Детонация

– Помочь вам с «ночной сорочкой»?

Невозмутимо «разоблачилась» под его внимательным, смеющимся взглядом, очень медленно, аккуратно сложила и протянула свитер обратно.

И зачем, спрашивается, этому бестактному человеку такие красивые уши? Вот, у нашего с Мэрин соседа в детстве были большущие красные локаторы. Так и парень он так себе, а точнее, вредный очень. Хотя, с такими-то ушами, что ему ещё оставалось? Трижды уже был женат и все три раза неудачно. А этот – высокий, почти даже красивый, если хищный прищур этот убрать и нос маленько подправить. Хотя нет, нос трогать не будем. Хороший такой, породистый нос. И вот как он может быть таким бесчувственным, с такими ушами и таким носом? И прямо с утра! Вчера нарычал. Сегодня осмеял…

Ты смеёшься, Карри. Это совсем плохой признак…

Мрачно вручила свитер владельцу и удалилась.

Когда вернулась к столу, Грэм нашёлся на том же месте. Он рассеянно смотрел в окно и почти улыбался.

Кофе был божественным. И уже только за это я была готова простить ему все издевательства.

ЛАСТОЧКА

Никола Босой, шофёр самого маленького в районе фермерского хозяйства «Ласточкин Дом», в народе широко известный исключительно как Колька Дрэк, мрачно волочился по развезённой дороге, пошатываясь и кругло выражаясь. Иначе перестало получаться полторы бутылки зелёной сивухи назад. От этого Колька был бордов, омерзительно ароматен и в пятнах свежего навоза. Насекомые Кольку опыляли с азартом и хаотичной настойчивостью. Атакуемый взмахнул в очередной раз руками, выкрикивая гласные и мыча. Неловкий маневр поколебал и без того сбоящий стабилизатор, и Колька мягко, как это умеют только пьяные, завалился на бок. Почуяв под организмом поверхность приветливо горизонтальную, Ласточкин шофер двинул губами, пытаясь радостно поощрить незнакомое пространство. Но не успел. Механизм отключения всех систем от мозга сработал раньше. Колька заснул.

И берёг этот сон его измученную Элеонорой Аркадьевной душу и утомлённое ею же сердце. Ибо баба она хоть и обширная, и незабываемая, но все жилы из Кольки вытянула и на косу свою русую – будь она неладна эта коса, что разум мужицкий попутала – намотала.

В этот раз супружница ругалась недолго, зато с порчей имущества, чему сама, несомненно, напугалась. И, главное, на что? Что вместо козочки привёз из городу самый новый аппарат самогонный?! Так любой понимающий в хозяйстве человек сразу сообразил бы, что от аппарата пользы и прибыли, куда больше выйдет, чем с козы!

Коз-то в Ласточке десяток, а самогонного – ни одного! В Селянку, что в пяти километрах пешего ходу, обращаться приходилось. А тут – чистая польза! И неизменный спрос. Баба! Одно слово! Колька матерился до хрипоты, пока Элеонора, папу её, Аркадьевна не запустила лавочкой в окно и не рявкнула, что «/…/ она будет что-то убирать и готовить, пока эта /…/ сволочь козу не добудет!». И очень любопытным Кольке тогда показалось, что аппарат, который он ласково прижимал к груди, отобрать супруга и не пыталась, и вообще шумела исключительно из-за отсутствия появления в доме новой скотины.

Обидным было другое: лавочка была собственноручного Дрэканова производства. Как и окно, стекло в котором, Колька заменил всего месяц назад, после бурного, но не очень продолжительного скандала.

Однако, вывод Ласточкин шофер сделал. Баба сердита сильно. А значит, коза действительно этой разъярённой домовихе нужна. Плюнул супруге под ноги, погладил аппаратик нежно и понёс прятать бесценное приобретение в рабочий трактор. Ну, а уж дальше – в Селянку, лечить, причинённый половиною, стресс.

