Мальчишки в наследство. Спаси мою любовь

Стоит мне послушаться и сделать то, что говорят сыновья, как я чувствую два быстрых поцелуя на щеках. Будто птенцы клюнули. Засмущавшись, Даня и Леша сразу же сбегают из кабинета.

Я знаю, что за дверью их поджидает Лиля. Старается оставаться незамеченной, но я чувствую ее на уровне интуиции. Догадываюсь, что именно она выступила в роли «режиссера» этой семейной сцены.

Зачем? Неугомонная.

Намучаюсь я с такой изобретательной и энергичной няней.

– Пф-ф, черт, – с губ слетают ругательства.

Как только топот шагов и голоса детей отдаляются, я падаю в кресло. Потираю щеки, поглядываю на поднос. Размышляю.

Пытаюсь вспомнить, когда мы с сыновьями были настолько близки. Проводили время вместе, болтали ни о чем, да хотя бы ужинали за одним столом… Когда я вообще уделял им достаточно внимания? В первые месяцы после их рождения? Даже тогда рядом находились няни. Я работал, создавал проекты, преумножал капитал, развивался под неусыпным контролем отца. После его смерти стало еще сложнее, так что я буквально прописался в офисе. Стройки, совещания, контракты. Мозг превратился в машину по зарабатыванию денег. Неудивительно, что он дал сбой.

Плохой из меня папа? Необразцовый уж точно. Стать лучше вряд ли успею.

Взгляд цепляется за песочные часы. Сувенирные, маленькие, на деревянной подставке. Яростно хватаю, сильно сжимая в руке. Тонкое стекло жалобно скрипит. Замахиваюсь, собираясь запустить часы в стену и разбить на хрен, чтобы осколки разлетелись со звоном, а песок осыпался на пол.

Меня накрывает волной гнева и безысходности. Тянет на дно.

Несправедливо все, что происходит. Будто не со мной.

Подло, не вовремя, исподтишка.

Проклятие!

«Стоп», – переключаю себя так же резко, как и сорвался.

Убираю эмоции. Жаль еще и на них тратить время.

Песочные часы бесшумно возвращаются на стол, а их место в моей руке занимает телефон.

– Игорь, ты в дороге? – вслушиваюсь в мерный рокот двигателя в трубке. – Что выяснил по поводу Зиминой?

– Да, уже еду, – безопасник откликается незамедлительно. – Я так понимаю, вы хотите услышать все прямо сейчас? – я киваю, а Игорь хоть и не видит меня, но правильно понимает. – Подождите, Виктор Юрьевич, я припаркуюсь и достану досье.

После паузы, которая в моем восприятии длится вечность, а на самом деле занимает несколько минут, он начинает рапортовать громко и четко:

– Лилия Владимировна Зимина, двадцать три года. Образование высшее, английский язык и психология…

– Это я и так знаю, – рявкаю нетерпеливо.

– Вы поручили искать любую информацию, – резонно отмечает.

– Продолжай, – выдыхаю с хриплым рыком.

Мельком поглядываю на камеры. Сыновья ужинают с Лилей за одним столом. Время от времени она подскакивает, чтобы принести им что-то или подать. То нарезает Леше мясо и, судя по жестам, уговаривает его поесть, то наливает Дане сок…

Картинка настолько реалистичная и гармоничная, будто они – настоящая семья, а это не первый их ужин вместе. Понимают друг друга с полувзгляда, улыбаются, сияют. Лиля в этот момент выглядит и ведет себя иначе, чем со мной. Она естественная, не зажатая, солнечная.

– Не замужем, наследственных заболеваний нет, – судя по данным, Игорь залез, куда только можно и нельзя. Перестарался. – В семнадцать лет наблюдалась в частной клинике, есть отметка гинеколога, что здорова. Детали обследования не указаны.

– Уточни, – приказываю, поздно опомнившись. На хрена мне ее женские проблемы шестилетней давности? Здорова – и ладно.

– Завтра сделаю запрос, – мгновенно принимает мою поручение Игорь, а я почему-то не отзываю его. Впрочем, пусть убедится, что не было ничего серьезного и на данный момент с ней все в порядке. Все-таки Лиля с детьми моими находится.

– Что у нее за семья?

