Читать книгу: «Голубь Святой Софии», страница 3

Глава 3
Отвергнутый жених

1.

С Василием Пономаревым Тамара познакомилась два года назад. Первомайская праздничная колонна с транспарантами и портретами советских вождей под бравурный марш духового оркестра втянулась в кремль и остановилась перед памятником «Тысячелетие России». Самого памятника видно не было, на его месте высился огромный фанерный стог, расписанный революционными лозунгами. С дощатой трибуны, обтянутой кумачом, демонстрантов приветствовали руководители города, депутаты и передовики производства. Артист местного театра зычным голосом выкрикивал здравицы великому Сталину, Красной армии, советским женщинам и пролетариям всех стран. Толпа отвечала дружными криками «ура!».

Среди сотрудников Губмузея Тамара заметила незнакомого невысокого мужчину лет тридцати. У него были русые волосы, открывавшие высокий лоб с залысинами, и серо-голубые глаза, взиравшие на мир внимательно и настороженно. Неулыбчивый, одетый в старомодный костюм, мужчина выглядел чужаком в оживленной, праздничной толпе.

– Кто это? – спросила Тамара подругу.

– Василий Пономарев, наш бывший сотрудник. Отбывал срок по политической статье, недавно вернулся, – тихо отвечала подруга.

После демонстрации музейщики устроили праздничное застолье с патефоном, дешевым вином и домашними закусками. За столом Тамара оказалась рядом с Пономаревым, а когда вечеринка закончилась, выяснилось, что они живут рядом. По дороге домой разговорились, неожиданно легко перейдя на «ты». Пономарев оказался внуком новгородского краеведа Василия Степановича Передольского. Деда он в живых не застал, но его знаменитый частный музей запомнил хорошо.

– Ты только представь! У входа стоит воин с воздетым мечом, со стен взирают темные лики икон, с полок пустыми глазницами таращатся человеческие черепа. Жуть! Хотя дед считал себя любителем, он мог бы дать фору многим профессиональным археологам. Своими руками раскопал неолитическую стоянку на берегу Ильменя и доказал, что люди поселились здесь пять тысяч лет назад! Вот я и решил пойти по дедовым стопам, стать археологом. После университета вернулся в Новгород, а мне говорят: археологи нам пока без надобности, можем предложить место директора антирелигиозного музея в Софийском соборе. Пришлось согласиться.

Пономарев усмехнулся, что-то вспомнив, и продолжал:

– Вижу, народ в музей не ходит, экспозиция скучная, ну и стал придумывать разные приманки. Однажды прочитал в местной газете, что в каком-то селе неизвестные злоумышленники ограбили кладбищенский склеп тамошнего помещика. Вскрыли гроб, смотрят, а труп-то целехонький! Оказалось, помещик так пил при жизни, что проспиртовался насквозь.

Вот и надумал я забрать гроб с покойничком в Софийский собор и поставить его рядом с мощами святых. Смотрите, мол, люди добрые, обыкновенный пьяница лучше сохранился, чем святые угодники! Быстренько отправился в ту деревню, забрал гроб с телом, погрузил в лодку и поплыл по реке, словно перевозчик Харон из греческого мифа.

К вечеру добрался до Новгорода, поставил гроб в алтаре, а сам отправился спать, ибо устал как пес. Утром прихожу в собор, а навстречу бежит смотрительница. Кричит: ой, беда, провонял ваш покойник! Принюхался: точно, запах стоит, хоть святых выноси! Короче, все как в романе «Братья Карамазовы», только вместо старца Зосимы пьяница-помещик. И пришлось мне тем же манером везти гроб с покойничком назад к месту упокоения.

Забавная история, правда? – со смехом завершил свой рассказ Пономарев.

– Не вижу ничего забавного, – сердито сказала Тамара. – Свинство и глумление над прахом.

–Согласен, свинство,– легко согласился Пономарев.– Да только нет худа без добра. После того случая понял я, что надо срочно бросать всю эту антирелигиозную ерундовину и заняться настоящим делом. На мое счастье, Артемий Владимирович Арциховский согласился взять меня в свою археологическую экспедицию. Вот тогда-то и началась для меня настоящая жизнь! На раскопках жара, комары, земля в курганах как каменная, все руки в мозолях, а мне петь хочется! Вечерами у костра засиживались до глубокой ночи. Шутки, розыгрыши, разговоры об археологии. Арциховского я мог слушать бесконечно, хотя и не всегда понимал его с первого раза. Он ведь буквы г и к не выговаривает. Хочет, к примеру, сказать «крупный успех», а получается «трупный успех», хочет сказать «турьи рога», а получается «курьи рота».