«Ласточка» выживала. Трудно выживала. Конкурировать с дешёвым импортом было непросто тяжело, почти неосуществимо. Все десять совладельцев её, включая Кольку, пахали от зари и до упаду, и приносило это ровно столько, чтобы хватило на платежи, закупки семян и кормов, и горюче-смазочных. Иногда Никола думал, а стоила эта шкурка выделки? Быть может, просто вести свой огород, пасти свою скотину и не быть никому ничем должным? А жить на продажу излишков. Хотя… будут ли они, эти излишки? А тут, вроде, и сбыт налажен уже. Грабительский, конечно, потому что агенты скупают у таких мелких, как «Ласточка», хозяйств всё за копейки, а в большие сети им и вовсе не пробиться. Только и остаётся – продаваться посредникам за бесценок.

Но тогда у него оставалось бы время на лес и охоту с рыбалкой. И не было бы денег на любимую Элеонору Аркадьевну, наряжать и радовать которую, вопреки всеобщей убежденности, ему нравилось и даже хотелось. Поэтому «Ласточка» оставалась его единственной и незыблемой жизненной программой и целью. К тому же, это было то самое место, куда его приняли «на поруки» по возвращении из северных поселений после инцидента, о котором Колька предпочитал умалчивать. Впрочем, все знали и так.

И о том, что все обвинения были несправедливы. Как и о том, почему в Колькиной машине оказались оба те мешка зерна, которые были обещаны «Ласточке» в количестве десяти за оперативную помощь в посевной, потому что соседнее хозяйство с запившим трактористом фатально не укладывалось в сроки. А заплатили только восемь, и для «Ласточки» это в тот момент было катастрофой. И почему управляющий из «Сияния пахаря», который те самые два мешка зажал, оказался с душевно расквашенным лицом и привязанным к столбу посреди свежезасеяного поля в качестве пугала, знали и следователи, и обвинение. Но прокурор района приходился помятому пострадавшему троюродным дядей снохи. И поэтому Колька Дрэк два года «отдыхал» от Элеоноры Аркадьевны на дальнем севере. Что сильно испортило её характер.

Сейчас Колька спал, счастливо обнимаясь с щетинистой, общипанной телятами кочкой, и блаженно улыбался во сне дражайшей супруге. Та, в мечтах, его хвалила, смахивая любовно невидимую пыль с самогонного аппарата.

ВЕСНА

На юге Союзных Земель весна, даже, пожалуй, почти раннее лето, уже осыпалось отцветшими садами и скворчатник трещал в сочной, нежной зелени оголтелыми птенцами. Пышное плодоземье наливало травы, растило урожай, добывало и пасло. Процветало. Столицу перенесли сюда, в старый Центр, лет двадцать назад, расчертив торговые пути на карте лучами. Логистика сделалась удобной и стремительной, а север, отодвинувшись от административного солнца ещё дальше прежнего, теперь медленно пустел, матерел и крепчал. Потому и оставались в посёлках вроде Весны только самые бесстрашные или отмороженные люди, привыкшие за существование сражаться и, вопреки невозможному, выживать.

Грэм знал здесь многих. Не афишируя себя и не раскрываясь, поддерживал легенду шутя и почти забавляясь. Чураться соседей здесь было не принято. Каждые руки на учёте и нужны больше света зимой. Поэтому Грэму не раз уже приходилось то везти чьей-то дочке акушера ночью, то вытаскивать какой-то грузовик из очередного провала. То организовывать эвакуацию и сообщение с миром во время внезапного паводка. Последнее, разумеется, инкогнито. За те четыре года, что он владел этим домиком и маленьким клочком леса на окраине Весны, Грэм и бывал-то тут всего раз пять по неделе. Но человеком слыл надёжным, безотказным и уважаемым. Обращаться к нему боялись. Однако, форс-мажоры случались почти каждый его приезд. Из чего хозяин крошечного дома сделал неутешительный вывод, что местный электорат ждёт именно его приезда, чтобы позволить себе наконец хоть немного расслабиться, чувствуя себя в его присутствии под защитой.

К собственному удивлению Грэма, его это совсем не стесняло. Наоборот, кажется, даже развлекало. Он мог себе позволить тут перестать быть ответственным за судьбу, события и безопасность Вселенной, и просто помогать людям в их повседневности.