– Среднестатистическая, – хмыкает. – Отец умер, когда ей было двенадцать. Через пару лет мать вышла замуж во второй раз. За Семена Воронова.

– Кто у нас мать? – понижаю тон, хотя Лиля далеко, по ту сторону монитора, и не слышит меня. Меня не покидает ощущение, словно мы ужинаем вместе. Машинально даже делаю глоток сока одновременно с ней.

– София Зимина. Фамилию не меняла. По профессии строитель, больше не работает, – Игорь обрывает фразу, покашливает, а в трубке слышится шелест страниц.

– Почему? – подгоняю его, не отворачиваясь от ноутбука. – Что случилось?

– Шесть лет назад получила травму позвоночника. Несчастный случай. Неудачно прогуливалась вблизи строительного объекта.

Касаюсь колесика мышки, легким движением пальцев увеличиваю видео. Всматриваюсь в лицо Лили, худое и блеклое, будто от хронической усталости.

– Прогуливалась? – удивленно свожу брови. – Где это произошло?

– Жилой комплекс «Мечта», введен в эксплуатацию три года назад…

Дальнейшие слова Игоря превращаются в белый шум. Мысли беспокойно роятся в голове.

«Мечта», значит? Как символично. Насмешка судьбы.

– Мне нужно больше информации по этому инциденту, – жестко перебиваю безопасника.

– Постараюсь, – бросает коротко, но в голосе проскальзывают неуверенные нотки. – Сейчас Лилия живет с отчимом. Мать временно в реабилитационном центре.

– Адрес центра тоже скинь мне, – настаиваю.

Цепляет меня эта мутная история, царапает. Будоражит измученный мозг, требует разобраться. А я привык доверять интуиции – она ни разу меня не подводила.

– В целом Лилия – весьма положительная девушка. Трудолюбивая, умная, судя по отметкам в дипломе, самостоятельная. Работает с семнадцати лет, параллельно с учебой. В институте о ней только хорошие отзывы, в детском центре – ни одного выговора, – чересчур тепло перечисляет ее лучшие качества. – Мне кажется, вам не в чем ее подозревать. Она…

– Мне не нужны оценочные суждения. Только факты. Выводы я сделаю сам, – рявкаю с внезапно пробудившейся злостью и тут же отключаюсь.

Что на меня нашло? Видимо, болезнь так действует на психику. Или новые лекарства. Никогда раньше я на Игоря голос не поднимал.

Выдыхаю.

Даю себе еще пару секунд, чтобы насладиться «семейным ужином», а после – нехотя сворачиваю окно.

Запускаю базу строительных проектов, нахожу тот самый объект «Мечта», поднимаю все документы – и погружаюсь в них с головой, потеряв счет времени.

Очнувшись, вскидываю взгляд на часы и с удивлением понимаю, что маленькая стрелка близится к одиннадцати.

– Ай, черт, – захлопываю ноутбук.

Спешу на выход из кабинета, чтобы показать Лиле комнату, как обещал, и помочь с мальчишками.

– Лилия… – зову, едва распахнув дверь.

Застываю на пороге, инстинктивно сжимая ладонью ручку. Всматриваюсь в полумрак и, часто моргаю, чтобы глаза привыкли. Фокусирую взгляд.

В гостиной, полусидя на просторном диване, расположилась Лиля. Даня и Леша прижались к ней с двух сторон, обняв ручками за талию.

Все трое уснули под включенный телевизор.

Видимо, Лиля не дождалась меня, а зайти в кабинет постеснялась – не захотела отвлекать. Взрослая девушка, а порой ведет себя как смущенный, пугливый подросток. Нет в ней наглости и беспринципности. Сложно ей, наверное, идти по жизни с такими правильными установками.

Еще раз окидываю их взглядом, долгим и испытывающим. Усмехаюсь, бесшумно подходя ближе.

«Уляжется медведица под деревом, в тени. Сын рядом присоседится, и так лежат они», – проносится в голове глупый стишок, который одна из нянь читала моим детям.

В полумраке нащупываю пульт от телевизора и выключаю его, погружая комнату во тьму. «Медвежата» ворочаются, но не просыпаются.

– Так, а теперь мне с вами что делать? – выдыхаю себе под нос.

И опускаюсь на корточки перед диваном. С щемящей тоской рассматриваю семью, которую вскоре должен буду оставить. Не по своей воле.

