Уроки советского

В 1920 году Преображенский пишет работу «Бумажные деньги в эпоху пролетарской диктатуры», в которой он выступил за постепенное упразднение рынка и денег и переходе к коммунистическому распределению. Как известно, ни упразднения денег, ни товарообмена, ни простого распределения не получилось, а начался НЭП. Преображенский, в то время глава Финансовой комиссии ЦК РКП (б) и Совнаркома, был уверен в том, что НЭП – это вынужденная и временная мера, что рыночные механизмы должны быть рано или поздно вытеснены настоящим социализмом.

В 1926 году Преображенский написал книгу «Новая экономика». Он дал в книге анализ сложившегося советского хозяйства, где совмещается социалистическое плановое производство со стихийными рыночными элементами. И выдвинул концепцию «первоначального социалистического накопления», которая подразумевала «эксплуатацию досоциалистических форм хозяйства» в целях обеспечения накоплений для индустриализации. Преображенский предлагал ввести усиленное налогообложение зажиточных крестьян, завышение цен на товары государственной промышленности и занижение – на продукцию частных крестьянских хозяйств, а также призывал использовать в широких масштабах бумажно-денежную эмиссию.

Идеи Преображенского разделяли многие партийные деятели первого ряда, в том числе Лев Троцкий. Отвергал концепцию Преображенского Бухарин. Он выступал за индустриализацию как основу будущего мощно развивающегося социализма, но был противником «сверхиндустриализации». Бухарин полагал, что темпы развития промышленности и сельского хозяйства должны быть гармонически увязаны, что промышленность не сможет дать высоких результатов без соответствующего развития сельского хозяйства. Бухарин соглашался с Преображенским в том, что крестьянство должно помочь развитию промышленности, но эта помощь не должна разрушать деревню. Он подверг резкой критике идею использования «ножниц цен» как способа перекачки средств из деревни в государственную промышленность. Источником средств для индустриализации должна быть прибыль промышленности, а не отобранный силой продукт сельхозпроизводства, что, по мнению Бухарина, приведёт к подрыву всего народного хозяйства.

Общетеоретические идеи Преображенского и Бухарина конкретизировали Кржижановский, Струмилин, Кондратьев.

Представители так называемого «телеологического подхода» – Кржижановский и Струмилин видели в хозяйственном плане – основном инструменте социалистического развития – прежде всего целевые установки, вытекавшие из классового подхода. Как говорил Струмилин, план есть календарное воплощение партийной программы. Отсюда, конечно, возникала необходимость применения директивных методов управления, которые являются основой административной системы.

Представителем «генетического подхода» был бывший эсер Кондратьев, директор Конъюнктурного института при Наркомате финансов. Он стал широко известен в мировой науке как автор теории больших циклов конъюнктуры. Кондратьев выступал за продолжение НЭПа, за сохранение рыночных отношений как важного элемента народного хозяйства. Он отстаивал идею социалистического планирования, при котором целевые установки формируются исходя из вероятных тенденций развития. Для построения такого плана отправной точкой является анализ объективных тенденций, прогноз, предвидение. На такой реалистический план можно опираться в руководстве народным хозяйством – в противовес авантюристическому подстёгиванию темпов развития, которые не отвечают реальным возможностям. При обсуждении первого пятилетнего плана Кондратьев указывал на несбалансированность его показателей и даже предсказывал возникновение дефицита продуктов питания к концу пятилетки…

Теоретические построения Кондратьева и его предложения по развитию социалистической экономикой подверглись критике со стороны Троцкого. Зиновьев в статье «Манифест кулацкой партии» призвал вести беспощадную борьбу с контрреволюционной «кондратьевщиной».

