Квазимир, расстроившись, начал читать какие-то заумные книги, дабы почерпнуть оттуда нечто, способствующее его фантазиям и таланту изобразителя художественных композиций. Он изучал учебники по высшей математике, квантовой механике, абсолютно не понимая их. Он сверлил своим тупых взором философию Канта и Гегеля – безрезультатно. Эти все науки были ему непостижимы и неведомы, но зная их вес в обществе, он надеялся почерпнуть из них недостающие элементы для своих картин, получить какое-нибудь вдохновение для создания шедевра кубизма. Уравнения Шрёдингера и идеализм Канта оставались просто словами-загадками и никак не инициировали в Квазе бушующие талантливые идеи. Но не там надо искать счастье…

Проходя по улице, Большевич засмотрелся в себя, любуясь собственной неземной красотой, и попал под колеса проезжающего по дороге самосвала-фаталиста с грудой костей каких-то инопланетных животных.

Удачно и радостно прошло время в белом доме-больнице, откуда Квазя вышел без ноги – её отрезали за ненадобностью. На костылях он оптимистично промчался в свою мастерскую, где как завороженный излил на холст ”Весенний натюрморт с тарелками”. Данная работа также была исполнена в авангардном стиле, но с внедрением предметов и пространств из прежней училищно-общажной жизни.

Абрамович, валяясь под столом с кружкой уже дешевого пива в пражском пабе, внезапно отрезвел и прибыл вскоре в далекие дали, на аллею славы, где его ждал с нетерпением Квазимир Большевич. Теперь картина Яше понравилась, он вывалил Квазе за нее все честные и нечестные деньги. ”Весенний натюрморт с тарелками” купил все тот же Анатоль Франс. Так вновь возродилась карьера живописца Большевича. Он опять стал востребован. И разбогател по меркам провинциального городишки. А вместо недостающей ноги красовалась деревянная палка, разукрашенная в стиле кубофутуризма.

Квазя стал пафосным и манерным после успеха на ниве живописи. Он купил берет художника и повязал на шею галстук. Пил дорогое виски и курил гавайские сигары. Его часто видели в парке, гуляющим со своей деревянной ногой и без пальца на руке. Отсутствие конечностей не пугало Квазика, а придавало уверенности, делало его исключительным и своеобразным. Колоритный калека с сигарой в гнилых зубах и в модной европейской одежде вызывал уважение на улицах протухшего городишки. И на аллее Большевич уже не стоял – он стал птицей высокого полёта. Давно ушёл и от Рублюка – денег хватало.

Квазя продолжал рисовать в своей мастерской картины, насыщая их предметами и образами из своей темной жизни в училище, общежитии – квадратные коридоры смрадной общаги переходили в зловонный буфет, перпендикулярные лица посетителей бара, лежащих возле параллельного туалета, обрывки названий алкогольных продуктов…

Никто не мог понять, что изображено на полотне – знал только Квазимир. Искаженный мир, пропущенный через кубопризму – вот, что располагалось на холстах Большевича.

Однако Квазя никогда не забывал Абрамовича. Все помыслы были устремлены в сторону мецената и кутилы Яшки. Данный проходимец и спекулянт вытянул его из трущоб, посадил в космолет и отправил в счастливое путешествие. Он обеспечил его безбедное житие. Встреча с Яшей была всегда ожидаемой, ведь за ней следовало богатство и насыщение.

Вот и теперь Квазя грезил очередным приездом Абрамовича за его живописными работами. Он обустроил свое жилище в стиле кубофотуризма, дабы создать соответствующую своим холстам атмосферу и еще больше понравится Якову. Теперь в комнатах квартиры-студии все вещи, мебель стали напоминать квадратно-параллельный мир, подобный тому, что можно было усмотреть-угадать в ”Композиции №1”, ”Композиции №2”. Всякий приходящий в гости к Квазе, а таких можно было сосчитать на пальцах одной руки, попадал в мир фантасмагории и небывалой нереальности – кровати и шкафы стояли в неестественных положениях, полки и тумбы находились в нелогичных местах, верх и низ предметов квартиры перепутаны и т.д. Таким чудесным образом обустроив свои кабинеты, Квазя решил удивить Абрамовича и тем самым вынудить его купить еще больше своих произведений.