– А что было потом? – спросила Тамара.

– Потом был СЛОН, – сразу помрачнев, ответил Пономарев.

– Какой слон? – не поняла Тамара.

– СЛОН – это Соловецкий лагерь особого назначения. Загремел я туда за кампанию. В том смысле, что тогда началась кампания по борьбе с буржуазной исторической наукой. Сначала арестовали всех ведущих историков: Платонова, Тарле, Лихачева, Готье, Бахрушина. Потом взялись за реставраторов, краеведов, музейщиков. В Новгороде тоже многих похватали: Порфиридова, Смирнова, Шевякова. Моего дядю Владимира Передольского сослали на Колыму. Обвинили в подготовке покушения на Сталина, хотя он курицу боялся зарезать. Там и сгинул.

А потом и я попал под раздачу. Взяли меня по делу Студенческого христианского союза, хотя я всегда считал себя атеистом. Арциховский пытался было за меня заступиться, да куда там, он и сам тогда на ниточке висел. Получил я свои пять лет лагерей и отправился на Соловки…

Несколько минут они шли молча. Потом Пономарев заговорил снова:

– Ты даже не представляешь, Тамара, каких людей я там встречал! В одном бараке сидят бандиты и убийцы, а в соседнем – инженеры, ученые, литераторы, музыканты. Сидел с нами великий реставратор Александр Иванович Анисимов, тот, что новгородские фрески Феофана Грека спасал. Интеллигент до кончиков пальцев и при этом абсолютно бесстрашный человек! Был еще Боря Шевяков, красавец, дворянских кровей, умница, специалист по архитектуре средневекового Новгорода. И тоже отчаянная голова! Чтобы повидаться с любимой женой, бежал из лагеря в Ленинград. Одну ночь с ней провел, а потом бдительные соседи стукнули куда надо, и его снова схватили.

– И что с ними стало?

– В тридцать седьмом году семьсот человек погрузили на баржу и отправили в неизвестном направлении. Говорили, что баржу утопили, а потом оказалось, что их всех расстреляли в Сандормохе. Вот такое у нас, Тома, правосудие!

– Но ведь партия осудила «ежовщину»! – неуверенно возразила Тамара.

– А кто вернет родным безвинно убиенных?! Кто вернет мне мои пять лет жизни?!

Лицо Пономарева потемнело. С трудом успокоившись, заговорил снова:

– Отсидел я свой срок от звонка до звонка и вернулся в родной Новгород. Да только меня тут никто не ждал. На работу бывшего зэка не берут, жилья своего нет. Уже собрался уехать куда подальше, но на мое счастье Арциховский не побоялся снова взять меня в экспедицию. Сам Артемий Владимирович на Славне новый раскоп заложил, а меня отправил копать Рюриково городище.

Пономарев помолчал, улыбаясь своим воспоминаниям, а потом заговорил снова:

– Я ведь всегда об этом мечтал. Думал, вот она, моя Троя! Там еще Николай Рерих искал древнюю княжескую резиденцию, но не нашел. Но я-то знаю, что она там есть! Каждую весну Волхов в половодье выносит на берег то арабские дирхемы, то старинные амулеты. Значит, резиденция была, а раз так, то я ее непременно найду. Представляешь, какая это будет сенсация?! Кстати, приезжай как-нибудь на раскоп, много интересного покажу…

Прощаясь, Пономарев протянул Тамаре руку. Рука у него была неожиданно маленькая, как у подростка, и влажная от пота, и это неприятно удивило девушку, ожидавшую крепкого мужского рукопожатия.

2.

По субботам городская молодежь собиралась на Веселой горке. Так называлась танцплощадка на высоком холме посреди кремлевского парка на месте давно снесенного монастыря. Играл духовой оркестр «водников». За порядком следили дружинники с красными повязками, выводившие пьяных, разнимавшие драки и пресекавшие «буржуазные» танцы. Хотя запрет на фокстроты и танго был уже снят, дружинники по-прежнему относились к ним подозрительно.

Новую танцевальную моду задавали ленинградские студенты, приехавшие на каникулы к родителям. Общее внимание привлекала красивая пара: стройная девушка с пышными каштановыми волосами и рослый парень в рубашке «бобочке», туго облегающей торс. Судя по тому, как молодые люди смотрели друг на друга, их связывали нежные чувства. Рассказывали, что оба учатся на художников и что девушка носит итальянскую фамилию Джованни и приходится внучкой знаменитому новгородскому краеведу Слезкинскому.

