Вне времени и ужасов

На сердце Жирного Жаргала становилось до того тоскливо, что, не вытерпев, он бежал к глинистому ручью, где вместе с рабами выделывала прокисшие овечьи шкуры Хара Хонин, и несколько раз злобно пинал ее в тощий зад, потом яростно начинал охаживать плетью рабов. Напрасно черная женщина и иссохшие существа в колодках кричали и ползали по камням и холодному желтоватому ручью, плеть настигала их повсюду. Вот какой вездесущий человек был Жирный Жаргал, когда хотел отыскать причины своих несчастий и бед!

Но прошел месяц, степь заголубела, воины не появлялись на краю куреня. Значит хану стало лучше, утешал себя Жирный Жаргал, хотя слухи гуляли очень не хорошие.

Земля смешалась с влажными серыми облаками, начались ливни! Но как только выглянуло солнце, заболел Толстый Туян, заметался в жару, заголосил беспрерывно, засучил пухлыми ножками. Беда! Ведь сын ‑ причина существования на земле мужчины.

‑ Недоглядела! Простудила! Ах ты, высохшая шкура! ‑ визжал Жирный Жаргал и одаривал жену затрещинами, отчего сухая и черная голова ее безучастно моталась в разные стороны, а глазницы были совершенно мертвы. Хозяин подозревал, что жена притворяется.

Пришлось звать шамана и резать овцу.

Раб уронил животное на спину и держал за задние ноги. Жирный Жаргал сделал быстрый надрез на брюхе овцы, сунул туда руку по локоть, мгновенно пробил пальцами диафрагму и дойдя до позвоночника, зацепил и дернул, порвав, артерию. Кровь забила фонтаном под рукой. Овца дернулась и затихла. Точно также зарезали раба Туругая! Вспомнив про это, Жирный Жаргал похолодел.

Шаман отпарил капризного толстячка-мясоеда в горячем зеленом дерьме, обтер, приложил к телу внутренности и обмотал шкурой. Они должны были высосать из тела человека болезнь. И высасывали так что внутренности животного чернели!

‑ Смотрите, малейшая простуда и он умрет! ‑ наказал старый шаман.

Жирный Жаргал днями и ночами подкладывал в очаг аргал и прутья сухого тальника. Сын был почти здоров, когда Хара Хонин опять не доглядела за ним, хотя все время пасла овец. И снова черная голова безучастно моталась в разные стороны, опять визжал Жирный Жаргал. Но все было бесполезно. Сын не поднимался.

В юрте поселилась тоска.

В один из унылых вечеров Хара Хонин привела маленького и худенького старичка в желтом малгае и рваном халате, под которым оказалась желтая одежда и красная материя, перекинутая через плечо.

‑ Он вылечил и поднял на ноги умирающего раба. Может быть, и нашего Туяна вылечит, ‑ осмелилась робко сказать жена, подавая старику пиалу молока.

Жирный Жаргал мудро промолчал, при людях он всегда становился важным и заботливым господином, потакающим людским слабостям.

На другое утро странный старик пощупал лоб и пульс ребенка, заставил его открыть рот, посмотрел в зрачки, потом начал разводить в деревянной чашке коричневые порошки.

‑ Ты кого, сучка, привела? Он отравит нас всех! ‑ шипел на улице хозяин, пытаясь хоть за что-то пребольно ущипнуть жену. Но зацепиться и ущипнуть было не за что.

‑ Он ходит по нашим куреням и айлам второй год, многих вылечил, ‑ шептала в ответ, осмелев, жена. Вот нахалка!

Толстый Туян две ночи сильно потел, а на третье утро проснулся совершенно здоровым и капризно потребовал самого жирного мяса. Старик смотрел на невзрачного бутуза, как на ожившего упыря. А потрясенный Жирный Жаргал не знал как и чем угодить волшебному старику в невзрачной одежде и с перекинутым через плечо сумой. Хара Хонин подавала старику пиалу арсы.

‑ Что ты, несчастная, подаешь человеку, который достоин четырехгодовалого и холощеного быка! ‑ взревел от негодования Жирный Жаргал, пнув жену.

Он кликнул рабов и зарезал самую большую из своих овец.