Спор представителей «телеологического» и «генетического» направлений закончился переходом из экономической плоскости в политическую. Теория «первоначального социалистического накопления» Преображенского более соответствовала программе правящей партии, программе сталинской индустриализации. Судьбы главных теоретиков-полемистов оказались очень разными. Кондратьев был арестован по делу о так называемой крестьянской партии, получил тюремный срок и в 1938 году был расстрелян. А теоретик социалистического планирования Струмилин, которому злые языки приписывали остроумное и циничное высказывание «лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие», – благополучно дожил до 70-х годов…

В деревне продолжалось рыночное развитие сельскохозяйственного производства. К 1927 году посевные площади превысили показатели 1913 года: 112 млн га против 105. Валовой сбор зерна достиг 73 млн тонн (1913–80), общий объём валовой сельхозпродукции – 11 млрд довоенных рублей (1913–10,5).^[26]

При этом сформировалась неутешительная тенденция: резкое снижение объёма товарных поставок. Если в 1914 году сельхозпроизводители (помещичьи хозяйства и крестьянские) дали на рынок 21,3 млн тонн, то в 1927 году все крестьянские – только 10,3.^[27]

Этот факт можно объяснить двумя обстоятельствами. Первое – воспользовавшись плодами своей аграрной революции, крестьяне перестали вести полуголодное существование, стали больше потреблять. Второе – нежелание крестьян сдавать свой продукт в рамках продналога по жёстким государственным ценам (которые, как мы знаем, были намеренно занижены властью).

Промышленность была государственной, более дотационной, чем самоокупаемой. Время от времени возникавшие ценовые кризисы, так называемые «ножницы цен» между сельхозпродукцией и промышленными товарами, – преодолевались административными методами, фактически – силовым регулированием цен, что привело к возникновению «чёрного рынка» зерна. Государственные закупочные цены отличались от цен чёрного рынка чуть ли не наполовину. Выполнять план хлебозаготовок, который увеличивался с каждым годом (для обеспечения индустриализации), становилось всё труднее. Крестьяне, обладавшие зерном («излишки» – на языке власти), не хотели отдавать свой продукт по указке враждебного им города. В ответ власть перешла к чрезвычайным мерам принуждения, стала применяться статья 107 уголовного кодекса (скупка и перепродажа частными лицами в целях наживы продуктов сельского хозяйства и предметов массового потребления). В какой-то степени возвращались времена продразвёрстки: незаконные обыски крестьянских дворов, использование заградительных отрядов, запрещение базарной торговли хлебом и внутридеревенской купли-продажи.

К 1928 году большевистская власть оказалась перед выбором. Было очевидно, что сложившейся порядок вещей не позволял достичь двух целей: кормить социалистический промышленный город и наращивать экспортные поставки хлеба, которые только и могли быть источником для быстрой индустриализации.

Первая возможность состояла в том, чтобы отменить чрезвычайные меры, устранить «ножницы цен» с помощью налаживания эквивалентного обмена между городом и деревней. Для этого, с одной стороны, необходимо было реорганизовать управление государственной промышленностью, ликвидировать её убыточность. С другой стороны, держать государственные закупочные цены на сельхозпродукцию на адекватном, справедливом уровне, чтобы заинтересовать миллионы крестьянских хозяйств в увеличении производства. Это была линия Бухарина и Кондратьева.

Вторая возможность – это усиление репрессивных, административных и уголовных мер по отношению к деревне с целью заставить крестьянство согласиться с тем, что часть их продукта будет изыматься фактически бесплатно. На этом пути уже не было места ни НЭПу, ни вообще каким-либо остаткам рыночных механизмов. Это был путь Троцкого и Преображенского.

Между тем, зимой 1927–28 годов в городах очереди за хлебом стали обычным делом, масло, сыр и молоко – редкостью. В ноябре 1928 года в Ленинграде были введены хлебные карточки, в марте 1929-го – в Москве.

На пленуме ЦК ВКП (б) в июле 1928 года произошло открытое столкновение между большинством членов Политбюро, приверженных идее форсированной индустриализации, и недовольным меньшинством в лице Рыкова, Бухарина и Томского. Противоречия вспыхнули из-за сельскохозяйственной политики и давления на крестьянство. Сталин выступил с теоретическим обоснованием тезиса о необходимости «дани», своего рода «сверхналога» на крестьянство для сохранения и увеличения высоких темпов развития индустрии.