Музейная молодежь держалась стайкой. Поскольку кавалеров не хватало, девчата танцевали «шерочка с машерочкой». Однажды на площадке появился Пономарев и сразу пригласил Тамару на танец. Оркестр играл ее любимый вальс «Осенний сон». Танцевал Пономарев эффектно: плавно кружил партнершу то в одну, то в другую сторону, то решительно наступал, то делал мелкие попятные шажки, то ускорял темп, то на секунду замирал. Тамара, часто дыша, едва поспевала за ним.

С тех пор они стали часто танцевать вместе, а чтобы не касаться потной ладони партнера, Тамара по тогдашней моде брала в руку кружевной платочек. После танцев Пономарев всякий раз провожал Тамару домой, развлекая рассказами. Держался он джентльменом и только однажды попытался обнять девушку, но, получив болезненный тычок локтем, больше рук не распускал. Тамара уже занесла для себя их отношения в разряд чисто дружеских, как вдруг однажды, проводив ее до подъезда, Пономарев извлек из кармана золотое колечко и позвал ее замуж. От неожиданности Тамара расхохоталась, но, посерьезнев, объяснила, что у нее уже есть человек, с которым она намерена связать свою жизнь.

– И кто же этот счастливчик? – хмуро спросил Пономарев.

– Мой бывший однокурсник. Он живет в Ленинграде. Осенью мы оба поступим в аспирантуру и сразу поженимся.

– Ну-ну, – саркастически усмехнулся Пономарев. Он долго молчал, а потом вдруг выпалил: – А я так думаю, нет у тебя никакого жениха! Ты просто испугалась! Ты ведь у нас комсомолка, активистка, а я бывший зэк, еще поломаю тебе всю карьеру. Угадал? Эх ты, я думал, ты настоящая, а ты…

– Да кто тебе дал право меня судить? Разве я тебе что-то обещала? – вспыхнула Тамара и ушла, не попрощавшись.

С тех пор они не разговаривали, а, случайно встречаясь в городе, ограничивались холодным кивком головы. Но теперь встреча становилась неизбежной, ибо отвергнутый жених занимался раскопками на Рюриковом городище, куда так рвался профессор из Германии.

3.

Новгород остался позади. «Эмка» миновала Синий мост через Волхов и свернула на проселочную дорогу. Вдалеке показалась церковь Спаса на Нередице. Тамара очень любила этот небольшой храм с повелительной богатырской осанкой. Казалось, убери его отсюда и опустеет вся округа, словно заброшенный жильцами дом. Была в Нередице отрешенная задумчивость, что-то неподражаемо новгородское, немного нескладное и грубоватое. Строители храма словно стеснялись любого украшательства, зато расписавшая Нередицу артель художников дала волю чувствам.

Тамара испытала настоящее потрясение, когда впервые увидела эти фрески, сплошным ковром покрывавшие все внутреннее пространство храма. Здесь все было не по канону. Новозаветные сюжеты причудливо переплетались со старозаветными. На западной стене развернулась композиция «Страшного суда». Изнемогающий от адского жара богач просит хоть каплей воды остудить ему язык. Но черт с издевательской ухмылкой протягивает ему чашу с огнем. Надпись гласит: «Друже богатый, испей горящего пламени». Суровые лики пророков словно спрашивали: кто ты? чего ищет душа твоя? А с другой стены смотрели наполненные слезами глаза святых жен, и колебались, будто пламя горящих свечей, их тонкие пальцы.

От музейных старожилов Тамара слышала, что до революции Нередица превратилась в истинную Мекку для всех, кто увлекался русским искусством. Могучей красотой ее фресок восхищались великие художники. Искусствоведы утверждали, что эта маленькая церковь под Новгородом является крупнейшим живописным ансамблем Средневековья не только России, но и всей Европы.

Увы, теперь храм был закрыт для посторонних и использовался местным колхозом под склад, а его гениальные фрески покрывались белым налетом известковых высолов.

Немцу о своих переживаниях Тамара рассказывать, конечно, не стала, памятуя строчки Тютчева:

 
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной…
 

…«Эмка» уже свернула на берег Волхова. Над самой водой склонились старые ветлы, справа мелькнули могучие «быки» недостроенного железнодорожного моста, потом дорога пошла в гору, и взору открылась коврига холма, разрезанная пополам Сиверсовым каналом. В центре холма возвышалась одноглавая церковь Благовещения и сбилась в кучу небольшая деревенька.