Как Карри. Карри… Пучок неожиданных вероятностей и проблем. Да. Она его раздражала. И он ничего не мог с этим поделать. Хотелось поскорее вымести её из дома, как заброшенный норовистым осенним ветром лист, и рассматривать его, красиво раскрашенный, размышляя в окошко. Да. Так он привык. Видеть её по ту сторону экрана. Так, в недосягаемости для неё – лучше. Он не испытывал такого дискомфорта и во время действующих военных кампаний. Там – просто близко рвались снаряды. А здесь, рядом с ней, бомбой совсем не замедленного действия чувствовал себя он сам. И его это злило. Давно не тот возраст, чтобы так сносило тормоза и отключались мозги. Кто же знал, что именно она? И именно Сневерг… Бред.

…и как вызывающе смущалась и краснела с утра. Гелий с коньяком не взорвались бы так в крови. От одной только этой мысли сейчас же стремительно метнулась вверх по животу горячая волна и жарко ударила в голову, сбив дыхание.

Возьми её, Грэм, и наваждение исчезнет в тот же миг, – шептало что-то за спиной.

Плотно сглотнул, унимая неуместные совсем, чрезмерные ощущения. Зубы стиснул до гадкого скрипа. А потом не сдержался и порывисто распахнул настежь окно, подался вперёд, погрузил пальцы в снег на карнизе, медленно втянул колючий воздух, смаргивая захватившее видение.

Не лучшая всё-таки была идея. Надо было отправлять за ней Тэрридана. Только вот, не успел бы тот. Дрэк… Почему с женщинами всегда всё через одно мягкое место? Никакой дисциплины.

*

Утро было чересчур приветливым и этим странным. Я ожидала чего угодно после ночного выговора, только не «кофе в постель». А вышло почти именно так. Напиток-мечта в маленькой белоснежной чашке стоял точно напротив «моего» места на столе. Тонкие, прозрачные струйки пара поднимались вверх, подхватывая сказочный, густой аромат, заставляя стремиться ко встрече с ним решительно и торопливо. Грэм, игнорируя все мои утренние дистанции и щиты, теперь блаженно улыбался солнцу за окном и, казалось, не замечал меня вовсе. Я даже подумала, может, стоит срулить обратно в постель и не тревожить этого божьего человека своим приземлённым видом? Но стоило мне сделать маленький шажок в сторону дивана, он, немедля, поднялся, чтобы сообщить:

– Желаете позавтракать в постели? Одну минуту.

И я так и замерла в полушаге.

– Нет, что вы, – поторопилась остановить его, – Составлю вам компанию по-человечески, за столом.

– То есть, завтракать в постели – не любите? – и улыбка мужчины стала хоть и чуть заметно, но, всё-таки, неприличной.

– Это зависит от обстоятельств, – смерила его холодным взглядом, но тут же неловко опустилась, почти упала, на скамью, – И да, именно компании, – добавила, отчаянно пытаясь придать физиономии высокомерия и мучительным усилием не опуская взгляда.

Это сделал Грэм. Он как-то неправильно усмехнулся уголком рта, чуть опустил голову, и за ресницами чересчур весело блеснуло.

Что это ты творишь, подлец? Знаю я эти улыбки. Даже не думай, чудище тестостероновое! Нет, в смысле, думай, конечно, но и только! Не надо мне тут внезапный пикап устраивать, – взбесилась окончательно, и смущение, наконец, отпустило.

Я уже беззастенчиво смотрела на впечатляющего мужчину прямо передо мной, пока он увлечённо изучал кофейную гущу на дне своей чашки.

Язык не повернулся бы сказать, что очень красив. Но. Это был как раз тот самый случай, когда собранные вместе чересчур резкие черты, попадали в зависимость от одного только взгляда. Провоцируя добиваться смягчения его улыбкой, которая делала его безнадёжно неотразимым.

Мужчины у меня не было дольше, чем отпуска…

Почему я вспомнила об этом снова? В этом месте как раз бы мне опять и покраснеть. Но нет. Мне было грустно.