В конце сентября Бухарин опубликовал в «Правде» статью «Записки экономиста». Он резко критиковал планы индустриализации, которые разрушали равновесие между сельским хозяйством и промышленностью и «смычку» с крестьянством. Капиталовложения в промышленность, по его мнению, увеличивались неоправданно, в пятилетнем плане царит ненужное «безумное напряжение».

Бухарин полагал, что главная задача: дать сельскому хозяйству развиваться так, чтобы не отставать от промышленности, а промышленность развивать «на базе, создаваемой быстро развивающимся сельским хозяйством».

«Заметки экономиста» – это была последняя попытка сторонников сбалансированного развития народного хозяйства остановить тот процесс, который назовут курсом на «индустриализацию и коллективизацию».

Это противоборство в верхах большевистской партии происходило на фоне так называемого «шахтинского процесса», на котором судили «вредителей» из числа старых специалистов. Теперь известно, что «шахтинское» дело было полностью сфабриковано ОГПУ. По-видимому, целью фабрикации этого «дела» было – убедить всех, кто сомневался в верности выдвинутого сталинской группой тезиса о возрастании классовой борьбы по мере строительства социализма.

Равновесие между рыночной деревней и социалистическим городом висело на волоске.

Великий перелом

 
Золотятся ковровые нивы
и чернеют на пашнях комли…
Отчего же задумались ивы,
словно жаль им родимой земли?..
 
 
Как и встарь, месяц облаки водит,
словно древнюю рать богатырь,
И за годами годы проходят,
пропадая в безвестную ширь.
 
 
Та же Русь без конца и без края,
а над нею дымок голубой.
Что же я не пою, а рыдаю
над людьми, над собой, над судьбой?
 

Сергей Клычков

В январе 1928 года Политбюро ВКП (б) приняло решение о применении чрезвычайных мер для выполнения плана хлебозаготовок. Обеспечить это решение должны были 30 тысяч специальных уполномоченных.

В числе этих посланцев – Сталин. Он объезжает Сибирь и своими глазами видит, как крестьяне противятся изъятию так называемых «излишков»: либо пытаются припрятать зерно, либо – продать на «чёрном» рынке, где цены гораздо выше.

Существует легенда, что в одном из сибирских сёл какой-то мужик показал генсеку кукиш: дескать, вот тебе заместо нашего хлебушка…

Если даже это легенда, возникла она неспроста. Известен мстительный характер Сталина. Он никогда не прощал личных обид. Разумеется, разрушение крестьянской деревни в процессе «коллективизации» мало зависело от мужицкого жеста, но, возможно, эта частность подтолкнула события и сделала их ожесточённее.

Уполномоченные действовали во всех районах страны методами продразвёрстки. Вооружённые отряды производили повальные обыски, реквизировали хлебные «излишки». Виновных осуждали по 107 статье УК РСФСР. Имущество осуждённых полностью или частично изымалось в пользу государства.

Такие методы позволили сильно продвинуть выполнение плана хлебозаготовок, что произвело большое впечатление на партийную бюрократию, с одной стороны, и на крестьян, с другой. Выяснилось, что за десять лет с момента окончания гражданской войны позиции коммунистического города укрепились. Против частной деревни теперь была вся мощь государства: партийные органы, репрессивное законодательство, прокуратура, суд, ОГПУ, милиция.

Разгром бухаринской группировки «правых» произошёл на расширенном пленуме ЦК и ЦКК в апреле 1929 года.

Председатель правительства Рыков предложил детально проработанный двухлетний план оздоровления народного хозяйства и финансов, без применения чрезвычайных мер. Предложения Рыкова никакой поддержки не получили.

Бухарин в своей речи охарактеризовал планы быстрого переустройства общества, на которых настаивало большинство, – не планами, а литературными произведениями. Он прямо заявил, что правительство взимает дань с крестьян подобно татарам в древние времена. Индустриализацию, по его мнению, гибельно основывать на развале сельского хозяйства. Теоретическую новацию Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму Бухарин назвал «идиотской безграмотной полицейщиной». Но никакие доводы разума уже не действовали. Тремястами голосами против тринадцати пленум осудил «правый уклон».

В течение года из партии было исключено около 150 тыс. сторонников «правых».