– Итак, мы с вами находимся на Рюриковом городище, – торжественно объявила Тамара. – Отсюда, как сказано в Начальной летописи, «есть пошла земля Русская». Здесь оставили свой след Владимир Креститель и Ярослав Мудрый, Александр Невский и Дмитрий Донской, Иван III и Иван Грозный.

Обогнув храм, они увидели глубокий раскоп, в котором копошились несколько рабочих. Одни наполняли ведра землей, другие просеивали ее через сито-грохот. Василий Пономарев сидел за грубо сколоченным столом, на котором лежали последние находки. Увидев Тамару в сопровождении незнакомца иностранного вида, он изумленно заморгал глазами, но быстро взял себя в руки.

Между археологом и Крузенштерном сразу завязался оживленный разговор о давнем споре норманистов и антинорманистов. Первые утверждали, что Русское государство основали скандинавы, вторые доказывали, что это сделали местные славянские племена.

– Археологические раскопки подтверждают факт присутствия скандинавов в Новгородской округе, – рассказывал Пономарев. – Мы находили здесь молоточки Тора, статуэтки Валькирий и другие амулеты скандинавского происхождения. Но это вовсе не означает, что Русское государство основали норманны. По моему мнению, его основателем стал… – тут он сделал эффектную паузу, – Его Величество Торговый Интерес! Этот интерес разрывал сонный круговорот натурального хозяйства, заставлял ревниво поглядывать в сторону соседа, который уже обзавелся сохой и купил своей жене новые украшения. Он знакомил, ссорил, разводил и снова сводил полудикого охотника-вепса, трудолюбивого славянина-землепашца, предприимчивого и воинственного купца-скандинава. Призванный сюда на княжение местными племенами Рюрик тоже был выразителем этого интереса.

– А вот наша прекрасная дама считает, что Рюрика в природе вовсе не существовало, – поддел Тамару Крузенштерн.

– Все сведения о Рюрике носят предположительный характер, – уклончиво отвечал Пономарев. – Некоторые отождествляют его с предводителем викингов Рёриком Ютландским. Кстати, в таком случае он приходился бы родственником принцу Гамлету, который был реальным историческим лицом. Рёрик враждовал с немцами и со шведами и поддерживал хорошие отношения со славянами. Возможно, поэтому предки новгородцев и пригласили его на княжение. Есть и другие версии, но в любом случае это был незаурядный человек. Он абсолютно точно выбрал место для своей столицы. Именно здесь скрещивались главные торговые пути Средневековья. Поэтому крепость Рюрика становилась своего рода «диспетчерским пунктом» громадной водно-транспортной системы, объединявшей всю Восточную Европу и соединенной с южными морями. Если верить летописцам, Рюрик княжил здесь 17 лет и умер в 879 году. Согласно местной легенде он был похоронен где-то в этих местах, причем в золотом гробу.

Наивная легенда отчего-то взволновала Крузенштерна.

– Как интересно! – воскликнул он. – А вы не пытались найти его могилу?

– Золотой гроб Рюрика – это уж точно плод народной фантазии, – усмехнулся Пономарев. – На самом деле дружинники должны были похоронить своего конунга по традиционному обряду викингов – с конем, оружием и лодкой.

– Вы говорите очень любопытные вещи, хотя, как мне кажется, они расходятся с вашей официальной наукой. Вы не опасаетесь последствий? – осторожно спросил гость.

– Я потому и выбрал археологию, что это наука фактов, – горячо возразил Пономарев. – Ее иногда называют «наукой лопаты», но эта «лопата» возделывает почву, на которой вырастают плоды самых громких исторических открытий. Настоящая археология объективна и беспристрастна, она никому не подыгрывает и никому не угождает!

Перед отъездом Крузенштерн пожелал посмотреть находки экспедиции. Пока немец рассматривал черепки керамики, монеты и свинцовые печати, Пономарев, понизив голос, обратился к Тамаре:

– Прости меня, Тома! Я был неправ. Повел себя как обиженный идиот, до сих пор стыдно. Давай снова станем друзьями.

– Ладно, проехали, – немного поколебавшись, отвечала Тамара.

– Вот и славно! – обрадовался Пономарев. – Встретимся на танцах!

