Из ниоткуда в никуда

– Почему нет?

– Театр требует много жертв. Для начала – все свободное время. Поймешь это в первое же воскресенье, когда захочешь завершить все домашние дела – прибраться, постирать. Весь день на репетицию убьешь, а вернешься уже никакой.

– Подобным меня не напугаешь.

– А готова ли ты вкладывать свои же деньги: на декорации, костюмы, грим? Иногда за аренду сцены даже платить?

– Что ж, любое увлечение требует вложений.

– Еще здесь публика тяжелая. Среди актеров много эксцентричных и неуравновешенных личностей. Да ты и сама уже в этом убедилась.

– Если в театре так много минусов, то почему ты здесь?

– Я – актер по специальности.

– В студенческом театре?

– Нужно начинать с меньшего. Постепенно делать себе имя.

– Выходит, ты мечтаешь о великой славе?

– Я был бы рад играть даже в местном камерном театре. Что уж говорить про Питер и Москву.

– Может и я начну, а там кто знает – может и до столицы дойдет

Петр с улыбкой принял ответ Жени, хоть он и показался ему слишком несерьезным и наивным.

– Можно я еще кое что спрошу?

– Давай.

– Что у тебя на руке?

Актер удивлённо поднял запястье, словно бы не знал, что у него там находится. Толстый металлический браслет с рунами блеснул на свету и скатился по предплечью.

– Это? Сакральная атрибутика Асатру.

– Асатру?

– Вера в древних богов. Этот браслет, например, дань моему покровителю – Одину. Я не должен его снимать ни при каких обстоятельствах.

– Так ты увлекаешься скандинавской мифологией?

– Асатру – это религия, а не какая-то мифология.

– Ну, мифология – это и есть первозданная религия. Например, древние люди боялись молнии, потому обожествляли ее, приписывая ее появление Тору, Зевсу, Юпитеру и похожим ребятам.

– Может быть ты и права, но Асатру – это древнейшая из индоевропейских религий. Она существовала еще до появления буддизма, ислама и христианства.

– То есть вы отвергаете мировые религии?

– Почему сразу отвергаем? Мы ищем в них истинную основу, которую люди благополучно утратили и исказили.

– Хорошо, а в чем суть этого вашего учения? Чем оно лучше того же христианства.

– По Асатру: люди – это носители божественной сущности, через которую говорят Боги. Наша миссия – научиться слышать их голоса, найти с ними гармонию.

Женя представила, как Петр бегает по лесу с топором и орет сколько есть мощи: «Оди-и-ин». А тот ему отвечает: «Пе-е-етр». Забавно, да.

– Что обсуждаете? – спросила Лиля, вернувшись в комнату с подносом. На нем был чайник и сервиз на пять персон.

«Слава богу, ты вернулась», – подумала Женя, несколько утомившись от компании Петра. Хоть он и был интересным, но все же не лишенным странностей и заморочек.

– Да так, религию.

– Опять втираешь про асатру?

– Между прочим, она первая спросила.

– Кто бы тебе еще поверил?

– Это правда было познавательно, – вступилась Женя, хоть сама так и не считала. – Я не знала о их существовании раньше.

– Ну, ладно, мне на самом деле все равно. Я бы лучше послушала, что ты подготовила.

– В моем выступлении не будет слов. Только танец.

– Любопытно. Может оно и к лучшему. Пока в нашей группе никто хорошо не танцует.

– Мне показать прямо сейчас? Или дождемся остальных?

– Кто хотел – уже давно пришел. Так что начинай.

Не успела Женя встать, как раздался звонок. Гудел он протяжно и настойчиво.

– Простите, мне нужно ответить, – извинилась Лиля, поднося телефон к уху. – Алло (пауза). Данил, я тебя не понимаю (пауза). Успокойся и скажи понятно (пауза). Нет, это не правда!

Эмоции стекали по лицу Лили, словно воск по сгорающей свечке. Тревога сменилась страхом, который вмиг обратился ужасом. Она уже не слышала голос, доносившийся из динамика. Ее сознание всячески отказывалось верить произошедшему.