Задерживаюсь на умиротворенной Лиле, бережно обнимающей мальчишек.

Ставлю момент на паузу.

А что если?..

Глава 10

На следующее утро

Лилия

По ту сторону закрытой двери разносится детский плач. Слабый, но жалобный. Бегу на звук на ватных ногах, барабаню по дереву, а стука не слышу. Рука утопает как в мягкой вате, а следом и я проваливаюсь в комнату.

Оказываюсь возле детской кроватки с балдахином. Резко отдергиваю невесомую ткань, заглядываю внутрь. Сердце заходится в огне, а потом вдруг замерзает.

На матрасике пусто. Тяну руку к бежевой простынке с мишками – и трогаю воздух. Кровать исчезает. Вместе с бортиком, о который я опиралась, и я лечу вперед.

Зависаю в вакууме.

Тонкий писк доносится откуда-то сбоку. Мчусь к следующей двери, бью по ней, как сумасшедшая. До стесанной кожи на костяшках.

И все повторяется.

Никого. Ничего.

Пусто.

Каждый раз одно и то же. Я будто застряла в петле времени.

Сбиваюсь со счета, сколько предприняла попыток найти зовущего меня младенца.

Все зря!

Детских криков становится больше. Они окружают меня, и я не в силах определить какое-то одно направление. Куда мне бежать? Кого спасать?

Обхватываю голову руками, крепко зажимаю уши и зажмуриваюсь до светлячков перед глазами. Мозг взрывается, барабанные перепонки не выдерживают, в ребра лупит ледяной камень. Хочу прореветь: «Хватит», – но губы вяло шевелятся, не производя ни звука.

Сдаюсь – и падаю на спину. Просачиваюсь сквозь пол.

Подскакиваю на огромной двуспальной кровати. В незнакомой комнате. Одна.

Осознаю, что детские вопли никуда не делись. Неужели я не проснулась? Застряла в кошмаре?

– Леша, уйди с дороги! – визжит один.

– Ай, Даня, не толкай меня! – обиженно тянет второй.

– Я открою!

– Нет, я первый!

Дверь распахивается прежде, чем я успеваю что-то понять. В спальню кубарем залетают мальчишки. Выпрямляются, посылают мне довольные, сияющие улыбки.

– Доброе утро, Лиля! – орут хором. При этом пихают друг друга, наступают на ноги.

Сердце все еще бьется в истерике после плохого сна, по виску ползет капелька влаги, дыхание сбивается, но я невольно улыбаюсь детям в ответ.

– Доброе, – шепчу осипшим голосом.

– Папа попросил осторожно тебя разбудить, – сообщает Даня.

– Осторожно? – тихо хихикаю, прижимая ладони к мокрым щекам. Машинально стираю размазанные подтеки слез.

– Завтрак! – командует Леша. – А потом занятия.

– Опоздаем, – рвано добавляет брат.

Как по команде, они оба разворачиваются и топают на выход. Аккуратно прикрывают за собой дверь. Отчитываются кому-то в коридоре о проделанной работе.

Ответа не слышу – он тонет в шуме шагов. Но сдавленный, хрипловатый мужской бас поднимает в груди бурю волнения и заставляет все волоски на моем теле встать дыбом. Голоса отдаляются, а я пытаюсь проснуться.

Прозрение снисходит не сразу. Выворачивает мозг, как похмелье. Я балансирую на грани сна и реальности.

Окружающая обстановка настораживает. Собственный ошеломленный шепот кажется чужим.

– Что? Где я вообще? Как я здесь оказалась?

Спальня уютная, светлая и просторная, но будто нежилая. Мебель из белого дерева выглядит стерильной: нигде ни царапинки, ни пылинки. Огромное окно, обрамленное тяжелыми гардинами, сияет чистотой, свободно пропуская солнечные лучи. Кажется, проведешь пальцем по стеклу – и заскрипит.

Прищуриваюсь, закрывая лицо ладонью. Прячусь от яркого света и ослепляющей белизны. Судя по идеальному порядку, это точно не детская, иначе маленькие хулиганы разнесли бы все в два счета. А главное, здесь чувствовалась бы душа, от которой сейчас я даже следа не улавливаю.