Прощаясь, Крузенштерн сказал:

– Я рад был познакомиться с вами, господин Пономарев!

И добавил загадочно:

– Надеюсь, что мы с вами еще встретимся, и, возможно, уже при других обстоятельствах.

…Вечером городское начальство давало для немецкого гостя прощальный ужин.

– Я поражен увиденным! – объявил Крузенштерн, подняв стопку водки. – Ваш город – это просто остров сокровищ! Коллекциям ваших музеев можно только позавидовать! А еще я смог лично убедиться в том, что немцы и русские веками дружили друг с другом. Поэтому я предлагаю выпить за то, чтобы эта старая дружба нашла новое продолжение!

…Рано утром посольский «хорьх» покинул Новгород. Покачиваясь на заднем сиденье, Георг фон Крузенштерн мысленно сочинял отчет о командировке. Он совсем не лукавил, говоря, что был поражен увиденным. Кто бы мог подумать, что в этом тихом провинциальном городке скопилось столько ценнейших произведений искусства, старинных книг, музейных экспонатов, которые не отказались бы заполучить лучшие музеи Европы! Сильное впечатление произвела на немца и встреча с русским археологом. Интуиция подсказывала, что на пороге грядущих великих событиях такие люди могут оказаться полезными рейху.

Глава 4
Война пришла!

1.

День 22 июня Тамара Константинова будет помнить всегда. Ласково светило солнце, Новгород утопал в зелени садов. Тамара стояла в толпе, напряженно слушавшей у репродуктора речь Молотова о вероломном нападении на СССР фашистской Германии. Женщины плакали, мужчины бодро говорили, что Красная армия вмиг разобьет врага.

Прибежав домой, Тамара первым делом извлекла свой старый комсомольский костюм: юбку с гимнастеркой, а все девичьи наряды упрятала в чемодан, дав себе слово не надевать их до дня победы. Была мысль попроситься на фронт санитаркой, но как оставить беспомощную мать? Брат служил на западной границе, и сердце матери уже почуяло самое страшное. В ту ночь Тамара так и не могла заснуть, думала, может, нет никакой войны, а это лишь страшный сон, завтра мы проснемся, и случится чудо!

Но чуда не случилось. На следующий день всех музейщиков собрали на митинг. Директор Управления новгородских музеев Александр Александрович Строков объявил, что музеи должны продолжать работу в обычном режиме и что сам он уходит на фронт, оставив за себя своего заместителя Владимира Андреевича Богусевича.

Призванных в армию новгородцев сначала отвели в баню на берегу Волхова. Потом новобранцы переоделись в военную форму и в походной колонне двинулись к Зверину монастырю, возле которого располагались старые краснокирпичные здания военных казарм. Там их вооружили винтовками, выдали патроны и противогазы. Вечером солдаты были уже в машинах, и колонна грузовиков, выехав из города, двинулась по шоссе в сторону Москвы. Их боевой путь будет коротким. Необученные, плохо вооруженные, они почти все погибнут уже в первые месяцы войны.

Город был объявлен на военном положении. Строили укрепления, копали противотанковые рвы и щели для защиты от авианалетов, древний городской вал превратили в непреодолимую для танков отвесную земляную стену. Всюду появились щиты с ведрами, лопатами, ломами, топорами, огнетушителями, рядом с домами ставили ящики с песком и бочки с водой. Окна заклеили бумажными полосками и затемняли по вечерам. Создавались группы самозащиты, подвалы оборудовали под бомбоубежища. После 22 часов ходить разрешалось только по пропускам.

Потом пришел приказ сдать в НКВД все радиоприемники. Новости теперь узнавали из единственного репродуктора, висевшего на столбе у здания горсовета. Новости были плохие. Фашисты рвались вглубь страны, занимая один город за другим.

Уже через неделю начались налеты немецкой авиации. Гудели гудки всех заводов, паровозов, звонил большой колокол на Софийской звоннице. Не успевали дать отбой воздушной тревоги, как снова завывали сирены. Появились первые убитые. Затем налеты стали повторяться каждый день. Свист падающих бомб, грохот разрывов, лай зениток. Два «юнкерса» сбросили бомбы в толпу, стоявшую в очереди у магазина на Ленинградской улице. Разбомбили поезд, прибывший на железнодорожный вокзал. Перрон превратился в кровавое месиво.