Вечные спутники мои Дилл и Бобби, с которыми мы делили, бывало, одну постель на троих в какой-нибудь замызганной развалюхе – они были бесконечно близки мне. Как может стать близок человек, который поливает тебя в пустыне из чайника вместо душа, делится последней едой и охраняет твой сон, чуть продлевая своё дежурство, чтобы ты могла хоть чуть-чуть подольше поспать. Мы были семьёй. Маленькой и надёжной. Без претензий и условий. Иначе было не выжить. И ни о каких отношениях в этой связке речи, конечно, не шло. И нас всех это вполне устраивало.

А вот мужчин, в том самом смысле, рядом не было. Давно. И я почти забыла об этом. А сейчас вот вдруг вспомнила. Некстати. Совсем…

Надо выбираться отсюда. Мне здесь точно не место.

Дернула рукой, поправляя выбившуюся из-под футболки прядь, зацепилась кольцом, неловко потянула и вытащила ещё большую. Волосы рассыпались – ругнулась беззвучно. Тряхнула головой, и стала опять собирать косу. Мельком подняла взгляд на Грэма и остолбенела. Он смотрел на меня… странно. Медленно, будто нехотя, протянул ко мне раскрытую ладонь, словно желая коснуться, и я в недоумении отшатнулась. А в следующий миг он, кажется, очнулся, чуть заметно мотнув головой. Мои глаза вдруг встретили столько презрения, а лицо его застыло такой искажённой маской, что я испугалась. Смотрели друг на друга пару долгих мгновений. Его ноздри дрогнули. Рывком поднялся. В одно движение оказался около двери и, не одевшись, вылетел из дома прочь. Я так и осталась застывшей, с руками в волосах.

*

Внутри него сейчас бился только один вопрос: Почему? Не «Почему она здесь?» или «Почему это случилось именно сейчас?», а «Почему он так реагирует на неё?». А она ведь ему даже не нравилась! Но неугомонный индикатор свои соображения демонстрировал безапелляционно и чрезмерно настойчиво, при этом, как всегда совершенно не вовремя. Никогда не любил блондинок. Особенно таких, как эта. Он ещё и ещё раз сказал себе это мысленно и повторил дважды вслух, хватая огромную снеговую лопату. Напряжение не отпускало и он, набрав побольше снега, со злостью откинул как можно дальше. Ещё. И ещё! Хоть польза будет. После вчерашнего снегопада до избушки Тэрридана ночью пришлось лезть за запасным одеялом по пояс в снегу.

Длинная пепельная прядь мягко ложится, закрывая грудь… И мир вокруг темнеет, оставляя единственный источник света.

Волна своевольного, неуместного жара перехватила управление. Туго налив, и требуя экстренного выхода наружу.

Рвануть на себя и войти обжигающим рывком, успеть выхватить взглядом скользнувшую улыбку, накрыть её и, не останавливаясь, входить снова и снова.

Дрэк!!! Грэм рыкнул. Яростно, резче, чем позволил бы здравый смысл, швыряя подтаивающий на горячем весеннем солнце снег, откапывая дорожку. Он был в бешенстве. Это, конечно, отлично, что он сообразил выйти расчистить двор сейчас. Завтрашняя оттепель наполнит снег водой и до домика Тэрри будет совсем не добраться.

Хладнокровие, железный расчет, ясная голова – вот, что ему жизненно необходимо и категорически нужно. Одна ошибка – и жизней будет не сотня тысяч, а миллион… Дрэк. Как ты здесь оказалась, Сневерг? А может…? К дрэку всё! Очередной плотный тяжёлый ком снега полетел прямо в забор, кажется, тёмная доска хрустнула.

Дверь в дом распахнулась…

*

Минуту сидела, не понимая, потом вскочила и вылетела следом. Какого дрэка?!

Грэм бешено кидал лопатой снег.

– Господин Лэррингтон, – рявкнула зло. – Потрудитесь прерваться и сообщить адрес вашей примечательной Магдалены. Думаю, моё дальнейшее пребывание в этом доме неуместно!

Он порывисто развернулся, скользнул по мне едким взглядом:

– Зайдите внутрь. Простудитесь, – бросил холодно, посматривая куда-то поверх моей головы.