– Что случилось? – предчувствуя беду, спросил Петр.

– Соня… повесилась.

V. Viam abierunt

Тело валялось на грязном, обледенелом полу, собирая на себя разносортную пыль: омертвевшую кожу, ногти и выпавшие волосы. Оно едва ли справлялось со своим невыносимым недугом: психическим расстройством, возникающем от наплыва животной тоски. Когда подобное случалось (а это как минимум два раза в год: весной и осенью), ему становилось страшно закрывать глаза. В непроглядной темноте век появлялись лица умерших родственников и знакомых. Но даже в видениях они были не живые, но трупы в гробах, какими их видели в последний раз.

Тело, кстати, звали Петром. Оно пробовало лечиться, ходить на реабилитационные курсы, наблюдаться в «Сосновом бору» – местной психиатрической лечебнице, но медицина все только ухудшала. Образы становились четче, а длительность припадков только увеличивалась. Друзей, которые бы поддержали в эти особенно трудные минуты, у него тоже не было – им было в тягость водиться с ним, ведь для этого пришлось бы жертвовать своим личным временем. Но даже в таком страшном одиночестве тело было сильным. Оно ежедневно познавало себя и мир все глубже и глубже, пытаясь в тайнах бытия найти чудесное исцеление от недуга.

Когда болезнь отступала, тело становилось здоровым и чрезмерно счастливым. Ему удавалось выходить в свет, чтобы посещать любимые музыкальные и театральные заведения. Тогда же оно бросало все силы на творчество: писало художественную прозу, в которой не было ни намека на мрак обыденной жизни. Вот только сохранить это волшебное состояние надолго никогда не удавалось – случайная статья в интернете или новость по телевизору о насилии, зверствах и убийствах могла вмиг вернуть все кошмары в былых красках. Хуже того становилось, когда кто-то умирал из близкого окружения.

Буквально недавно у тела появился еще один вариант исцеления – на него оно случайно наткнулось в интернете. Некий врач психотерапевт из Москвы разработал новую методику лечения глубоких психических заболеваний через осознанные сновидения. Человек погружается в закрома своего подсознания в состоянии полудремы и пытается лицом к лицу встретиться со своими страхами, чтобы побороть их.

Подобное лечение проходит в три этапа. Первый – приручение сна. Под присмотром врача пациент ограждает себя от влияния внешнего мира: отказывается от общения с людьми, просмотра телевизора, чтения новостей или книг. В течение целой недели человек пребывает в изоляции, наполняется тишиной и спокойствием. Затем ему необходимо изучить и запомнить все, что находится в пределах одной комнаты или палаты. Важна каждая мельчайшая деталь, вплоть до того, какие предметы находятся на столах, полках, в шкафах. Далее наступает практика детального восстановления в уме всего интерьера. Важно совершать это в темноте, пытаясь уснуть. Мозг, пребывающий в постоянной работе, рано или поздно научиться не уходить в бессознательное состояние, а его хозяин получит возможность живо восстанавливать в мыслях любые события из прошлого.

Второй этап – встреча лицом к лицу со своим страхом. Пациент на протяжении длительного периода пытается в своих снах вновь пережить переломный для его психики момент. Это важно для осознания причин появления болезни. Человек учится жить со своей проблемой, принимать ее как нечто естественное, как неотъемлемую часть его жизни. Данный период является самым опасным для нуждающегося в исцелении человека, потому текущая практика проходит под строгим присмотром специалиста.

Последний этап – абсолютное замещение. Любое человеческое воспоминание является воспоминанием какого-то более раннего воспоминания. Это значит, что оно может быть далеким от действительности и искажено течением времени. Зная этот факт, ученые осозновидцы (именно таким неологизмом они себя именуют) предлагают подменять страхи светлыми воспоминаниями, которые вызывают исключительно положительные эмоции. Данный феномен получил название – «Эффект триггера». В течение длительного времени (от трех месяцев до двух лет) пациент в своих сновидческих практиках видоизменяет страх на нечто приятное. Мозг запоминает комбинацию и при всех последующих психических вспышках самостоятельно замещает воспоминание на нужное. Спустя время страх уходит в небытие.