Политическое поражение Бухарина и его группы привело к тому, что в руководстве страны не осталось силы, которая могла сопротивляться идеям ускоренной индустриализации, «коллективизации» и чрезвычайных мер.

Демонтаж НЭПа идёт по всем направлениям.

Закрываются банки, акционерные общества, биржи, кредитные товарищества.

Перестраивается в сторону упрощения и централизации система управления народным хозяйством, в годы НЭПа сочетавшая элементы рыночного и директивного управления. Производственные предприятия переходят на режим работы в условиях прямого и полного регламентирования сверху, в том числе по нормам оплаты труда, а также – по снабжению ресурсами. Рубль, ставший твёрдой валютой в годы НЭПа, быстро потеряет свои свойства всеобщего эквивалента и средства обмена. Он станет тем рублём, который хорошо знаком всем советским гражданам: чтобы купить дефицит, мало иметь деньги, нужно ещё получить официальное или неофициальное разрешение на доступ к этому дефициту…

Как в годы военного коммунизма, снова становятся популярны тезисы о прямом натуральном обмене между городом и деревней, об отмирании денег, о коренных преимуществах карточной системы.

Начинается корректировка цифр принятого пятилетнего плана под лозунгом «пятилетку в четыре года!», а потом – и в три.

К годовщине революции в «Правде» выходит статья Сталина под названием «Год великого перелома». В ней Сталин впервые утверждал – как о неоспоримом факте – о гигантских успехах индустриализации, о быстром развитии тяжёлой промышленности. По поводу сельского хозяйства он написал, что в деревне произошёл «коренной перелом в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли». И – что середняк «пошёл в колхозы». Про кулака сказано ничего не было.

Заканчивалась статья таким утверждением: «Если развитие колхозов и совхозов пойдёт усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через какие-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире».

Несколько дней спустя состоялся пленум ЦК. На нём Сталин вдруг заявил о решительном наступлении на кулака. Молотов предложил провести полную «коллективизацию» к 1931 году. Вскоре на конференции марксистов-аграрников Сталин впервые назвал кулачество главным врагом советской власти. «Раскулачивание», или «ликвидация кулачества как класса», теперь становилось «самым решительным поворотом во всей нашей политике».

5 января 1930 года ЦК ВКП (б) принимает постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Провозглашалась «замена крупного кулацкого производства крупным производством колхозов», а также – «политика ликвидации кулачества как класса».

Зимой 29–30-го года в деревню были посланы так называемые 25-тысячники. Это были партийные активисты, механики, красноармейцы, – посланцы партии, призванные обеспечить «коллективизацию».

Эти события в яркой художественной форме показаны в романе Михаила Шолохова «Поднятая целина».

Балтийский моряк Давыдов приезжает в донское село, где его ближайшими помощниками становятся председатель сельского совета Размётнов и коммунист Нагульнов. Оба, как можно понять из текста романа, – хозяева-крестьяне совсем не выдающиеся.

Давыдов не имеет представления о том, что такое крестьянское мышление, не питает ни малейшего сочувствия к тем традициям, которые лежат в основе крестьянской жизни. Все эти традиции для него – только препятствия, которые надо преодолеть, уничтожить, – вне зависимости от того, понравится ли это самим крестьянам.

С другой стороны, крестьяне видят в Давыдове и тысячах таких, как он, – захватчиков, которые свалились им на голову для того, чтобы разрушить их свободный образ жизни крестьянина-земледельца, который они вели всего-то лет десять после революции 1917 года, после того, как впервые за сотни лет получили землю в своё, как им казалось, полное владение.

В сущности, эти трое – Давыдов, Нагульнов и Размётнов – противостоят всему остальному крестьянскому миру.

Посланцы партии должны были действовать в рамках инструкций, их регулярно собирали на совещания. Однако инструкции были противоречивыми, а типичный характер кампанейщины принуждал многих выходить за рамки этих инструкций. Провозглашённый поначалу подход – не принуждать середняков и бедняков к вступлению в колхозы – вскоре был отброшен. Любому крестьянину, который сопротивлялся «коллективизации», мог быть навешан ярлык кулака или пособника кулачества, на него распространялись те же самые карательные меры. Сотни тысяч так называемых кулаков лишились своих хозяйств. Их семьи оказались без пристанища, многие были высланы в отдалённые районы. Их скот и хозяйственный инвентарь достались колхозам.

