Таня дергает руку, и ты выпускаешь ее ладонь из своей. Вам просто нужно проплыть несколько десятков километров по этой воде и вернуться к желобу. Смотришь на коллег: пять сознаний, разглядывающих мир вокруг, но обращенных куда-то внутрь. Шитов за своей маской, Вася Цыняка как всегда сосредоточен и слишком верит в то, что всё под контролем.

– Ребята, может споем? – слышишь ты голос пилота. На секунду задумываешься, что бы ты хотела спеть, и в этот момент Александр меняет тон. – Черт!

Он резко поворачивает, но не успевает вырулить, и левым бортом вы задеваете большой камень, похожий на осколок скалы. Удар несильный, и ты сквозь прозрачный корпус смотришь на мягко отпружинивший от батискафа черный кусок Энцелада.

– Стой! Давай пробы возьмем, – слегка пугаешься резкого голоса Василия по громкой связи, и чувствуешь, как батискаф замедляет ход.

Цыняка кивает тебе и поднимается с кресла. Слышишь пожелания удачи и нелепо отвечаешь: «К черту», пока встаешь и совсем не сразу вспоминаешь, что забыла надеть шлем скафандра. Спускаешься вслед за Василием на нижнюю палубу, вспоминаешь, что уже делала это на Европе, и только тогда этот туман волнения начинает рассеиваться.

Фиксируете шлемы, встаете в отсек транспортировки. Ты хочешь какого-то красивого жеста или слова со стороны Цыняки. Чего-то соответствующего уникальности момента. Но вместо «козы» или «Ну здравствуй, Энцелад» он просто дает команду в брейннете, и батискаф выплевывает вас в океан.

Пара секунд тебе требуется, чтобы сориентироваться в этом темном и густом пространстве, включить фонарь на шлеме, найти медленно уплывающую цель. Двигатели плавно тащат тебя вслед за Василием, пока ты готовишь анализатор почвы и думаешь о том, что сейчас совершила.

Мрак и тишина постепенно выключают твой внутренний монолог, ты быстро привыкаешь к равномерному дыханию коллеги в наушнике, и кажется, что вы теперь дышите в унисон друг другу и всему этому океану.

Василий совершает резкое движение, и это выдергивает тебя из дзена, ты выключаешь двигатели и касаешься ступнями верхней части валуна. Осматриваешь камень, который покрыт чем-то мягким, похожим на ил, но черного цвета. Тут какое-то странное движение справа отвлекает тебя. Что это? Луч фары батискафа? Включаешь анализатор почвы, но Василий тоже резко оглядывается налево, и теперь вы оба всматриваетесь во тьму. Переглядываетесь, и тут в твоей голове словно что-то щелкает».

– Отключилась?

– Да, забилась в угол.

– Хорошо, давай я попробую отодвинуть ее Я от чувств.

«Ты вспомнила, что было перед тем, как твоя психика вырубилась, не выдержав нагрузки. И ты больше не хочешь испытывать это всё снова.

Второй снова рядом. Ты чувствуешь его желание забрать твою боль – он хочет вырезать из твоих воспоминаний эмоции, которые царили в тебе в те секунды. Но для этого ты должна еще раз испытать это всё, чтобы его приборы смогли считать состояние нейсетей в голове. Нет, ты боишься, страх давит, сжимает тебя в своей вакуумной пленке. Слабая надежда зарождается где-то на окраине сознания и постепенно захватывает нейрон за нейроном, пока, наконец, ты не признаешься самой себе, что готова. Готова еще раз пережить те мгновения, чтобы избавиться от них навеки.

Ты погружаешься в тишину, а потом… А потом возвращается на Энцелад, чувствуешь в голове странный щелчок, и в этот момент резкий, почти механический гул наполняет твой разум. Он ритмичен, его двухчетвертной такт повторяется раз за разом, и ты не знаешь, где источник звука. Крутишь головой, проверяешь работу гарнитуры, смотришь на Цыняку и понимаешь, что он испытывает то же самое. Сквозь нарастающий ужас к тебе приходит осознание, что это не просто звук: оно как будто вгрызается в клетки твоего мозга, и тебе хочется вырвать его оттуда. Выключаешь аудиоканал, но ничего не исчезает, и кажется, что приливы гула ускоряются, теперь он словно прыжками набрасывается на плоть мозга. Позыв тошноты. Напрягаешь гортань и сдерживаешься.

Василий опускается на одно колено, ты пытаешься сохранить контроль над телом, и тут сквозь разрезающий изнутри гул начинаешь чувствовать что-то еще. Что-то в спине трескается снизу вверх, и ты вздрагиваешь от новых ощущений в теле: попытка повернуться в сторону капсулы внезапно сопровождается болью в спине и… темно-фиолетовыми переливами в глазах. Поднимая руку с анализатором, ты сдерживаешься, чтобы не застонать, пока смотришь на сиреневые полукруги перед валуном.

Самые простые движения почему-то вызывают боль, а боль теперь почему-то имеет цвет.

Голова кружится, ты не можешь понять – это лампа на шлеме неисправна или у тебя темнеет в глазах. Поворачиваешься, видишь, что Цыпняка уже висит в воде лицом вниз, пытаешься подплыть к нему. Включаешь аудиоканал.

– Селихова, Цыпняка, что там у вас происходит?

– Ребята… ребята, нам плохо, – только успеваешь проговорить ты и начинаешь тонуть в темноте…»

– Я понял, что стало с Селиховой и Цынякой, – психолог быстрым шагом вошел в кабинет капитана, который беседовал с замом по науке. – Сергей Михалыч, приветствую.

– И что же с ними стало? – Маркитесов оторвался от планшета и повернулся к коллеге. – Останься.

– Это существо, оно не хотело их убивать. Оно… расширило их сознание, включив в него ощущения от нескольких органов тела.

– Попроще.

– У человека, как вы знаете, есть органы чувств, то есть органы, информация с которых поступает в сознание, но вообще органов намного больше. Просто нашему разуму не нужно знать, что сейчас чувствует, скажем, сердце, так что под свет сознания эта информация обычно не выносится. Мозг получает информацию со всего тела, но чувствами делает шесть. Этим двоим включили квалиа для некоторых из остальных.

– Погоди, ты хочешь сказать, что это существо дистанционно подключилось к мозгам Цыняки и Селиховой и изменило настройки их мозга? – зам по науке, похоже, с трудом верил в версию Данилина. – Непонятно. Непонятно, что означает «что чувствует сердце». Это как? Сердцебиение?