Единственный минус такой методики – гигантский ценник за полный курс лечения. Пациент не только должен все время находиться в Москве или Петербурге (к сожалению в стране только два филиала без официальной поддержки правительства), но и иметь заработок выше среднего. Жителям провинции подобная реабилитация не по карману. Но один выход, хоть и с большими рисками, все же есть – это научиться управлять снами самостоятельно.

Тело знало, что это последний его выход. Иначе только смерть.

VI. Способность оживлять и убивать словами

Последний май стал поворотным месяцем в жизни Жени. Раньше ей не приходилось так близко видеть смерть своими глазами. Когда она родилась, всех дедушек уже не было в живых, а бабушки жили в сотнях километров от ее дома. Так сложилось, что особой привязанности Женя к старикам не испытывала, и даже когда они умерли (в один год, примерно семь лет назад) девушке было все равно. Животных в ее семье тоже никогда не было – мама в Когалыме страдала от аллергии на шерсть, а папа считал, что птицы – тупые, рептилии – гадкие, хомяки – вонючие. Но даже по приезде в Екатеринбург Женя никого не завела, потому что привыкла, что все нельзя.

В день, когда Соня повесилась, внутри Жени все перевернулось. Как опрокинутый сосуд, она разлила половину того, что любила. Даже спустя годы не все получилось восстановить: одно потерялось, другое сделалось горьким. Она даже не сразу заметила, что перестала бесцельно наблюдать за случайными прохожими, и лишь оттого, что страшно оставаться наедине с мыслями, что все эти снующие туда-сюда люди когда-нибудь умрут.

Начало же той проклятой трагедии Женя запомнила отрывками. Прежде чем начать делать хоть что-нибудь адекватное, Петр и Лиля кричали и бросали друг в друга взаимные оскорбления. В какой-то момент они просто резко сорвались и побежали в общежитие (именно там в шкафу нашли уже мертвое тело). Все это время, пребывая в каком-то кошмарном полусне, Женя безотчетно следовала за театралами. Благо увидеть труп ей никто не дал: комнату опечатал отряд полиции. Дмитрий, прибывший на место раньше других, успел сообщить участковому, что это Петр во всем виноват. Однако следователи отказались допрашивать молодого человека, объясняя это тем, что если бы они сажали всех, из-за кого покончили с собой, в тюрьмах бы не осталось места.

День спустя, ведомая чувством вины, Женя выпросила у Лили по телефону адрес Сониных родителей. Она, считавшая себя причастной к смерти их дочери, решила просить прощения на коленях.

– Встаньте, – вымолвила мать, ошарашенно глядя на прильнувшую к ее ногам девушку. – С чего вы взяли, что ответственны за смерть моей дочери?

Женя подняла глаза. Ссохшаяся женщина лет пятидесяти, уже лишенная красоты (которой, возможно, никогда не обладала), смотрела на девушку с каким-то остервенением. В ее глазах не было печали, а только злоба, что именно сейчас на нее свалились эти проблемы.

– Я видела ее перед смертью и ничего не сделала, – вставая, объяснила Женя.

– Пройдите, – повелела женщина и указала на низкий пуфик в коридоре. – Сядьте. – Мать смерила глазами девушку так, словно ее раздражало, как та выглядит. – Если следовать вашей логике, то все мы причастны к ее смерти.

– Не все, но…

– Я знала, что рано или поздно это случится. И что, я, по-вашему, убийца?

– И мысли не было вас обвинять.

– Все мы уже устали от ее истерии. Может оно и к лучшему, что все так закончилось. Это ее выбор. Только бы нас еще в это не втягивала.

Жене стало не по себе от мысли, что эти слова произнесла мать в отношении своей ушедшей дочери.

– Я могу что-нибудь для вас сделать?

– Оставьте меня в покое.

– Спасибо, что выслушали.

– Уходите уже. Вы тратите мое время.

