимо, самец – ела банан. У этого самца была реальная мужская спортивная прическа, такой парикмахерский полуежик, и лицом он походил на хмурого, сознательного и понимающего свои права пролетария революционных лет. «Обезьянье сердце», сказал бы Булгаков, будь он индусом.

Если мир и пытался передать мне какое-то таинственное послание с помощью всех этих знаков (я, естественно, помнила о разговоре с Гансом-Фридрихом), то оно пролетело мимо и упало в заросли лопухов.

Потом я перестала думать о вчерашнем и начала просто глядеть по сторонам.

Чем выше мы поднимались, тем темнее становилось вокруг – верхушка горы была накрыта то ли туманом, то ли низкими облаками.

Это восхождение в сумрак действовало на меня вдохновляюще – я прониклась благоговением и стала воображать, что вошла под своды храма.

До того, как мы окончательно нырнули в туман, я действительно заметила далеко внизу храм, даже целый комплекс – прямоугольное поле, обнесенное серой стеной с четырьмя высокими пирамидальными башнями (они стояли не по углам, а в середине каждой из стен). В центре поля были две пирамидки поменьше. Мне показалось, что эта постройка не индийского, а какого-то мексиканского вида. Такой Теночтитлан.

Потом в тумане осталась только тропинка, а еще через несколько минут мы вышли на вершину Аруначалы.

Это был небольшой каменистый пятачок, заросший редкими кустами. В одном месте из земли торчал остриями вверх мощный металлический трезубец – знак Шивы.

Вокруг все-таки был не туман, а низкие дождевые облака, которые никак не решались стать дождем. Ганс-Фридрих сказал, что такое здесь бывает часто.

Я отошла от всех, встала недалеко от трезубца, на самом обрыве – и уставилась вниз. Видно ничего не было. Вернее, были видны клубы облачного пара, летящие на нашу гору. Они неслись ниже нас и над нами, со всех сторон. Примерно как в самолете, проходящем тучи при наборе высоты, только не так быстро.

Облачный пар был удивительно свежим и даже, я бы сказала, ароматным – мне померещилось, что он чуть отдает этой красной жвачкой, масалой с бетелем, запах которой то и дело настигает на любой индийской улице. Только оттенок аромата был тоньше и свежее и не раздражал, а, наоборот, намекал на какую-то совершенно божественную свободу и радость.

– Уровень Шивы, – прошептала я не до конца понятную мне самой фразу, – уровень Шивы…

Сейчас я вспоминаю эту минуту и понимаю, что была в тот момент абсолютно, бесповоротно счастлива. Но тогда, конечно, я этого не понимала.

Вернее, понимала, но неправильно. Мне казалось, туман блаженства намекает на что-то ждущее меня впереди, как бы обещает счастье… А это оно и было.

Сегодня, с высоты своего тридцатника, я бы, наверно, сказала, что счастье – это и есть та секунда, когда ты веришь в возможность и осуществимость своего счастья, такая вот причудливая рекурсивная петля в нашем мозговом органчике. И ничего другого в зеркалах, среди которых мы блуждаем, наверно, нет.

В общем, это было потрясающе – и продолжалось долго, полчаса или больше. Я стояла над обрывом, глядела в теплый облачной туман, и скоро мне стало казаться, что он не серый, а нежно-лиловый, и это сам Шива несется сейчас на меня, касается меня, играет со мной и обещает мне что-то… Я почти угадывала танцующую в облаках золотую фигурку бога… Ой, как он много обещал… Я даже в какой-то момент приревновала – это он всем так много обещает или только мне?

«Я хочу встретить тебя, танцующий бог, – вдохновенно и радостно думала я, – подойти к тебе так близко, как это возможно. Появись передо мной каким хочешь… Покажи, что ты умеешь… Пожалуйста, ну пожалуйста…»

Наверно, не надо было этого просить – затянувшееся чудо почти сразу кончилось. А еще через секунду Ганс-Фридрих потрогал меня за плечо. Я в двух словах рассказала о том, что со мной творилось.

– Что это было? – спросила я.

– Подарок, – ответил он. – Все, происходящее на Аруначале – подарок бога.

Я поглядела назад. Верка стояла в десятке метров от нас и не слушала, о чем мы говорим.

– Я не получила никаких знаков, – сказала я. – Никаких указаний. Мне просто было хорошо. Так хорошо, как я уже не помню когда…

– Лучше знака не бывает, – улыбнулся Ганс-Фридрих. – Ты пришла в гости к богу, и тебе было хорошо у него в гостях.

– Ну, если так истолковать…

– Не надо ничего истолковывать, – сказал он. – Просто замечай, что с тобой происходит. Бог говорит тихо, но очень внятно. Ты пришла к нему в гости и приятно провела время. Я был бы доволен.

