Конечная

Я нажимаю на кнопку слива, и биотуалет с приятным звеняще-шипящим звуком засасывает все нечистоты куда-то в свои внутренности. Я мою руки. Я выхожу из туалета. Вагон все еще (или был всегда) совершенно пуст. Поезд неторопливо останавливается. За окнами серое отсутствующее небо. Я смотрю в окна слева, смотрю в окна справа – нигде нет надвигающегося перрона. Я иду к купе проводника. Чуть раньше, чем я до него дохожу, его дверь сдвигается вбок, и из его нутра показывается милая, лет тридцати пяти девушка. Сейчас я вижу только левую часть ее лица, но вот она поворачивает голову, и я вижу все лицо целиком, после чего уже не могу назвать ее милой так искренне, как за мгновение до этого. На правой щеке в ложбинке рядом с носовой пазухой у нее огромная черная волосатая родинка. Ее диаметр не меньше двух сантиметров. Черные плотные волосы расходятся от самого ее центра и часть их достигает носа, а часть даже доходит до плоских, ощутимо несимметричных относительно вертикальной оси лица губ. Проводница криво улыбается мне и говорит: «Конечная». Я передаю ей свое натужное спасибо, собирая в кулак всю волю, чтобы случайно не показать ей своего отношения к ее внешности. Ее улыбка разливается по всему лицу, стремительно пересекая тонкую грань, которая отделяет сладкое от приторного. Я как можно быстрее спускаюсь по порожкам совсем остановившегося поезда. Мне кажется, что вокруг снежное поле: ничего не видно, все бело-серое. Но не холодно и не ветрено. Когда я касаюсь ногами земли, то, что казалось снегом оказывается чем-то мягким и теплым и еще довольно упругим. Я трогаю это рукой. И правда, будто резиновое. Поезд тут же отходит. Я смотрю ему вслед. Замечаю в окне своего бывшего вагона свою бывшую проводницу. Она машет мне рукой. Я отворачиваюсь.

Я верчу головой по сторонам. Замечаю контрастное черное пятно недалеко от себя, метрах в двухстах. Иду к нему. Постепенно начинаю различать очертания стойки-ресепшн. На ней написано «Добро пожаловать», а чуть ниже «Опись новоприбывших». За стойкой человек в темно-синем пиджачке и такого же цвета рубашке, застегнутой на все пуговицы. Даже не человек, а человечек: у него ненатурально маленькие конечности, как у Паспарту из телепередачи «Форт Боярд». Я думаю, что если бы я обошел стойку, то увидел бы очень длинный барный стул, иначе я не могу объяснить то, как человечек с такими маленькими руками может сидеть за такой высокой стойкой. Человечек писклявым голосом прерывает мои мысли о себе «Ваша фамилия, и., о. такая-то?». Я понимаю, что эта фамилия, и., о. действительно совпадает с моей и отвечаю: «Да». Он говорит: «Следуйте за стрелочками» на полу. Тут же на полу проявляются глубоко-черные чертежные стрелки. Я, немного опешив, вопрошаю: «А где я, собственно…нахожусь?». Он морщится и произносит заученную до резей в боку фразу: «Вы находитесь на территории пятьсот восьмидесятого пункта приема душ, открепленных от тела. Далее в отношении вас будет проведено расследование и следующий за этим суд, решением которого вы будете направлены либо в сектор раздумий, либо в сектор покоя». До меня не сразу доходит. Но когда доходит, я с очень большим трудом выдавливаю из себя: «То есть я в чистилище?» «Мы не используем таких понятий. Будьте добры, следуйте за стрелочками на полу», – отвечает мне человечек. Мне не остается ничего другого, кроме следования за стрелочками на полу. Они ведут к двери, стоящей посреди резиновой пустоты в пятидесяти метрах от меня в сторону, противоположную лицевой стороне стойки. «Спасибо», – говорю я человечку, и делаю первый шаг в направлении двери. Но останавливаюсь. «А почему у вас такие некрасивые проводницы в поездах? И куда девались остальные пассажиры?» – то ли перебиваю страх перед надвигающимся, то ли правда интересно, а дальше ни к месту будет у кого-либо спрашивать. «Никакой проводницы и никакого поезда не было. Каждый пребывает сюда через череду некоего подобия галлюцинаций, связанных с его самым главным грехом в жизни. Но все это очень индивидуально. Мы не производим эти галлюцинации, мы лишь открываем вашему сознанию возможность нападать на само себя на короткое время, чтобы вы могли самостоятельно увидеть, осознать и раскаяться в своем проступке до суда», – полностью запутывает меня долгим и напыщенным, от того еще более смешным писком карлик. Ну и ладно.

***

Я пропущу все бюрократические проволочки, ожидавшие меня за дверью, и сразу перейду к важному и интересному. Я оказался в кабинете своего адвоката. Человеком он оказался прямым и простым: сразу сказал мне, что внимательно изучил мою жизнь, и что шансов на сектор покоя не так уж и много, посему процесс будет чисто номинальным. Но в секторе раздумий, дескать, не так плохо, как рисуют на Земле. Там просто холодно, постоянно голодно и нет книг. Бесконечное испытание чистым, неразведенным временем. Карательный загон для заблудших душ. Правда с правом выхода из нижних его уровней, предназначенных для грехов «слабой тяжести» в один из «пунктов приема душ» в качестве работника. Все веселее, чем холодное, а что еще больнее – голодное для тела и разума ничто. К грехам «слабой тяжести», при смягчающих обстоятельствах, относился и тот, в котором обвиняли меня. Какой? «Вы обвиняетесь в хроническом бездействии, неподвижности души, апатии, инерции, отсутствии инициативы. Это все синонимы, но я привел их, чтобы вам было четко понятно в чем вы обвиняетесь. Вы знаете, что такое синонимы? Вам четко понятно в чем вы обвиняетесь, гражданин Фамилия, И., О.?», – вот так я узнал какой.