Шагнула с крыльца, прямо под яркое, слепящее солнце, на лицо упали несколько капель с края волнистой крыши. Контраст был будоражащим и приятным. А прогулка к Магдалене теперь виделась категорически желанной.

– Нет, – отрезала решительно, – Не раньше, чем вы назовёте мне адрес. Я не намерена…

– Зайдите в дом! – несдержанно рыкнул Грэм и снова бросил взгляд вверх, на этот раз беспокойный. Я успела только открыть рот, а следом он прыгнул на меня, толкая своим телом назад и прикрывая рукой мой затылок. Я вскрикнула одновременно с грохнувшей о землю снежно-ледяной глыбой и почти не ударилась спиною о дверь. Лэррингтон весь удар принял на свои руки. Медленно открыла глаза, поднимая лицо, прижатая большущим мужчиной, и почувствовала, как холодные пальцы коснулись шеи под волосами. Несколько мгновений он выравнивал дыхание.

– Двигайтесь в центр по третьей улице отсюда, – произнёс сдержанно и почти шёпотом в моё ухо. – Спросите у любого, вам скажут, – а в следующий миг отпустил и немедленно отвернулся.

Зашла в дом, оделась и снова вышла, как в тумане. Грэм Лэррингтон не обернулся. Просто поднял руку, указывая направление.

Что это опять сейчас было? Ну кроме того, что меня снова чуть не убил сугроб?

Милый дом с отвратительными на каждом шагу впечатлениями, – рывками пристёгивала пережившие давешний буран лыжи, которые обнаружились, кстати, прямо здесь, в снегу, у дома. – Ужасные выходные! Скорее. Скорее отсюда прочь…

МАГДАЛЕНА

Весна была заметена снегом в некоторых местах по самые окна. Мне повезло, я двигалась даже быстро. Магдалена действительно оказалась персоной в посёлке известной, во всяком случае, к ней меня проводили сразу. Она ждала меня…

Связь с Весной была восстановлена ещё утром, и я смогла узнать последние новости: дорога действительно была перекрыта из-за оползня. Её показали в центральных новостях, и даже я, зная, как компонуется кадр, впечатлилась. Техника для ликвидации последствий прибыла прошлой ночью. И это утешало. А вот опечалиться всё-таки пришлось – телефона у Магдалены не было. Он ей попросту не требовался. Новости женщина узнавала прямо «из космоса». Во всяком случае, я так поняла, когда она пояснила мне отсутствие этого предмета в хозяйстве словами:

– Ни к чему мне дом нарушать, я и так знаю, – буднично вздохнула и подняла характерным жестом к небу руки. Выглядело бы это страшно, если бы не нюанс. Подобное было мне очень хорошо знакомо.

Неторопливая, низенькая старушка со скрученными артрозом пальцами, что сидела сейчас напротив, видела о текущих событиях. И совсем немного о будущих. Я поморщилась, предпочитая принимать еду из здоровых рук. Но деваться было некуда, а от помощи по дому хозяйка отказалась.

– Редко могу, – оправдывалась она, ловко разливая чай. И не скажешь, что слепая. – Зато о том, что передо мной – всё знаю, – улыбнулась лукаво в стену. – Да не дёргайся. К тебе счёт особый. И секретов твоих выдавать не собираюсь. И новому барину тоже не скажу. Если только сама попросишь, – и улыбаться вдруг перестала. И в кухне будто похолодало.

– Ты про господина Лэррин…

– Я про хорошего одинокого человека, что послал тебя ко мне, – почти сокрушаясь посватала грубияна старушка. А двигается уверенно, бодро, словно совсем ещё молодая. – Чтобы старой женщине не было тревожно, – Магдалена усмехнулась, повернув лицо чуть в сторону, будто рассматривая что-то за моим плечом. – Знал ведь, что случись со мной что, по такой дороге мне никуда не добраться и помощи не позвать. А вот сообразил же выход. И тебя пристроил, и мне не так страшно.

– А бояться-то чего тебе, Магдалена? – посмотрела на женщину украдкой. Она меня оправданно пугала. Казалось, смотришь на пухленькую старушонку, а видишь молодую рыжую… ведьму, будто одна наложена на другую. И ей было прекрасно известно, что я изучаю её лицо.