Кампанейщина «коллективизации» приводила к неразберихе, к этому добавлялись волнения, которые время от времени вспыхивали среди крестьян. 2 марта 1930 года в газетах появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», которая осуждала гонку за «процентом коллективизации». Некоторым крестьянам, которых насильно заставили вступить в колхозы, даже позволили выйти из них. Власти стали более терпимо относиться к мелкому единоличному хозяйству, разрешили держать небольшое количество скота.

Темпы «коллективизации» придержали, но сам процесс продолжался. К середине 1931 года уже две трети всех хозяйств в зерновых областях страны вошли в состав колхозов. В районах так называемой «сплошной коллективизации» (где практически не оставалось единоличных хозяйств) специальное постановление Совета народных комиссаров от 30 июля 1930 года официально упразднило крестьянский «мир», общину.

В колхозную эпоху община была уже не нужна власти.

Благоприятная погода лета 1930 года дала возможность получить рекордный урожай зерна за все послереволюционные годы. Власть трубила об успехе «коллективизации». Но быстрое разрушение крестьянского уклада не могло пройти бесследно. Сельское производство было разорено, самых умелых и толковых репрессировали либо отодвинули на задний план. Поставки тракторов и другой сельскохозяйственной техники постепенно увеличивались, но колхозы так и не сумеют удовлетворить свои потребности в полной мере. Однако с точки зрения власти хлебозаготовительная кампания стала более эффективной. Из колхозов удалось получить гораздо больше зерна, чем от единоличных хозяйств.

Расплата не заставила себя ждать.

Плохие урожаи 1931 и 1932 годов привели к тому, что у крестьян почти не оставалось продовольствия даже для собственного пропитания, не говоря уже о кормёжке скота, который массово забивали. Разразился голод, по масштабам превосходящий тот, который стране довелось испытать сразу после гражданской войны. Государство безжалостно требовало зерна, даже в тех районах, которые сильнее всего страдали от неурожая. В 31-ом году люди доедали последнее, в 32-ом есть стало нечего. Вымирали целыми деревнями.

Существует точка зрения, что голод был намеренно организован. Вместе с тем существуют свидетельства того, что спохватившаяся власть принимала определённые меры помощи голодающим. Как бы то ни было, по разным оценкам, погибло от 2 до 8 млн человек на Украине, в южной России, в Казахстане.

Теперь вернёмся к статье Сталина «Год великого перелома» от 7 ноября 1929 года в «Правде». Эта статья требует внимательного рассмотрения.

С одной стороны, статья – «юбилейная», с другой – программная, торжествующий рапорт об успехах социализма.

Генсек ВКП (Б) утверждает в статье: «нам удалось добиться решительного перелома в области производительности труда. Перелом этот выразился в развёртывании творческой инициативы и могучего трудового подъёма миллионных масс рабочего класса на фронте социалистического строительства. В этом наше первое и основное достижение за истекший год».

Второе достижение партии, пишет Сталин, состоит в том – «что мы добились за истекший год благоприятного разрешения в основном проблемы накопления для капитального строительства тяжёлой промышленности, взяли ускоренный темп развития производства средств производства и создали предпосылки для превращения нашей страны в страну металлическую».

Сталин пишет о важнейшей роли тяжёлой промышленности, о необходимости огромных капитальных затрат, о том, что «несмотря на явную и тайную финансовую блокаду СССР, мы в кабалу к капиталистам не пошли и с успехом разрешили своими собственными силами проблему накопления, заложив основы тяжёлой индустрии».

Он называет цифры роста тяжёлой промышленности – 46 % в год.

«Как можно сомневаться в том, что мы идём вперёд ускоренным шагом по линии развития нашей тяжёлой индустрии, обгоняя старые темпы и оставляя позади нашу «исконную» отсталость?»