3 июля по радио прозвучала долгожданная речь Сталина. Тамару поразило, что она начиналась словами «Братья и сестры». Так священник обращается к пастве. Вождь говорил кратко, но каждое его слово проникало в самую душу, а когда Сталин произнес: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!», Тамара всем сердцем поверила, что так оно и будет.

По ночам Тамара дежурила в музее, днем водила экскурсии для красноармейцев. Говорила, что Новгород не удалось захватить ни хану Батыю, ни немецким псам-рыцарям, ни Наполеону, не удастся и Гитлеру. Красноармейцы слушали внимательно, улыбались симпатичной девушке-экскурсоводу.

Когда объявили об отправке горожан на оборонительные работы, Тамара вызвалась добровольно. Пригородный поезд доставил их до какого-то полустанка. По пыльной дороге, сколько хватало глаз, тянулись толпы людей. Всех мучила жажда. Наконец добрались до того места, где предстояло выкопать противотанковый ров и сделать насыпь. Иссушенная земля была как камень, приходилось разбивать ее ломами и топорами. Ходили слухи, что немцы уже где-то рядом. Спали под открытым небом. С питанием было плохо, давали 200–300 граммов хлеба в день, и только на третьи сутки привезли селедку и сахар. Но никто не жаловался. Душными ночами вспоминали, как жили до войны, тихо пели песни.

2.

Не успела Тамара вернуться в Новгород, как позвонил из Ленинграда Сергей, ее жених. Сказал, что записался добровольцем и хочет увидеться перед отправкой на фронт. С работы Тамару долго не отпускали, а когда она смогла вырваться в Ленинград, то Сергея уже не застала. Его мать сказала, что сын убыл к месту расположения только вчера и просил передать, что напишет ей при первой возможности. Они долго сидели в его комнате, мать Сергея называла ее доченькой и показывала детские фотографии сына.

На следующий день Тамара отправилась на Московский вокзал и, отстояв огромную, нервную очередь, купила билет до Старой Руссы. Перрон был заполнен ленинградскими детьми, отправлявшимися в эвакуацию с другого пути. День был жаркий, и дети были одеты в трусы и белые рубашки с красными галстуками, словно перед отправкой в пионерлагерь. Оживленные физиономии ребятишек резко контрастировали с тревожными лицами провожающих их матерей и бабушек.

…В вагоне было душно. Тамара вышла в тамбур. Глядя на проплывающие мимо пригороды Ленинграда, она вспоминала свидания с женихом. Обычно они встречались у решетки институтской ограды. Сергей вручал ей маленький букетик цветов, брал за руку, и они бродили по улицам и набережным, не замечая, что на город уже легла сумеречная дымка. Потом он ждал, когда зажжется свет в ее окне, она махала ему рукой и смотрела, как исчезает во тьме его силуэт.

Поезд остановился.

– Станция Лычково! – объявила проводница.

Тамара вышла на перрон. Из толпы к ней вдруг кинулась простоволосая женщина:

– Девушка, милая, вы не видели моего Вовочку? Представляете, вела его в садик и оставила здесь буквально на минутку. Вернулась, а его уже нет!

– На прошлой неделе немцы детский эшелон разбомбили, – сказала проводница, когда женщина отошла. Ее круглое лицо исказилось от боли. – Зверье! Нелюди! Видели, что дети в вагонах, а все одно бомбили! Сколько детишек тут полегло, никто не знает. Ручки-ножки детские потом с проводов снимали. Теперь вот матери из Ленинграда примчались, своих ребятишек ищут, некоторые, вот как эта, от горя с ума съехали.

Поезд давно тронулся, а потрясенная Тамара не могла прийти в себя. Ее трясло как в ознобе.

…В Старую Руссу поезд пришел уже вечером. На перроне к вагону гурьбой бросились несколько хорошо одетых женщин.

– Поезд дальше не идет, – монотонно отвечала проводница на их тревожные расспросы. Расстроенные женщины вернулись к своим чемоданам.

– Еврейки с нашего курорта, – объяснил местный мужичок в надвинутой на глаза кепке-шестиклинке. – Ишь забегали! Знают, что с ними будет при немцах. А и поделом! Попили жиды нашей кровушки, пришла пора ответ держать!

– Да как вы можете! – возмутилась Тамара. – Не боитесь, что это вам за такие слова придется ответ держать?

– Напугали бабу толстым хреном, – нагло ухмыльнулся тот. – Я свое еще на зоне отбоялся. Немец-то, слыхать, уже к Демянску подходит. Скоро у нас тут вовсе другая жизнь начнется!