То было лишь началом поджидающей Женю вакханалии. Следующим звеном стало то, что хоронили усопшую в буквальном смысле за оградой – в какой-то глуши среди советских могил, подальше от главного входа и часовни. Причиной тому был отказ церкви отпевать самоубийцу (прощение заслуживают только герои и душевнобольные). Настоятель даже не раз намекнул, что не только в этом мире, но и в раю девушку не пустят дальше забора, а хуже того отправят прямиком в ад. Якобы налагающий на себя руки вдвойне оскорбляет Бога – и Творца, и Искупителя.

Никаких официальных поминок не было – погребальный обряд и без того влетел родственникам в копеечку. Единственный стол организовала Лиля на собственные сбережения только для своих. Исключение сделали лишь для Жени, необъяснимо мелькающей все это время перед глазами.

Но даже в доме бывших чекистов все стремительно скатывалось в сплошное безумие. Без вести пропавший Петр стал любимым объектом всеобщих споров. Причиной этому был Дмитрий, который неустанно распространял слухи о подстрекательстве Петра. Буквально за час труппа раскололась на два агрессивно настроенных лагеря: защитников и ненавистников. Нейтралитет в этой войне сохраняла лишь Женя, смотрящая на все с полнейшим недоумением.

Вдруг раздался дверной звонок.

– Кто бы это мог быть? – произнесла Лиля в воцарившейся тишине.

Все присутствующие в квартире проводили хозяйку взглядом и замерли в ожидании развязки. Та медленно вышла в коридор, оттянула задвижку ригельного замка и распахнула дверь – под раздражающий скрип несмазанных петель в проеме показался Петр. Явно перебравший алкоголя, он еле стоял на ногах и покачивался.

– М-можно пройду? – медленно прожевал оба слова незванный гость.

– Зачем? – с явно выраженной неприязнью на лице спросила Лиля.

– Я тоже часть труппы. Имею право.

– Иди домой, тебе проспаться надо, – с проступающей сквозь суровость робостью продолжала держаться девушка.

– Отойди уже. Надоела.

Петр схватил Лилю за плечо и оттолкнул в сторону. Бородач вроде бы не прилагал никаких усилий, но этого было достаточно, чтобы девушка попятилась назад. По квартире раскатился гвалт. Игнорируя его, Петр неуклюже сел на пол и стал нервно дергать за запутавшиеся шнурки. Точно бы марионетка в руках кукловода, нога в тяжелом берце с легкостью запрыгала вверх-вниз. Куски грязи ошметками полетели в разные стороны, забрызгивая мелкой крапинкой кафельный пол и стены. Но ботинок так и не поддался.

– Дерьмо, – выругался Петр и прямо в обуви последовал в комнату. Все выжидательно притихли. – Что замолкли, а? Давайте, поминайте свою актрису.

В следующий миг Женя впервые увидела как буквально крошится чья-то жизнь. Пустой граненый стакан в руках Дмитрия с неистовой силой пронесся мимо девушки и вдребезги разбился о Петино лицо. Толстые осколки стекла с хрустом разлетелись по всему столу, попадая гостям в наполненные тарелки.

– Тварь, – протяжно проскулил Петр и повалиться на пол.

Дмитрий, все больше теряя человечность, взобрался на «подстрекателя» сверху и стал безжалостно бить того по лицу. Удар, удар, удар и с каждой новой атакой линолеум и обои покрывали все новые багровые брызги.

«Нужно отвернуться», – подумала Женя не в силах отвести глаза. Этот резкий всхлип разрываемой плоти пленил всех собравшихся какой-то особой магией. Все происходящее было ужасным ровно настолько, насколько может быть прекрасным уничтожение чего-нибудь одновременно красивого и плохого. Кто-то должен был сполна заплатить за все те злодеяния, которые происходили в мире.

Женя встряхнула головой. Нельзя было вновь вспоминать то, что тогда произошло. Нарастающая тошнота выносимо сдавила ей глотку. Временно откатить это чувство мог только сильный алкоголь. Оглядевшись по сторонам, она заметила знакомое черно-белое пятно – баннер первого и единственного городского джаз клуба

«Целый месяц здесь не была, – подумала она, застыв посреди ведущей в подворотню арки. – И ведь сегодня понедельник даже».