Сталин приводит цитату Ленина: «Спасением для Росси является не только хороший урожай в крестьянском хозяйстве, – этого ещё мало, – и не только хорошее состояние лёгкой промышленности, поставляющей крестьянству предметы потребления. Этого тоже ещё мало, – нам необходима также тяжёлая индустрия… Без спасения тяжёлой промышленности, без её восстановления мы не сможем построить никакой промышленности, а без неё мы вообще погибнем, как самостоятельная страна».

Сегодня уже хорошо известно, что цифры, которые приводит Сталин в своей статье, не соответствуют действительности. Все планы первых пятилеток были не выполнены. Государственная промышленность была убыточна, она держалась на плаву с помощью бюджетных дотаций. Надо сказать особо, что именно тогда, в конце 20-х годов, когда выявился волюнтаризм планов «первых пятилеток», были заложены основы постоянной фальсификации и секретности в отношении основных экономических показателей. С тех пор полную картину могли иметь только высшие чины коммунистической власти. Со временем ложь и фальсификация настолько пронизала систему, что к 80-м годам и руководители Советского Союза уже не имели картины реального положения дел.

В заключение своей статьи «Год великого перелома» Сталин пишет о третьем достижении партии за истекший год, органически связанном с двумя первыми достижениями: «Речь идёт о коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машинно-тракторным станциям, к артелям, колхозам, опирающимся на новую технику, наконец, к гигантам-совхозам, вооружённым сотнями тракторов и комбайнов.

…Достижение партии состоит в том, что нам удалось организовать этот коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков, несмотря на неимоверные трудности, несмотря на отчаянное противодействие всех и всяких тёмных сил, от кулаков и попов до филистеров и правых оппортунистов».

Далее следует любопытный пассаж:

«Рухнули и рассеялись в прах утверждения правых оппортунистов (группа Бухарина) насчёт того, что:

а) крестьяне не пойдут в колхоз,

б) усиленный темп развития колхозов может вызвать лишь массовое недовольство и размычку крестьянства с рабочим классом,

в) «столбовой дорогой» социалистического развития в деревне являются не колхозы, а кооперация,

г) развитие колхозов и наступление на капиталистические элементы деревни может оставить страну без хлеба.

Все это рухнуло и рассеялось в прах, как старый буржуазно-либеральный хлам».

Тут хочется обратить внимание на следующее обстоятельство: всё то, что опровергает Сталин – нежелание крестьян идти в колхозы, массовое недовольство – ещё не проявилось в широких масштабах, это станет фактом жизни по мере развёртывания «сплошной коллективизации», в 1930 и в 1931 годах.

Сталин пишет об этом, как о несбывшихся пророчествах врагов, объявляя об успехах «коллективизации». Между тем, хорошо известно, что оправдались как раз опасения оппортунистов-бухаринцев: крестьян пришлось загонять в колхозы силой, сотни тысяч крестьянских хозяйств были уничтожены, а члены семей репрессированы (в лагеря, на поселение на Север).

Что же получается? В тот момент, когда массовая «коллективизация» ещё не развёрнута, Сталин уже отчитывается в её успехах.

Ещё не объявлено наступление на кулака. Напомним, что статья вышла 7 ноября 1929 года, а кулак будет публично объявлен врагом советской власти только на Пленуме ЦК, несколько дней спустя. При этом стенограммы пленума останутся засекреченными, рядовые члены партии ещё не знают о том, что руководство намерено покончить с кулаком, сломить сопротивление деревни в кратчайшие сроки.

Итак, главный тезис статьи Сталина:

«Истекший год был годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства. Перелом этот шёл и продолжает идти под знаком решительного наступления социализма на капиталистические элементы города и деревни. Характерная особенность этого наступления состоит в том, что оно уже дало нам ряд решающих успехов в основных областях социалистической перестройки (реконструкции) нашего народного хозяйства».

Что же получается? «Решающих успехов» в перестройке хозяйства не было, рапорт о таких успехах – намеренная ложь. А что же было? А было вот что – «решительное наступление социализма на капиталистические элементы города и деревни». В статье Сталин между делом поминает тот «злобный вой против большевизма, который подняли в последнее время цепные собаки капитала, всякие там Струве и Гессены, Милюковы и Керенские, Даны и Абрамовичи. Шутка ли сказать: исчезает последняя надежда на восстановление капитализма».

