Прислушивались прежде всего, конечно, потому, что Бебель был превосходным оратором; и друзья, и враги охотно признавали его первым оратором Германии. Его бурное, страстное красноречие, не гоняющееся за внешней плавностью речи, не знающее хорошо закругленных и отточенных фраз, тем не менее захватывало и очаровывало слушателя.

В печати его речи не производят такого сильного впечатления, и это несмотря на то, что Бебель всегда прекрасно владел своим предметом) и речи его всегда полны оригинальными мыслями, богаты точными фактами и цифрами. Объясняется это вероятно, тем, что шероховатости его слога, скрадывающиеся в речи, дают себя чувствовать в стенографическом отчете, в котором к тому же, – и это может быть еще важнее, – не хватает живого впечатления от обаятельной личности оратора. Его бледное, всегда как будто утомленное, некрасивое, но очень умное и интеллигентное, чрезвычайно подвижное и выразительное лицо, на котором особенно замечательны были его вдумчивые и добрые глаза, лицо, обрамленное густой волной, когда то темно каштановых, а под конец жизни пепельно-седых волос, дополняло впечатление. Бебель мог говорить 4, 5 и более часов, нисколько не утомляя слушателя, все время держа его под обаянием своего красноречия и своей личности, и невидимому нисколько не утомляясь сам. Когда он говорил, то ясно чувствовалось, что то, что он говорит, есть не только его мнение, – это его убеждение, которое он продумал, прочувствовал и может быть прострадал; если надо, он пойдет за него сегодня, завтра и до самого гроба на костер, на кроет; что ни жажда личных успехов, ни стремление к власти, или славе, ни в малейшей мере не влияют на содержание речи Бебеля, на его мнения и убеждения.