– Я тоже, – кивнула я. – Была…

Это прозвучало неожиданно грустно. Мне вдруг захотелось опять встать на обрыве и подставить лицо лиловому туману, и снова встретиться с Шивой (я успела уже много нафантазировать вокруг своего опыта) – но было понятно, что эту волну невыносимого счастья не вернуть и не подделать. Чудо кончилось.

– Нам пора вниз, – сказал Ганс-Фридрих. – Может начаться дождь. Но я хочу сообщить тебе одну вещь, пока мы не ушли с вершины – поскольку это особенное место и каждое произнесенное здесь слово очень много весит… То, что я тебе вчера говорил про знаки и указания – это путь. Особенный путь под личным руководством бога.

Я хотела повторить, что не верю в бога, но тут же вспомнила, как только что общалась с Шивой, и усмехнулась. Ганс-Фридрих заметил эту усмешку.

– Хорошо, – сказал он. – Назови как хочешь. Назови это тайной мира. Сердцем всего. Ты говорила, на тебя посмотрел Шива. Хочешь знать откуда?

Я пожала плечами. Потом кивнула.

– Ты можешь это сделать. Можешь туда дойти.

– Как? – спросила я.

– Доверься знакам. Научись их видеть, будь всегда начеку – и не пропусти своего шанса. Он обязательно у тебя будет. Все необходимое покажут тебе знаки. Это путешествие, которое опирается само на себя и не нуждается ни в чем другом.

– Спасибо, – сказала я. – А зачем вы мне это, собственно, рассказываете?

– Мне не так уж долго осталось жить, – ответил Ганс-Фридрих. – Просто хочется, чтобы волшебный секрет, которым я пользовался всю жизнь, достался кому-то в подарок. И ты мне кажешься отличным кандидатом.

– Почему?

– По той же причине. В мою комнату вчера мог не войти никто. Могла войти твоя подруга. Но вошла именно ты…

– Понятно, – сказала я. – Это типа такое посвящение?

Он улыбнулся, коснулся указательным пальцем своего лба, а потом моего.

– Теперь да. Секрет официально переходит к тебе. Ты знаешь все необходимое для предельного путешествия. Считай это подарком Шивы.

– Хорошо, – сказала я, – а когда начинать путешествие? В какой момент?

– Ты узнаешь. Честное слово, ты узнаешь сама. Сейчас просто усвой все это. Запиши в уголке памяти – и на время забудь. Никому про это не говори и не бери попутчиков или попутчиц. Туда нельзя поехать с подругой. Предельное путешествие – это личное путешествие.

Обратный путь оказался страшноватым – и на время заслонил для меня все прочие впечатления. Мы убегали от надвигающегося дождя, и Ганс-Фридрих вел нас по другой дороге – мы вообще не шли, а прыгали по кочкам и камням, зигзагами сбегая вниз. Несколько раз я думала, что обязательно сломаю шею во время этих прыжков. Потом решила, что мы заблудились и уже не выберемся из зарослей. Оба раза я успела сильно разозлиться на Ганса-Фридриха, и мне даже неловко было за мирские чувства на священной горе. Но все обошлось.

Интересно, что дождь, от которого мы убегали, так и не пролился. Зато вечером я оставила свои сандалеты на улице, ночью начался ливень, и их размочило до полной непригодности.

Утром Ганс-Фридрих сдержанно попрощался с нами и уехал. Я не взяла у него телефон или почту.

Мы с Веркой еще пару дней походили по ашраму, накупили благовоний и музыкальных кассет с бхаджанами (это такие религиозные гимны), просидели в многозначительном молчании несколько часов в пустой комнате с большим портретом Раманы, и уехали тоже.

Эмодзи_красивой_блондинки_со_светлой_грустью_вспоминающей_как_это_бывает_в_Индии_когда_тебе_двадцать_пять_лет_а_в_небе_танцует_шива_и_все_еще_впереди.png

Я думала потом про этот разговор и даже читала кое-что по теме. Не то чтобы специально искала – просто, когда попадалась резонирующая информация, вспоминала про Ганса-Фридриха.

Например, я где-то вычитала, что императорское имя «Август» происходит от гадания по полету птиц. У римлян были специальные жрецы – авгуры – наблюдавшие за ними. Они отмечали, что это за птицы, в каком направлении летят, какие издают звуки и так далее.

Наверно, я этим заинтересовалась из-за своей фамилии – Саша Орлова должна разбираться в таких вещах. Но у нас, увы, подобная практика не работает.

Вернее, лучше б не работала. А так все необходимое есть: смотришь на мокрых голубей вокруг помойки или там на воробьев, дерущихся за кусочек дерьма, и примерно понимаешь, как оно пойдет дальше. И так именно все и происходит – птицы не обманывают.