Скорее всего, это гостевая комната, и она редко используется. Впрочем, чему удивляться? Вряд ли у такого сурового, мрачного типа, как Воскресенский, часто собираются толпы друзей в доме. Не выглядит он душой компании.

– Затворник-одиночка, – хмыкаю себе под нос. – Как и я…

Постепенно прихожу в себя, собираюсь с мыслями и восстанавливаю цепочку событий вчерашнего вечера.

Кафе, ливень, дом Воскресенского. Ужин с детьми… Виктор все время безвылазно провел в кабинете. В какой-то момент мне так жаль его стало, голодного и одинокого, что я отправила к нему Даню и Лешу с подносом. Сама зайти не решилась. Как представила его строгое выражение лица, холодный тон и острый, темный взгляд… мороз пробежался по коже.

Не рискнула я его потревожить и позже, после ужина. Покорно ждала в гостиной и детей просила не шуметь. Видимо, так мы и уснули на диване.

Больше ничего не помню. Утомленная бессонной ночью, тяжелым днем и пасмурной погодой, я отключилась, как игрушка с посаженными батарейками. Организм сдался и будто впал в состояние анабиоза.

Как я очутилась в этой комнате? Кто-то же перенес меня сюда. И уложил мальчишек.

Ответ очевиден.

– Виктор, – срывается с губ его имя, а я краснею до корней волос.

Больше никого с нами в доме не было. Значит, он…

Почему я не проснулась? Ничего не ощутила, кроме… умиротворения? Ни капли не испугалась? Где были мои бессменные спутники: подозрительность и чуткость? В квартире с отчимом я никогда не позволяла себе расслабляться. Я была на чеку и мучилась от бессонницы.

С Виктором ничего подобного не произошло. Все реакции организма ослабли, а тело превратилось в желе вместе с мозгом. Я просто доверилась чужому мужчине во сне, когда наиболее уязвима, что для меня странно и непривычно.

Зато я выспалась на год вперед, даже несмотря на кошмары под утро. Теперь чувствую себя по-настоящему отдохнувшей. Я сегодня будто новый человек.

– Вот такое доброе утро, – заставляю себя улыбнуться. У меня есть правило: именно с этого начинать каждый день. Даже когда хочется сдохнуть, я упорно натягиваю уголки губ вверх. Заряжаю себя лживым позитивом.

Хотя этим утром моя улыбка вполне естественная. Стоит лишь вспомнить мальчишек – моих маленьких озорных будильников – и она сама растекается по лицу.

Потянувшись сладко, я убираю пушистые и мягкие, как облачка, подушки, скидываю одеяло и… осматриваю себя широко распахнутыми глазами. Смятая, расстегнутая на груди блузка, задранная выше колен юбка, колготки – вся одежда на мне. Воскресенский оставил меня в постели прямо в том, в чем я приехала. Успел лишь накрыть, чтобы не замерзла ночью, и сразу ушел.

Я, конечно, не хотела бы, чтобы он трогал и раздевал меня, и благодарна ему за проявленное джентльменство, но… Как мне в порядок себя привести? Лучше бы разбудил…

«Где шляешься?» – вижу СМС от отчима сразу же, как нахожу на тумбочке телефон.

Одно сообщение в полночь – максимум его заботы. Потом он, наверное, ушел спать, наплевав на меня.

– К черту иди, – шепчу в дисплей то, что никогда не решусь сказать вслух. Семена я терплю ради мамы и немного… побаиваюсь. Я ведь и спорить с ним начала не так давно, только когда речь зашла о деньгах, которых у нас нет. Отчиму все равно, что я коплю на операцию маме, а я впервые показала характер. Потому что моя цель важнее всего!

Аккуратно застилаю постель, бережно ровняя покрывало. Обнаружив дверь в ванную комнату, неуверенно озираюсь, но все-таки захожу туда.

Мне хватает минут двадцати, чтобы кое-как привести прическу и одежду в порядок. Мельком взглянув в зеркало, невольно кривлюсь: бледная поганка без грамма макияжа и с тугим каштановым хвостом на макушке. И тут же одергиваю себя: а для кого мне наряжаться? Наоборот, это лишнее, если я хочу спокойно работать няней рядом со здоровым, одиноким мужиком.

Отбросив глупые мысли, спускаюсь в гостиную. До кухни добираюсь на ватных ногах, которые отказываются меня слушаться. Неловко до дрожи в коленях и покалывания на кончиках пальцев. Каждый следующий шаг дается мне с большим трудом.

Останавливаюсь в проеме двери, затаив дыхание.

Мальчишки сидят за столом боком ко мне, болтают ножками и жуют нехитрые бутерброды, которые должна была сделать я, если бы позорно не проспала завтрак. Перевожу взгляд на широкую спину Виктора. Он сгорбился над столешницей, уперев руки в ее край. Мощные плечи поднимаются в такт тяжелому дыханию.

– Доброе утро, – даю о себе знать.

Наконец-то набравшись смелости, захожу на кухню.

Желаю Дане и Леше приятного аппетита, приветственно чмокаю их в щечки. Дальше действую машинально: у одного вытираю салфеткой джем с уголков губ, второму наливаю сок в опустевший стакан. Скептически покосившись на слишком толсто нарезанные ломти хлеба, ничего не говорю. Уверена, что папочка постарался. Значит, Альбина еще не пришла, чему подсознательно я рада. Не понравилась она мне – надменная, высокомерная женщина, которая на дух не переносит детей. Не хочется общаться с ней лишний раз, хоть и придется.

– Могу быстренько омлет сделать, будете? – предлагаю, подмигнув ребятам.

Оба кивают с набитыми ртами, а я, забывшись, разворачиваюсь к холодильнику. Вчера я освоилась на кухне, так что теперь чувствую себя свободно… Правда, до определенного момента. Пока не сталкиваюсь с угрюмым, бдительным взглядом Виктора. Интересно, как давно он за мной так пристально наблюдает? И зачем?

– Доброе, Лилия, – заторможено произносит Воскресенский.

Глаза отдают нездоровой краснотой, будто он не спал всю ночь, на дне зрачков – холод и усталость. В следующую секунду я догадываюсь, с чем связан его разбитый, утомленный вид. Виктор прижимает ладонь ко лбу, большим и средним пальцами массирует виски. Отворачивается от меня.

– Головная боль? – уточняю, не надеясь на ответ.

Принимаю небрежный взмах его руки, неопределенное мрачное мычание и жест, указывающий мне заниматься своими делами и не лезть в его жизнь. Вчера Виктор так же отреагировал на мою помощь.

– Ее терпеть нельзя, – тяну занудным тоном.

– Господи, Лилия, да это вас терпеть невозможно, – шумно выдыхает он, закидывает в рот какие-то таблетки. Глотает на сухую, будто для него это привычная процедура.

Подаю ему стакан с водой, заставляю запить.

– Вы еще и на голодный желудок? – отчитываю его возмущенно.

Игнорирует меня, будто я тень. Лениво проходит мимо, берет чашку эспрессо из кофемашины. Невозмутимо подносит к губам, на ходу поглядывая в телефон и листая ленту.

– Какой вам кофе? – нахально забираю кружку и вливаю содержимое в раковину. – Я сейчас травяной чай заварю. Вчера ромашку и мяту в шкафу видела. Садитесь, заодно отдохнете и дождетесь, пока ваши таблетки подействуют.

Воскресенский не двигается с места, потеряв дар речи от моей вопиющей наглости, лишь провожает изумленным взглядом эспрессо. Смотрит, как черная жидкость утекает в канализацию, хмурится, будто прощается с ней. Возвращает внимание на меня.

– Мы не успеваем… – спорит с легкой растерянностью.

– Жить вы нормально не успеваете, Виктор Юрьевич, – подталкиваю его к столу. – Постоянно торопитесь куда-то, нервничаете, не досыпаете, не доедаете. Все время на связи с работой, – вырываю телефон из его руки и откладываю на столешницу. – А жить-то когда собираетесь? – невольно повышаю голос. Это надо же быть таким упертым и невыносимым. – Сядьте уже, наконец!

– Садись, пап, – становится на мою сторону Леша.

– Хочешь хлеб? – делится с ним бутербродом щедрый Даня.

Мы не оставляем Виктору выбора, и он слушается нашу «команду». Медленно опускается на стул, не сводя с меня потемневшего взгляда. Выглядит и ведет себя будто загипнотизированный: пока внешняя оболочка делает то, что я скажу, все его внутреннее естество бунтует и злится.

Наступает моя очередь теряться.

– Я что-то сказала не так?