Вот оно, самое главное: «исчезает последняя надежда на восстановление капитализма». Почему об этом невольно проговаривается Сталин в юбилейной статье, в этом рапорте об успехах социализма? Что это за «надежда на восстановление капитализма»? Почему – «великий перелом»?

Мы знаем, что «великим переломом» тот же Сталин позже назовёт Сталинградскую битву, после которой определились победители и побеждённые во второй мировой войне.

Очевидно, что сталинская группировка придавала событиям конца 20-х годов очень большое значение. Со временем официальная советская пропаганда «индустриализацию» и «коллективизацию» подавала как естественное продолжение развития советского государства, как нечто само собой разумеющееся: была революция, потом гражданская война, потом временное отступление (НЭП), потом отступление завершили и – пошли в наступление. Кроме того, уже в послевоенное время в оценке событий конца 20-х годов появился новый мотив: что без «индустриализации» и «коллективизации» нам не удалось бы победить фашизм. Таким образом, задним числом формировался миф о прозорливости большевиков и лично Сталина, которые сумели разглядеть немецко-фашистскую угрозу тогда, когда её ещё не существовало.

Но в 1929 году – для большевиков и всей страны, а также для всех заинтересованных сил за границами Советского Союза – эти события были эпохальными по другим причинам. Вот оно, самое главное: «исчезает последняя надежда на восстановление капитализма».

В чём же смысл и главное значение событий конца 20-х годов?

В это время советская Россия оказалась перед выбором. Стихийный вихрь революции сошёл на нет, НЭП позволил возродить страну экономически. Кризис «ножниц цен» ясно показал, что в стране – своеобразное экономическое двоевластие, два различных по своей экономической сущности сектора: убыточная социалистическая промышленность и рыночное, частное сельское хозяйство. Экономический вес сельского хозяйства был реальной политической угрозой для большевистской власти. Частный сельхозпроизводитель не подчинялся воле большевиков, не хотел отдавать свою продукцию по ценам, которые устраивали социалистическую промышленность, – то есть, по заниженным ценам.

Мелкий и средний сельский капиталист-частник не хотел субсидировать коммунистический город. Русский крестьянин возродил своё хозяйство, кормил страну и делался серьёзной политической силой. Ещё немного, и он получит рычаги политического влияния – фактически выразителями интересов крестьянина-частника становились «правые оппортунисты» в ВКП (б).

Объективно страна шла к постепенной социал-демократической трансформации политического режима, опорой которого могли стать сельское население страны (по переписи 1926 года – 80 %^[28]), часть промышленных рабочих и интеллигенция. И на это действительно делали ставку многие политические деятели эмиграции, внимательно следившие за происходящим внутри Советского Союза.

Для большевиков этот объективный, естественный процесс означал – в том случае, если они не найдут способа его прервать, – неминуемую потерю власти. Один раз они уже находились в подобном положении, сразу после гражданской войны, когда крестьяне отвергали так называемый «военный коммунизм». Тогда, в 1921 году, большевики отступили, им ничего другого не оставалось. Но теперь, спустя десять лет, положение изменилось: большевики сумели создать полностью подконтрольный военно-политический механизм управления государством.

Сталинская группировка выбрала единственный для неё спасительный путь сохранения власти: НЭП был прекращён, частная собственность запрещена, часть крестьян была репрессирована, остальные оказались в колхозах. Колхозы стали новой, социалистической формой крепостной или общинной зависимости, новой формой круговой поруки, новой, тотальной формой контроля и принуждения сельского населения.

В романе Михаила Шолохова «Поднятая целина» коллективизация показана как необходимое зло или нелёгкое благо. В эпилоге романа новая весна приходит в хутор Гремячий лог, и это символизирует продолжение и прирастание новой крестьянской жизни.

В реальности картина была совсем другая.

Вот что писал Шолохов в письме Сталину 4 апреля 1933 года: