Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 1

Есть люди, вызывающие невольное уважение. Не словами и поступками, а некой аурой, окружающей их. Каждому человеку хочется нравиться, – и себе, и другим. Они делают комплименты знакомым и незнакомым, надеясь на ответные, ловят во взглядах одобрение и похвалу. Женщинам, возможно, это больше присуще. Рязанов же, как и люди такого сорта, не искали внешних импульсов, они черпали внутри себя силу и знания, почти всегда твердо знали, что надо делать, как поступать. Словно какие-то загадочные ангелы высших сфер диктовали им. И это чувствовалось, за это уважали без слов. Даже в такой новой области, – не только для Рязанова, а для всех, – как авиация, Рязанов знал, как поступать, что делать и с самолетом, и с коллегами и подчиненными. Безаварийность его немалой летной практики, отсутствие поломок машин, могут служить подтверждением правильности его мышления, решений, действий.

В авиационной среде живут и поддерживаются авиационные традиции, приметы, суеверия, хотя степень их соблюдения авиаторами может быть различна в зависимости от вида авиации, авиационной профессии. Тяжело сказать, откуда берут они начало, – может быть, из понимания непредсказуемости воздушной стихии, но эти традиции уважают и соблюдают. Так, курсант после первого самостоятельного вылета выставляет «вылетные». Тогда обычно это были папиросы «Казбек». По одной пачке дарили своему инструктору, командиру звена, командиру аэродрома, руководителю полётов, проверяющему. И, конечно, угощали всех на «старте». А на одной из пачек друзья оставляют на память об этой знаменательной дате свои подписи, иногда краткие пожелания. И на фронте Рязанов курил «Казбек», который доставал ему начальник тыла.

Кроме этого была традиция за первый самостоятельный дарить инструктору и командиру звена коньяк. Если на следующий день не было полётов, но чаще это было под конец недели в субботу, некоторые инструкторы приглашали виновника торжества «обмывать» событие к себе домой (и это был первый, и единственно допустимый за время учёбы случай совместного употребления курсанта и инструктора). Предупреждённые инструктором дежурный по части и ответственный по аэродрому делали вид, что ничего не знают и ничего не замечают, но строго следили, чтобы вернувшихся курсантов не понесло на дальнейшие подвиги, а в отдельных случаях наиболее «весёлых» мягко, но настойчиво укладывали спать.

При составлении плановой таблицы у каждого замкомэски или комэски (основные планирующие органы) были свои карандаш и резинка, и любой причастный к плановым таблицам человек всегда знал, как выглядят карандаш и резинка того или иного планировщика. На любых авиационных застольях произносится третий тост – за тех, кого с нами нет. Интерпретации тоста разные, но пьют обязательно стоя, и не чокаясь.

Еще приметы: если перед вылетом что-то забыл – не возвращаться. Обычно просили друзей или техсостав принести забытое. Перед полетом не фотографироваться: это фото на памятник. Бриться не утром, а только вечером. Плохая примета – подпускать женщину к кабине самолёта. Многие лётчики всегда брали с собой в полёт личные талисманы. В общении практически не применяется слово «последний», оно заменяется словом «крайний». Многие пилоты верят в чёрную кошку. Во время войны многие при вылете не прощались с товарищами, не вылетали на самолете с тем номером, который был, когда тебя сбили, и прочее, и прочее [1]. Талгат Бегельдинов в своей книге «Пике в бессмертие» писал: «Что же касается амулетов, то, дело прошлое, были они и у нас. В эскадрилье Луганского летчики поочередно брали с собой в воздух небольшую собачонку – общую любимицу, а у нас в полку один летчик-штурмовик все время летал с котенком. Некоторые летчики ни за что не брились перед боевым вылетом, некоторые обязательно садились на землю, прежде чем сесть в кабину самолета. …А вот случай, когда «амулет» спас жизнь летчика и стрелка. В нашем соединении был летчик-штурмовик Николай Опрышко. На земле он не расставался с гитарой и обязательно брал ее с собой в полеты. Однажды самолет Опрышко получил повреждение и совершил вынужденную посадку на территории врага. Летчик и стрелок стали пробираться к своим. К ночи они подошли к берегу реки, за которой находились наши войска. Гитару Николай нес с собой. Едва экипаж начал спускаться к берегу, как стрелок в темноте разглядел немецкий патруль. Два солдата с автоматами двигались прямо на них. Что делать? Стрелять? Нельзя. Кругом враги, и выстрелы взбудоражат их. И лежать нельзя – сейчас наскочат и убьют. Когда немцы подошли совсем близко, были уже в нескольких шагах, Опрышко вдруг всеми пятью пальцами ударил по струнам. В абсолютной тишине этот аккорд был подобен артиллерийскому залпу. Немцы кинулись в разные стороны. А летчик и стрелок кубарем скатились к реке и поплыли. Когда враги опомнились, пришли в себя, было уже поздно – попробуй попади из автоматов по двум плывущим в темноте. Гитару все же пришлось бросить. Об этом страшно горевал Опрышко. Но вскоре обзавелся новой и не расставался с ней». «У нас в полку был летчик Опрышко. Перед вылетом всегда штаны снимет, присядет и только потом летит. Без этого никак».

И снова Рязанов торопится сделать больше за меньшее время, совмещает работу с учебой. Пошел он учиться на летчика, чтобы лучше вникнуть в специфику их работы, чтобы пилоты не говорили, что он только языком работает. И увлекся, увлекся так сильно, что в мыслях постоянно звучало: летать, летать, летать. Вечерами он не мог заснуть, обдумывая полеты. Проводя политинформации, он думал о самолете. Ему раньше иногда снилось, что он летает. С какой-то горы, как на лыжах, несется, а затем взлетает и парит легко и свободно. А тут, словно сны наяву. Брат Георгий говорил мне, что друг отца, летчик, прокатил его на самолете, – и все, – он уже больше не мог без неба. «Летишь. Летать я люблю и всегда любил. Это особое состояние души – полет», – говорил Г.Г. Черкашин, штурмовик с 240 боевыми вылетами, в книге А. Драбкина «Я дрался на ИЛ-2».

Может быть, авиация и оставила его в армии. Так, отслужив некоторое время, он мог уйти на гражданскую политическую работу, работать, например, в ЦК, как его сокурсники. А став летчиком, он становился военным летчиком. После выхода из тюрьмы в 1939 году он тоже мог бы в армию не возвращаться. Но он подал рапорт, где писал, что он уже не мыслит себя не в армии и не в авиации. Его отец был солдат-бомбардир. Хотя в Коммунистическом университете у него были мысли заняться наукой. В анкете он писал об увлечении техникой. Его привлекали новые тогда электротехника, радио. Недаром радио он занимался потом немало, конечно, с точки зрения потребителя. Да и два его сына стали заниматься физикой.

Что такое полет? Перемещение в трехмерном пространстве с выделенной вертикальной координатой. Но это еще не беда. Главный подвох в том, что среда, в которой происходит это перемещение, – атмосфера, – система очень неустойчивая. Мы придавлены к поверхности Земли силой ее притяжения. И перемещаемся по двухмерной поверхности, по дну атмосферы, дыша ее воздухом, и изредка с трудом подпрыгивая над ней. В поисках высоты люди забираются в горы. На одном из фестивалей современного искусства, проходившем летом на открытом воздухе, мой знакомый выставил обыкновенную стремянку, сопроводив ее цитатой из Канта и названием «Лестница в небо».