‑ Зачем вы это сделали, глупый человек? ‑ замахал сухонькими ручками старик, увидев освежеванную тушу овцы. ‑ Неужели вы убили ради меня живое существо, такое же живое, как вы и я?

‑ Да, я хочу угостить вас, великий шаман! ‑ широко заулыбался Жирный Жаргал, показывая кривые желтые зубы, и опять, скосив глаза, увидел свои щеки.

Но старик снова замахал руками и возмущенно закричал:

‑ Я не ем мяса, мне ничего не надо. Я не шаман, а вы, глупый человек, сделали меня причиной смерти живого существа! Вам не стыдно?

‑ Почему мне должно быть стыдно? ‑ удивился Жирный Жаргал.

‑ Э, да вы ‑ больной человек! ‑ закручинился старик. ‑ Я гляжу тут никто не чувствует стыда. Неужели все больные?

‑ Я здоров, вредный старик! ‑ рассердился наконец хозяин.

‑ Да, больные! Жаль, что я не могу лечить эти болезни, жаль!

Пока они так препирались, внезапно из-за ближних юрт вышли два воина ханской стражи в железных шлемах и с кривыми саблями, чешуйчатые кольчуги блестели под лучами солнца. У Жирного Жаргала сразу ослабли ноги и челюсти, он закачался и заклацал зубами, как от великого холода, пронзившего все тело.

‑ Что с вами? ‑ вскричал изумленно старик, одевая свой старый халат и собираясь в дорогу.

‑ А, вот ты где, друг Жаргал! Здравствуй! ‑ заорали шутники стражники, ‑ ты не забыл нас? Тогда собирайся, хану с каждым днем хуже, а рабы все худые. Живо, друг Жаргал!

Огромные и грубые воины крепко и прочно схватили своего обмякшего друга за мягкие бока и потащили к большим нарядным юртам и шатрам в середине куреня.

‑ Что вы делаете, глупые люди? Остановитесь, он же больной человек! Остановитесь! ‑ маленький лысый старик проворно бегал вокруг воинов, тщетно пытаясь оттолкнуть хоть одного из них. Но железо не чувствовало плоти!

‑ Это что еще за букашка! ‑ рассмеялся усатый стражник, смотря сверху вниз на мелькавшую лысину.

‑ Я вылечу вашего глупого хана, только оставьте больного человека! ‑ вдруг упрямо закричал тоненьким голосом старик.

Воины остановились. Потом один из них крепко захватил в горсть халат старика и подтащил к себе.

‑ Вот теперь у нас два лекаря! ‑ засмеялся второй воин.

‑ Вы глупые и больные люди! ‑ кричал, извиваясь, упрямый старик.

‑ А, это ты, тибетский черт, ‑ проговорил хан, возвышавшийся на горе тюфяков. Шумно поднимался и опускался его громадный живот. временами он сипло и натужно пукал, и тогда волны вони гуляли по шатру. Он был укутан в шелковые одеяла и хрипло дышал.

‑ Зачем больного завернули в шелка? ‑ спросил удивленно старик, подходя к пышным тюфякам и зажимая пальцами нос.

‑ Вши не задерживаются! Хи-хи-хи! ‑ рассмеялся жирный хан с посиневшим и вспотевшим лицом, в глазах его жила злая мука.

‑ Во-первых, я не черт, а тибетский лама, а ты ‑ глупый человек, ‑ сказал вредный старик и спросил. ‑ Так ты хочешь вылечиться или нет?

‑ Хочу! ‑ прохрипел хан, беспокойно зашевелившись на тюфяках.

‑ Это уже хорошо! ‑ вздохнул старик, отходя от хана. ‑ Тьфу! Как от тебя скверно пахнет, но когда я выпущу из тебя воздух, задохнуться от вони может весь твой курень… Я вылечу тебя, но ты должен отпустить человека, который ждет своей участи в юрте стражников.

‑ А если не вылечишь? ‑ прохрипел, выпучив больные глаза, посиневший и отвратительно пахнувший хан.

‑ Тогда твои стражники отрубят мне голову! ‑ рассмеялся ехидно старик. ‑ Но ничего, я привычный… Раздевайся, приступим к лечению. Позови кого-нибудь на помощь.