Глава 11

Смерив мою невзрачную фигурку тяжелым взглядом и окатив волной мрачной, удушающей энергетики, Воскресенский молча отворачивается, так и не удостоив меня ответом. Списываю его настроение на головную боль, потому что не могу понять, в чем лично я провинилась. Наоборот, искренне хочу ему помочь.

Виктор переключается на сыновей, которые так рады совместному завтраку, что начинают активно жестикулировать и громко щебетать. Отец не ругает их за баловство и не просит замолчать, а наоборот, наблюдает за каждым их действием с затаившимся теплом в потухших глазах. Что бы ни случилось, как бы ни чувствовал себя Воскресенский, для детей у него всегда найдется легкая, сдержанная, но абсолютно настоящая улыбка.

– Папа, я тебе намажу, – вызывается помочь Даня и тянется за джемом.

– Нет, я, – Леша выхватывает у брата хлеб, случайно разрывает его пополам и засыпает крошками стол.

– О-о-о, я ничего не видела, – хихикнув, отворачиваюсь. – Убирайте за собой сами, парни, – приказываю в шутку, не подозревая, что Виктор может принять это и на свой счет. Судя по его сдавленному кашлю, так и происходит.

Пока за спиной слышатся перешептывания и возня, я готовлю чай. Цепляю в шкафу какие-то стеклянные банки с травами, перебираю, изучаю внимательно. Они не подписаны, да и по запаху мне не нравятся, поэтому не рискую их использовать. Беру только запечатанные коробки с фирменными логотипами, вскрываю и насыпаю сухие листочки в заварной чайничек. Даю настояться.

Спустя несколько минут по кухне разносятся ароматы мяты и мелиссы, которые должны бы успокоить хмурого хозяина дома, но у него, наверное, обоняние отказало. Он по-прежнему возвышается над столом нерушимой, твердой, холодной скалой.

– Не отпускает? – спрашиваю участливо, поставив перед Виктором чашку чая. Выдавливаю из себя добрую улыбку, но в ответ он лишь сильнее ожесточается.

Вздохнув, укоризненно качаю головой, чем вызываю у него очередной приступ шока. Закусываю губы, чтобы с них не сорвалась очередная неуместная фраза. Еще одно слово с моей стороны – и меня выгонят с работы, так и не приняв. Поэтому безмолвно отступаю к окну и распахиваю обе створки настежь, впуская в помещение прохладный, влажный после дождя, напитанный озоном воздух. Воскресенскому должно стать легче.

Оглядываюсь, украдкой изучая его. Напряженный, суровый, молчаливый, он даже не смотрит на меня. И к чаю не притрагивается. Упертый!

Когда Виктор в очередной раз взметает руку к вискам, я не выдерживаю.

– Так, ладно, есть один способ, – сажусь рядом с ним.

Опустив ладонь на каменное плечо, заставляю его повернуться ко мне. Касаюсь пальцами высокого, прорезанного мимическими морщинами лба. Невозмутимо провожу подушечками по неровным линиям, которые от моих нехитрых манипуляций становятся все глубже.

– Что вы делаете, Лилия? – Виктор удивленно поднимает глаза, пытаясь рассмотреть, что я делаю, а потом фокусируется на мне. Сам он будто превращается в кусок черного мрамора, ледяного и бесчувственного. Ни единым жестом не выдает своих эмоций.

– У моей мамы часто бывает мигрень. Особенно поначалу она сильно мучилась, после того как… – осекаюсь, встретившись с Виктором взглядами. Чтобы не утонуть в его всепоглощающей тьме, разрываю тяжелый зрительный контакт. – Неважно, после чего…

Массирующими движениями двигаюсь к затылку, пользуясь тем, что Воскресенский, опешив, не шевелится, словно действительно окаменел.

– Между приемами обезболивающих нужно было выдерживать время, а боль затихала, но не отступала, – продолжаю тараторить от волнения. – Пришлось изучить народные методы борьбы с ней.

Порхаю пальчиками за ушами, аккуратно разминаю мощную шею, нажимая на нужные точки. Повторяю то, что сотни раз делала маме. На автомате, бесстрастно. Только почему-то кончики пальцев будто горят, а пламя распространяется по всему телу, вынуждая меня схватить губами воздух.