Поддавшись условному рефлексу, Женя сунула руку в сумку. Небольшая философская книжечка в мягком переплете до сих пор лежала на самом дне, заваленная салфетками, ручками, билетиками из автобусов, сахаром из кофеен и прочим бесполезным мусором. Брошюрка странствовала со своей хозяйкой на протяжении долгого времени, а та в свою очередь забыла, что когда-то давала обещание ее подарить.

«Но я и не устанавливала себе никаких временных рамок. Тем более он сам сказал, что книга ему не нужна, – разъяснила себе девушка. – А вот напиться под скучную музыку – очень даже неплохая идея».

Женя бросила взгляд на часы – до начала инструментальной импровизации оставался еще целый час. Решив все же пойти, она уверенным шагом направилась в сторону главного входа джаз-клуба. Оттолкнув дверь, она быстро засеменила вниз, точно была уже здесь, как своя. Нелепый парень с пухом на щеках сидел на прежнем месте, в той же одежде, с теми же прыщами на лице.

– Один билет за столиком, – твердо произнесла Женя и протянула деньги, не забыв в ответ на прошлую надменность билетера холодно измерить его взглядом.

– Вас кто-то уже ожидает в зале? – скрипучим голосом уточнил молодой человек.

– Ну, разумеется, – ответила девушка с невозмутимым лицом, самостоятельно взяв один билет со стола.

– Давайте-ка я вас провожу.

– Спасибо, сама дойду.

И только уже оказавшись в зале, Женя ощутила нарастающее чувство паники. Сев за единственный свободный столик буквально в одном метре от сцены, она потупила взгляд в пол и живо представила, как этот гаденький тип со входа выгонит ее, когда появится хозяин этого места.

«Сделаю вид, что пошла покурить, а сама просто уйду, – решила Женя, медленно переводя взгляд на выход. – Не такие уж и большие деньги потратила, чтобы стоять еще и оправдываться».

Но настоящие владельцы брони не заставили себя долго ждать и уже появились в проходе. Причем то, что это точно они, у Жени не было сомнений – прыщавый парень несколько раз указал рукой в ее сторону. На вид то была самая обыкновенная семья: статный отец в темно-зеленой рубашке поло и серых брюках, мать-брюнетка в одноцветном платье с юбкой ниже колена, широко улыбающийся мальчик лет семи – отцовский двойник в такой же одежде и с такой же прической. Только собаки по типу ретривера не хватало, чтобы поместить их групповой портрет на рекламу плавленого сыра или творожных сырков.

Краснея с каждой секундой все сильней, Женя освободила столик и стала бродить, точно как в картинной галерее, среди портретов великих джазменов. Все эти Колтрейны и Эвансы звучали для нее, как пустые звуки. Поэтому просвещение ей вскоре надоело, и она отправилась к барной стойке – изучать меню. Но и там названия оказались не более занимательными. Сгорая от стыда, оставалось только встать в длинную очередь в уборную неподалеку.

«Как только этот парень вновь пойдет провожать, я рвану наружу», – решила Женя, медленно перемещая взгляд в сторону выхода. И в тот самый момент, когда ее взор должен был достигнуть одинокого стула, она случайно встретилась взглядом с человеком за крайним столиком. Девушка его тут же узнала – это был Феликс Флейман.

«Похоже на сюжетный поворот дешевой беллетристики», – подумала и тут же забыла об этом Женя. Ее удивил ухоженный вид молодого человека (в строгом костюме и с уложенными лаком волосами), каким он не обладал в последнюю их встречу.

– Снова совершаешь свои аферы с местами? – колко подметил Флейман, улыбаясь приближающейся к его столику Жене. – Или может следишь за кем-то?

– Остроумно, но мимо. Я здесь по делу.

– Неужели?

– Да, мой друг работает в джаз-клубе, барменом. Я приходила к нему.