Дополнительное измерение дает дополнительную свободу. И ощущение этой свободы сильнее тягот полета, его неудобств и опасностей, ревущего мотора, брызжущего маслом и бензином, строгого выполнения предписаний и правил. Летчик ведь всего лишь дополнительный винтик в самолете, использующийся четко и функционально. Но тяга к полету оказывается сильнее всего этого. Полеты – это ведь еще и творчество. Ни один полет, выполняемый по самым жестким регламентам, не похож на предыдущий. Воздух – ненадежная опора, и летчик должен постоянно изобретать какие-то новые приемы, чтобы удержаться в нем. Самолет, машина, созданная по законам механики, принципиально не учитывает флуктуации, переходы в хаос, состояния, характерные для воздушной среды. В этой ситуации важна интуиция, что-то лишенное логики, прямое видение. Пилот становится посредником между механическим аппаратом самолета и хаотической стихией. Тут он уже не просто винтик, дополнительный механизм, а творец, созидатель, победитель хаоса, покоритель стихии. Тогда и наступают эйфория, чувства всевластия, всесилия иногда, к сожалению, и вседозволенности. Плохо пилот выполнит свои обязанности проводника – медиатора, – сам погибнет, машину и еще кого-то загубит. В упорной учебе движения и навыки доводятся до автоматизма. Хотя движения при пилотировании не являются готовыми штампами. Когда-нибудь люди поймут механизмы гравитации и смогут летать безопасно, но раньше они должны победить свою агрессивность, чтобы не использовать эти новые гигантские возможности для совершения зла. Сам полет иногда экзистенциален, пролегая недалеко от границ нашего бренного бытия, и за обычными действиями пилота, как за обыкновенными звуками хорошей симфонии, чувствуется дыхание вечности. Что-то иррациональное, запредельное, удовлетворяющее извечные желания людей творческих подняться над обыденностью мира, есть в стихии полета и, тем более, воздушного боя.

А красота земли сверху! Меняются краски, освещенность, солнце оказывается то слева, то справа, ветер крутит свои завихрения, восходящие потоки сменяются нисходящими, самолет проваливается в разреженную область – воздушную яму, но летчик уверенно ведет машину, послушную его воле, – ему помогают закон Архимеда и силы Жуковского. Хороший летчик должен обладать противоречащими друг другу качествами: осторожностью и отвагой, удалью и трезвым аналитическим умом, бесшабашностью и железной дисциплиной. И, конечно, верой в себя, в возможности своей воли и своего разума! Чувства и ощущения пилотов того времени описаны у Экзюпери. Восторгу от первого полета у Василия не было границ. Сначала кружилась земля. Инструктор сказал: смотреть на горизонт. Стало видно, что вращается машина. И хотя в небе все показалось Рязанову так просто и ясно, но потом он видел, как самолеты капотируют, переворачиваются, бьются о землю, горят. Простота не легкая, а легкость не простая. Он всегда был внимательным и уважительным с самолетом, напрасно не рисковал. Около четырех тысяч часов налета было у него. Аварий и поломок не было. Я недавно летел на аэробусе А320. Место попалось у иллюминатора возле крыла. И на взлете наблюдал, как крыло дрожит, вибрации усиливаются. Аппарат, как птица, пытается взмахнуть крылом, с обтекателем на конце. Кажется, вот-вот и отломится. Тогда все…

В «Поэме воздуха» Марины Цветаевой, написанной в это же время, в 1927-м году под впечатлением перелета Линдберга над Атлантикой, – сама Цветаева датирует это: дни Линдберга, – есть такие строчки:

Мать! Недаром чаяла:

Цел воздухобор!

Но сплошное аэро –

Сам – зачем прибор?

Твердь, стелись под лодкою

Легкою – утла!

Но – сплошное легкое –

Сам – зачем петля

Мертвая? Полощется…

Плещется… И вот –

Не жалейте летчика!

Тут-то и полет

Не рядите в саваны

Косточки его.

Курс воздухоплаванья

Смерть, и ничего

Нового в ней. (Розысков

Дичь… Щепы?.. Винты?..)