– Вообще все болезни от недосыпа и истощения организма, – продолжаю умничать, чтобы хоть как-то разрядить накалившуюся атмосферу. – Вы сами себя загнали. Даже на детей времени нет.

– Лилия, – тихо, но грозно зовет меня.

Накрывает мои запястья широкими ладонями, убирает от себя. Опускает на стол, прибивая к его поверхности. Освободившись от моих прикосновений, он потирает затылок, сам разминает шею, прислушиваясь к ощущениям. Хмыкает удивленно.

– Легче? – не свожу с него взгляда.

Молчит. Лишь жесткие губы едва заметно шевелятся, вырисовывая что-то похожее на «ведьма». Хотя я ожидала простого спасибо. Хмурюсь, разочарованная такой своеобразной благодарностью. Может, мне показалось?

– Что? – поднимаю взгляд от его сжатых губ к прищуренным глазам.

– Через десять минут Игорь будет ждать нас во дворе, – Виктор отталкивается назад и резко встает, чуть не опрокинув стул. – Переоденьтесь. Вы же не поедете так, – пренебрежительно кивает на меня, грубо напоминая о помятой блузке.

– Больше ничего нет, а домой я не успею, – спокойно отвечаю, скрывая обиду.

– У меня есть для вас одежда, – обезоруживает меня. – Я ведь оставил пакет в вашей комнате. Но вы почему-то проигнорировали его, – отчитывает, как трудного подростка, который постоянно делает все вопреки.

– Я не заметила. Просто не привыкла рыться по шкафам в гостях, – пожимаю плечами, вновь поймав волну удивления от Воскресенского.

– Теперь это ваша комната, – твердо чеканит, не принимая возражений. – На третьей полке лежит костюм, который вы мне вернули. Можете пока надеть его, все равно в бутике отказались принимать.

– Не имели права, ведь… – умолкаю под его насмешливым взглядом. – Вы даже не пытались… Ясно.

– Конечно, нет, – все-таки берет кружку и делает пару больших глотков горячего чая. Даже не морщится при этом. Он точно выкован из металла. – Девять минут, – постукивает по циферблату элитных часов. – Даня, Леша, собирайтесь.

Поворачивается к детям, четко давая мне понять, что обсуждение моего гардероба закончено.

В этой схватке я сдаюсь, потому что Виктор прав. Мне в таком виде весь день придется находиться в обществе и встречаться с людьми.

Без труда нахожу сверток там, где оставил его Воскресенский, быстро переодеваюсь и возвращаюсь в гостиную. Не хочу заставлять остальных ждать.

Виктор о чем-то разговаривает с Игорем, забирает у него какие-то бумаги, листает задумчиво, хмурится. Услышав шаги, чересчур резко захлопывает папку, сворачивает ее и сминает в сильной руке.

– Я готова, – преодолев последнюю ступеньку, замираю. – Можно ехать.

Почти физически чувствую острый взгляд, вонзающийся в мое тело и пристально исследующий меня с ног до головы. Он оценивает меня, как тогда, при первой встрече в центре. И, судя по реакции Виктора, экзамен я провалила. Впрочем, я не должна ему нравиться внешне. Главное, чтобы он ценил мои профессиональные качества. Повторяю это, как мантру, однако не могу избавиться от ощущения уязвленного женского самолюбия. Откуда оно во мне?

– Хм, Лилия, – прочистив горло, хрипло говорит Воскресенский после паузы. – Вы едете с Игорем. Мальчишки с вами. А у меня дела… неотложные.

Раздав всем указания, он уходит, не прощаясь. Громко хлопает дверью, а я зажмуриваюсь на миг, после чего растерянно поглядываю на Игоря из-под ресниц. Он невозмутим и спокоен. Видимо, привык к поведению шефа. Пора бы и мне научиться проще воспринимать его скачки настроения. Нам же нужно как-то существовать под одной крышей. А заодно надо привыкнуть к неприятной особе, которая прямо сейчас переступает порог дома.

– Игорь, немедленно вези мальчиков в центр, они опаздывают, – с ходу сыплет указаниями и ведет себя так, будто она здесь хозяйка, а меня вовсе не существует.