– Не бояться. Нет, – засмеялась, трескающее, сухо и так и не ответила. И добавила только: – Да смотри-смотри, мне не жалко.

Наверное, в молодости она была красивой. И действительно совершенно точно рыжей. Желтоватая, будто искристая седина откровенно говорила об этом. Выходило, что Магдалена, потомок семьи, кто убил моего далёкого прадеда во времена переворота, оказалась ясновидящей. И хорошо, если только ясновидящей.

– Не выдумывай и не сомневайся, – грубо оборвала мои размышления Магдалена. – Спать ложись, Сневерг!

– Да не Сневерг я! – простонала уже обречённо.

– Мне видней, – бросила слепая хозяйка и, чуть касаясь кончиками пальцев стены, вышла из кухни.

Я поёжилась и устроилась на ночь. У Грэма было приятней, домашней и однозначно комфортней. Даже на жёстком сидячем диване у печки. А здесь заснуть так и не получилось. Магдалена, как инвалид, проживала в муниципальном пятиэтажном доме, в квартире из двух небольших комнат, кухни и санитарного узла. Вода и отопление были центральным, как и соседи, которые имелись в чрезмерном количестве и, очевидно, путали понятие «слепая» с «абсолютно глухая».

Наступившее «завтра» облегчения не принесло – администрация в тракторе мне отказала. А пожелание получить надёжного и по возможности трезвого тракториста, который мог бы дотащить маленькую городскую машинку по развезённому рыхлым, стремительно тающим снегом, грунту до той самой перекрытой дороги, местных чиновников оскорбило. Но дорогу грозились запустить послезавтра… А то и позже… Поэтому смысла торопиться не было. Хоть и выбраться из этого условно гостеприимного посёлка мне хотелось ужасно. Сбежать, если быть с собой предельно честной. И не помнить ни вызывающую панический страх и чувство, будто я в западне, Магдалену. Ни хлопнувшийся за мной сугроб – ни первый, ни второй. Ни Грэма. Ни его кофе. И его выразительные уши и, делающие мою голову слабой, плечи я не собиралась беречь в своей памяти тоже! Впрочем, как и брошенные мной обидные слова… Мне попросту было стыдно за сказанное.

Весна вся, как и окружающий пейзаж, состояла из холмов, горок, овражков и прудиков. Маленький лабиринт, полный засад и сюрпризов, вроде единственного моста через старый глубокий карстовый провал, засыпанный сейчас снегом, подобный тому, в который чуть не попала я. Мост был перекрыт и даже для верности опечатан, чтобы особенно стремительным и надежды питать не приходилось. Мера разумная. И, на удивление, решительная. А потому заставившая меня задуматься и, пожалуй, слегка насторожиться.

Я всё-таки нашла одного условного добровольца, кто согласился мне помочь. Добровольность его вставала мне в слишком круглую для такой глубинки сумму. Правда, вопрос с мостом я предпочла не озвучивать в надежде, что, во-первых, он знает обходной путь, а во-вторых, если и не знает, пломбы с моста срезать – дело пяти минут. И не такие запреты и блокировки снимали. Не заминированный же он?

Местные, в основном, смотрели на меня напряжённо, а иногда и вовсе, не скрываясь косо. Я думала, это из-за слухов о Сневергах, которые мог бы пустить Лэррингтон; кто спрашивается, меня за язык тянул? Вовсе необязательно было ему про родство с бывшими владельцами замка рассказывать. Или проболталась уже Магдалена? А на деле вышло, что информация о том, что меня выставили из домика Большого господина, как его здесь, благоговея, называли, распространилась очень стремительно. И поняли её совершенно по-разному. Даже предполагать не стала возникшие версии. Мне они точно были совершенно безразличны.

Сейчас получалось, это не он на нашей земле в гостях, а совсем наоборот, я на его. Вот он – неожиданный узурпатор. Видно, поэтому я к нему так и отнеслась: резко отрицательно. Поморщилась, в очередной раз одёрнув себя, что я «не думаю» об этом человеке. Оба дня только и делаю, что о нём не думаю! И совершенно точно не помню, как одна рука осторожно и твёрдо прижимала к себе, а другая, закалённым металлом впечаталась в дверь, оберегая меня от удара. И как ледяные пальцы почти неуловимо скользнули по позвоночнику, я тоже совсем не помню. А чуть слышный шёпот – обжёг, словно хлыст, заставил взорваться недоумением, гневом, обидой и нервною болью.

Ты не думаешь о нём, Карри, – напомнила себе. И именно в этот момент вспомнила, что ключей от моей малышки у меня нет!

Ругнулась подряд целых три раза. Потому что это означало только одно – мне предстоит навестить человека, который нечаянно дважды спас мою жизнь и теперь при любом удобном случае демонстрирует мне мою неуместность. Хотелось ли мне к нему возвращаться? Даже за моими ключами? Ответ, по-моему, был очевиден – категорически да! И это ставило меня в тупик. Такой, который без возможности развернуться или дать задний ход. Потому что ключи в любом случае были нужны, и уехать без них из Весны я попросту не сумею. Нет, у меня, конечно, была одна идея, но совершенно несостоятельная по заверению Магдалены. Оставить авто здесь в Весне, и передать записку Лэррингтону с адресом и моим телефоном, который, кстати, я потеряла, по её словам, было напрасной тратой бумаги и времени. И, судя по градусу его хамства, слепая женщина, конечно же, была права.

– Ваш Большой хозяин часто тут бывает? – спросила я, мучительно прокручивая различные варианты в голове.

– Раз в год-то точно. Иногда реже. А ты что, тоже теперь приезжать будешь, ему перед глазами мерцать? – нагловато посмеивалась она. – Да не серчай. Дай старой душу отвести. Мне тут и пошутить-то не с кем. Боятся все. Думают, их мысли, про то, как, кто, кого натянул, узнаю.

Я подавилась воздухом, неловко уронив ложку в суп. Лапша брызнула из тарелки на стол, а Магдалена будто того и не замечала. Иногда мне чудилось, будто её слепота такой же миф, как и сказочный дар моего далёкого прадеда. Но нет, она совершенно точно была незрячей. Я осторожно поднялась, чтобы не потревожить хозяйку и вытерла стол.

– Я бы вот и не хотела знать, а они сами, чего боятся, о том сильнее всего думают. Всё скрыть пытаются, мысли свои запретить. Только как запретишь-то, коли оно само на ум идёт и на память набивается? Вот и знаю я все непотребства в подробностях, только гаже того ничего точно нет!

– Да верю я, верю. Только… Надеюсь, ты мне об этом никогда не расскажешь.

– Блаженная ты, Сневерг, – сухо усмехнулась Магдалена. – Иди, дитятко. И чтоб до завтра я тут и духу твоего не знала!

– В смысле? – ход её мыслей мне правильным не казался. – Ты ведь не собираешься…?

– Дак гроза же идёт. Вот прям на снег сейчас дождём и хлынет. Не пройти завтра уж будет. Да и то хорошо, растает, значит, всё быстро. И молнии вон с поганого угла так и сверкают.

– Откуда ты… – и в этот самый момент издалека прокатилась по небу, нарастая, барабанная дробь. – Что же у вас тут за погода такая? – пробормотала растерянно, в самом деле беспокоясь.

– Обычная, – просто пожала плечом Магдалена. – Весна.

– Тогда я лучше завтра, – закусила губу, напустив в лицо мрачности, будто она могла бы увидеть. Одновременно и желая скорее войти в маленький домик, и совершенно точно этого же опасаясь. Развернулась рывком и скорее вышла из крошечной, пахнущей луком и солёными огурцами кухни.

Слепая женщина осторожно коснулась моего плеча сзади:

– Иди, Сневерг. А то как, откроют дорогу и уедет завтра? Что делать станешь? – Не вовремя сделалось противно и неудобно внутри. И как-то очень отчётливо стало ясно, что говорит она совсем не о ключах от моей машины.

Мне нужно просто забрать ключи. Только ключи. И точно ничего больше. У меня же даже вещей с собой не было.

В ответ небо прогрохотало снова.