Ахиллесы воздуха

– Все – хотя б и ты,

Не дышите славою,

Воздухом низов.

Курс воздухоплаванья

Смерть, где всё с азов,

Заново…

Человек давно мечтал летать. Авиация – сбывшаяся мечта, новая эра. Человек проникает в тайны мира, углубляет свои отношения с миром, реализовывает свои желания и потенции, очеловечивая мир. «…Нет ничего прекраснее полета, хотя никогда полет вчерашний не бывает похож на полет сегодняшний… каждый полет – это творчество, где слиты воедино желание и долг, эмоции и мысль, расчет и риск, дерзость и уверенность, скорость и спокойствие… В наслаждении небом, в борьбе с небом, в стремлении понять его летчики быстро становятся мудрыми», – писал М.П. Одинцов. Рязанов стал одним из тех, кто, проникая в тайны полетов, стремился уменьшить их опасность. Он вводил управление с земли, на более высоком уровне, управляя летчиком, который управляет самолетом, борясь с хаосом.

К радости Василия, инструктор, сидевший в задней кабине, все реже поправлял его. Инструктор был доволен учеником: он четко выполняет полетное задание, есть ощущение положения аппарата, хорошая ориентация, отточенное внимание, прекрасное старание. Василий управляет рычагами и ручками, следит за приборами, оценивает поведение мотора, влияние ветра, видит ориентиры. Инструктор видит: курсант подчиняет машину своей воле. Уже несколько десятков часов посвящено контрольным, программным упражнениям, и инструктор говорит: пора лететь самостоятельно. Воля, решительность, сообразительность – главное, что нужно летчику. Позже будут перевороты, бочки, иммельманы, виражи, боевые развороты, мертвые петли. Теперь только взлет, набор высоты, полет по кругу над аэродромом, заход на посадку, планирование и посадка у знака «Т», но Василий счастлив: инструктор подписал характеристику Рязанову – летчику. Смеющийся Василий раздает заранее приготовленные пачки «Казбека», угощает всех на «старте». Его хлопают по плечу, жмут руку, обнимают, расписываются на пачке папирос. Один из курсантов, с которым Василий не раз дискутировал на собраниях политкружка, пишет мелкими буквами: «Чтобы, как летчик, Рязанов превзошел начальника партучебы». Это пожелание запомнилось Василию. Оно совпадало с его стремлениями. Хотя в 25 лет, возрасте уже зрелом, кардинально менять сложившуюся жизнь нелегко. – Запомни, мужество и находчивость необходимы военному летчику, – сказал инструктор, похлопав его по плечу.

Остаток учебы Рязанов провел в упорных тренировках, самостоятельных полетах: по кругу, в зону пилотирования, по небольшому маршруту. Летать Василий любил, в воздухе чувствовал себя свободно, легко, уверенно, и в каждом полете находил для себя новое, интересное. В полетах был неутомим, выполняя их с все более растущим летным мастерством. Одним из летчиков-инструкторов был Сергей Кондратьевич Горюнов, будущий командарм 5-й воздушной, с которым Рязанов очень тесно работал военный год. И это сотрудничество с июля 43-го по июль 44-го было очень плодотворным, возможно, и потому, что дружили они с 1925-го года. Надо летать смело, точно, уверенно. Менялись машины. Освоена «Авро», и, наконец, он сел в кабину боевого самолета. Василий любил полеты в зону: ведь там можно было делать виражи – мелкие и глубокие. Можно снижаться спиралью, скользить на левое или правое крыло, делать штопор, разгонять самолет со снижением, или наоборот, резко уходить ввысь… В детстве Василий так не радовался; в какие-то неведомые измерения уходили и самолет, и душа Василия. Хотелось петь от восторга. Он смеялся без всякой причины, только от чувства полета.