– Почему же не дошла? – неожиданно уточнил Флейман. Он наблюдал за девушкой с момента ее прихода.

– А тебе-то что? – раскрасневшись, грубо ответила Женя, но тут же осеклась.

– Мне просто любопытно, – не теряя своей холодной флегматичности и сонной томности в глазах, пояснил переводчик.

– Кстати, та книга Асасгумова у меня с собой, – перевела тему Женя, чтобы уйти от неловкой ситуации. – С подписью автора и личным обращением, как и обещала.

– «Искусство онтологии»?

Легким движением руки Женя открыла сумку и достала маленькую книжку-брошюру. Ее мягкая обложка оказалась уже сильно загнутой и помятой, на что сразу обратил внимание Флейман.

– Вот, держи.

Змеиные щелки глаз переводчика сузились чуть сильней и снова раскрылись. Это движение издалека напомнило Жене взмах крыльев бабочки. А ведь даже эти прекрасные создания могут вызывать отвращение, если разглядывать их вблизи. Тогда они становятся настолько же противными, насколько и все насекомые.

– Я же говорил, что она мне не нужна.

– Мне – тем более. Я все равно собиралась ее выкинуть.

Феликс неуклюжим движением выхватил книгу из рук Жени и уже с более живым интересом стал разглядывать обложку, оглавление и рукописные слова на форзаце.

– Можешь не благодарить, – произнесла она и совершенно спокойно повернулась к выходу. – Прощай, Феликс.

– Как? Уже уходишь? – встрепенулся Флейман (хоть и медленно, но все же дошло осознание своей неэтичности). – Постой, давай я тебя чем-нибудь угощу.

– Спасибо, не стоит. Иначе получится так, что я напросилась.

– Тогда может просто поговорим?

«А смысл»? – хотела произнести Женя, но задержала слова на выходе. До сих пор она не допускала мысли, что может излить кому-нибудь душу. А этого парня она видит не в первый, но последний раз. Поэтому – не все ли равно?

– Удивительно – за полчаса до твоего прихода я как раз думал о тебе.

– Обо мне? – с изумлением на лице переспросила Женя и села напротив молодого человека.

– Помнишь, как тогда мы фантазировали о мышлении слепых?

– Прости, ты хотел сказать – «я фантазировал»?

– Так вот, – продолжал Феликс, игнорируя собеседницу, – в своих размышлениях я пошел дальше и представил систему мышления глухих от рождения людей. И знаешь, что я понял? Она лишена слов. То есть наполнена исключительно визуальными образами. Типа всплывающих картинок. А это значит, что мы, люди, мыслим отголосками фраз, которые когда-то давно услышали и запомнили. – Флейман испытующе посмотрел на Женю, но та никак не отреагировала. – Что думаешь на этот счет?

– По правде говоря, мне нет дела до того, как мыслят слепые.

– Любые знания полезны. Даже о чем-то маловажном, страшном или неприятном.

– Ты считаешь себя в край умным?

– Скорее хорошо осведомленным.

– В таком случае ответь мне – как люди доходят до самоубийства?

– Не понял, к чему этот вопрос? – нахмурил брови Флейман.

– К тому, что это единственное, что меня по-настоящему тревожит.

– Честно – не знаю. Может, всему виной одиночество.

– А ты бы повесился, не будь у тебя семьи, друзей и любимого человека?

– Лично я – нет, поскольку подобное состояние не воспринимается мной, как нечто плохое. Да и нельзя сказать, что человек часто попадает в положение абсолютного одиночества, когда, например, становится последним живым существом на Земле или попадает Робинзоном Крузо на необитаемый остров. Все относительно: можно быть окутанным заботой семьи, но скучать по веселым друзьям; или быть душой компании и желать всем сердцем настоящей любви. А кроме того, можно вообще никого не иметь, но ощущать себя вполне комфортно. Мне, например, как интроверту, просто в тягость вести разговор. Я редко проявляю инициативу в выборе, развитии и поддержании тем. Если можно переложить эту непосильную обязанность на кого-нибудь другого, то я этим пользуюсь. А когда я один – мне более чем комфортно. Не нужно напрягаться и что-то выдумывать.