Еще оказалось, что слово «инаугурация» – тоже от этого корня и означает буквально «получение знаков от птиц». Понятно. Выбирают президента, собираются на большой площади – а потом сверху пролетает звено истребителей, и всем сразу все ясно.

Но это коллективное групповое гадание. Не совсем тот индивидуальный метод, про который говорил Ганс-Фридрих.

Что делал римлянин, чтобы получить знак от птиц? Он надевал свою лучшую тогу, лез на крышу, совершал возлияние вином, воскурял ладан – не знаю точно, как они оформляли свою пуджу – и смотрел в небо.

Допустим, появлялся орел и кругами набирал высоту. Потом с карканьем проносилась пара ворон. А затем – стая каких-нибудь перелетных журавлей.

Римлянин сверялся со своими авгурическими таблицами (наверняка такие были) и записывал выводы:

Перспективы продвижения Четвертого Легиона в Германию выглядят благоприятными, но следует избегать движения по прямой линии. Возможны попытки народных трибунов воспрепятствовать финансированию военной кампании, разжигая распри и споры. Следует готовиться к пограничным столкновениям с отрядами переселяющихся племен…

Ну или что-нибудь в этом роде.

Метод Ганса-Фридриха сильно отличался. Не надо было подниматься на крышу. Надо было следить за процессом в своем собственном сознании, одновременно замечая происходящее вокруг. И если, например, ты думала про пиццу «четыре сыра» (и рефлекторно сглатывала слюну), а на подоконник в этот момент садился толстый голубь, то можно было спокойно эту пиццу заказывать…

Или, наоборот, ни в коем случае не заказывать, если голубь реально толстый.

То есть выходило, что интерпретация все равно играет определяющую роль. С одной стороны, это мне нравилось. С другой, зачем тогда вообще нужен голубь на подоконнике, если и без него вечная экзистенциальная дилемма… вернее, бездна… и т. д., и т. п.

Зря я не расспросила Ганса-Фридриха подробнее. Хотя, с другой стороны, он говорил, что метод нащупывается опытным путем и дополнительная информация только повредит.

Я, кстати, попыталась нагуглить самого Ганса-Фридриха вместе с Аруначалой. Если он действительно часто туда ездил, в сети могли остаться какие-то следы. Может, он уже посвящал других в эту мистерию – и я найду новые детали… Но ни его фотографии, ни информации о нем я не обнаружила.

Зато в одном англоязычном блоге мне попалась вот такая заметка:

«Есть легенда, что господь Шива много раз появлялся в окрестностях Аруначалы, давая учение паломникам из разных стран и культур. Он назывался многими именами, всегда двойными: Жан-Поль, Иван-Владимир, Ганс-Фридрих, Хосе-Мария, Джон-Малькольм (чтобы перечислить несколько известных доподлинно). Вид его при этом был самым разным – от веселого рыжего бородача-бретера до седого старца, похожего на фортепьянного настройщика. В разных обличьях он давал искателям учения, строго соответствующие их уровню развития. Учения могли быть самого разного свойства – от навыков по управлению энергетическими каналами до тонкостей игры на ситаре…»

Тетка, которая это написала, снялась для аватарки в плавательных очках и декольтированном вечернем платье. Другие записи в ее блоге касались скорой энергетической агрессии Юпитера и бункера под Берлином, откуда тибетские бонпо аж с сорок третьего года управляют Германией. Дальше я читать не стала.

Моей первой мыслью было, что прикалывается сам Ганс-Фридрих. Но на него это не слишком походило. Возможно, кто-то из его знакомых?

Или – сообразила я наконец – тетка в плавательных очках тоже повстречалась с ним под Аруначалой, зашла в его каморку на огонек, и он долго ей рассказывал, как правильно плавать под водой в вечернем платье. А потом она, впечатлившись чем-то из услышанного, сочинила эту сладкую сказку.

Других объяснений у меня не было. Я плохо представляла себе Шиву в образе Ивана-Владимира, поющего под гитару «Если друг оказался вдруг…»

С тех пор я много раз замечала то, что Ганс-Фридрих назвал «закодированными сообщениями» – как это происходит, в общем, со всеми нами, включая чокнутых зоорасистов, имеющих претензии к черным кошкам. Ни к каким серьезным изменениям в моей жизни это не привело. Так, мелочи. Рассталась с Егором на месяц раньше, чем могла бы…

Разница между секретом, раскрытым мне Гансом-Фридрихом, и мелким бытовым суеверием, так или иначе знакомым любому, заключалась в одном слове.

Путешествие.

Когда папаня сделал мне свой неожиданный подарок, никаких знамений его не сопровождало. Но я сразу – в ту же секунду – поняла, что я на эти деньги сделаю.