– Доброе утро, Альбина Степановна, – бойко здороваюсь, обезоруживаю ее сияющей улыбкой и добиваю словами: – Не беспокойтесь, Даня и Леша успевают. Они больше не ваша забота, а моя, – подмигиваю ребятам, мнущимся у двери, и они расправляют плечики. – До свидания, Альбина Степановна, – тяну нарочито вежливо, пока управляющая задыхается от возмущения.

Обойдя ее, забираю мальчишек – и под довольный смешок Игоря мы вместе выходим из дома. В эту секунду я осознаю главное – я останусь с детьми. На любых условиях Виктора буду работать у них няней. Иначе Альбина найдет очередную Фрекен Бок с рекомендациями, но без сердца, а близнецам и так не хватает любви.

После английского Лешу и Даню никто не забирает. Мне приходится взять их с собой на другие занятия и умолять сидеть тихо, как мышки. Вместе мы проводим все перерывы. Перед обедом решаюсь позвонить Виктору. Пока слушаю длинные гудки в трубке, меряю шагами пол в учительской. Мальчишки по-прежнему рядом со мной – нетерпеливо ерзают на диванчике и устало пыхтят. Удивляюсь, как они еще весь центр на уши не поставили!

– Ну же! – ругаюсь на телефон.

Где этого безответственного Воскресенского черти носят? Или он забыл, что я не только няня, но и педагог, а мы с ним так и не договорились о часах работы? Разве можно было без предупреждения оставить мне мальчишек на целый день? И не брать трубку при этом!

Плохое предчувствие обволакивает меня морозом, пробирая до костей. Вдоль позвоночника прокатывается полчище липких мурашек.

А что если… с ним что-то случилось?

– Что-то зачастил к нам Виктор Юрьевич, – бубнит Анфиса, попивая чай у окна. – Сегодня опять лично приехал. И снова к тебе? – оборачивается.

Метеором подлетаю к ней и, облокотившись о подоконник, прижимаюсь лбом к стеклу, выглядывая во двор. В густой пелене противной осенней мороси выделяется мрачный силуэт. Воскресенский как раз шагает ко входу в центр и скрывается в нем.

– Наконец-то! – выдыхаю с облегчением. Ловлю себя на мысли, что начала переживать за Виктора. – Не ко мне, а за детьми. Не вижу ничего плохого в том, что отец уделяет внимание собственным сыновьями, – невозмутимо бросаю Анфисе.

Подзываю мальчишек, беру их за ручки и с милой фразой: «Папочка приехал», – вывожу из учительской.

– Хм, понятно, – многозначительно тянет Анфиса за спиной, но игнорирую ее намеки. Она просто не знает подробностей, и ее это не касается.

В холле мы буквально нос к носу сталкиваемся с Виктором. По нему видно, что он спешил. Нервный, напряженный, запыхавшийся. Волосы тронуты дождем, лицо окроплено мелкими каплями, одежда влажная и пахнет свежестью. Он машинально хватает меня за плечи, не позволяя упасть. Задерживается в такой позе, пристально изучает мое лицо, медлит, будто принимает какое-то судьбоносное решение.

– Почему вы так поздно? – невольно начинаю наш разговор с претензии, но мне не позволяют договорить.

Указательный палец ложится на мои приоткрытые губы, смыкая их. Виктор замораживает меня ледяным, опустошенным взглядом и в то же время воспламеняет своей близостью. Не слишком ли много себе позволяет этот мужчина?

Убираю его руки и отшатываюсь, как от прокаженного. Меня будто отбрасывает ударной волной его энергетики.

– Мальчишки, подождите нас здесь, – говорит он сыновьям, ни на миг не отводя от меня взгляда и даже не моргая. Словно пробует на мне навыки гипноза. Признаться, они действуют… – Нам с Лилией Владимировной надо поговорить.

Жестом указывает в направлении моего кабинета, приглашая пообщаться там. Наедине. Вряд ли это хорошая идея сейчас, но, вопреки здравому смыслу, я слушаюсь.

– Речь пойдет о моей работе няней? – спрашиваю сразу же, как мы оказываемся внутри.

Воскресенский прикрывает дверь, оставляя зазор, чтобы можно было следить за детьми. Спрятав руки в карманы, надвигается на меня.

– У меня есть другое предложение, гораздо интереснее и выгоднее, – останавливается буквально в шаге от меня. – Думаю, самое время нам перейти на «ты», – заявляет вдруг.