– Сказал человек, который превозносит фантазию и воображение.

– Для них вообще-то не всегда нужно общение с людьми.

– Так странно, только сейчас об этом задумалась. В последнюю нашу встречу ты говорил, что именно фантазия и воображение отличает нас от животных. Но если так поразмыслить, они и самоубийством-то никогда не кончают.

– Потому что только люди способны преодолевать пределы.

– Пределы?

– Мысленные барьеры, за которыми заканчивается грань дозволенного.

– От этого твоя мысль не стала понятнее.

– Пойдем тогда другим путем. Читала ли ты Библию?

– Разумеется, я же с философского.

– То есть, правильно понимаю, для тебя эта книга не сакральная?

– Почему ты так решил? Я верующая, как все.

– Хорошо. А бывали ли у тебя мысли, что в главе, где Магдалена вытирает божьи ноги своими волосами, все происходит крайне эротично?

– Эм-м?

– Сам факт того, что человек может до такого додумался – это последняя черта. Но если он пойдет дальше и начнет, например, представлять эту молодую еврейскую девушку полностью обнаженной, то это уже будет преодоление предела.

– Если честно, подобное мне незнакомо.

– Тогда другой вопрос – у тебя есть родители?

– Да. Мама и папа.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что они занимаются любовью?

– Чего, прости? – совсем не ожидая подобный вопрос, переспросила и тут же раскраснелась девушка.

– Согласись, все рано или поздно приходят к этой мысли.

– Достаточно. Не хочу себе это представлять.

– Все правильно – потому что ты не можешь преодолеть подобный предел. А некоторые люди могут.

– А меня-то зачем ты заставляешь об этом думать?

– Чтобы ты осознала, что идея самоубийства идет еще дальше. Человек разрешает себе не только вообразить, но и исполнить нечто ужасное. А живое воплощение чего-то подобного – вообще противоестественно природе. Но люди все равно на это способны, понимаешь?

– То есть ты утверждаешь, что люди совершают самоубийство только потому, что они это могут.

– Вот именно.

Несмотря на всю убедительность слов Флеймана, Женя так и не смогла найти ответ на свой вопрос. Более того, ее возмутила сама идея, что любой человеческий поступок оправдывается возможностью его совершить.

– Феликс, почему ты все так усложняешь? – тяжело вздохнула она.

– Прежде, чем критиковать, приведи свои доводы.

– Самоубийцу звали Соней. Она была актрисой маленького студенческого театра. Месяц назад она затянула петлю на шее только потому, что невозможно было любить одного ужасного человека. Частный случай, вот и все.

Флейман скрестил руки, откинулся на спинку стула и нервно затряс ногой, словно бы осознал, что прогадал с ответом.

– Она была красивая?

– Разве это так важно?

– Да.

– У нее были рыжие волосы и очки с круглой оправой… А вообще я плохо помню ее внешность.

– Но ты же была с ней знакома?

– Только визуально.

– Почему ее смерть тогда тебя беспокоит?

– Иногда мне кажется, что я могла ее остановить.

– Почему ты так думаешь?

– Примерно за час до трагедии мы прошли мимо друг друга на светофоре. Я видела, что с ней что-то не так. Ее одежда была вся в грязи. Еще колени разбиты в кровь, видимо, от падения. И лицо все в слезах. Короче, она явно нуждалась в поддержке.

– Но ты же не знала.

– Не оправдывай меня.Я знаю, что проявила безразличие. – На глазах Жени выступили слезы. – Возможно тебе это покажется странным, но я даже пошла на похороны. Потому что чувствовала вину перед ее родителями, близкими, друзьями. Это ужасно.

– А что стало с тем, кто довел ее до такого?

– Ничего… Его просто выгнали из театра.

– Верится с трудом. Ты чего-то не договариваешь.

– Один из актеров… изуродовал ему лицо. Разбил об него стакан, а затем мочил кулаками, сколько есть сил, пока живого места не осталось.