‑ Эй, стража! ‑ хрипло и слабо позвал хан…

Через месяц хан выздоровел. Жирный Жаргал остался жив и поселил у себя старика-ламу, на которого теперь молился. Но однажды пришли знакомые шутники-стражники и снова повели маленького ламу и Жирного Жаргала к хану.

Летний шатер хана был полон коврами, тюфяками, угощениями и мухами. Вонь испарилась. Посвежевший и доброжелательный хан восседал на разноцветных тюфяках.

‑ Чем ты меня отпаивал? Здоров ли я совершенно? Зачем ты слушал мой пульс и разглядывал язык? ‑ весело спрашивал побелевший хан в черном атласном халате с круглыми алыми узорами, приглашая их садиться на мягкие тюфяки.

‑ Ты слишком любопытен и глуп! ‑ рассердился упрямый старик.

Шутники-стражники вздрогнули, но хан, привыкший к манерам старика, только улыбнулся, зная, что старик, сам того не зная, ответит на все вопросы. Старик отвечал:

‑ Человек ‑ сам причина своих счастий и несчастий. Все болезни в человеке, проявят они себя или нет, зависят от тебя самого. Это первое. Второе, вся сила от земли и неба… Небо посылает на землю дожди, растет трава, овца ест траву, овцу ест человек. Ты убивал человека и лечился, но не смог вылечиться. Так не лучше ли было бы сразу лечиться травой? Я отпаивал тебя травами и корнями.

Хан весело рассмеялся и, подавшись вперед, спросил:

‑ Много ли таких, как ты, в Тибете?

‑ Много! Я простой лекарь, который лечит только тело, а потому ‑ самый ничтожный из тех, кто идет дорогой познания, ‑ скорбно заметил старик.

‑ Все ли лекари считаются самыми ничтожными?

‑ Все, хан!

‑ Тогда каковы же остальные! Я приглашу тех, кто выше тебя, в свой улус… Чем тебя наградить?

‑ Мне ничего не надо! ‑ ответил старик. ‑ Но я прошу тебя, хан, освободить до конца жизни от тяжелой работы жену Жирного Жаргала, который тяжело болен, как и все в твоем улусе…

По знаку хана стражники набросились на Жирного Жаргала, но старик испуганно и раздраженно закричал:

‑ Освободить одного ‑ не значит убить второго! Убивая или даже просто обижая живое существо, вы убиваете самих себя. Все их проклятия посильнее любого вашего оружия или нашего лекарства.

И опять Жирный Жаргал остался жив.

Он умер через три года. После ухода старика все смешалось в ханском улусе: причины, следствия, виноватые, не виноватые…

Хара Хонин снова превратилась в Цыцык, располнела и расцвела, живет в одной из ханских юрт, единственная ее работа ‑ вышивание. Она украшает шелка, выделанные шкуры и кошму нарядными цветами и узорами, беспрерывно напевает веселые песенки, никого не узнает и ничего не помнит, даже не знает своих имен. Увидев хана, она игриво хихикает, стражникам грозит пальчиком, безудержно и безумно веселится, катается по траве и корчится от смеха, когда видит иногда Жирного Жаргала и Толстого Туяна. Хан стал молчалив и набожен, ему бывает стыдно перед гостями за эту непредсказуемую и веселую женщину, но он терпеливо выполняет просьбу своего спасителя.

Жирный Жаргал женился на толстой кривоногой вдове. Ходит она вперевалку, и ноги у нее как жирные и хищные клешни. Этот ходячий злой бурдюк жира забила и затиранила Жирного Жаргала за какой-то год! Его уже никто не узнавал в степи, от него осталась страшная тень, хваленный круглый живот обмяк, и складки пустым мешком повисли до колен, щек он своих он больше не видел. Да были ли щеки у этого черепа! Жирный Жаргал стал пуглив, молчалив, но бессовестно, всем своим видом, взывал о жалости.

Однажды почувствовав себя плохо, он вспомнил о ламе, насобирал и круто заварил разные травы и коренья. Он выпил бурлящий и пенистый отвар, глаза у него стали безумными, сердце колотилось так, что слышно было за стеной юрты. Бедняга закружил по белой лунной степи и, промучившись всю ночь, умер на рассвете, оставив драгоценного Толстого Туяна с хищной вдовой, которая проклинала Жирного Жаргала и после смерти.