Когда он отлично освоил полеты в зону, инструктор показал Василию, как делается "мертвая петля" и переворот через крыло. Здесь нужны согласованные, точные и быстрые действия ручкой управления, педалями и сектором газа. Вскоре он научился выполнять их безукоризненно. Летал много, но хотелось еще больше. Летчик в воздушном океане как лермонтовский парус, но не в тумане моря, в неба голубом… А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой! Военный летчик должен не только искать бурю, но и создавать ее: чем большую бурю создает летчик-штурмовик, тем он успешнее.

Летал Василий много, но хотелось еще больше. Однажды на взлете толчки самолета стали реже и вдруг прекратились. За миг до этого Василий увидел, что допустил левый крен, и исправил его. Самолет оторвался от земли; он быстро перенес взгляд с капот-горизонта на землю и стал отжимать ручку, давление на которую все возрастало. Определяя на глаз расстояние до земли, он выдерживал самолет на одной и той же высоте 0,75 м. Одновременно следил на слух за работой мотора. Вдруг он ощутил резкий запах горелой резины. Потянув носом раз-другой, понял: случилось что-то с мотором. Убрал газ, прекратил взлет и посадил самолет, чтобы выяснить, что случилось.

Кремовые шторы, абажур, – неосуществимые мечты М. Булгакова. Любопытно, Булгаков недолго работал в издательском отделе Военно-Воздушной академии им. Жуковского. Этой своей службой он был очень доволен и гордился ей. И его, и Рязанова судьбы лишились точек опоры, вековых традиций. Поэтому Рязанов так любил семью и сыновей. Должна быть какая-то стационарная точка устойчивости в нестабильном, динамичном, быстро меняющемся мире. Почему у одного человека жизнь ровная и спокойная, а у другого – сплошные гонки с препятствиями? Потоки времени в открытых системах текут неравномерно. Судьба бросала его, крестьянского сына: он был и солдатом, ничего не решающим, и военачальником, принимающим решения, от которых зависят жизни других. Простые, в общем-то, люди действовали как мифические герои, как персонажи легенд, сказок, сказаний. И объясняться Василий часто стал как-то иносказательно.

С августа по декабрь 1926 г. Рязанов командируется в Ленинградскую военную школу летнабов (летчиков – наблюдателей, потом это название сменилось современным термином – штурман), где кроме полетов, в учебном отделе работает начальником партийной учебы, входя также в бюро ВКП(б), руководя Ленинским кружком. Это его последняя политическая работа. С 1927 года он уже не совмещает политическую работу с летной, а работает только летчиком. Это ему нравилось больше всего. До конца дней своих он любил летать. Некоторое время он работает летчиком-инструктором. Затем становится командиром звена – это его первая, но не последняя командирская должность. В воскресные дни ходит по Ленинграду, любуясь набережными, мостами, парками, пропадает в музеях вместе со своими новыми друзьями. Вечерами летчики собирались в ленинской комнате, читали газеты, спорили, беседовали об учебе, об авиации, о жгучих вопросах политической жизни. Время тогда было бурное. На предприятиях и в учреждениях Ленинграда шли горячие политические дискуссии, навязанные троцкистско-зиновьевским блоком. Троцкий и Зиновьев объединились и объединили своих сторонников в рядах так называемой новой оппозиции.

Лето в Ленинграде теплое. Белые ночи, правда, к сентябрю заканчиваются. Иногда шел дождь, с моря налетали шквалы пронизывающего ветра. Но Рязанову некогда было замечать капризы погоды. С утра до вечера – работа, учеба, в классах, на основных и дополнительных занятиях по новым предметам, снова он учится сам и одновременно учит других. Так и сам глубже осваиваешь то, что объясняешь и показываешь другим. Проявляются какие-то раньше не замеченные аспекты материала. Хотя пилотирование самолета предъявляет высокие требования к вниманию. Специально посвященная осмотрительности глава XIV Наставления по производству полетов начинается словами: «Каждый летчик и летчик-наблюдатель обязаны всегда прививать себе навыки в осмотрительности. Основные задачи осмотрительности: а) приучить себя в мирное время своевременно замечать противника, лишив его этим возможности напасть внезапно; б) предотвратить столкновение с препятствиями в полете и во время руления». Тогда в Ленинградской военно-теоретической школе летчиков учились будущие генералы, будущие комкоры, коллеги Рязанова В. В. Нанейшвили, Е. М. Белецкий. Белецкий затем вместе с Рязановым служил инструктором в 3-й военной авиашколе летчиков и летнабов в Оренбурге. Позже, в 1942-м, 1943-м, они будут вместе воевать. С Белецким на Северо-Западном фронте. С корпусом Нанейшвили корпус Рязанова взаимодействовал в Львовской операции.

С сентября 1927 г. он учится и одновременно служит командиром отряда в Серпуховской школе воздушного боя, в 3-й ВШЛ и ЛН (военной школе летчиков и летнабов). Растет его командная должность. Он уже не командир звена, а командир отряда. В Ленинграде и Серпухове он сдружился с Б.В. Стерлиговым, ставшим затем главным штурманом ВВС КА. В Серпуховской школе летчики за шесть месяцев улучшали свои теоретические знания, повышали технику пилотирования. Среди выпускников школы летчики знаменитые: А.В. Жуков, Громов Михаил Михайлович, Юмашев Андрей Борисович, они были инструкторами (с ними Рязанов встретится в 42-м на Калининском фронте), тот же Чкалов. Школа размещалась в зданиях бывшего Владычного монастыря. По воспоминаниям старых прихожан богослужения во Введенском соборе не прекращались до 1927 года. Летное училище «уживалось» с действующим храмом на одной территории!

Интересно, Юмашев с 1946 года, в сорокачетырехлетнем возрасте, отошел от армии и авиации, поселился в Алупке и занялся живописью. Еще в дореволюционный период он посещал классы Общества поощрения художников и мечтал стать архитектором и художником. В 1930-е гг. Юмашев познакомился с И.И. Машковым, П.А. Кориным, Н.М. Ромадиным, П.П. Кончаловским, Р.Р. Фальком, А.В. Фонвизиным, позже с В.В. Стерлиговым. Этот круг знакомств определил творческую судьбу Юмашева. С 1946 года А.Б. Юмашев – член МОСХа – московского отделения союза художников. Его персональные выставки проходили в Москве в 1980-х гг., в Алупке в Воронцовском дворце, в музее города Обнинска, в США и в Канаде (Ванкувер). А 1937 он совместно с М. М. Громовым и С. А. Данилиным совершил беспосадочный перелёт Москва – Северный полюс – Сан-Джасинто (США). В годы войны был заместителем командующего воздушной армией Громова. Работы художника находятся в ГТГ, в ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, в Смоленском художественном музее, в музее города Обнинска и во многих других собраниях и частных коллекциях. Он прожил как бы две жизни. Первую – авиатора, а вторую – художника. Похоже судьба сложилась у еще одного выдающегося летчика – Константина Константиновича Арцеулова. Он первым вывел самолет из штопора, учил летать Чкалова. Но в 1933 году был сослан. Вернулся в 1937 году, большой перерыв в летном деле. И он стал художником. Как и Юмашев, первую половину жизни был летчиком, вторую – художником.

В октябре 1927 г. Серпуховскую высшую школу воздушного боя перевели в Оренбург. В этом году Рязанов ее окончил. По заданию начальника ВВС было произведено детальное обследование окрестностей Оренбурга с целью определения возможностей перебазирования Серпуховской высшей школы воздушного боя в этот район. Дальним маршрутом Серпухов-Пенза-Оренбург летчики-инструкторы перегнали самолеты. Этот массовый трудный перелет обошелся без летных происшествий. «В далекий край товарищ улетает, родные ветры вслед за ним летят. Любимый город в синей дымке тает…» – более поздняя, 1940-го года песня. Оренбуржцы восторженно встречали летчиков. Осенью 1928 г. из Ленинграда туда же перебазировалась и Высшая военная школа летчиков-наблюдателей, которая, объединившись с Серпуховской школой, вошла в состав Третьей военной школы летчиков и летчиков-наблюдателей имени Ворошилова. Оренбург новым местом дислокации школы выбрали не случайно. Расположен в глубоком тылу страны на границе Европы и Азии, что гарантирует работу школы на случай войны, благоприятные метеорологические условия для курсантских полетов – много солнечных дней в году. Школу торжественно открыли 7 ноября 1927 года. Оренбург в те годы был небольшим степным городом. Зимы здесь суровые. Весной степь покрывается огромным ковром цветущих тюльпанов и маков. А летом земля трескается от нестерпимой жары [3]. Многие преподаватели и летчики-инструкторы (Рязанов – тоже) состояли в военно-научном обществе школы. Исследовали вопросы боевого применения авиации, обучения летного состава групповым полетам. Пытались научно обосновать боевые порядки истребителей при атаке наземных целей и действий летчиков в воздушном бою. Был введен код сигнализации для летчиков-истребителей и разведчиков. Но Рязанову уже тогда это казалось недостаточным и ненадежным.

Алкснис уделял особое внимание Оренбургской 3-й военной школе летчиков и летнабов. Начальником школы был Ф.А. Астахов, будущий маршал авиации, вместе с которым Рязанов будет воевать в 1941-м. Массивный учебный корпус возвышался на берегу Урала. Степные дали завораживали. Дурманящие запахи разнотравья в начале лета кружили голову. Василий полюбил старинные казачьи песни «Из-за синих гор», «Ой – ты батюшка, Оренбург – город», казачьи пляски, народные гулянья.

Курсанты жили в палатках прямо на аэродроме. Ранним утром, до восхода солнца начинались полеты. В эти часы было еще не так жарко. Потом начинался нестерпимый зной. Ветер часто нес тучи пыли, застилавшие горизонт. Когда жара спадала, снова шли к самолетам. Программа была напряженной. И от курсантов, и особенно от инструкторов требовались большие усилия. Рязанов учил курсантов постепенно осваивать возможности боевого самолета Р-1. Однажды во время обычных полетов, на аэродром вместе с начальником школы прибыл Алкснис [3].

Школа делилась на три части: учебную, летную и техническую. В ее состав входили два авиационных отряда: истребительный и разведывательный. С 1924 г. отряды стали комплектовать из выпускников Качинской, Борисоглебской летных школ и Ленинградской высшей школы летчиков-наблюдателей. Рязанов был выпускником двух последних школ. Был установлен единый учебный план для слушателей истребительного и разведывательного профиля обучения. Ведущим стал цикл тактики и основ теории боевого применения авиации. В комплексе с тактической подготовкой осваивались теория воздушной стрельбы и бомбометания, конструкция самолетов, их оборудование, аэродинамика полета. Школе оказывается значительная материальная помощь. Она получает новое оборудование для авиационных мастерских, силовую станцию. Поступает достаточное количество строительного материала и инструмента, аэронавигационные и метеорологические приборы и агрегаты. Преподаватели и инструкторы в сжатые сроки разрабатывали необходимые пособия. Значительно усовершенствовалась учебно-материальная база. На занятиях слушатели стали получать глубокие теоретические знания и практические навыки ведения боевых действий во взаимодействии с другими родами войск. Для воспитания у будущих авиационных командиров нужных качеств воздушного бойца широко использовались примеры из опыта строевых частей, боевой практики инструкторов и преподавателей. Большое внимание стало уделяться и научно-исследовательской работе. Ее цель заключалась в разработке различных вопросов боевого применения авиации, в создании учебных пособий и методических разработок. Многие преподаватели и летчики-инструкторы состояли в военно-научном обществе школы. В центре их внимания были вопросы боевого применения авиации, обучения летного состава групповым полетам. Уделялось большое внимание опытному строительству авиационной техники. Советские конструкторы создали новые образцы отечественных самолетов и моторов. Уже в 1925 г. авиационные предприятия дали стране более 200 самолетов, а авиационных двигателей построили в шесть раз больше, чем в 1924 г. Школа получила на вооружение истребитель И-2, а несколько позже его модификацию И-2бис. В 1927 г. слушатели стали обучаться на новом отечественном самолете Р-1 с мотором М-5. Это был двухместный одномоторный биплан, разведчик и ближний бомбардировщик [18]. Создателями этих машин были талантливые конструкторы Д. П. Григорович и Н. Н. Поликарпов. Развернулась большая организационно-пропагандистская работа. Призыв «Трудовой народ, строй Воздушный флот!» нашел самую горячую поддержку у советских людей. Для сбора средств в пользу содействия авиации была проведена первая Всесоюзная лотерея. Во всех уголках нашей страны шли сборы пожертвований в фонд строительства авиации. Особая заслуга в создании отечественной авиации принадлежит Обществу друзей Воздушного флота, созданному в марте 1923 г. Активными участниками этого общества были комсомольцы. За два года существования ОДВФ собрало более 5 млн. рублей. Военно-Воздушным Силам передали тогда сто боевых самолетов. В сборах средств на строительство самолетов, в агитационно-пропагандистских мероприятиях широко участвовал и личный состав Военно-Воздушных Сил. Летчики, авиационные специалисты выступали перед местным населением с лекциями и докладами, проводили агитационные полеты. Многолюдными были выставки авиационной техники. Под руководством авиаторов работали кружки любителей авиационных знаний. Большую работу проводили преподаватели и слушатели Серпуховской высшей военно-авиационной школы воздушной стрельбы и бомбометания. Они вели агитацию на предприятиях города, благодаря чему за короткий срок были собраны необходимые средства и построен самолет «Серпуховский рабочий», переданный Воздушному флоту. Благодаря проведенной военной реформе уже через два года численность авиации значительно увеличилась, повысилась ее ударная сила и боеспособность.

– Мы должны констатировать, – докладывал IV Всесоюзному съезду Советов Председатель Реввоенсовета СССР К. Е. Ворошилов, – что основные задачи создания своей собственной авиапромышленности нами разрешены.

В условиях быстрого развития Военно-Воздушных Сил потребность в летных кадрах возрастала. Практическое решение этой задачи возлагалось на авиационные школы и училища, сеть которых значительно расширилась. Одновременно с освоением новых самолетов в школе много внимания уделялось совершенствованию учебного процесса. На педсоветах и совещаниях обсуждались вопросы повышения качества обучения и воспитания слушателей. Совершенствовалась учебно-материальная база. Стали широко практиковаться военно-теоретические конференции, на которые приглашались представители других учебных заведений и строевых частей. На одной из них с докладом «О состоянии и роли Воздушного флота в современной войне и задачи авиашколы» выступил член Реввоенсовета СССР, начальник ВВС Красной Армии П.И. Баранов. Рассказав о перспективах развития авиации, он подробно остановился на задачах коллектива школы.

Всеобщая народная любовь к авиации окрыляла авиаторов. Так относились к первым космонавтам. Я еще помню время, когда подчеркнуто уважительно относились к военным – защитникам Родины. Военным летчикам были двойной почет и уважение. Внимание руководителей ВВС к вопросам подготовки летных кадров воодушевляло командиров, преподавателей, инструкторов и слушателей. Росло их стремление к знаниям, к совершенствованию летного мастерства. В пример другим в эти годы не раз ставились слушатели истребительного отряда. В историческом формуляре училища записано, что более 90% из них на экзаменах по летной подготовке в 1927 г. получили отличные и хорошие оценки.