– М-да, не театр, а бойня какая-то.

– Все остальное помню смутно, как в тумане. Диму забрала полицию, а Петю увезли на скорой. Всех актеров обязали давать показания, а мы с Лилей сбежали в больницу.

– И? Что было дальше?

– Врачи сказали, что Петр лишился глаза. А кожу на лице собирали по кусочкам, как пазл. Его вряд ли уже когда-нибудь назовут красавчиком. И уж тем более не предложат играть на сцене. Диме тоже досталось. Сейчас его судят за нанесение телесных повреждений тяжкого характера. До двадцати лет в колонии светит.

– А ты как?

– Я? – Женя замолчала, пытаясь прежде осмыслить, что хочет сказать. – Словно выпала из жизни. Только и думаю о всей этой чернухе. А еще мне постоянно снятся кошмары с этой покойницей. И в них она меня обвиняет за то, что я могла, но не сделала.

До последнего пытавшаяся казаться сильной, Женя не выдержала и разрыдалась. Флейман же, увидев плачущую девушку, испугался и отвел глаза в сторону. В тот же самый момент он заметил, что все близсидящие гости джаз-клуба шепчутся и с особым интересом смотрят в его сторону. От такой сцены совершенно всем в одночасье стало неловко. Но выдохнув, Феликс все же нашел в себе силы, чтобы пододвинуть стул и, едва касаясь, обнять Женю за плечи.

– Послушай, Женя, ты не виновата в том, что эта девушка оказаласьсломанным человеком.

– Что ты хочешь этим сказать? – донеслись слова сквозь ладони.

– Нормальные люди не обрывают свою жизнь от безответной любви. Она и без участия того подонка была предрасположена к суициду. Ты же не знаешь – может она с самого детства значилась неуравновешенной. И даже останови ты ее тогда, она бы все равно покончила с собой. Не в тот день, так через неделю или месяц. Поэтому перестань себя винить.

– Не только в этом проблема.

– А в чем еще?

– Я умудрилась нажиться на ее смерти.

– Каким образом?

– Я забыла упомянуть, что никакого отношения к их театру не имела. Меня как-то случайно занесло к ним на репетицию, а потом я просто мечтала попасть к ним в труппу. Мне понравились сами люди, но я бы вряд ли попала к ним, потому что объективно бездарна. Однако в глубине души я все же надеялась, что Лиля обратит внимание, как я переживаю со всеми, как делю с ними тяжелое время. И ведь так оно и вышло. В больнице она сказала мне: «Знаешь, все это время ты была с нами, поэтому мне уже не хочется тебя отпускать».

– Но ведь это же наоборот здорово, что ты их поддержала.

– Ничего подобного я не делала. Только таскалась за всеми, как хвостик. И добилась своего – мне отдали Сонину роль из последнего спектакля, даже без конкурса. Несложную. Там даже слова не нужно учить, потому что их нет.

– Посмотри на это все с другой стороны. Театр переживает нелегкие времена – он потерял сразу трех актеров. Будь я на месте Лили, то тоже бы считал твое появление чудом.

– Я боюсь не оправдать ее ожидания.

– Просто делай, что можешь. Это все, что от тебя требуется.

– А если я совсем ничего не могу? Такая, как я – все завалит.

– Сколько у тебя осталось времени на подготовку?

– Премьера уже на следующей неделе, в четверг.

Феликс замолчал, чтобы хорошо все обдумать и сказать самый верный ответ. Но Женя его опередила:

– Какая дура, черт возьми.

– Прости?

Девушка резко изменилась в лице. Наспех вытирая глаза ладонью, она засуетилась так, словно куда-то опаздывала.

– Нет, это ты меня прости.

– За что? – непонимающе посмотрел на девушку Флейман.

– Забудь, пожалуйста, все, что здесь произошло. Не знаю, что на меня нашло. Я-я, пожалуй, пойду.

Женя уж была готова встать и уйти, когда Феликс ухватил ее за рукав, чтобы сказать последнюю фразу. Он был уверен, что именно эти слова она хочет от него услышать: